Текст книги "Грешные желания"

Обе женщины удивленно следили за ним.

– Парень, надеюсь, ты не веришь во все это? – спросила Криссет.

– Однако они практикуют черную магию, так ведь? – поспешно вмешалась Габи. – Детектив сказал, что убийство несчастного пса – это своего рода заклинание, чтобы запугать семью Эскудеро.

Дэвид поднял брови.

– Мне ничего не известно об этом, любовь моя. Сантерия не христианская религия, а религия африканцев, и божество божеству рознь. Ялохи, жрицы, творят заклинания, которые временами могут быть добрыми. Например, если ты хочешь победить в азартной игре. А временами – злыми, если, скажем, ты желаешь навести порчу на врага.

– Что-то ты темнишь, Дэвид, – зашипела Крис-сет. – Сознайся, ты был с этим очень хорошо знаком у себя в Тринидаде? – Она потянулась и схватила свою чашку с блюдцем. – Моя семья права – я, должно быть, сошла с ума, что связалась с тобой!

– Пожалуйста, успокойтесь. – Габи не вынесла бы их очередной ссоры. – Мне кажется, что Ангел и его мать попали в какую-то беду, а мы и не подозревали об этом, – задумчиво проговорила она. – Жаль, что они ничего не сказали. Возможно, мы бы смогли им помочь.

И тут Габи неожиданно для себя зевнула. Бросив смущенный взгляд на Дэвида и Криссет, она поспешно встала из-за стола.

– Пожалуй, пойду поищу чистые простыни. Постелим Дэвиду внизу. Я хочу, чтобы он остался, – сказала она в ответ на хмурый взгляд повернувшейся к ней Криссет. – Так я буду чувствовать себя в большей безопасности.

Криссет обвела взглядом одну из спален дома Кольеров, обычно запертую комнату с газовыми занавесками, превратившимися в лохмотья, и кроватью в стиле Людовика IV, с пологом и атласным покрывалом с золотыми кисточками.

– Какая красота, Габриэль! – произнесла она с восхищением в голосе. – Хотела бы я как-нибудь наведаться сюда вместе со своими камерами и сделать этакое фотоэссе о твоем старинном доме. – Криссет задумчиво пощупала атласную ткань покрывала. – И, может быть, о некоторых других особняках на островах Палм и Стар.

Габи снова зевнула, ее глаза слипались.

– Моя мать любит атлас и зеркала. Когда-то в этой комнате всю стену закрывал белый пуховой ковер. Отец всегда говорил, что верхние спальни оформлены в стиле ультрабарокко.

Криссет скинула туфли и уселась на край кровати.

– Наверное, было бы довольно странно здесь жить. Слушай, если боишься, можешь лечь спать вместе со мной. Или я спущусь в твою комнату. Мне все равно.

– Боюсь? – Габи даже не думала об этом. – Я так устала, что ровным счетом ничего не чувствую.

Криссет проводила Габи до двери и встала на пороге, глядя, как она бредет по коридору в свою комнату.

– Если тебя что-нибудь потревожит, – крикнула она вслед, – зови!

Устроившись в постели, измученная Габи закрыла глаза, уверенная, что немедленно заснет.

Однако сон не шел.

В окне шумно работал вентилятор, всасывая внутрь комнаты влажный ночной воздух с залива. Простыни невыносимо липли к телу. Габи отбросила покрывало и осталась лежать в старой батистовой ночной сорочке.

В кромешной тьме время, казалось, остановило свое течение. Габи долго ворочалась без сна, и когда посмотрела на светящийся циферблат часов, было без четверти четыре.

Застонав, она встала и прошлась, с удовольствием ступая по прохладному кафелю пола, затем задернула шторы, чтобы свет полной луны не падал на кровать, и снова легла, усилием воли заставив себя не думать о бедном старом Юпитере.

Беспокойное томление овладело ею. Габи подумала, что никогда уже не приспособится к влажному зною Флориды. Но ведь в Италии было почти так же жарко, раздраженно подумала она. Что с ней такое происходит?

Вуду. Сантерия.

Габи перевернулась на живот. Кровь стучала в ее висках. Стоило ей закрыть глаза, и темная комната начинала немилосердно вибрировать, словно она слышала стук собственного сердца, усиленный в тысячу раз.

Габи поняла, что каким-то чудным образом все же погрузилась в сон. Она была вновь во Флоренции в своей комнатке на виа Стратторе, где выше по улице маленькие моторные скутеры вечно будили ее по утрам своими хлопками и ревом. В таком же колотящемся ритме работали мотоциклетные моторы.

Спустя мгновение Габи осознала, что лежит в объятиях мужчины, который крепко прижимает ее к себе. Она чувствует его тело, мускулистое и теплое, атласную кожу. Сердце его билось так громко, что она попыталась отодвинуться прочь. Каждой своей клеточкой она ощущала близость этой желанной силы, тесное соприкасание с могучим телом.

В нем было столько напора, так отчетливо ощущалось его отчаянное желание, что это даже пугало. Он хотел ее.

Кто бы это ни был, он сжимал ее так крепко, так вожделенно, будто стремился навеки удержать в своих объятиях. Она чувствовала тепло его дыхания у себя на губах. Вместе с безрассудным желанием, росшим в нем с каждой секундой, возрастала и ее тревога. Ничто не могло сравниться с этим всепоглощающим вожделением! Удушливое, подавляющее чувство страха вновь охватило Габи.

«Нет!» – беззвучно выкрикнула она, сопротивляясь таинственной силе.

Внезапно в ее сновидение ворвался странный звук, который, казалось, доносился из бушующего огненного кольца. Этот звук, похожий на душераздирающий вопль, прошел сквозь нее, заглушая ритмичное биение сердца. Ослепительная вспышка, подобная молнии. Пронзительный визг в сжатой до предела атмосфере.

Габи проснулась. Крик едва не сорвался с ее губ.

Содрогаясь, она наконец осознала, что находится дома. В своей собственной спальне. Яркий лунный свет проникал сквозь шторы и падал на простыни. Точно в тумане, она вспоминала свой сон. Ей приснилась Флоренция? Моторные скутеры? Некто, испытывавший к ней могучее желание? Его объятия, подобные стальным обручам, из которых ей не вырваться? Нечто, ревевшее, как двигатель реактивного самолета?

Габи прислушалась. В горячем ночном воздухе чувствовались едва ощутимые вибрации. Ни порывы ветра, ни оконный вентилятор, ни холодильник на первом этаже были здесь ни при чем. Постукивание шло прямо из стен.

Она опустила ноги с кровати и, крадучись, вышла в холл, на галерею, тянувшуюся над старинной гостиной. Она прислушивалась к странному ритму, барабанному бою, который, казалось, был растворен в знойной атмосфере.

Внизу на кушетке спал Дэвид. При лунном свете ей удалось разглядеть смятые белые простыни и силуэт его большого тела.

Чувствуя невольную дрожь во всем теле, Габи попыталась уверить себя в том, что все это лишь ночной кошмар. Но тогда отчего этот завораживающий звук, тревожащий душу, не смолкает теперь, когда она пробудилась ото сна?

Кроме того, в воздухе присутствовал странный запах, чувствовавшийся более отчетливо тут, на галерее. Запах тлеющего дерева, зеленых джунглей. Солнечный свет. Горячая острая пища.

Она заметила, как Дэвид зашевелился, открыл глаза и посмотрел прямо в темноту. Точно кошка, одним молниеносным движением он соскользнул с кушетки и поднялся на ноги. На нем были джинсы, обнаженный мускулистый торс блестел во мраке. Он медленно повернулся и устремил взгляд на Габи, будто в этот ночной час твердо знал, что должен ее увидеть.

Габи смотрела на Дэвида. Его глаза горели почти устрашающим светом. Она понимала, в каком виде явилась перед ним у перил галереи: в старой ночной сорочке, с рассыпавшимися по плечам волосами, омытая яркими лучами полной луны.

Призрачный ритм, подобный отдаленному бою барабанов в дебрях джунглей, звучал со всех сторон. Усиливающийся запах напоминал аромат морского воздуха на тропических островах. Знойное пекло их ландшафтов. Трепеща от страха, Габи осознала, что Дэвид тоже слышит эти звуки, вдыхает эти запахи.

– Дэвид, – прошептала она. По громадной комнате эхом пронеслись ее слова. – Эскудеро не имеют к этому никакого отношения. Все дело во мне, правда?

Он мог не отвечать. По выражению его лица Габи поняла, что была права.

8

Наклейка на бампере впереди идущей машины изображала американский флаг и гласила: «ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ ИЗ МАЙАМИ НЕ ЗАБУДЬТЕ ПРИХВАТИТЬ С СОБОЙ ФЛАГ!»

Сидя за рулем арендованной у газеты машины, Криссет свернула на главную трассу Майами-Бич, Коллинз-авеню.

– Давненько я не видела такие наклейки, – заметила она, – но ничего удивительного. В этом городе антилатиноамериканские настроения никогда не умирают. Дело не только в белых обывателях. У черной коммуны тоже возникает куча проблем с испаноязычным населением.

Габи смотрела из окна на реконструированные отели и жилые дома исторического района Майами-Бич. Нужно было иметь немало самонадеянности, чтобы назвать «историческим» район, тянувшийся на север по Коллинз-авеню, – эту нескончаемую вереницу строений 1940-х годов, выкрашенных в лавандовый, пастельно-розовый, желтовато-зеленый и голубой цвета. Тем не менее Майами-Бич все же замахнулся на это определение, увековечив таким образом свои безвкусные здания в стиле ар-деко.

– Быть может, здесь действительно слишком много латиноамериканцев, – задумчиво проговорила она, – чтобы мирно раствориться среди жителей одного города?

Криссет покачала головой.

– А-а, латиноамериканцы вкалывают что есть сил и свято верят в американскую мечту, как когда-то все мы в нее верили. Совсем другое дело, – добавила она, – тип, которого мы будем интервьюировать сегодня утром, генерал Родольфо Бачман, этот южноамериканский политик и всеобщее пугало. – Она вновь покачала головой. – Могу поспорить, что после интервью с ним редакцию «Таймс джорнэл» завалят возмущенными письмами.

– У его жены, – поправила Габи, глядя на проносящийся мимо отель, раскрашенный в цвет беж с красной отделкой. – Я собираюсь взять у сеньоры Бачман интервью о ее прогулке по магазинам и закупленной в них одежде. Генерал тут ни при чем.

Генерал Родольфо Бачман печально прославился пытками, которым подвергались в его стране политические заключенные. Однако, к несчастью, им восхищалось изрядное количество американских конгрессменов правого крыла. Когда генерал останавливался в Фонтенбло-Хилтон-Майами-Бич, его свита занимала два гостиничных этажа и включала в себя полсотни помощников, служащих и телохранителей.

Габи бросила взгляд на наручные часы.

– Криссет, мы жутко опаздываем.

Негритянка моментально нажала на педаль газа.

– Не волнуйся, милая. Эта фашистская харя живет по «латиноамериканскому времени». Ровно в десять означает пол-одиннадцатого или даже одиннадцать часов. Все зависит от того, сколько времени им потребуется, чтобы позавтракать, переодеться, станцевать пару туров танго и полюбоваться, как сеньора напяливает свои драгоценности.

Беседа Габи с сеньорой Констанцей Бачман не имела никакого отношения к политике. «Таймс джорнэл» заказал статью о ежегодном кутеже сеньоры Бачман в Майами. Разгар лета в Северном полушарии приходился на зимний сезон в Южной Америке. В июле и августе тысячи южноамериканцев отправлялись в Майами, чтобы насладиться теплой погодой и прибарахлиться в местных магазинах. Джек Карти решил, что лучше взять интервью у генеральской жены, чем просто пустить информацию о ней в колонке новостей. Точно так поступили в свое время, делая статью об Эвите Перон, находившейся в самом зените своей славы.

– Боже милостивый, – неожиданно воскликнула Габи, – что это?

Они ехали по Коллинз-авеню прямо к гигантской мраморной арке в греко-романском стиле, по бокам которой возвышались женские статуи, имевшие отдаленное сходство с египетскими. Арка перекрывала всю главную трассу. Габи не могла припомнить, чтобы видела нечто подобное в Майами.

Сквозь арочный проем высотой в четыре или пять этажей виднелся изогнутый корпус Фонтенбло-Хилтон-Майами-Бич с его знаменитым плавательным бассейном. Выстроенный наподобие Голубого грота на Капри, он мог похвастаться даже нестандартным искусственным водопадом. Над Фонтенбло в классическом лазурно-синем небе Майами плыли два белых кудрявых облачка.

Габи охнула и обеими руками вцепилась в приборную доску арендованной машины, когда Криссет резко свернула налево. Вместо того, чтобы проехать под гигантской аркой, они миновали ее стороной. Автомобиль взял вправо и выкатил на подъездную дорожку настоящего Фонтенбло-Хилтон и остановился.

Криссет, повернувшись, улыбнулась Габи.

– Неужели ты никогда не видела знаменитую иллюзорную живопись?! Здесь нет никакой арки. Это обман, рисунок на стене здания.

Габи поняла, что видела гигантскую объемную картину, помещенную в том месте, где Коллинз-авеню неожиданно поворачивает влево. Все смотрелось так, как будто они должны были проехать прямо под арочным сводом.

– Боже мой, и все-таки каких она размеров?

– Не знаю, наверное, пару сотен футов. Идея принадлежит Стиву Муссу, работнику отеля. – Криссет передала машину на попечение служащему стоянки Фонтенбло, одетому в униформу, и расчехлила свои камеры. – Владельцы отеля развернули кампанию по возвращению Майами-Бич его прежнего веселого облика. Китч всегда считался здесь высоким искусством. Эта гигантская фреска на Коллинз-авеню пользуется большим успехом.

Габи последовала за Криссет через людные приемные залы Фонтенбло. Парковая часть отеля оставалась такой же, какой она ее помнила, а вот старый вестибюль превратился в обширное помещение с баром и местом для отдыха, откуда открывался вид на знаменитый плавательный бассейн Голубого грота, пальмовый сад и искусственный водопад – точно такой же, как на фреске на Коллинз-авеню. Здание было переполнено шумными и богато одетыми отдыхающими из Венесуэлы, Чили и Аргентины. Среди них было даже несколько человек из Бразилии, говоривших на португальском языке.

– Мы идем в «Дайнинг-Галери», – сказала Криссет и подтолкнула Габи по направлению к главному ресторану отеля.

Интервью было назначено на десять часов – необычное время завтрака для южноамериканцев. Но Габи не ожидала, что генеральская свита реквизирует все помещение ресторана. У дубовых дверей их встретили двое мускулистых охранников в военной форме.

Криссет подтолкнула Габи вперед.

– Представители прессы, – возвестила она. – Газета «Майами таймс джорнэл». Открывайте дверь, пижоны!

Военизированные охранники оглядели темнокожую фотокорреспондентку в желтом шелковом костюме и в туфлях на высоких каблуках, ее сумку с фотокамерами, переброшенную через плечо; на их лицах застыло каменное спокойствие.

– Ваши документы, – процедил один из них, едва пошевелив губами.

Габи стала нащупывать бумажник, где лежала карточка прессы, но Криссет крикнула властным тоном:

– Шутишь, парень? Будешь командовать у себя дома, но не здесь!

Повелительно взмахнув рукой, Криссет прошла мимо охранников и схватилась за шарообразную ручку большой дубовой двери. К счастью, дверь открывалась внутрь.

– Поторапливайся, Габриэль, – приказала она через плечо.

Габи, затаив дыхание, проскользнула следом. Однако напускная важность Криссет сделала свое дело: охранники уставились на них, широко открыв рты.

На лестнице, ведущей к ресторану, девушки остановились. «Дайнинг-Галери» был отделан темно-фиолетовым бархатом и обставлен мебелью в стиле Людовика XV с непомерно большими хрустальными канделябрами. Все столики уже накрыли к ленчу скатертями из камчатого полотна, расставив массивные серебряные вазы, наполненные до краев свежими фруктами. Вдоль стен стояли бронзовые, в человеческий рост статуи греко-римских богов и богинь, по колено утопавшие в живой растительности.

У большого стола, заставленного остатками обильного завтрака, восседало в ожидании все семейство Бачман. Генерал Родольфо Бачман в живописной форме, сочетавшей в себе золотой, красный и зеленый цвета, держал в руках рожок и чашечку кофе; рядом с ним устроилась маленькая пухлая женщина в пышном платье для коктейлей от Кристиана Ла Круа. Ее наряд из бирюзового шифона был усыпан серебряными блестками. Вокруг генерала с женой толпились многочисленные секретари и помощники. Чуть позади выстроились, по крайней мере, два десятка телохранителей. В центре этой колоритной группы находилось полдюжины хорошо одетых детишек, начиная с младенца, игравшего с серебряной конфетницей на пурпурном ковровом покрытии ресторана, и кончая угрюмым подростком в рубашке с короткими рукавами и изображением «Роллс-Ройса» на груди. Передние фары «Роллса» из красного стекла, подключенные к батарейкам, беспрестанно мигали.

– Боже! – чуть слышно произнесла Криссет.

Семейство Бачман встретило девушек сияющими улыбками. Криссет и Габи ответили тем же.

Несмотря на то что разговор должен был идти лишь об одежде, приобретенной генеральшей в этот приезд, Габи казалось, что ей предстоит по меньшей мере пресс-конференция на государственном уровне. Она почувствовала, что ее колени подгибаются от страха.

Криссет смотрела на нее озабоченно, но в то же время с заметным нетерпением, означавшим, что она в равной мере готова либо приступить к совместной работе, либо ретироваться.

Габи понимала, что ей необходимо преодолеть свой страх и перестать ожидать от себя самого худшего.

Чувствуя на себе выжидающие взгляды нескольких десятков блестящих южноамериканских глаз, Габи расправила плечи.

Интервью, как утверждал впоследствии Джек Карти, было из тех, с которыми время от времени сталкивается каждый репортер. Генерал смотрел на беседу с его женой о моде, как на событие мирового уровня. Не хватало только телевизионных камер. В первый раз за свою журналистскую карьеру Габи не страдала от застенчивости. Бачманы были такими странными персонажами – по крайней мере, по американским меркам, – что, как их ни опиши, все будет выходить за привычные рамки репортажа.

Им представилась переводчица, худая нервозная девушка, владевшая безупречным разговорным английским. Пока Криссет устанавливала треножник, Габи присела на край стула, обитого пурпурным бархатом, держа в ладони блокнот и решительно улыбаясь. Больше делать было нечего. Вся живописная группа южноамериканцев тоже светилась улыбками.

– Сеньора Бачман чрезвычайно рада, что вы пожелали взять у нее интервью, – сказала переводчица, наклоняясь над плечом Габи. – Обычно репортеры беседуют только с генералом.

Габи должна была признать, что Бачманы производили сильное впечатление. Генерал мог быть деспотичным политиком и военным в своей стране, но несомненно являлся добрым семьянином. Когда младший отпрыск обнял папашу за колени и испачкал слюной безупречную генеральскую брючину, тот поднял ребенка и, держа на руках, вытер лицо малыша розовато-лиловой салфеткой. Старший, похотливо поглядывавший на Габи, весь проникся почтительным вниманием, стоило только отцу обратиться к нему. Пухлая маленькая сеньора Бачман, туго затянутая в элегантное платье от Ла Круа, искрилась счастьем, глядя на Габи, будто мечта всей ее жизни наконец-то осуществилась.

– Для начала, – обратилась Габи к переводчице, – я хотела бы расспросить сеньору Бачман о ее любимых местах покупок в Майами.

– Сеньора Бачман побывала у «Рив Гош» в Бэл-Харбор и у Марты, – незамедлительно откликнулась переводчица. – Сеньора Бачман также не преминула заглянуть на Уорс-авеню на Палм-Бич. – Помощники принялись доставать коробки, пакеты и свертки с ярлыками из дорогих бутиков.

– Сеньора Бачман, – продолжала переводчица, – очень разборчива. Она любит Кардена, Диора. – Помощники продемонстрировали вечернее платье и дамский свитер. – Также фарфоровые изделия и хрусталь от Ленокс. – Секретарь метнулся за следующей коробкой. – И туфли от Гуччи, что на… – переводчица сверилась с карточкой, – Трамп-Плаца, Палм-Бич.

Габи молча строчила в своем блокноте. Время от времени пухлая маленькая сеньора вступала в разговор, чтобы с гордостью сообщить цену своих приобретений. Сеньора говорила правду, и Габи ничуть не сомневалась в этом, хотя называемые ею суммы впечатляли не меньше, чем цифры национального бюджета.

Габи насчитала восьмерых детей, снующих вокруг, и не могла удержаться от мысли, что генеральская жена вполне заслужила право на свое хобби.

– На сеньоре платье от Кристиана Ла Круа, не правда ли? – спросила она.

– О, да, – подтвердила переводчица. – Сеньора Бачман предпочитает только самые лучшие, самые дорогие, единственные в своем роде модели. Ее покупки отличаются исключительным вкусом. – В этот момент сеньора стала размахивать руками и энергично трясти головой.

– Сеньора Бачман желает что-то сказать, – заметила Габи.

Генеральская жена заговорила так стремительно, что переводчице едва удалось вставить несколько слов. Диалог прервал явно раздраженный супруг. Со всех лиц разом исчезли улыбки.

Габи удивленно следила за проявлением генеральского недовольства. Он буквально скакал и топал по полу ресторана, беспрестанно что-то выкрикивая. Охранники были заметно смущены. Пухлая сеньора поджала губы и с упрямым видом выпрямила спину. К ним с мольбой взывала переводчица.

Габи видела, что сеньора вышла из спора победительницей. Окружение вновь радостно заулыбалось. Переводчица облегченно вздохнула.

– Сеньора Бачман желает сообщить вам, – сказала она. – что больше всего… – девица сделала паузу, переводя дыхание, – она отдает предпочтение Кей Март и… – Переводчица издала сдавленный звук, – и Тойс-Эр-Ас.

Когда Габи явилась на ленч во французский ресторан, помещавшийся на крыше башни «Брикел-Банка», Додд уже ожидал за столиком. Он поднялся, чтобы приветствовать ее, затем застыл с изумлением, отразившимся в его глазах.

– Опоздала? – спросила Габи, задыхаясь от спешки. – Сегодня я буквально не вылезаю из ресторанов! – Она заняла свое место. – Только что вернулась с самого сумасшедшего интервью в Фонтенбло. До сих пор не могу прийти в себя. Одна надежда, что этим людям не удастся скинуть аргентинское правительство.

Додд смотрел на нее, так и не выпустив зажатую в руке салфетку. Наконец он дал знак официанту принести меню и снова уселся на стул.

– Габи, – с трудом выговорил он, – что ты с собой сделала? Ты выглядишь… выглядишь совершенно иначе. – На его лице запечатлелось изумленное восхищение. – Боже мой, ты потрясающе красива.

В суете утреннего интервью с семейкой Бачман Габи забыла обо всем на свете. Зал ресторана на Двадцать четвертом этаже башни «Брикел-Банка» был окружен зеркальными стенами. Ей пришлось лишь слегка повернуть голову, чтобы разглядеть свое отражение: волосы, подстриженные значительно короче и теперь едва достигавшие плеч, отливали бронзовым оттенком благодаря ополаскивателю, которым ее уговорили воспользоваться в салоне Мэйфэйр Мэлл.

– Забыла тебе сказать, – смущенно проговорила Габи.

Она была не в силах упомянуть о выданном ей чеке «на расходы». Новый льняной костюм кораллового цвета сидел на ней безупречно и соответствовал летнему стилю Майами, тропическому и ослепительно яркому. К губной помаде, купленной под цвет наряда, присовокупилось все остальное: тональный крем, румяна, темно-коричневые тени для ресниц. Когда Криссет Вашингтон впервые увидала ее при дневном освещении, она только всплеснула руками.

– Знаешь, – сообщила Габи, – мне кажется, я в ударе. Так, по-моему, это называют? – Додд зачарованно глядел на нее. – Думаю, я сделала что-то удачное во время этого безумного интервью с женой генерала Бачмана, – не дождавшись ответа, поспешно продолжала она.

Джек Карти откровенно расхохотался, когда в телефонном разговоре она отчиталась о проделанной работе. Ей до сих пор не верилось в удачу.

– Опишите все именно так, как сейчас рассказали мне, – заявил редактор. – Это пойдет.

Додд продолжал пристально рассматривать ее.

– Я рад, что ты смогла чего-то добиться от этих идиотов. Не уступай им ни на дюйм, они не заслуживают этого. Он помолчал, затем продолжал другим тоном:

– Сегодня утром я виделся с твоей мамой.

Ее улыбка увяла.

– Да, я тоже виделась с ней перед работой. – Габи взяла из рук официанта меню и склонилась над ним. Визиты к Жаннет производили на нее тягостное впечатление. За время пребывания в больнице к матери отчасти возвратилась ее былая привлекательность. Жаннет не исполнилось и пятидесяти; впереди у нее еще были годы полноценной жизни. Однако Габи беспокоило то, что мать все время сидела с отсутствующим взглядом, погруженная в свои мысли. Не печальная, но и не выражающая особой радости.

Додд рассеянно глазел из окна ресторана на захватывающую панораму побережья залива и островов Майами-Бич и Ки-Бискайн, видневшихся вдали.

– Ее не могут дольше держать в больнице без какого-либо курса лечения.

– Мама изменилась. – Габи было трудно объяснить, что она имеет в виду. – Тебе говорили, что ее обследовали на предмет удара?

Додд нахмурился.

– Ох, уж этот проклятый инцидент той ночью! Не понимаю, куда смотрели твои родители, когда пускали к себе в гаражное помещение кубинцев.

– Но мы же не знаем наверняка, что здесь замешаны Эскудеро, – запротестовала Габи.

– Ну а кто же еще? Кому бы пришло в голову творить эти чертовы заклинания вуду против тебя или твоей матери? Двадцать лет назад в Майами даже понятия не имели о таких вещах. – Он брезгливо поморщился. – Но тогда мы еще не превратились в аванпост Латинской Америки!

Габи припомнила наклейку на бампере, которую видела утром. Ей не верилось, что Ангел и его мать практиковали сантерию. Они так усердно трудились, были полны решимости добиться успеха на новом месте. Ангел получал хорошие отметки в школе. Елена изо всех сил старалась усовершенствовать свой английский. В представлении Габи они совсем не вязались с опасным магическим культом.

Но что здесь вообще с чем-то вяжется, в этом залитом солнечным светом сказочном Майами?

Габи невидящим взглядом смотрела в свое меню. Ей следовало сообщить Додду, что ее преследуют, объяснить, что с ней происходят странные необъяснимые вещи. Однако она не знала, как приступить к разговору. Слишком уж невероятно было все, что она хотела сказать. Вместо этого Габи вновь попыталась оправдать семью Эскудеро.

– Мой отец добровольно предоставил им небольшую квартиру над гаражом. Церковь искала приют для беженцев, а над гаражом уже давно пустовали комнаты. Эскудеро так бедствовали, Додд! Во время массового бегства с острова люди Кастро буквально швырнули Елену и Ангела в крошечную моторную лодку в районе гавани Мариель. Они боялись, что утонут, так и не добравшись до Майами. А на полпути владелец лодки стал требовать с них еще денег. Бедняжка Елена, она была вдовой с маленьким ребенком на руках. Она вынуждена была эмигрировать в Америку, потому что кто-то из ее родственников принимал участие во вторжении в бухте Свиней. Несчастная женщина боялась, что правительство Кастро обязательно припомнит ей это. Просто не могу поверить, что эти люди могли причинить нам вред. – Габи вздохнула. – Они сами столько пережили!

Додд молчал, даже не глядя в ее сторону. Нетрудно было догадаться, что в этом вопросе их мнения расходились. Она вновь уставилась в меню.

– В больнице, – сообщил Додд, – я говорил с твоей мамой о том, что она сказала как-то вечером за обедом… о нашей женитьбе. Я признался, что люблю тебя.

Габи метнула на него быстрый взгляд.

– К сожалению, она мало поняла из того, что я пытался втолковать ей.

– О, Додд! – Габи пришла в смятение. Почему он выбрал для разговора именно этот момент? – Тебе не кажется, что нужно было сначала посоветоваться со мной?

Он вздохнул, не скрывая своего раздражения.

– Габи, в последнее время до тебя, похоже, не достучишься. Ты не слушаешь ничего, что тебе говорят. Всю прошлую неделю я сходил с ума от волнения при мысли, что ты осталась одна в этом доме. Ведь в моей квартире для тебя найдется идеальная комната. Послушай, – сказал он, когда Габи открыла рот, чтобы возразить ему, – мы же не… черт, Мышка, теперь ты уже не та ранимая семнадцатилетняя девочка!

Теперь? Показалось ли ей, что в глазах Додда мелькнуло сомнение, замешательство… или скрытое чувство вины?

Что ж, этот пышущий здоровьем человек в классическом костюме темно-синего цвета и белоснежной рубашке с шелковым галстуком, сидевший напротив Габи, красив, богат и благополучен. Она не могла не признать, что Додд Брикел был самым привлекательным, надежным, подходящим мужчиной – в общем, из тех, о ком только может мечтать любая женщина. Отчего она чувствует какое-то неудобство?

Он рассеянно играл столовым серебряным прибором.

– С тех пор минуло много лет, Габи. Ты была еще просто ребенком. Тем вечером, во время танца, ты испытывала ко мне нечто значительно большее, чем испытывал к тебе я. – Он резко поднял голову. – Нет, Боже мой, я вовсе не это имел в виду! Но ты представляешь, что происходит, когда мужчина осознает, что потерял над собой контроль и воспользовался слабостью молоденькой дев… – Додд осекся. – Я так хотел, чтобы ты обо всем забыла! Я совсем не намеревался трогать тебя, Габи. Немного переборщил с выпивкой. Потом мне самому было страшно стыдно. Я желал забыть об этом и надеялся… молился, что и ты забудешь. Тебе было всего семнадцать…

– Восемнадцать, – прошептала она.

– Ладно, восемнадцать. Но я уже второй год играл в профессиональный футбол за «Дельфинов». Делал успехи. К тому же в то время я был помолвлен. – Он запнулся. – Ты не могла знать о помолвке. Мы держали все в секрете.

Габи смотрела в окно. Забыла обо всем? Неужели он так думал?

– Да, о помолвке я не знала, – тихо произнесла она. – Это правда.

– Ох, Мышка, – застонал Додд, – во всем виноват только я. Неужели ты не понимаешь, что я был звездой профессионального футбола, подавал большие надежды, собирался жениться на королеве университетского городка?! – Он склонил свою светловолосую голову, не в силах смотреть на Габи. – Знаешь, как тяжело падение, когда в двадцать пять лет начинаешь осознавать, что пьедестал рушится у тебя под ногами и ты уже не гений футбола! – В его голосе слышалось отчаяние. – Когда такая мелочь, как поврежденный коленный сустав, в одно прекрасное утро ставит точку в твоей карьере. Вот тогда-то я и вернулся домой.

– Додд… – неуверенно начала Габи.

– Подожди. – Официант показал ему этикетку заказанной бутылки «Рислинга». Додд нетерпеливым жестом дал знак наполнить их бокалы. – Затем ты оказалась в Италии, – продолжил он несколько сдержаннее, когда официант удалился, – а я сдал адвокатские экзамены, присоединился к семейной фирме и выбрал то, чем Брикелы занимались с тех пор, как продали янки первый болотистый участок в округе Дейд, – стал делать деньги. Но как только пришел конец моей спортивной славе, расстроилась и женитьба. Уже не могло быть речи о развеселой захватывающей жизни звезды профессионального футбола, о которой мечтала Триш, и она не замедлила мне об этом сказать.

Габи не собиралась спрашивать его, с каких пор он осознал, что она нужна ему. Но ее сердце забилось сильнее. Многие годы Габи провела в надежде, что Додд наконец поймет, что она ждет его.