Текст книги "Дочь лжеца"

Глава семнадцатая
До

Наступает обеденное время, но не мой урчащий желудок заставляет нас с отцом в спешке покинуть его кабинет.

А крики Беверли Джин, которые доносятся с первого этажа.

Мы с шумом сбегаем по лестнице, отец перепрыгивает две ступеньки за раз.

– Что случилось? – спрашивает он.

Сестра неотрывно смотрит в окно. Кас и Сэмюель тоже выглядывают на улицу. Затем Беверли Джин бросается ко мне, едва не сбив с ног.

– Снаружи стоит грузовик. А оттуда выбираются мужчины с оружием, – поворачиваясь к нам, говорит Каспиан.

– Не нужно их бояться, – заявляет отец. – Эти люди явились, чтобы защищать меня. Чтобы защищать вас. В адрес Коммуны поступило несколько угроз. Это мера предосторожности, но вам лучше оставаться в доме. – С этими словами он выходит на улицу. Стоит одетым во все черное и с автоматами наперевес мужчинам его заметить, как они тут же выпрямляются.

В этот момент я испытываю радость, что родилась женщиной. Это означает, что мне никогда не придется учиться, как обращаться с оружием.

– Давно они приехали? – спрашиваю я подошедшего Каса. Наши локти соприкасаются, вызывая покалывание кожи, и мне тут же хочется отодвинуться, чтобы проявить верность отцу. Не думаю, что он одобрил бы эти эмоции, особенно теперь, когда Томас выбран мне в мужья.

Мужья. Я стараюсь проглотить страх, сомнение. Отец никогда не ошибается.

– Всего несколько минут назад.

– Они такие страшные, Пайп, – шепчет Беверли Джин. – И выглядят злыми.

Я обнимаю ее, а затем другой рукой притягиваю к себе Сэмюеля.

Пока мы наблюдаем за чужаками, с пляжа подбегает Генри. Завидев оружие, он прямиком направляется к мужчинам в черном. Мы с Касом тут же выскакиваем за дверь и мчимся наперерез через лужайку. Приятель успевает перехватить младшего братишку за секунду до того, как тот дотронулся бы до автомата. Ковбойская шляпа мальчика летит на землю.

– Поставь меня! – пыхтит он, вырываясь из хватки. – Это мой подарок! Мама обещала привезти нам подарки!

– Это настоящее оружие, и оно очень опасное. Тебе нельзя к нему прикасаться. Понял? – спрашивает отец. Его лицо покраснело, а на шее проступили вены.

Мы с Касом уносим в дом разобиженного Генри. Он тут же лягает меня в лодыжку и убегает в свою спальню.

– Я с ним поговорю, – обещает Сэмюель.

– Уверен? – уточняю я.

– Ага, меня он послушает. – Мальчик иногда выглядит старше своих одиннадцати лет. В этом возрасте ему следовало бы еще быть ребенком, но нас много, и каждый должен помогать присматривать за остальными. Засунув руки в карманы, брат медленно поднимается по лестнице.

– Куда подевались тетушки? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.

– Не видел их с самого завтрака, – пожимает плечами Кас. – И не слишком-то жалуюсь.

– Они должны были следить за Генри. Малышам опасно находиться рядом с озером без присмотра. А где Милли? – Я немедленно принимаюсь оглядываться, испытывая чувство вины, что забыла о младшей сестренке.

– Она спит с Анжелой, – отзывается Кас, хватая меня за руку. – Хватит волноваться.

Меня снова пронзает, словно электрическим разрядом.

– Увидимся позже, хорошо? – Я отстраняюсь. – Мне пора готовить обед.

* * *

Я пробираюсь через перелесок и кусты возле дальнего конца озера к поляне, о которой никто больше не знает. Я иногда прихожу сюда, чтобы поплавать и подумать. И даже соорудила на берегу скамейку из упавшего деревца.

Сбрасываю одежду. Вода не слишком чистая, но там можно чувствовать себя свободной: ни обязанностей, ни тревог.

В детстве матушка водила меня на уроки в модный бассейн и даже купила розовую купальную шапочку. После занятий мы всегда ели в парке мороженое. Это мои самые счастливые воспоминания из тех, что сохранились из времени до переезда сюда.

Ветер гонит по поверхности озера волны, пока я захожу в воду. Она теплая и мутная. Принимаюсь намыливать волосы лавандовым мылом, которое матушка привезла мне из Парижа. Затем откидываюсь на спину и лежу на поверхности, позволяя чистым прядям змеиться, точно лозы ползучих растений. Тело постепенно начинает погружаться.

Я поворачиваюсь, услышав громкий всплеск.

На берегу стоит Кас.

Он видит все: мою грудь, растительность на лобке, шрам внизу живота, оставшийся от удаления аппендикса. Я ныряю под воду, надеясь, что незваный гость уйдет. В конце концов, он почти не умеет плавать.

Но тут ощущаю на плечах крепкую хватку и оказываюсь на поверхности. Мокрые волосы залепляют глаза, словно влажная осенняя листва землю в лесу.

– Кас? Ты что творишь? – кричу я.

Он же смотрит на меня так, будто увидел призрака, и явно не в состоянии ответить.

Я плыву к берегу и вскоре уже бреду по галечному пляжу. Парень следует по пятам.

– Ну, ты доволен? – рычу я, прикрывая руками грудь и низ живота. – Ты напугал меня так, что чуть душа не вылетела. – Капли стекают по моим голым плечам и спине.

– Я думал, ты тонешь, – наконец выпаливает Каспиан. – Ты погружалась под воду. – Он обводит меня взглядом, краснеет и отводит глаза.

– Ты думал, я тону? – не могу удержаться от смеха я. – Это ты практически не умеешь плавать! Ты что, за мной следил?

– Н-нет, – запинаясь, отвечает приятель. – Я пришел сюда, чтобы немного успокоиться.

– Это мое секретное место.

– И мое. Вернее, я думал, что оно секретное.

– Не смотри, пока я одеваюсь.

Он садится на землю и закрывает глаза, пока я торопливо натягиваю лифчик и трусы на мокрое тело.

– Каспиан и Пайпер! Чем это вы здесь занимаетесь? – внезапно раздается из-за деревьев звонкий голос матери.

Кожа тут же покрывается мурашками.

Парень поднимается на ноги.

– Я пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве. И не думал, что застану тут вашу дочь.

Лицо матушки искажается от отвращения. Она заносит руку, точно собирается влепить Касу пощечину, но затем роняет ее.

– Вы же практически брат с сестрой.

Но это не так. У меня всего двое братьев: Генри и Сэмюель. Почему она так говорит?

– Ничего не произошло, – умоляющим тоном заверяю я. – Ты должна нам верить.

– Сейчас же оденься, – приказывает мама, разглядывая меня с ног до головы. – Ты больше не можешь разгуливать полуголой, Пайпер. У мужчин есть потребности, которые доставят тебе большие неприятности.

– Только не в моем случае, – твердо заявляет Кас.

– А ты помолчи. И сейчас же возвращайся в дом, мы обсудим произошедшее позднее.

– Мы не сделали ничего предосудительного, – шепчет мне на ухо приятель, прежде чем исчезнуть из виду.

Мы с матушкой смотрим друг на друга. Волны набегают на галечный берег.

– Мама, я…

Она меня прерывает:

– Вам повезло, что это я явилась сюда, а не твой отец. В наше отсутствие ты остаешься за главную в этой семье. Младшие братья и сестры нуждаются в тебе. А романтические отношения только отвлекают. – Она нервно массирует затылок.

– Романтические отношения? С Касом? – К щекам приливает краска, и я опускаю голову.

– Не нужно меня обманывать, Пайпер. Я замечала, как вы друг на друга смотрите. Если не будете вести себя осторожно, отец может изгнать твоего приятеля.

– Изгнать? Но за что? Ему некуда идти…

– Тебе в мужья избран Томас, дорогая. И если Каспиан станет для этого помехой… – Матушка многозначительно замолкает и обнимает меня. – Забудь о тех чувствах, которые ты испытываешь. Они несущественны по сравнению с битвами, что ждут нас в будущем.

Глава восемнадцатая
После

Я лежу на земле, хотя сама не помню, каким образом там оказалась. Губы потрескались, а язык во рту пересох, как отстающая кора на дубе возле дома у озера.

В углу мигает и гаснет свет фонаря.

Кровать исчезла.

Как и стул, и стол.

Я нахожусь не в своей комнате.

Прикасаюсь к стене. Она холодная на ощупь и, кажется, белая. В помещении пахнет землей после дождя.

Когда я приподнимаюсь на цыпочки, то нашариваю пальцами потолок. По его краям просачивается свет. Вероятно, над головой находится закрытый люк или дверь.

– Помогите! – кричу я, но звук возвращается ко мне эхом. Мозг лихорадочно пытается вычислить, где же я оказалась.

Может, это тот сарай с навесным замком? Или подвал, если он есть в доме.

Я наступаю в лужу, которая скопилась в одном из углов, и тут же отшатываюсь. Затем прижимаюсь к стене и принимаюсь колотить по ней ногами и руками, царапаться и вопить, пока горло не начинает гореть, а я не ощущаю себя ничтожной букашкой.

Наконец я сворачиваюсь клубком на земле и засовываю большой палец в рот, как делала в детстве.

По телу пробегает дрожь, и я отчаянно пытаюсь вспомнить голос матушки и колыбельные, которые она пела. Зову ее снова и снова, ощущая ее незримое присутствие, ее тихий шепот, уговаривающий успокоиться, теплые руки, баюкающие в объятиях. Представляю, что мы с ней сейчас находимся дома и собираем полевые цветы на залитой солнцем лужайке.

Тут потолок поднимается и в помещение спускается мама.

– Теперь я рядом, милая, – мягким тоном произносит она.

Потом дает мне сок, который я тут же выпиваю, обнимает меня и начинает укачивать, поглаживая по голове и напевая. Ее голос парит по комнате, обволакивая нас уютным коконом, и я погружаюсь в сон, чувствуя тепло родных рук.

* * *

Когда я просыпаюсь, то больше не лежу на земле, а нахожусь в кровати, укрытая одеялом до подбородка. Стакан с водой стоит на столе, где и раньше.

Пальцы, которые я расцарапала до крови, пытаясь выбраться из плена, теперь в полном порядке. Матушка исчезла.

Я зажмуриваюсь, желая вернуться обратно, туда, где были лишь мы с ней. В безопасности. Вместе.

Но это невозможно.

* * *

– В этом доме есть подвал? – спрашиваю я женщину за завтраком.

Она ополаскивает кружку в раковине и некоторое время молчит.

– Нет. А почему ты интересуешься?

– Просто так, – быстро отвечаю я.

– У меня есть идея. Хочешь на завтрак мороженое? – Джинни открывает холодильник. – Есть шоколадное и ванильное. По шарику каждого?

Не уверена, с чего вдруг такая щедрость, но предложение принимаю.

Когда она достает две миски, в мозгу вдруг мелькает воспоминание, блестящее, как рыболовная наживка: женщина спрашивает, не желаю ли я на завтрак мороженое, но при этом ее волосы кажутся длиннее. Я закрываю глаза, стараясь ухватить видение, однако оно исчезает. Как и аппетит.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – тюремщица ставит передо мной одну из мисок, обеспокоенно хмурится и кладет руку мне на плечо: – Посмотри на меня, Пайпер. Ты что-то сейчас вспомнила?

– Я больше не голодна, – отзываюсь я.

– Но ты так мало ешь. Может, намазать тост маслом? Для желудка будет полезно…

Стараюсь вспомнить, предлагала ли когда-нибудь мама на завтрак мороженое. Наверняка да. Я всего лишь немного запуталась. Сознание просто выкидывает трюки, перемешивая все события в сознании.

И женщина, эта Джинни, точно не может быть их частью.

Глава девятнадцатая
До

Отец стоит рядом со мной на песке босой, а штаны закатаны до середины голени. В руках он держит секундомер, занеся палец над пусковой кнопкой. Смотрит на меня.

– Готова?

Мы проводили подобные тренировки сотни раз. Когда разразится война, может потребоваться спасательная операция на воде или нужно будет помочь другим укрыться в озере от радиоактивных осадков.

– Готова.

Отец нажимает на кнопку, и я срываюсь с места, бегу по пляжу, взбивая ногами песок, с брызгами рассекаю водную гладь и ныряю.

Чтобы доплыть до буйка, необходимо сделать двадцать гребков вольным стилем.

Девятнадцать.

Восемнадцать.

Семнадцать.

Вдохнуть.

В озере я себя чувствую сильнее, чем на суше. Руки рассекают воду, которая смыкается над головой, поддерживает на плаву, подталкивает в направлении к одной цели: посвящению.

Я ощущаю исходящие от отца эмоции: одобрение, гордость. Они подгоняют меня, заставляют двигаться быстрее. Вскоре я доплываю до буйка, отсчитывая в уме секунды, но, огибая препятствие, задеваю его ногой и тут же снижаю скорость.

В сознании становится пусто.

Меня охватывает нерешительность.

Всего на мгновение.

Но этого достаточно: руки больше не работают синхронно с ногами, гребки ослабевают.

Я вдыхаю воду. Сосредоточенность тут же исчезает.

Идиотка!

Изо всех сил мчусь туда, где стоит отец. Выбираясь из воды, держу голову опущенной, не желая видеть разочарование на его лице.

– На одну секунду медленнее, – комментирует он, когда я прохожу мимо и всем телом падаю на песок. – Еще раз.

Я пробую снова и снова, пока мышцы не начинают гореть, а руки и ноги не наливаются свинцом, притягивая меня к земле. Но каждый раз время заплыва становится все хуже.

На две секунды.

На десять.

На полминуты.

В конце концов я мешком обрушиваюсь на песок, не в состоянии больше подняться.

– Прости, – задыхаясь, выдавливаю я.

Отец молча отворачивается и уходит.

Глава двадцатая
После

Вся в поту я просыпаюсь среди ночи. Сердце колотится, одеяло душит.

До меня доносится смех маленькой девочки.

Так похожий на Беверли Джин.

Я сажусь и пытаюсь выбраться из постели, но на коленях свернулась Дейзи, придавливая своим весом, обездвиживая. Она теперь проводит со мной почти все ночи.

Снова слышу смех. Кажется, он где-то совсем близко.

Пытаясь высвободить ноги из-под собаки, я бужу ее.

– Лежать, – приказываю я, пока она наблюдает за моим отступлением, склоняя голову то направо, то налево. – Засыпай.

В ванной чуть дальше по коридору почти ничего нет, все полки пусты, лишь в розовом держателе лежит косметика: румяна и тушь. Свет отражается на блестящих серебристых щипчиках. Их заостренные кончики идеально подойдут для взлома замка. Я хватаю пинцет и выскальзываю наружу.

Лестница не меняет положение уже несколько дней. Дом затаился в ожидании, пока я совершу ошибку.

На нижних ступенях подкарауливает тьма.

Я отшатываюсь и торопливо иду по коридору в обратную сторону, преодолевая неизвестность.

Нельзя позволить Им сломить мою волю.

Смех Беверли Джин становится все ближе.

В конце прохода я замечаю закрытую дверь, из-под которой сочится свет. Тихо подкрадываюсь к ней и прислоняюсь ухом. Снова раздается приглушенный детский голос. Голова начинает кружиться, и я приваливаюсь к стене, опасаясь потерять сознание.

«Дыши, глубокий вдох и выдох».

Ручка легко поворачивается, и я открываю дверь. Она оказывается не запертой.

На кровати с фонариком в руке сидит девочка и смеется над книгой, лежащей на коленях. Помню, я тоже когда-то умела веселиться.

Но это не Беверли Джин. Сердце на мгновение сжимается от разочарования. Еще один его кусочек умирает.

Тем не менее по спине пробегает холодок от осознания: я не единственная, кого забрали из семьи. Должно быть, это дочь одного из членов Коммуны, и ее выкрали в точности как нас, в точности как предупреждал отец. Я уже открываю рот, чтобы окликнуть Каспиана, но вспоминаю: его больше нет рядом, не к кому обратиться за помощью.

Нужно спасти эту девочку, пускай она и не приходится мне сестрой.

Когда я проскальзываю внутрь, она вздрагивает.

– Прости, если напугала, – тихо произношу я, пряча щипчики за спину. – Меня зовут Пайпер.

Девочка засовывает палец в рот, затем вытаскивает обратно.

– Не бойся меня. Мы соседи: моя комната находится чуть дальше по коридору.

– Мама рассказывала о тебе, – отвечает она дрожащим голосом.

Я присаживаюсь на кровать рядом с малышкой. От нее пахнет клубникой и стиральным порошком.

Ситуация складывалась непростая даже без второго заточенного здесь ребенка. Теперь же мне придется думать и о ней тоже.

– Я обязательно тебя отсюда вытащу. Обещаю.

– Но я ведь только что приехала, – с недоумением морщит лоб девочка.

– Когда? – я стараюсь не повышать голос, но это удается с трудом.

– Когда ты спала. Мы должны были встретиться только завтра утром.

Значит, ее забрали из семьи прошлым вечером. Ощутив приступ головной боли, я поднимаюсь с кровати.

– Как тебя зовут?

– Эми.

– Эми, – эхом откликаюсь я. Имя странно перекатывается на языке. – Как ты себя чувствуешь?

– Ты такая красивая, – вместо ответа заявляет новая знакомая. – Мне тоже хочется отрастить длинные волосы, как у тебя.

– Твоя прическа и так замечательная, – заверяю я. Заплетенные в косу пряди Эми выглядят детским пушком: легкими и тонкими, словно паутинка.

Почему мы находимся здесь?

Потому что Они нас сюда привезли. Правительство. Как мне сообщили, все документы в порядке. У женщины имелись необходимые бумаги и записи. Но их легко подделать. Вот только никто не стал меня слушать. Никто не поверил. Полиция привезла меня в дом-тюрьму и оставила на милость этой Джинни.

– Где сейчас твои родители, Эми? В поселении?

– Мама, скорее всего, спит.

– Моя тоже, – соглашаюсь я, хотя и не знаю этого наверняка. Матушка не придерживается распорядка, утверждая, что годы работы днем и ночью сбили естественный ритм организма. Когда она жила с нами, то поднималась до рассвета, чтобы сварить кофе и приготовить завтрак.

– А отец? – спрашиваю я, не желая расстроить малышку, но пытаясь выведать информацию.

– Папочка живет где-то еще, – отвечает девочка. – Мама говорит, он скоро вернется домой.

– А мой остался в поселении, – вздыхаю я. – И мне не разрешают с ним встретиться.

– Как и мне, – отзывается Эми, снова утыкаясь в книгу.

– Так твой отец тоже находится в поселении? – Я чувствую, как замирает сердце.

– Думаю, да, – кивает девочка.

– Ты помнишь, когда именно тебя забрали?

– Сегодня.

– Очень скоро я вытащу тебя отсюда и отвезу в поселение, договорились? – Я начинаю нервно мерить шагами комнату, то и дело переступая то через скакалку, то через наполовину собранный пазл.

– Хочешь посмотреть на мое убежище? – проигнорировав мой вопрос, предлагает Эми.

Я вздыхаю, ощущая, как ускользает время, но иду следом. Девочка открывает кладовку и машет рукой, подзывая ближе. Я не могу отказать, глядя на гордую полуулыбку малышки.

Но стоит мне сделать шаг в ее сторону, как в коридоре слышится поскрипывание половиц.

Включается яркий свет, который проникает под дверь.

А потом его заслоняет чья-то тень.

Они явились за нами!

Я торопливо подбегаю к кладовке и забираюсь туда. Приложив палец к губам, мысленно считаю до десяти.

Ничего не происходит. Я высовываюсь и смотрю на дверь.

Света больше не видно.

– Что случилось? – озадаченно спрашивает меня Эми.

– Ничего. – Я растираю плечи руками, чтобы избавиться от мурашек. Нужно сохранять тишину. Если Они вернутся, то наверняка не захотят увидеть нас вместе.

Девочка тоже заползает в кладовку, забивается в дальний угол, и внезапно вокруг нас оживает сотня мигающих огоньков. По стенам развешаны целые гирлянды с белыми лампочками. Как жестоко: малышке подарили свет фальшивых звезд.

– Как в сказке, правда? – спрашивает она и похлопывает по одной из разбросанных на полу шелковых подушек, приглашая присесть рядом.

Я опускаюсь в это тряпичное гнездо, и Эми закрывает за нами дверцу.

Становится уютно, как возле костра на пляже, и я почти слышу смех младших братьев и сестер. Почти чувствую прикосновение рук Каса к моей коже.

– Смотри, – говорит девочка, возвращая меня обратно к реальности. – Я сама их сделала.

Стены покрывают завитушки и надписи. Рисунки. Неужели Эми успела нанести их сегодня? Я присматриваюсь к изображению зайца с морковкой, затем перевожу взгляд на машину, которая едет по радуге, а рядом красуется плывущий по волнам кит.

Они воплощают любовь и невинность, и

и

и

я зажимаю себе рот ладонью, стараясь не разрыдаться перед ребенком, который наверняка напуган куда сильнее меня.

Комната меняется.

Рисунки исчезают.

Меня окружает запах мочи и застарелого страха.

Доносится шепот женщины:

– Она так замерзнет насмерть.

И тут Эми прикасается к моей руке.

– Здесь живет моя сестра, – сообщает она, и я понимаю: мы снова оказались в кладовке.

Я протираю глаза и смотрю на девочку. Она заговорщически мне улыбается. Просто Чеширский Кот в облике ребенка.

– Она живет в кладовке?

– Ага. А я прихожу ее навещать. Мы устраиваем церемонии чаепития. – Эми указывает на изображение двух идущих бок о бок фигурок. Одна из них большая, другая маленькая. Они держатся за руки и улыбаются в пустоту. – Это я, – комментирует собеседница, дотрагиваясь пальцем до маленькой фигурки. – А это моя сестра.

– Как ее зовут?

– Джессика. Правда, красивое имя? Прямо как у принцессы.

– Очень красивое, – соглашаюсь я. Интересно, вторая девочка осталась в поселении?

– Хочешь нарисовать что-нибудь в моем убежище? – Эми улыбается и нашаривает среди подушек коробку цветных карандашей.

Я отыскиваю свободное пространство над головой собеседницы и принимаюсь за изображение лилии, стараясь припомнить штрихи наброска Карлы. Добавляю несколько побегов и листьев, а затем отдаю обратно карандаши. Моя талантливая сестра пользовалась почти такими же, хотя упакованы они были по-другому.

С каждым днем, проведенным здесь, я все сильнее отдаляюсь от прежней жизни.

– Как красиво! – восклицает Эми. – Научишь меня так рисовать?

– Угу, – под нос бормочу я. Дыхание становится прерывистым, головная боль усиливается.

Они могут вернуться в любую секунду. Чувство безопасности, которое дарила кладовка, тут же исчезает.

Когда я вываливаюсь в комнату, девочка следует за мной по пятам.

– Не бойся монстров. Они ни за что не сумеют сюда проникнуть.

Монстров.

Для меня это слово означает Джинни и правительство.

Чувствую внезапное желание убежать отсюда, вернуться в свою комнату и накрыться с головой одеялом. Спрятаться. Но нужно быть сильной ради Эми. Нужно помочь ей так, как никто не поможет мне. Нельзя ее напугать.

– Пожалуй, мне пора ложиться спать, – произношу я. – Да и тебе тоже.

– Ты заправишь одеяло?

Я укрываю малышку трясущимися руками. Она закрывает глаза.

– Спокойной ночи, Пайпер, – сонно улыбается она мне.

И тут меня осеняет: я видела Эми на фотографиях в гостиной. На тех двух, где она каталась на велосипеде. Она – это девочка с отсутствующим передним зубом. Только сейчас вырос новый.

Я пытаюсь пожелать ей спокойной ночи, но не могу издать ни звука.

Выйдя в коридор, осторожно закрываю за собой дверь. Стоит полнейшая тишина, лишь кровь шумит в ушах.

Стараясь ступать тихо, я прокрадываюсь вниз по лестнице, беру фотографии Эми и второй девочки с каминной полки, прячу их под футболку и возвращаюсь к себе в комнату.

Затем включаю настольную лампу и рассматриваю изображения. Моя новая знакомая улыбается в объектив и прижимает к себе куклу с ярко-синими волосами. За спиной раскинулся дуб, похожий на тот, что рос возле нашего дома. На другой фотографии девочка высовывается из неглубокого бассейна и взбивает веер брызг. У нее длинные светлые волосы и голубые глаза.

Это я.

Я поняла это еще тогда, когда впервые увидела снимки, но не поверила глазам.

Женщина каким-то образом сумела украсть наши детские изображения и поместила их в рамки, желая обмануть нас, заставить поверить, что здесь наш дом.

Но это не так.

Я решаю оставить фотографии и ставлю их на комод.

Не только Джинни может играть в эти игры.