Текст книги "Диаммара"

– Слушай, гаденыш, – рявкнула Элизеф. – Не забывай, что без моего зерна ты был бы сейчас нищим!

Жадность в Берне на мгновение одержала верх над страхом:

– При всем моем уважении к вам, госпожа, не могу не напомнить, что зерно, о котором вы говорите, я получил не в подарок, а в уплату за то, что проник в лагерь бунтовщиков и…

– И не смог выманить их из норы, хотя я платила тебе именно за это. – В голосе Элизеф прозвенела сталь. – Проворовавшийся подонок, вот ты кто! Присвоил зерно и ничего не сделал, что от тебя требовалось!

С трудом вырвавшись из ее когтей, Берн упал на колени:

– Прости, госпожа! Я вовсе не думал красть твое зерно, но что оставалось делать? Не мог же я допустить, чтобы оно пропало! Разумеется, оно принадлежало Волшебному Народу, но я ведь был уверен, что ни одного чародея на земле уже не осталось.. – Несомненно, уверен, – мрачно проворчала Элизеф. – Но ты ошибался и теперь должен исправить свою ошибку. Если, конечно, не хочешь, чтобы за нее расплачивалась твоя жена или дети. – Ее голос был безжалостным и холодным, словно челюсти стального капкана. Берн содрогнулся, представив себе, что она может сделать с его семьей, и ему оставалось только покориться.

– Очень рад, госпожа, – еле слышно прошептал он и шагнул к спальне. Алиссана подслушивала за дверью и едва успела отскочить. – Госпожа остановится у нас. – Он выплевывал каждое слово так, словно буквы были отвратительны на вкус. – Ей нужна горячая ванна и плотный ужин, – добавил он, – так что я разведу огонь и согрею воду, а ты принимайся за готовку, и если тебе дороги наши головы, постарайся, чтобы это был лучший ужин, который ты готовила в своей жизни! Ну, нечего стоять тут как тумба безмозглая. Марш к плите!

Напуганная выражением его лица, Алиссана повиновалась незамедлительно. За годы супружеской жизни она хорошо изучила характер своего супруга, поскольку от любых неурядиц страдать приходилось в основном домашним. Алиссана стояла у плиты и мучилась. Она была женщиной рассудительной, здравомыслящей и, выходя замуж за Берна, ничуть не обольщалась насчет его горячего нрава. Она вышла за него вполне сознательно – ибо он был единственным мало-мальски состоятельным мужчиной в обнищавшем после исчезновения магов Нексисе – и считала, что ей повезло. Со временем научилась оберегать детей от вспышек мужниной ярости и по возможности избегать их сама. Но на этот раз она понимала, чем он разгневан, и полностью разделяла его отношение к происходящему.

И все же она была потрясена, узнав, что в основе их благополучия лежит неприглядная сделка с чародеями. Алиссана содрогнулась, вспомнив черную клешню волшебницы и ее ледяные глаза. Госпожа Элизеф внушала ей ужас. Алиссана испугалась за детей, а когда волшебница обвинила Берна в краже, то и за мужа. Она раскатывала тесто, и у нее дрожали руки. А вдруг волшебница в порыве ярости убьет Берна или превратит его во что-нибудь непотребное? Что станет тогда с ней и детьми?

Пекарь, ворча и ругаясь, проверял температуру воды в большом котле. Он стоял к жене спиной, и глаза Алиссаны помимо ее воли обратились на плотно закрытую коробочку, лежащую на верхней полке, подальше от детей Пекарю приходилось постоянно воевать с мышами и крысами, и недавно он как раз купил у знахарки очередную порцию яда. Алиссана быстро схватила коробочку, и прежде чем Берн повернулся, дело было сделано, коробочка убрана на место, а пирог защипан. Только собираясь ставить его в печь, Алиссана заметила, что руки у нее больше не дрожат.

* * *

Через некоторое время Элизеф, чистая и освеженная, сидела у камина в лучшей комнате дома. То обстоятельство, что Берн и его беременная жена освободили для нее собственную спальню, не вызвало у волшебницы ни малейшей неловкости. Более того, привыкшая к тому, что ее окружали бесчисленные слуги, Элизеф почувствовала, что жизнь возвращается в привычное русло. Для чего-то ведь должны существовать смертные – и разве не для того, чтобы исполнять ее малейшие прихоти?

Надо сказать, она с немалым облегчением заметила, что Берн не слишком постарел, и, значит, ее продвижение во времени было не очень значительным. Теперь ее больше волновали обожженные руки, и она пожалела, что в свое время не позаботилась как следует изучить магию врачевания. Ей удалось только снять боль и вернуть относительную чувствительность пальцам. Для выполнения тонкой или сложной работы ее руки пока не годились. Глядя па потрескавшуюся и вздувшуюся кожу, волшебница страдальчески закусила губу. Проклятущий Меч! Что он с ней сделал!

Ее горестные мысли были прерваны появлением Берна с подносом. Элизеф слегка удивилась, поскольку никак не думала, что он лично принесет ужин. Он и так был весьма недоволен тем, что пришлось бегать с ведрами, сначала наполняя ванну, а потом, наоборот, сливая. Видно, его супруга слишком напугана или, что тоже весьма вероятно, Берн сам старается, чтобы она меньше попадалась на глаза гостье.

Когда он поставил перед ней поднос, Элизеф жестом попросила его присесть.

– Составь-ка мне компанию, Берн, – сказала она. – Я хочу знать, что здесь происходило в мое отсутствие.

Мало-помалу картина для Элизеф начала проясняться. Оказалось, что она пропадала семь лет – ясно, что этого времени было достаточно, чтобы глупые простодушные смертные возомнили, будто Волшебный Народ исчез навсегда, и только страх перед Нихилим, вызванными Миафаном, спас Академию от разграбления. Это сообщение Элизеф выслушала с интересом, но с трудом удержала себя в руках, узнав, что Совет Трех упразднен и выскочка Ваннор теперь управляет городом. С той самой ночи, когда она пыталась увеличить свою магическую силу за счет его искалеченной руки, а он не поддался ей и – более того! – сумел бежать, Элизеф испытывала к купцу нестерпимую ненависть. Элизеф не могла допустить, чтобы простой смертный так ее надул и при этом остался бы безнаказанным.

То же самое относилось и к дочери Ваннора. У волшебницы мигом пропал аппетит, стоило ей вспомнить, как эта мерзавка под видом служанки проникла в Академию и даже стала личной субреткой Элизеф. До сих пор оставалось неясным, как ей удалось вывести отца из Академии, но, поскольку Занна прислуживала Элизеф, Миафан все время обвинял ее, совершенно упуская из виду, что сам же и доверил девчонке носить еду пленнику.

Элизеф в ярости оттолкнула тарелку с жареным цыпленком.

– Что известно о дочери Ваннора? – спросила она, стараясь по возможности смягчить свой голос. Берн пожал плечами:

– Она вышла замуж, госпожа, но в Нексисе ее нет. Я думаю, она уехала от греха подальше, когда начались набеги фаэри. Хотя время от времени она приезжает с детьми навестить отца.

Элизеф вздохнула. Ладно, рано или поздно выяснится, где поселилась эта девчонка. А пока надо сосредоточиться на ее папаше, самозваном правителе Нексиса. Внезапно Элизеф насторожилась:

– Что это ты там говорил про фаэри?

Берн начал рассказывать, и с каждым словом тревога ее росла, В сумятице последних событий она напрочь забыла о Повелителе фаэри и его присных. А они, судя но всему, в отсутствие чародеев совершенно отбились от рук. Ваннор управлял Нексисом уже четыре года, и все четыре года ему приходилось сражаться с небесными наездниками. В лунные ночи, когда ветер начинал дуть с севера, горожане запирали двери на все замки, цепочки и засовы, потому что с небес на своих летучих скакунах на город обрушивались фаэри. Поначалу они забирали самых сильных и крепких мужчин; потом стали исчезать ремесленники: каменщики, кровельщики, кузнецы и плотники. Их увозили куда-то на север, и никто еще не возвращался оттуда.

Позже та же участь постигла земледельцев и пастухов; причем фаэри угоняли самых лучших, тех, у которых были наиболее богатые хозяйства. Земледельцев забирали вместе с семьями, а их амбары вычищали до последнего зернышка. Элизеф со злорадством слушала, как Ваннор едва не свихнулся, пытаясь понять причины этих таинственных похищений, но это ему не удалось, как не удалось и положить конец бесчинствам фаэри. Те земледельцы, которых еще не тронули, торопливо снимались с насиженных мест, бросали фермы и искали пристанища у своих родственников в городе.

Впрочем, и в Нексисе не было безопаснее. Фаэри налетали, когда хотели, и хватали любого, кто подвернется под руку. Стали пропадать юные девушки и даже дети. Начали исчезать пряхи и ткачихи, швеи и кружевницы, а потом – булочники, пивовары и даже городские шлюхи. Воины гарнизона оказались бессильны противостоять фаэри, и их начальник теперь потихоньку спивался: похоже, он решил таким способом покончить с собой. Правда, под управлением Ваннора Нексис разросся, но об истинном процветании и благополучии не могло быть и речи, пока не покончено с набегами фаэри.

«Берн явно боится», – подумала Элизеф, слушая его, и это было неудивительно. Ведь семь лет назад он был свидетелем гибели целого войска, и сам спасся от фаэри лишь чудом – нырнув в озеро и затаившись в прибрежных кустах. Только когда они ушли, он вылез из воды, поймал одну из брошенных наемниками лошадей и добрался до дома. Он укрепил пекарню как только мог, но все равно жил в постоянном страхе.

В другое время Элизеф не было бы никакого дела до его судьбы, но сейчас Берн мог ей пригодиться. Впрочем, в отношении фаэри ее больше заботило другое: она намеревалась взять Нексис в свои руки, но если эти недоделанные волшебники будут продолжать набеги, какой в этом толк? С другой стороны, если ей удастся их укротить, то всеобщее уважение и восхищение ей гарантированы; сместить Ваннора в такой ситуации не составит труда. Эти глупые горожане сами прибегут к ней и будут умолять ее властвовать над ними. Уже не слушая Берна, Элизеф принялась за пирог, попутно развивая в уме эту мысль.

От первого приступа боли в желудке у нее потемнело в глазах. Согнувшись пополам, она повалилась на пол, чувствуя, как яд коварной черной струей вливается в кровь. Хватая себя за горло, она корчилась на полу, захлебываясь отвратительной смесью желчи и пенящейся крови. У нее были лишь считанные мгновения, чтобы спастись. Усилием воли поборов страх и боль, Элизеф обратила магию внутрь себя и, словно невидимым пальцем разжав вены, превратила смертельный яд в безвредную субстанцию, которая могла быть усвоена организмом.

Боль начала утихать, ритм сердца постепенно замедлился, и Элизеф, чувствуя слабость и головокружение, осторожно открыла глаза.

Где Берн? Где этот жалкий двуличный подонок?!

За спиной у нее тихо скрипнула дверь. Обнаружив, что его подлость не состоялась, этот сукин сын пытается улизнуть!

– Стой! – выкрикнула Элизеф, поворачиваясь. Хватит с нее побегов! Неуловимым движением она метнула в Берна раскаленную шаровую молнию и успела увидеть вспышку ужаса в глазах пекаря, а потом его тело, дымясь, повалилось на пол.

Ругаясь на чем свет стоит, волшебница ухватилась за край стола и поднялась на ноги. Глоток вина придал ей сил. Отдышавшись, она подошла к Берну и, нахмурившись, оглядела обгоревший труп.

– Тысяча демонов! Вот уж не думала, что у этого гаденыша хватит духу на меня покушаться, – пробормотала она. Первый порыв гнева угас, и теперь она уже жалела, что поторопилась его убить. В своих планах Элизеф отводила Берну важное место, а теперь от него никакого проку. Да еще придется убивать его жену и детей, иначе они по всему Нексису раззвонят о ее возвращении, и Ваннор будет настороже. Элизеф снова выругалась. Проклятые смертные! Как все это некстати!

Ну ладно, по крайней мере она успела узнать от него, что хотела. Надо поскорее покончить с семейством Берна и возвращаться в Академию. Но, поднимая свой плащ, перекинутый через спинку стула, волшебница коснулась тяжелого предмета в одном из карманов и призадумалась. Что, если этот кубок по-прежнему способен выполнять функции Чаши Жизни? Если так, то перед ней могут открыться потрясающие возможности!

Трясущимися от нетерпения руками Элизеф извлекла кубок на свет и наполнила его водой. Через мгновение поверхность воды стала непроницаемо черной, без бликов и отражений. Потом она задымилась. Осторожно, чтобы не пролить жидкость себе на руки, Элизеф подошла к Берну и уронила на труп несколько капель.

Сначала ей показалось, что ничего не происходит. Труп не желал подавать признаков жизни. Но вдруг, когда Элизеф, разочаровавшись, уже хотела уйти, на тело, возникнув из воздуха, опустилось темное облако, похожее на пчелиный рой. Корка ожогов на глазах начала размягчаться, превращаясь в нормальную здоровую кожу. Через несколько минут в Берне можно было узнать человека, но, к вящей досаде Элизеф, он по-прежнему не дышал и не двигался.

Действуя по наитию, она приподняла ему голову и влила несколько капель темной воды ему в рот. Несколько минут Элизеф ждала, затаив дыхание. Внезапно – она даже вздрогнула от неожиданности – Берн судорожно вдохнул и вскочил на ноги с безумным криком:

– Это не я! Госпожа, я не виноват! – Он заморгал, и глаза его обрели осмысленное выражение. – Что случилось, – спросил он, отчего-то забыв добавить вежливое обращение. – Что со мной?

Элизеф раскрыла рот, чтобы выругать его за непочтительность, но осеклась и выпучила глаза, осознав, что после первого отчаянного крика о своей невиновности Берн не произнес ни слова. Она слышала его мысли!

Мозг Берна стал для нее открытой книгой, и она сосредоточила на этой книге все свои силы. Там, среди обычных мелких мыслишек смертного, она обнаружила горячее стремление понять, что же произошло в тот момент, когда заклинание повергло его в небытие. Элизеф ощутила его страх и трепет, когда он осознал, что кто-то пытался убить волшебницу, – и только один человек мог это сделать.

Алиссана! Элизеф прочла это имя у него в мозгу. Так это проклятая женушка Берна едва не отправила ее на тот свет! Хватило же у нее наглости… Внезапно перспектива резко изменилась, и от неожиданности Элизеф потеряла мысль Ахнув, она подняла руку к лицу, но это оказалась не ее рука, и, ощупан себя, она осознала, что и тело тоже не принадлежит ей. Она видела окружающее глазами Берна!

Повинуясь инстинкту, она подавила трусливые мысли пекаря, упрятала их в самый дальний угол сознания. Это было совсем не так, как бывает, когда просто захватываешь чужое тело и лишаешь жертву индивидуальности, замещая ее собственной личностью. Разум Берна остался при нем, но Элизеф управляла им, словно конем, натягивая и ослабляя поводья своей воли. Она сладко вздохнула, поняв, что он даже не подозревает о ее присутствии в его теле. Это была упоительная игра, и теперь Элизеф беспокоилась лишь о том, как далеко простирается ее воздействие. Постепенно, осторожно она начала пробовать свои силы в этой новой для нее области.

Свое собственное тело она аккуратно усадила в кресло, где ему ничто не угрожало. Вскоре выяснилось, что достаточно держать под контролем лишь так называемые высшие функции мозга, а в остальном организм позаботится о себе сам. Некоторое время она развлекалась, заставляя Берна кружить по комнате и выполнять простейшие действия, потом, освоившись, устроила своей марионетке проверку серьезнее и, наконец, словно невидимый паук, дергая за паутинки мыслей Берна, Элизеф направила пекаря к лестнице, ведущей в комнаты, где спали его домочадцы.

Глава 5. НЕУМЕРШИЙ

Маленькая Алиса, названная так в честь матери, проснулась в темноте. В ту ночь ей плохо спалось, ее тревожило присутствие в доме женщины с серебряными волосами и ледяными глазами. Вообще-то она была далеко не робким ребенком, но в незнакомке было что-то такое, отчего Алисе хотелось убежать куда-нибудь подальше и спрятаться. Хорошо, что мама спит рядом, потому что им с папой пришлось отдать гостье свою спальню.

Странный шум, разбудивший Алису, повторился. Прислушавшись, она поняла, что кто-то тихо идет по лестнице. Девочка затрепетала от страха и крепко прижала к себе тряпичную куклу. За дверью послышалось хриплое дыхание, и Алисе стало стыдно за свою глупость. Это же просто папа пришел, чтобы лечь спать. Как это она умудрилась о нем забыть? Но, услышав, как неуклюже он возится с щеколдой, Алиса вздрогнула и вновь замерла в ужасе. Опять он выпил слишком много вина, а она хорошо, слишком хорошо знала, что за этим бывает.

В обычные дни отец был просто суровым и строгим хозяином, который сам усердно трудится и требует того же даже от самых маленьких членов семьи. Но время от времени он допоздна засиживался в таверне или дома за бутылкой вина, и тогда начинался кошмар. Слишком часто Алиса, просыпаясь от звука ударов и приглушенного крика, слушала, как отец бьет ее мать. Слишком часто за свою короткую жизнь она сама попадала ему под горячую руку. В такие минуты лучше всего было прятаться в детской. Если Берн не видел детей, он их не трогал. Но сегодня он сам ночует здесь, и спрятаться не удастся, если только… Когда дверь распахнулась, впустив в комнату тоненький лучик света, Алиса была уже под кроватью – и тряпичная кукла при пей.

Под кроватью было очень пыльно. Алиса закрыла ладошкой рот и старалась дышать пореже, надеясь таким образом удержаться от чихания. Из своего укрытия она увидела, как ноги в огромных башмаках нетвердыми шагами приближаются к подстилке, на которой, умаявшись за день, крепко спала ее мать. Отчаянно надеясь, что отец сейчас тоже угомонится, девочка придвинулась чуть ближе к краю кровати и вытянула шею, чтобы лучше видеть.

Берн поставил фонарь на пол возле кровати, и, приглядевшись, Алиса подумала, что нынче папа выглядит как-то странно. Взгляд его был сосредоточенным, а мысли, казалось, блуждают где-то далеко. Он словно бы прислушивался к чему-то. В руке у него что-то блеснуло, и Алиса едва удержалась от крика, увидев, как лезвие ножа вонзилось прямо в грудь ее матери. Не в силах поверить, что это не сон, она отчаянно пыталась отвести взгляд от страшной картины, по не могла. Она вдруг словно окаменела. Этого не может быть! Папа не мог этого сделать! В свете фонаря на полу блеснул тонкий темный ручеек крови, а папа, с кряканьем выдернув нож из груди мамы, повернулся к брату Алисы, который проснулся и заплакал в своей колыбельке. Только тогда оцепенение покинуло девочку. Алиса поняла, что потом придет ее черед. Папа стоял к ней спиной, занося нож над мальчиком, и Алиса, не долго думая, выкатилась из-под кровати. Когда она бросилась к двери, вслед ей ударил тонкий высокий крик и тут же оборвался. Папа развернулся и с бессвязным воплем устремился за дочкой, но Алиса была уже на лестнице. Она стала дергать за ручку, но дверь оказалась заперта, а щеколда всегда была слишком тугой и тяжелой для маленькой девочки.

Алиса завизжала, когда человек с диким взглядом, которого она считала своим отцом, навис над ней, сжимая в окровавленном кулаке острый нож. Рука его начала опускаться, но она увернулась и опрометью кинулась бежать по короткому коридору, соединяющему жилую часть дома с пекарней, хотя понимала, что и там наружная дверь окажется закрытой. Берн, разгоряченный погоней, повернулся чересчур поспешно и поскользнулся, потому что его башмаки были мокрыми от крови. Алиса услышала за спиной звук падения и глухие проклятия. У нее оставалась секунда – но только секунда – на то, чтобы спрятаться.

Задыхаясь от бега, она влетела в пекарню и заметалась, пытаясь найти укрытие. Единственным подходящим местом была огромная печь, которая уже успела остыть. Не раздумывая, Алиса забралась в нее и, захлопнув за собой дверцу, съежилась в темноте, по-прежнему стискивая в руке тряпичную куклу.

* * *

Элизеф глазами Берна осмотрела пекарню. Проклятая девчонка! Куда она подевалась? Волшебница заставила Берна подергать дверь. Заперта по-прежнему. В таком случае паршивка все-таки где-то в доме. Первой мыслью ее было обыскать чуланы, но память Берна подсказала ей, что они слишком плотно забиты, чтобы там спрятаться. Потом взгляд ее упал на печи. Одна была явно мала, но зато другая…

Пекарь двигался как лунатик, сознательно, но не по своей воле. Он не сделал попытки сопротивляться, когда Элизеф подвела его к печи и приказала подпереть большую дверцу ручкой метлы. Угольки под золой еще мерцали, и раздуть их было нетрудно. Когда Берн подбросил дров, Элизеф услышала вопли Алисы. Проверяя свою власть над пекарем, она заставила его стоять и слушать, как гибнет в огне его дочь. Крики прекратились нескоро.

* * *

Дав телу Берна указание оставаться неподвижным, Элизеф прошлась по дому, собирая все, что могло бы ей пригодиться: деньги, одежду, одеяла, свечи, съестные припасы и прочие вещи, которые обеспечили бы ей хотя бы относительный комфорт в заброшенной Академии, Все находки Элизеф свалила в кучу около двери, а сама, никем не замеченная, вернулась в Академию. Только оказавшись там, она вновь внедрилась в сознание Берна, поскольку управлять одновременно своим и чужим телом не могла. Найти его оказалось куда проще, чем она думала. Элизеф развела огонь в сырой захламленной кухне и, налив воды в кубок, почти сразу увидела пекаря. Едва она позволила его телу двигаться, как Берн сразу же побежал в детскую и, склонившись над трупом своего сынишки, горько разрыдался.

– О боги, – отчаянно вопрошал он, – как это могло случиться? Как вы допустили такое?!

Элизеф пожала плечами и, вновь взяв контроль над его телом, отправила Берна запрягать лошадь и грузить на телегу отобранные ею вещи. Потом она опять послала его в дом за бутылкой лампового масла, тряпками и палкой, чтобы сделать факел. Элизеф хотела избавиться от улик.

Направляемый железной волей волшебницы, Берн вел телегу по направлению к Академии, а позади него горящая пекарня выбрасывала в ночное небо ревущие языки пламени, и искры таяли в темноте, словно несчастные погубленные души.

* * *

Элизеф поудобнее устроилась у камина в апартаментах Верховного Мага и, глядя в огонь, погрузилась в размышления. Она подозревала, что Миафан когда-то давно запечатал свои комнаты заклинаниями, потому что в отличие от остальных они сохранились гораздо лучше, хотя за эти годы заклинания, конечно же, рассеялись. Впрочем, она так сегодня умаялась, что ей было все равно. Весь день она сосредоточенно управляла своей марионеткой, заставляя Берна подметать, скрести, мыть, выбрасывать – одним словом, приводить ее апартаменты в нормальный вид. Элизеф тяжело вздохнула. Оказалось, что это почти так же утомительно, как работать самой.

Она налила себе еще вина и отщипнула кусочек сыра. Все-таки стоило потратить столько усилий, чтобы создать этот рай. Ни один смертный не осмелится приблизиться к Академии, в этом она не сомневалась: память о Призраках Смерти отпугивала и впредь будет отпугивать любопытных. Здесь она была в безопасности и впервые после того, как оказалась в будущем, могла позволить себе отдохнуть и разработать план насчет того, как взять власть в Нексисе в свои руки.

А Берн в этом деле послужит ей превосходным помощником. Элизеф с радостью обнаружила, что, хотя она может проникать в его мозг в любое время, сам пекарь потом об этом не помнит и даже не догадывается, что кто-то смотрит на мир его глазами и отдает ему повеления. На губах ее появилась торжествующая улыбка. Как хорошо, что она догадалась взять этот кубок – он оказался мощнейшим оружием, а Миафан, дурак, так и не понял, какие возможности были сокрыты в Чаше. Впрочем, оно и к лучшему, ехидно усмехнулась Элизеф. Теперь она не только отомстит Ваннору и его дочери – она станет владычицей Нексиса, а эти недоумки смертные даже не будут об этом подозревать.

Внезапно ей в голову пришла мысль, от которой по всему ее телу растеклась волна сладостного возбуждения. А что, если таким же образом начать управлять Анваром? Тогда от Ориэллы можно будет избавиться, не вступая с ней в прямое противоборство и не подвергая свою жизнь ни малейшей опасности. И разве не чудесно, что Ориэлла умрет с мыслью, что предана своим любовником? Вот подходящая расплата для этой любительницы смертных!

Элизеф ликующе расхохоталась. «Это мне начинает нравиться», – подумала она, хотя и понимала, что с осуществлением этого плана придется повременить. В конце концов, Ориэлла пока не объявлялась, зато Ваннор был здесь, и именно через него Элизеф собиралась прибрать город к рукам. А разве сегодняшняя ночь не самое подходящее для этого время?

Элизеф поежилась. Несмотря ни на что, в комнатах Миафана она почему-то чувствовала себя неуютно. Возможно, это было вызвано тяжелыми мыслями, которые до утра не давали ей покоя. Гримаса ненависти, появившаяся на его лице в тот момент, когда она сковала Верховного заклинанием времени, всю ночь стояла у нее перед глазами.

Может, это оттого, что она спала на его кровати? Внезапно в душе Элизеф шевельнулась тревога. А вдруг в ее отсутствие заклинание ослабело?

– Что за чушь! – воскликнула она вслух, пытаясь рассмеяться над столь глупым предположением, но смех вышел натянутым. От этих мыслей легко избавиться, твердо сказала она себе. Нужно только спуститься в архив и собственными глазами убедиться, что он по-прежнему стоит там, куда она его запихнула. Элизеф с неохотой поднялась с кресла, желая в душе оттянуть момент, когда окажется в темном лабиринте заброшенных переходов. Там были вещи куда неприятнее, чем Миафан. Ей вспомнились Призраки Смерти – ох, лучше бы она о них не вспоминала!

«Да что это со мной?» – подумала Элизеф и, рассердившись на себя за собственную робость, схватила со стола лампу и быстро сбежала вниз по винтовой лестнице. Громко хлопнув дверью, она выскочила во двор и, не останавливаясь, направилась в библиотеку.

Едва переступив порог архива, где неизменно царили холод и сырость, Элизеф вспомнила, как ненавидела это место, когда ей приходилось едва ли не сутками торчать здесь, учась черпать силу из Чаши. Ее шаги, звучавшие уже не так уверенно, гулко отдавались в узком туннеле. Под ногами у нее вилась узкая ложбинка, протоптанная в камне бесчисленными поколениями архивариусов. Влажные стены поблескивали в лучах лампы. Волшебница быстро продрогла и жалела, что не догадалась захватить с собой плащ. Впрочем, она не собиралась здесь задерживаться – ей надо было всего лишь взглянуть на Миафапа, и все. Если память ей не изменяет, она оставила его в этом коридоре…

Элизеф остановилась, не веря своим глазам. Миафан исчез. Он сбежал от нее! Сначала Элизеф подумала, что ошиблась комнатой, но нет. Никакой ошибки быть не могло: в свое время она пометила дверь и теперь в свете лампы быстро нашла мерцающие руны. Она окинула взглядом пустое помещение, и ужас пронзил ее ледяной молнией. Где он? Внезапно волшебница вспомнила, как Берн упоминал о том, что смертные боятся не только Нихилим, но и призрака Верховного Мага. А вдруг он и сейчас где-то рядом? Прячется в темных туннелях, подкрадывается исподтишка? С криком ужаса Элизеф бросилась назад.

Вино, которое она прихватила в пекарне, было на редкость скверным, но сейчас Элизеф это не волновало. Вбежав в апартаменты Миафана, она торопливо заперла дверь на ключ и засов, укрепила замок всеми известными ей заклинаниями и одним махом опорожнила бокал, с трудом поднеся его ко рту трясущимися руками. Это ее слегка успокоило, и она попыталась собраться с мыслями. С захватом Нексиса тоже придется подождать. Пока ей неизвестно местопребывание Миафана, опасно даже просто оставаться в Нексисе. Если Верховный застигнет ее врасплох, жить ей останется считанные секунды – да и то если повезет, Но постепенно страх отпустил ее, и она стала рассуждать спокойнее. Сомнительно, чтобы Миафан был где-то поблизости, иначе он давно бы ее отыскал. Перемещение во времени неминуемо должно было вызвать мощный всплеск магии, которого Миафан, если бы он оставался в Академии, не мог не заметить. Вероятно, у нее все-таки есть время разделаться с Ваннором и Анваром, а потом, когда пешки будут на своих местах, спокойно покинуть город и где-нибудь спрятаться. Все зависит от Ваннора. Если удастся сделать это быстро…

Но, к сожалению, немедленных действий она предпринять не могла. Последние дни, которым Элизеф даже потеряла счет, измотали ее до предела. Она должна прежде всего восстановить силы, а на это уйдет еще несколько дней…

* * *

«Наконец-то! – с облегчением подумала волшебница. – Уже завтра я смогу удалиться в безопасное место!» Ночь была уже на излете, но до рассвета оставалось еще около часа – достаточно времени, чтобы осуществить задуманное. Элизеф прошла по замшелой тропке, ведущей от реки к особняку Ваннора. Она приблизилась к часовым на расстояние шага, а они все еще ее не замечали. Жалкие создания! Элизеф подняла руку и коснулась лица ближайшего стражника.

– Кто здесь?! – воскликнул он, резко повернувшись, и выхватил меч из ножен. Но он никого не увидел. Волшебница уже проскользнула дальше.

– Титьки Тары! – услышала она за спиной голос второго солдата. – Какого рожна ты размахался тут своим железом?

– Кто-то задел меня по лицу, – оправдывался первый.

– Ночная бабочка пролетела, а он уже в панику! И так озвереешь тут от сырости, да еще мечами всякие машут…

Юркнув в густой кустарник, Элизеф перестала их слышать; из кустов она выбралась уже у самого дома и произнесла заклинание, сгустившее вокруг нее темноту.

План ее был продуман тщательно. Застать Ваннора одного она не надеялась: у него было слишком много охраны. Кроме того, она не хотела, чтобы о ее возвращении стало известно смертным. Но чтобы убить человека, не обязательно прибегать к магии или оружию. Покойная супруга Берна подала ей верную мысль, и сейчас в кармане волшебницы лежала маленькая скляночка с ядом, приготовленным согласно рецепту из древнего свитка. В комнатах Мериэль нашлись необходимые ингредиенты, и Элизеф, испытав яд на крысах, осталась вполне довольна. Если верить рукописи, противоядия от него не существует. Разумеется, для пущей уверенности, что яд попадет по назначению, придется отравить всех, кто есть в доме, но, в конце концов, это всего лишь смертные. Убийственная жидкость не имела ни цвета, ни вкуса, а главное – действовала не сразу. Ваннора ждала смерть долгая и мучительная, и на сей раз никакая Занна не сможет его спасти.

Элизеф обогнула дом и, найдя черный ход, ведущий на кухню, осторожно потянула за ручку двери. Закрыто. Она направила на замок свою магическую силу и через непродолжительное время услышала слабый щелчок, свидетельствующий о том, что механизм сработал и замок открылся. Через кухонное окно проникал слабый свет. Прижавшись к стене, Элизеф заглянула туда. На кухне горел очаг, а за длинным деревянным столом трудился единственный человек: как и следовало ожидать, главный повар поднялся еще до зари, чтобы угодить своему господину.