Текст книги "Цена всех вещей"

19
Уин

Эхо заявила, что для большей уверенности ей нужно попрактиковаться в заклинании пару раз, однако, когда все было готово, она ничего не сказала. Я сказал, что попытаюсь найти деньги, и сразу же начал работать в этом направлении, но депрессия забавная штука: составлять план и следовать ему в депрессии бывает чертовски трудно.

У меня денег не было. Моей сестренке Каре было одиннадцать – и у нее тоже не было денег. У Ари было достаточно денег, которые ей выплатили после смерти родителей по страховке, чтобы начать новую жизнь в Нью-Йорке. И это создавало между нами невидимую, но все же огромную пропасть. Она могла бы одолжить мне денег, но я не мог ее об этом попросить. С одной стороны, деньги достались ей со страховки жизни родителей. К тому же они были нужны ей и ее тетке. Я не имел права отсрочивать ее поездку в Нью-Йорк. Милый Уин, надежный бойфренд и просто хороший парень, не мог так поступить. Попросить денег означало бы перестать быть хорошим парнем. Плюс, если бы она узнала о том, что я делаю, то могла бы начать винить во всем себя. От такого выражения ее лица я бы чувствовал себя еще хуже.

Я любил ее. Но это было все равно что любить человека сквозь шесть футов пуленепробиваемого стекла. Она была какой-то далекой, неясной.

Оставался Маркос. Лично у Маркоса денег не было, к тому же у его матери были вечные задолженности перед поставщиками, ей приходилось оплачивать накладные, и все же у них был магазин – люди приходили туда каждый день и оставляли деньги. И все же я не знал, как попросить об этом.

Осознание того, что заклинание вот-вот начнет действовать, позволяло мне немного умерить аппетиты, и я даже мог сыграть несколько партий в бейсбол, не ссылаясь на фальшивую боль в колене, чтобы отсидеться в укрытии.

Может показаться странным, что я рассчитывал на заклинание, не делая при этом никаких попыток достать денег на его оплату. Я вовсе не собирался обманывать Эхо, ничего подобного. Я хотел выплатить долг. Просто… Просто мне хотелось почувствовать себя лучше. Я хотел выбраться из этой дыры.

Хотя на дыру это походило не слишком. Скорее, на колодец-темницу, темный и тесный. Со следами ногтей на стенах, оставленных другими заключенными в попытке выбраться отсюда. Я поднимал голову и замечал лучик света, но стоило моргнуть, и тьма обступала меня снова. Я задумался о том, что мама опять не найдет для меня свободного времени, а Кара наверняка рассердится. О том, что Маркос станет относиться ко мне, как к должнику, а я даже не смогу винить их за это. Потому что я заслужил это отношение. Заслужил, чтобы ко мне относились, как к дерьму. Потому что я никогда не делал ничего, чтобы улучшить этот мир. Меня ну никак нельзя было назвать твердым, морально устойчивым гражданином, и тот факт, что я не мог наслаждаться жизнью, как любой нормальный человек, возможно, означал, что я просто эволюционная ошибка, которую необходимо уничтожить.

Мир принадлежал счастливым, беззаботным душам. А я не был жадным. Я просто хотел освободить дорогу.

Одна из причин, которая сблизила нас с Ари, заключалась в том, что она не была беззаботной душой. В тот момент я еще не погрузился в колодец по-настоящему. Мне кое-как удавалось пережить день, даже самый темный. Мы учились вместе в школе целую вечность, но по ощущениям я впервые по-настоящему заметил ее на тригонометрии в первом семестре десятого класса.

Она сидела неестественно-прямо, откинутые назад волосы также казались абсолютно прямыми. Кому-нибудь другому ее поза могла показаться проявлением высокомерия, но я учился с ней уже очень давно и знал ее историю. Трагедия с родителями, погибшими при пожаре, тот факт, что она жила с татуированной с головы до ног теткой, работающей в кофейном магазине, и еще то, что она очень хорошо танцует.

Она пережила нечто плохое. И я не жалел ее, а уважал за это.

Я начал разговаривать с ней до и после занятий, и мы стали друзьями. Тяжело сказать, как это произошло. Я не могу объяснить суть процесса возникновения дружбы, особенно когда это касается девушки: жесты, моменты, взгляды и шутки – все это имеет значение, и вот, еще не успев ничего осознать, ты уже торчишь с утра возле ее шкафчика или у нее дома после школы и обсуждаешь планы на пятницу, а также подарки на Рождество, тяжелые времена, сердечные чувства и опоздания в школу. Такое невозможно отследить или воссоздать.

Однажды в конце десятого класса мы вместе делали домашнюю работу. Это было незадолго до того, как мы начали официально встречаться, и я изо всех сил старался думать о чем-нибудь еще кроме того, как сильно мне хочется ее поцеловать. Поэтому я спросил ее о заклинании. Стоило ли оно своей цены.

– Да, – без колебаний ответила она. – Знаешь, как люди иногда говорят «даже не представляю, насколько это, должно быть, ужасно»? Ну вот, теперь я тоже могу так сказать. Я не могу этого представить.

Почему-то мне не захотелось развивать эту тему, несмотря на то что Ари, как мне кажется, хотелось еще много чего рассказать. Она потерла больное запястье большим пальцем, нахмурилась и внимательно уставилась в учебник по тригонометрии.

– Как думаешь, кто это сделал?

– Турист.

– Почему?

– В камине нашли остатки фейерверков. Это всегда наводило меня на мысль об отдыхающем – о ком-то, кто неплохо проводил здесь время. Так что, я думаю, какой-нибудь турист-подросток вломился в дом, возможно, он был под кайфом, установил фейерверки, а потом дело вышло из-под контроля. – Она сказала это так безразлично, словно читала сводки.

– То есть непреднамеренно.

Она задумчиво покачала головой:

– Не могу себе представить, что кто-то мог сделать это с умыслом. Я просто… не могу в это поверить.

– Если ты считаешь, что это сделал турист, то как ты вообще можешь теперь на них смотреть?

– Вообще-то их трудно избегать.

– Им кажется, будто они здесь хозяева. – По сравнению со мной, они действительно были здесь хозяевами. Они могли взять отпуск.

Однажды, когда мне было одиннадцать, мама взяла нас с Карой на остров Блок. Все казалось, как дома: туристы повсюду, пляжи, морепродукты. Мама купила нам по мороженому. Еще острее, чем обычно, я чувствовал, что должен был бы неплохо провести время, однако буквально сходил с ума оттого, что не испытывал ничего похожего. Хотя в тот день я был такой не один: улыбки не задерживались на наших лицах.

Ари молчала, и я подумал, не зашел ли слишком далеко. В конце концов она покачала головой:

– Я не могу злиться на каждого туриста. Как тогда жить? Но скрывать то, что я всех их немного недолюбливаю, тоже не могу.

– А если бы они поймали того парня? Тебе было бы легче?

– Нет. – Она выдохнула так тяжело, что страницы учебника зашелестели. – Кроме того, прошло уже восемь лет. Он давным-давно уехал. Готова поспорить, он едва ли помнит дом, который спалил. Непохоже, чтобы он сделал это злонамеренно.

Я почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз, когда осознал, что она имеет в виду. Ари оставила надежду.

Ее мрачное состояние отозвалось в моем сердце теплотой. Мы стали ближе. Сидя за столом напротив нее, я вдруг ощутил, что комната уменьшилась и мы слились в одно, как струйки воды, вытекающие из крана.

– Прости, – сказал я. – Не знаю, зачем я спрашиваю обо всей этой чепухе.

– Все нормально, – ответила она. И даже слегка улыбнулась. – Уж лучше спросить, чем намеренно не замечать, словно это какая-то жуткая катастрофа. Теперь я в порядке.

– Точно, – сказал я. – Конечно, ты в порядке.

– У меня есть Джесс, и Диана, и танцы, и, конечно, ты. – Она выпалила это на одном дыхании, словно не была уверена, имеет ли право заходить так далеко, накладывать на меня собственные права.

Но она вовсе не зашла слишком далеко. Я чувствовал себя хорошо – даже великолепно, – ощущая себя в списке вещей, ради которых она живет, потому что чувствовал то же самое, но не осознавал этого. Она идеально влилась в мою жизнь, заняв в ней место, о котором я даже не подозревал. В этот момент я решил, что больше не стану думать о том, чтобы поцеловать ее, а просто сделаю это. Я сделал это чуть позже, но решение поступить так пришло именно после того разговора.

– Я в порядке, – повторила она и пихнула меня острым локтем.

И все же я ей не поверил. Она не была в порядке, так же, как и я.

20
Кей

Мы были не в порядке. После пикника, если от Ари с Дианой целый день не было никаких вестей, я тут же начинала паниковать, представляя себе нечто вроде Дианиного ушиба, а то и похуже. Огромная призрачная птица каждый день парила над моей головой, угрожая ринуться вниз и унести моих друзей прочь. Я жила в постоянной тревоге о том, чтобы никто больше не пострадал.

Теперь, когда я знала, что подруги решили уехать из города без меня, я стала подозревать, что они постоянно пытаются меня бросить. Воображение рисовало все более жуткие картины того, что могло с ними случиться. Мы проводили время вместе, но этого было уже недостаточно. Они действительно, действительно должны были хотеть находиться рядом со мной, и не в гипотетическом будущем. А прямо сейчас. Пока им в голову не пришли какие-нибудь более великолепные идеи.

Но что-то пошло не так. Мы сидели возле кафе-мороженого, где работала Ари, или у кого-то дома, или возле кофейни, где работала тетя Ари, и молчали.

Правда, я не думала, что Диана и Ари общаются между собой без меня. Ари казалась далекой и холодной, полностью ушедшей в себя. Диана тихонько улыбалась, когда думала, что никто на нее не смотрит, а в остальное время трогала синяк и морщилась. Никто не произносил ни слова. Это было невесело. И все же я предпринимала некоторые попытки.

– Ты по-прежнему выглядишь красивой, – сказала я Диане. – Рана быстро заживает.

Мы сидели у Ари – в единственном из наших мест, где не было даже малюсенького окошечка под потолком, пропускающего летнее солнце. Ари лежала на спине за диваном, пытаясь подтянуть ногу к голове, а Диана разглядывала ее лицо через объектив камеры мобильного телефона. Она действительно была красива. Красные волосы, чистая кожа и большие глаза. Диана ничего не ответила и телефон не отложила.

Если болезнь Мины и научила меня чему-то, то это было умение заботиться о больных. Поэтому я заботилась о Диане – приносила ей журналы, вела ничего не значащие монологи, чтобы она могла отдохнуть и восстановиться.

Я достала из сумки пару таблеток тайленола[16]16
  Тайленол – ненаркотический анальгетик, болеутоляющее.


[Закрыть] и бутылку воды, но она лишь отмахнулась:

– Я в порядке.

– Знаешь, будь у меня такой кровоподтек, я бы стала похожа на зомби. Но ты настолько хорошенькая, что это вообще не имеет особого значения.

– Ладно, ладно, – ответила Диана, откладывая телефон в сторону. – Я поняла.

– Я только хотела сказать…

– И ты сказала. Я больше не хочу слушать ничего подобного. Ари отозвалась с пола.

– Кей, можешь мне сказать, что я красивая, если, конечно, действительно так считаешь.

– Ты правда красивая. Нет, серьезно.

Ари издала короткое «ха».

– Ты всем это говоришь. Твои комплименты ничего не стоят.

– Я правда так считаю! – Они хохотали от души до тех пор, пока Диане не стало больно. Тогда она снова продолжила осторожно ощупывать рану.

– О, забыла сказать. Я взяла нам билеты на мюзикл «Злая» в Бостоне, – сказала я.

Все промолчали.

– Я подумала, поскольку вы, девочки, хотели уехать в Бостон во время пикника…

– Мы тогда думали вовсе не об этом, – сказала Ари и села, хрустнув позвонками. – Но все равно спасибо, Кей.

– Но мы ведь поедем, правда? Я хочу сказать, их ку пили мои родители. Не думаю, что билеты можно вернуть…

Диана посмотрела на Ари, но та лишь пожала плечами.

– Не знаю, – сказала Диана. – Я занята.

– Занята чем?

Она проигнорировала вопрос.

– Но, может, тебе стоит спросить какого-нибудь парня… например, Кэла Уотерса…

– Сходить на «Злую»?

Ари прижалась щекой к ноге.

– Думаю, тебе стоит поинтересоваться у Дианы, как лучше спрашивать, чтобы снова встретиться с Кэлом.

– О! – Я не думала о нем с самого пикника. – Не думаю, что это еще актуально. Ну вы понимаете, о чем я.

– Да все нормально, – сказала Ари. – Я имею в виду, он же Уотерс. Мне нравится Маркос, но ты же знаешь, какие они.

– Он кажется очень милым.

– Ну да, вполне, – ответила Ари. – Начинают они хорошо. А потом влюбляют в себя и выбрасывают, как ненужную вещь. Не хотелось бы, чтобы твои надежды были разбиты.

– Да нет у меня никаких надежд, – сказала я, ощущая, однако, как внутри что-то вздрогнуло и зашевелилось в ответ на непрошеный совет Ари. Связывала ли я с Кэлом какие-то надежды? Считал ли он, что я его задела? Хвастался ли братьям о том, что провел со мной время? Если я не собиралась с ним встречаться, была ли я после этого шлюхой?

Об этом ли якобы беспокоилась Ари?

– Из Уотерсов получаются неважные бойфренды, – продолжала она. – Я достаточно убеждалась в этом.

– Я никогда не говорила, что хочу, чтобы он стал моим парнем.

– Хорошо.

Мы снова погрузились в молчание. Во мне медленно нарастал гнев. Никаких реальных причин избегать Кэла не существовало. С чего вдруг Ари понадобилось так опекать меня? Что со мной было не так? Я не верила, что у нас не было никаких шансов только потому, что я это я, а он носит фамилию Уотерс.

На самом деле я знала, что шанс есть. В кармане моего зимнего пальто лежало сильно помятое шоколадное печенье, которое могло доказать Ари с Дианой, что я не просто какая-то девочка, которой попользовался Кэл. Они ошибались на мой счет, и я должна была это доказать…

На следующий день я завернула печенье в голубой целлофановый пакет, перевязала его зеленой лентой и направилась к магазину Уотерсов. Кэл стоял за кассовым аппаратом, и мне пришлось подождать, пока какая-то пара покупала спрей от жуков и алое. Он улыбался им несмотря на то, что они перерыли все отделения поясной сумки в поисках нужной мелочи. Увидев меня, он тоже улыбнулся. Я всю жизнь жила ради Ари, Дианы и Мины, которая в последнее время вообще не улыбалась. И жизнерадостность Кэла была как из другого мира.

– Эй, – сказал он. – Кей, правильно? Что случилось?

– О, привет.

– Я, эмм… – Я уставилась на печенье, отчаянно желая, чтобы все разрешилось само собой. – Это печенье. Шоколадное.

Он удивленно улыбнулся.

– Ты… испекла для меня печенье?

– Что? Нет! – Я натужно рассмеялась и взъерошила волосы. – Это заклинание на удачу. Длится один день. Мне прислала его бабушка. Но гекамистка сказала, что мне лучше больше не использовать заклинания из-за побочных эффектов, так что печенье пропадает, а я проходила мимо и подумала… Возможно, ты его оценишь. Я, эмм… неплохо провела время на пикнике.

– О! Спасибо, – сказал он и взял печенье у меня из рук. Думаю, он сделал это лишь для того, чтобы я поскорее заткнулась, а не потому, что действительно хотел.

За моей спиной встал мужчина с кучей рыболовных снастей. Кэл все еще не съел печенье. Я не могла рисковать, зная, что печенье может попасть к одному из его братьев, к покупателю или кому-то еще.

– Тебе следует его съесть.

– Что, сейчас? Разве не лучше оставить его для специального…

– Нет! – отрезала я. – Это жульничество, использовать печенье тогда, когда тебе особенно нужно. Гораздо забавнее съесть его в обычный, ничем не примечательный день. Такой, как сегодня.

– Ладно. – Он посмотрел на рыболова за моей спиной, который вздыхал и переминался с ноги на ногу. Улыбка Кэла даже не дрогнула. Он развязал ленту и положил печенье в рот. – Ммм. Спасибо.

Я вырвала целлофан с крошками у него из рук. Еще не хватало, чтобы их съели крысы, превратив меня в сказочного крысолова Кейп-Кода.

– Прекрасно. Я выброшу это. Пока!

Прежде чем я успела подойти к выходу, он уже разговаривал о рыболовных снастях с другим покупателем. И два с половиной дня после этого никаких вестей не было слышно.

А потом мы с Ари и Дианой поехали в Бостон, чтобы посмотреть «Злую». Меня совершенно не смутили те сто миль, которые нам пришлось для этого проделать. Я была слишком счастлива оттого, что подруги в конце концов согласились поехать.

Во время антракта, пока Ари с Дианой молча сидели по обе стороны от меня, я проверяла мобильный. От Кэла пришла эсэмэска.

«Думаю о тебе».

Черт. Я оставила его одного. Слишком далеко.

«Эй! Ты чего?» – напечатала я, надеясь, что это звучит более-менее естественно. Чего нельзя сказать о чувствах.

«Забросил работу и взял билет на паром до Бостона. Надо встретиться, когда вернусь».

Когда я вернусь. Он не знал, что я в Бостоне. Заклинание бессознательно притащило его сюда.

На секунду я позволила себе забыть о «крюке» и насладиться ощущением, будто парень по-настоящему строчит мне эсэмэску с предложением встретиться. В сердце потеплело. Слова распустились прекрасным цветком.

Я понимала, что это всего лишь текст. Однако они напомнили мне о первых днях дружбы с Ари и Дианой, когда нам было по-настоящему весело вместе, и нас не разделяли холод и отчуждение. В те времена каждая встреча казалась новым приключением.

Полным новых возможностей.

21
Ари

После пикника прошло полторы недели. До 1 августа и нашего отъезда в Нью-Йорк оставалось меньше трех. Я поехала на пляж и пришла в то самое место, где меня нашла Эхо.

Я сидела на песке все то время, пока шли занятия в классе. Все девяносто минут. Джесс думала, что я на занятиях. Я разглядывала чаек и туристов, пытаясь придумать, как заставить Эхо отстать от меня. Туда, где упала Диана, я старалась не смотреть, но чем дольше я сидела без дела, тем сильнее в голову лезли мысли о том, что будет дальше, если я не начну что-то предпринимать.

1. Я никогда не смогу справиться с побочными эффектами.

2. Эхо расскажет всем о том, что я стерла воспоминания об Уине.

3. Люди будут в ярости/растеряны/испытывать отвращение.

4. Танцевать я больше никогда не смогу.

5. Возможно, мне никогда не удастся выбраться с Кейп-Кода.

6. Если выбраться все же удастся, из корпуса юниоров Манхэттенского балета меня вышвырнут в первый же день.

7. Я останусь пустым местом и так и умру здесь, ничего не достигнув в жизни.

Ни одной из этих печальных мыслей мне не хотелось делиться с доктором Питтс, к которой заставила меня пойти Джесс. Явившись на встречу, я вновь ее разочаровала. Никаких откровений. Внезапных признаний. Рассказов о личном. Никаких изъявлений фальшивого горя. Я старалась побыстрее закончить разговор, чтобы снова практиковаться в танцах, но для того, чтобы потянуть время, нужно было что-то говорить.

– Я уже не та девочка, – сказала я. Чем более дикой и апокалиптичной была ложь, тем легче было ее озвучивать.

– Что ты имеешь в виду? Ах-ох.

– Я имею в виду… Я чувствую себя другой. До смерти Уина я была одна, а теперь другая.

– Другая в каком смысле?

Иногда мне казалось, что доктор Питтс видит меня насквозь. Что она подозревает меня в неискренности.

– В балете некоторым девочкам приходится уходить после того, как они достигают половой зрелости. И вовсе не из-за того, что у них появилась грудь или они стали выше ростом. У них появляется страх. Рассудок не позволяет им прыгать как раньше, или же они боятся потерять равновесие.

– Это случилось и с тобой?

– Нет. – Я округлила глаза. – Это метафора.

– Метафора на что?

Я моргнула.

– Ну. Мне кажется, люди, у которых в жизни случаются потери, резкие изменения или что-то в этом роде, уходят в скорбь или начинают странно себя вести. А некоторые – такие, как я – хоть и отличаются от остальных, но не позволяют горю полностью себя захватить. – Это звучало неплохо.

– То есть ты не считаешь, что потеря близких тебя изменила? – Она постучала по блокноту серебристой ручкой. – Горевать из-за чьей-то смерти – удел слабых людей?

Я пожала плечами.

Доктор Питтс подалась вперед, закутанная в шарф, словно мамочка. Я даже не могла определить, худая она или толстая. На ней вечно были эти шарфы, просторные брюки и высокие ботинки. Точно определить их высоту не представлялось возможным, поскольку голенище скрывали штаны.

– Горе – это не слабость, Ари. Его нельзя отбросить в сторону или уничтожить. Да, оно может тебя изменить, но это нормально – люди так развиваются, растут. Меня беспокоит то, что ты это отрицаешь.

Я почувствовала, как лицо залила краска.

– Я ничего не отрицаю. Я… мисс Уин.

– Правда?

– Да, правда! Возможно, я и не пребываю в прострации целыми днями, но это не значит, что я не переживаю. Что вы вообще за врач, если настаиваете, что я должна страдать так же, как все остальные? Я переживаю горе собственным способом.

Несколько секунд доктор Питтс выглядела удовлетворенной, что невероятно выводило меня из себя.

– Гнев – это хорошо, – заявила она, и у меня тут же возникло жгучее желание перевернуть кофейный столик и выскочить вон. Если в ее планы входило довести меня до белого каления, что ж, браво. – Расскажи мне о своих родителях.

– Нет, – выплюнула я прежде, чем успела взять себя в руки.

– Почему нет?

– Они умерли почти десять лет назад. Это не важно.

– Ты потеряла их. Ты потеряла Уина. Есть из-за чего злиться.

– Я злюсь на вас, а не из-за того, что люди умирают! Она кивнула так, словно ей постоянно признавались в подобных чувствах. Может, так оно и было.

Я заставила себя откинуться на спинку дивана. По моим ощущениям движение вышло плавным и спокойным. Мне хотелось показать, что я чувствую себя, как дома. Однако я прекрасно понимала, что доктору Питтс я, возможно, напротив, кажусь злой и дерганой. Как это и было на самом деле.

Я вспомнила о своих новых записях. Каждое утро я вставала, поворачивалась к камере, включала какую-нибудь музыку и пыталась выполнить несколько танцевальных комбинаций: что-нибудь случайное, пробное задание для Института, даже хореографический кусок из прошлогоднего мюзикла. Я все это прекрасно помнила. И мысленно могла представить.

Я через силу выполняла каждое движение, спотыкалась и падала, но продолжала двигаться, хотя и понимала, что будет на камере. Я и пародия на балет. Я, напоминающая одну из тех девочек, которые в пубертатный период теряют уверенность в себе, только в сто раз хуже, потому что уверенность осталась при мне – я потеряла контроль над собой.

В танце, чтобы суметь выразить эмоции, которые несет музыка, необходимо ее прочувствовать. Я должна была показать любовь, страх, гнев, счастье и все, чего требовал этот кусок. Музыка выводила чувства на передний план, а алхимический процесс в моей голове преобразовывал их в шаги и движения, чтобы те, кто на меня смотрит, переживали эти чувства вместе со мной.

Теперь, хотя мне и казалось, что я ощущаю любовь, страх, гнев, счастье или что-то еще, но мозг не мог трансформировать эти чувства в движения и жесты. Я потеряла связь.

Поудобнее устроившись на диване у доктора Питтс, я изо всех сил старалась выглядеть равнодушной, словно присела на этот диван случайно, просто так.

Мне вдруг пришло в голову, что, если я не найду способ остановить Эхо, ходить к психотерапевту мне больше не придется. После того как она всем разболтает, доктор Питтс больше не станет побуждать меня к выражению скорби и пытать по поводу Уина. Это было бы здорово. Возможно, это было единственной хорошей новостью.

– С чего вдруг? – спросила я. Я имела в виду, что мне не с чего злиться, но доктор Питтс поняла это по-своему.

– С того, что горе, разочарования и трагедии будут всегда. С того, что ты должна научиться обращаться с ними, чтобы это не разрушило твою жизнь. С того, что тебе необходимо избавиться от страха. Ты отказываешься говорить о родителях. Ты практически ничего не смогла рассказать мне об Уине. Но я проезжала мимо того места на дороге, где он разбился, и видела там записки, знаки памяти, напоминания. В чем разница между тобой и этими людьми?

– Они его не знали. По-настоящему.

– Но ты знала. Я не хочу, чтобы ты спалила своего плюшевого мишку на жертвенном костре, но подумай о том, зачем все эти люди решили почтить память Уина таким способом. Они могли ничего не оставлять на дороге, но поступили по-другому. Им было необходимо выделить это место.

Естественно, они хотели сохранить память о нем. Именно это она имела в виду. И хотя большую часть времени она сводила меня с ума, иногда я выходила из ее офиса под большим впечатлением. От того, чтобы превратиться в ее обычного пациента, меня удерживали не страх и не упрямство. Это было дело рук прежней Ари.

После того как сеанс закончился, уже сидя в машине, я спросила себя, в чем же все-таки дело. Пока я не обнаружила тот тайник с деньгами, передо мной не стояло никакой дилеммы. Вся эта ложь, попытки убежать в «балет», занятия со скорбным выражением лица, вопросы доктора Питтс – все это не имело значения.

Прежняя Ари украла деньги у своего мертвого парня, а платить по счетам вынуждена была я. Соорудить для Уина этот мемориал у дороги было моей идеей. Я не могла ощущать горя, поэтому решила откупиться деньгами.

Я завела машину, но, вместо того чтобы поехать в «Свит Шоппе», где в полдень начиналась моя смена, я направилась к скобяной лавке Уотерсов, чтобы поговорить с Маркосом.