Текст книги "Сновидец. Мистер Невозможность"

9

Ронан редко задумывался о будущем.

Вот почему в этом вопросе они с Адамом всегда оставались по разные стороны баррикад. Адам, казалось, мыслил исключительно в перспективе. Он планировал, чем будет заниматься, на несколько дней, недель и лет вперед, а затем упорно работал, воплощая задумку в реальность. У него отлично получалось ограничивать себя во всем сейчас, чтобы обеспечить лучшее будущее.

Ронан, с другой стороны, похоже, прочно застрял в настоящем. Он всегда забывал о последствиях. И вспоминал уже после разбитого носа. Разрушенной дружбы. Огромной татуировки. Кошки с человеческими руками. Казалось, разум Ронана просто не создан для того, чтобы управлять его будущим. Он мог попытаться на пару секунд приоткрыть завесу грядущего, пока его сознание, словно плохо натренированный мускул, не дрогнет и не вернет мысли обратно в настоящее.

Но существовала одна картинка, которую он мог себе представить. Она казалась слегка неточной, потому что оригинал был похоронен глубоко в памяти, однако у Ронана всегда лучше получалось вспоминать прошлое, а не представлять будущее. Это был приятный момент, о котором он предпочел бы молчать. В нем не было ничего особенного. Это случилось тем самым летом, когда Адам окончил школу, которое он провел с Ронаном в Амбарах. Ронан чинил забор на улице и, вернувшись домой, швырнул рабочие перчатки на усыпанный травой коврик у двери в прихожую. И тогда заметил перчатки Адама, в которых он возился с машинами, аккуратно сложенные поверх его же ботинок. Ронан уже знал, что Адам в доме, но, тем не менее, эта картинка заставила его замереть. Просто перчатки, заляпанные маслом и довольно старые. Адам всегда бережно относился к вещам и старался носить их как можно дольше. Они были длинными и узкими, как и сам Адам, и, несмотря на возраст и пятна, в остальном оставались безупречно чистыми. Рабочие перчатки Ронана, выглядящие по сравнению с ними грубыми и помятыми, беззаботно брошенные владельцем, зацепились пальцами за пальцы перчаток Адама.

От вида этих двух пар, сваленных в кучу у порога, Ронана внезапно охватило безымянное чувство. Дело было не только в перчатках Адама, но и в куртке Адама, брошенной на стул в столовой, в банке с содовой, забытой Адамом на столике в фойе, самом Адаме, с комфортом расположившемся в Амбарах, где ему было настолько удобно, что он не крутился постоянно вокруг Ронана. Он не встречался с Ронаном; он жил его жизнью вместе с ним.

Туфли сняты у двери, перчатки сброшены.

Будущее. Светлое будущее. То, о котором приятно помечтать. Однако ощущение Кружева так и не покидало Ронана, от этого навязчивого страха было нелегко избавиться. Он вспыхивал в голове при воспоминании о перчатках Адама. Что доказывало Ронану: пусть момент и прекрасен и перспективы замечательны, но этого мало. Если бы было достаточно, Ронан продолжал бы спокойно жить в Амбарах, поджидая, когда светлое завтра настанет. Вместо этого он был здесь, ощущая шепот Кружева и каждым своим шагом все больше и больше ставя это будущее под угрозу. Так насколько же на самом деле он дорожил этим воспоминанием?

Видимо, недостаточно, чтобы спрятать его подальше.

– Надеюсь, тебе понравился сон, – произнес Брайд.

Едва Ронана отпустил сонный паралич, зажегся свет, озарив маленькую охотничью хижину, куда привел их Брайд спустя пару часов после эпизода в закусочной. С противоположной стены на Ронана уставились две полуистлевшие оленьи головы с сосредоточенным выражением на мордах. Свет лампы из оленьих рогов падал на клетчатый диван. Ронан был немного не в форме из-за ночной грязи, когда они приехали, поэтому не заметил всех деталей. Теперь же, разглядев обстановку, он находил их забавными, очаровательными и даже успокаивающими в своей обыденности. Кружево померкло.

Парень не представлял, как Хеннесси так долго жила с этим.

– Что ты принес? – спросил Брайд. Постановка вопроса, казалось, подразумевала, что ответ уже известен, но он хочет услышать объяснение, как учитель просит ребенка разъяснить его каракули.

– Телефон, – ответил Ронан.

– Телефон, – повторил за ним Брайд.

– Телефон, который невозможно отследить.

– Телефон, – снова повторил Брайд.

– Хватит повторять как попугай. Да, телефон, теперь у меня есть телефон.

– Зачем?

Внезапно Ронан почувствовал себя глупо, словно ученик, проваливший урок.

– Позвонить семье?

– Полагаешь, смотреть в зеркало заднего вида разумно? – спросил Брайд.

Было в этом нечто одновременно отеческое и неловкое. Брайд обращался с ними как с детьми; он был отлично знаком с тускло освещенным путем, которым они шли.

– Ладно, Сатана, – сказал Ронан, с унылого клетчатого дивана донесся глухой смех Хеннесси.

– Вставайте, – скомандовал Брайд. – Умойтесь. Мы идем на прогулку.

– Идея! Вы двое отправляйтесь гулять. А я останусь здесь и продолжу себя ненавидеть. – сказала Хеннесси.

– Надень пальто, – ответил Брайд. – Снег идет.

Его сновидцы поворчали и поступили, как он велел.

Лачуга, из которой они вышли, оказалась вырублена в склоне горы и снаружи еще больше походила на приют отшельника, чем изнутри. Ее окружали деревья, снова деревья и ничего, кроме деревьев. Подъездная дорожка к домику была едва различима среди обступавших ее лесных зарослей.

К изумлению Ронана, шел снег. Слегка, неспешно, но вполне достаточно, чтобы ночь казалась светлее. Перед хижиной стояла их машина, чуть припорошенная снегом, что делало ее не более заметной, чем раньше. Ее было трудно различить эмоционально, но не буквально. Снег и грязь здесь роли не играли.

Ронан натянул кепку на уши.

– Куда мы идем?

– Наверх. – ответил Брайд.

Итак, они двинулись вверх.

Вечнозеленые деревья, что росли здесь, казались чуждыми этому месту, подобно огромным дубам и изогнутым букам Линденмера, полузабытым сказочным деревьям Ронана. Толстые стволы елей с сучковатой корой и почти лишенные ветвей тянулись ввысь, в царство снежного тумана. Сказочные деревья, но эту сказку Ронану еще не доводилось слышать. Над ними пронеслась Бензопила: шум крыльев казался странным в окружающей их тишине.

– Мы еще не на месте? – спросила Хеннесси.

– Выше, – ответил Брайд.

Выше, выше. Икры Ронана горели от напряжения, пока они продвигались вверх по крутому склону горы. Снега здесь было больше, а деревья еще выше. Пейзаж казался иллюзией, как и пустыня, которую он недавно покинул. И таким же реальным.

«Хеннесси, – подумал он, – Мы все еще спим?»

Девушка не повернула головы. Итак, он не спит или, по крайней мере, спит один, и в его сне присутствуют копии Хеннесси и Брайда. Сейчас трудно было отличить реальность.

– Вы знаете, где мы? – спросил их Брайд. Они достигли своей цели: огромного, здоровенного пня, который когда-то, наверное, был колоссальным, выдающимся деревом, больше и выше, чем любое другое, все еще стоящее на Земле. Останки дерева, как и все вокруг, припорошило снегом, отчего оно почему-то еще сильней казалось живым. Ронан вдруг вспомнил, как в Амбарах припорашивало снегом спины вечно спящего отцовского скота.

– Все еще в Вирджинии, – ответила Хеннесси. – Да?

– В Западной, храни ее боже, Вирджинии, – добавил Ронан, подражая южному акценту своего старинного друга Гэнси, прежде чем вспомнил, что никто из присутствующих с ним не знаком. Здесь, в будущем, никто не знал о его прошлом. Может быть, именно в этом Адам увидел преимущество.

Ронан снова ощутил покалывание Кружева.

– Верно, – сказал Брайд. – Почти в самом центре «зоны тишины» Национального радиовещания. Более десяти тысяч квадратных миль без радио, вай-фая, сотовых сетей и даже микроволновых печей. Пристанище самого большого в мире управляемого радиотелескопа и пары канувших в Лету программ по исследованию инопланетян. По ночам здешние небеса – одно из самых тихих мест к востоку от Миссисипи. Разве вы не чувствуете это?

Разумеется, нет. Не сейчас, когда он бодрствовал. Во сне энергия линии всегда представлялась Ронану невероятно четкой. Но стоило только его разбудить, как он не ощущал ее ни на грамм. По сути, казалось, что неспящего Ронана сильнее всего притягивали вещи, которые должны были серьезно ему мешать. Электричество, двигатели, моторы, бензин, адреналин. При этом спящему Ронану – Ронану, зараженному черной слизью, – был необходим мир, свободный от всех этих вещей. Возможно, именно поэтому будущее виделось ему туманным. Брайд говорил, что он один, а не двое. Брайд просто не знал.

– Ты хочешь знать «чувствую ли я» или «нравится ли мне это»? – спросила Хеннесси. – Потому что это два разных ответа.

Брайд окинул взглядом окружающие их массивные ели. От легкого снегопада по земле расстелился ползучий белый туман, и стволы деревьев покрылись белыми отметками там, где снежинки прилипли к шершавой коре.

– Что ты слышишь?

– Ничего, – ответил Ронан.

Ничего. Пустота.

Ни далекого шума грузовиков, ни гудения генераторов, ни отдаленных звуков хлопающих дверей. Вокруг гигантских деревьев клубилась лишь мягкая, белая тишина. Горная почва была довольно скудной, и все же им удалось вырасти настолько грандиозными. Ронан задумался, сколько времени им потребовалось, чтобы совершить подобный подвиг.

Возможно, причина в отсутствии шума.

Словно прочитав его мысли, Брайд сказал:

– Они еще так молоды. Второе поколение. В начале двадцатого века эти деревья были всего лишь побегами, здесь шла вырубка. Выглядело как зона военных действий. Кстати, и это тоже было. Когда-то здесь стреляли из минометов. Только представьте себе этот лес, уничтоженный, выкорчеванный, затянутый дымом под звуки выстрелов.

Ронан не мог.

– Да, – сказал Брайд. – Удивительно, сколько можно изменить за столетие, если поставить цель. Человечество стерло этот лес с лица Земли, но люди возродили его снова. Посадили деревья. Построили заборы, оградив их от скота. Привели в порядок русла рек, там, где причиненный ущерб иссушил их. Вернули на место все растения, росшие вдоль границ леса и удерживавшие его на месте. Всегда найдутся те, кто в глубине души скучает по подобным местам. Ты действительно ничего не чувствуешь, Ронан?

– Пока не сплю, нет, – пробормотал парень.

Брайд продолжил:

– Вы почувствовали во сне, насколько сильна линия? И это притом, что она приглушена. В шестидесятых годах к юго-востоку отсюда построили плотину, подавляющую ее энергию. Но линия была настолько сильна до этого, что продолжила изливать свою мощь в отдаленные притоки.

– Сильнее, чем сейчас? – безрадостно спросила Хеннесси.

– Подойдите, вы оба, – сказал Брайд. – Положите сюда руки.

Они подчинились. Парень в старой кожаной куртке, изуродованной сбежавшими кошмарами, девушка в украденном вонючем пальто с меховым воротником, облепленным снегом, и мужчина в той же куртке, что и всегда, в бледно-серой ветровке со светлой полосой на рукаве. Все трое прижали ладони к шероховатой поверхности пня.

– Это один из древнейших экземпляров, – начал Брайд. – Кажется, что он мертв, но на самом деле просто спит, – продолжил он. – Другие деревья поддерживают в нем жизнь. Все они связаны под землей. Сила одного делает крепче остальных. Слабость одного бросает вызов всем. Они ценят своих предков, в единстве сила.

– Сколько еще займет этот увлекательный опыт? – встряла Хеннесси. – Я сисек не чувствую.

– Немного долбаного почтения не помешало бы, – спокойно ответил Брайд. – Не так давно этот лес был похож на твой Линденмер, Ронан, но его сновидец умер, и он остался беззащитен. Лес стар и плохо слышит, и уже много лет никто из сновидцев не пытался с ним подружиться. Он по-прежнему выполняет свою работу на этой линии; чудо, что эти молодые глупые деревца додумались сохранить ему жизнь, сберечь основы, и мы должны быть благодарны за это.

– Спасибо за сон, дерево, – ввернула Хеннесси. – Мне не понравилось.

– Подобная силовая линия – редкость в наши времена, – продолжил Брайд немного резче. – Чистая, спокойная, мощная. И если бы не плотина в нескольких милях отсюда, здесь было бы просто идеально. Хеннесси, если ты не в состоянии стереть эту ухмылку со своего лица наяву, можешь попробовать сделать это во сне. Запомните это дерево и в следующий раз, когда закроете глаза, разыщите его в пространстве снов и напомните ему, что такое дружба. Возможно, оно поможет понять, чего вы хотите, и поможет грезить о том, чего хочет ваш разум.

– Не думаю, что мой разум хочет выполнять его желания, – сказала Хеннесси. Каким-то образом Ронану послышалась интонация Кружева в ее голосе.

– У него есть имя? У леса? – спросил парень.

Он заметил, что Брайду понравился вопрос. Очень сильно понравился.

– Это дерево зовут Илидорин, – ответил Брайд.

Илидорин. Звучало как нечто, имеющее отношение к Грейуорену. С одной из высоких веток над головой раздалось тихое ворчащее карканье Бензопилы. Ворона умела произносить изрядное количество человеческих слов, но подобного Ронан раньше не слышал.

– Я привел тебя сюда и показал Илидорина, чтобы ты понял истинное происхождение твоей силы. Это, а не тот мир, на который ты все время оглядываешься через плечо. Думал, ты избавился от старых привычек, но… – Брайд покачал головой. – Тебе дана возможность общаться с предками, и что же ты делаешь? Грезишь о телефоне.

В его голосе было столько презрения, что у Ронана свело живот.

– О телефоне! – передразнила Хеннесси. – Подумаешь, телефон! Единственное спасение. Как будто…

– Не начинай. – Брайд оборвал монолог, прежде чем тот развернулся в полную силу. – Человеческое дитя верит, что все возможно. Как чудесное, так и ужасное. Затем нас постепенно приучают, что существуют недостижимые вещи. Существует невозможное. Не надо бояться. В шкафу нет монстра. Ты не можешь летать. Какое облегчение. Вот незадача. Но ведь это и есть реальный мир, не так ли? И ты веришь в это. Веришь так глубоко, что даже когда шоры с тебя снимают, продолжаешь ходить по кругу в пределах собственных стен. А вы говорите, телефон!

– Но как, по-твоему, я должен общаться с Дикланом, если не по телефону? – наступал Ронан. – Не думаю, что брат будет в восторге от общения посредством какого-нибудь волшебного шара с моим лицом на нем. Ему нужен обычный телефонный звонок.

– А нужен ли?

– Что? – спросил Ронан.

– Ты действительно думаешь, что семья тебя понимает? – задал вопрос Брайд. – Серьезно? Обычные люди вообще не осознают, насколько тщательно этот мир был спланирован исключительно для них. Им даже в голову не приходит, что все с таким усердием созданное направленно лишь на уничтожение тебе подобных. Ваши цели в корне противоположны.

– Что ты пытаешься сказать? – спросил Ронан. – Я не должен с ними общаться?

Выражение лица Брайда смягчилось. Была ли это жалость?

– Это предупреждение, а не приказ. Картинка в зеркале заднего вида зачастую может оказаться болезненной.

– Вау, дружище, но я не оставляла Джордан позади, – сказала Хеннесси.

– Тогда где же она? – спросил Брайд. – Почему не стоит в этом лесу среди нас? Она – сон, это и ее касается, не так ли? А где твои братья, Ронан Линч? Где Адам? Они братья сновидца. А он твой любимый человек. Разве это не их проблемы тоже? Вступили ли они в наши ряды, чтобы спасти мир для таких, как мы? Нет, они полагают, что иллюзии – удел сновидцев, а не простых людей, как они. Они любят тебя, поддерживают, машут ручкой на прощание, когда ты вновь срываешься в бега от преследователей, а затем возвращаются к своим рутинным делам, где отлично справляются без тебя.

– Это не совсем справедливо, – обеспокоенно сказал Ронан.

– И стоит ли их винить? – продолжил Брайд. – Большинство наверняка испытывает огромное облегчение, что у них больше нет билетов в первый ряд, чтобы наблюдать, как их мир ломает вас. Умирать тяжело. Но еще труднее смотреть, как гибнет кто-то другой, а именно это, не стоит себя обманывать, с вами двумя до сих пор и происходило. Вы умирали у них на виду, дюйм за дюймом, сон за сном, капля за каплей, словно подарок, вверив им свое дозволение отвести взгляд в сторону. И я просто предупреждаю, что вашим близким может не понравиться, если вы попытаетесь вернуть свой дар обратно, как неугодный подарок в магазин.

– Чудненько, – с горечью в голосе произнесла Хеннесси. – Замечательно. Вдохновляюще. Доходчиво. Мы умрем в одиночестве.

– Вы есть друг у друга. И силовая линия. Места, подобные этому. Они тоже ваша семья, – сказал Брайд.

– Ты ошибаешься, – возразил Ронан. – Во всяком случае, насчет Адама.

– Хотел бы я, – ответил Брайд. – Но я встречал слишком много людей.

– Ты ошибаешься, – повторил Ронан.

– Расскажи мне о том сне, из которого появились колеса, – сказал Брайд. – «Tamquam»…

– Не произноси это слово, – огрызнулся Ронан. – Ты ошибаешься, – повторил он.

Хеннесси что-то пробормотала себе под нос, Брайд подождал, пока она повторит, но девушка просто сказала:

– Сейчас бы сигарету.

– Ладно, – сказал Брайд. – У нас много дел.

10

У Диклана Линча были сложные отношения с семьей. Нет, он их не ненавидел. Ненависть – слишком простая, прямая и понятная эмоция. Диклан завидовал тем, кто мог себе позволить испытывать подлинную ненависть. Это безоговорочное чувство требовало умения отбросить сантименты в сторону; оно освобождало. Иногда ненависть становилась наградой. А порой просто подлостью. Его раздражало, что зачастую поступки людей имели смягчающие обстоятельства, удручающую прозрачность мотивов или тысячи других нюансов, не позволяющих оправдать ненависть к ним как подобающую реакцию.

Диклан хотел ненавидеть свою семью. Хотел ненавидеть отца, Ниалла. За то, что он оказался неважным бизнесменом, никогда не придавал значения деталям и в итоге позволил забить себя до смерти. За то, что Ниалл был плохим отцом. За то, что у него были любимчики. За то, что Диклана среди них не было. Но стоило ли винить отца, что тот не желал такого сына, как Диклан? Сам он точно не хотел отца, подобного Ниаллу. Ему нравилось думать, что он ненавидит отца, хотя понимал, что это ложь. Если бы это было правдой, он смог бы стереть Ниалла из памяти и уйти не оглядываясь. Однако парень продолжал воскрешать в памяти воспоминания о нем и перебирать их снова и снова. Он заявлял, что ненавидит Ниалла, но получалось малоубедительно.

Диклан хотел бы возненавидеть свою присненную мать, Аврору, но и это не было бы оправданным. Она обожала сына, обожала всех своих мальчиков. Не ее вина, что она была не лучшим образцом. Диклан все больше убеждался, что мать блаженно игнорировала свой статус сна. Вероятно, именно отсюда взяла истоки идея утаить ту же информацию от Мэтью. Кому такое могло прийти в голову? Ниаллу? Диклану? В любом случае, это произошло слишком давно, и Аврора не виновата, что в глубине души Диклан всегда подозревал, что она ненастоящая. Обман. Сладкоречивая сказочка на ночь для трех мальчишек. Он не испытывал к ней ненависти. Он ненавидел себя за то, что был настолько наивен, что поверил в сказку.

И еще Ронан. Ненавидеть Ронана казалось проще всего, потому что средний брат словно был создан из колкостей. Он презирал людей и полагал, что это взаимно. Парень был упрям, узколоб и совершенно не способен идти на компромисс или замечать нюансы. Когда-то он враждовал с Дикланом, что неудивительно; парень сражался со всеми. Весь мир против Ронана Линча – таков был его девиз. Как будто миру было до него дело. Диклан полагал, что Ниаллу точно не было. И в этом заключался худший грех Ронана: он боготворил отца. Повзрослей уже. Но и за это Диклан не мог ненавидеть брата, теперь, когда он перестал быть его опекуном, ему больше не было нужды постоянно соревноваться с призраком отца.

Оставался Мэтью. Общаясь лично с самым младшим Линчем, казалось невозможным просто допустить мысль о том, чтобы его ненавидеть. Но по факту из всей семьи Линч младший брат отнял у Диклана больше всех. Ниалл сделал Диклана лжецом. Аврора оставила сиротой. Ронан превратил его в ворчливого старшего брата, а позже и в беглеца. Но Мэтью забрал его юность. Именно Диклан кормил его, читал сказки, возил на школьные мероприятия и забирал от друзей. Сиротки Линчи. Но Ронан, по крайней мере, вырос и стремился к независимости. Мэтью не хотел даже получить водительские права. Да и как бы он смог жить один? Он был сном с головой, набитой облаками, сном, чьи ноги против воли продолжали вести его к водопадам. Так что прощайте, далекие колледжи и интересные места. До свидания, предложения о стажировке, с таким трудом добытые через старые связи с клиентами Ниалла Линча.

Прощай, беззаботная, одинокая взрослая жизнь.

Прощай, тот Диклан Линч, каким он мог бы стать.

Диклан должен был возненавидить Мэтью.

Но он не мог. Только не веселого, беззаботного Мэтью. Не того невинного пухлощекого малыша, очутившегося в безрадостном мире детства Диклана. Не ангелочка Мэтью…

– Ни за что, старикашка, – сказал Мэтью. – Ты меня не заставишь.

– Это не просьба. Пристегни ремень, ты находишься в движущемся транспортном средстве, – отрезал Диклан.

– Если я умру, – парировал Мэтью, – разве ты не можешь попросить Ронана приснить мне замену?

– Тогда я попрошу приснить кого-нибудь, кто будет без вопросов пользоваться ремнем безопасности. Ты серьезно настроен отдать концы в Коннектикуте?

Братья спорили, сидя в машине, одолженной одним из бывших соратников Ниалла. Условия сделки включали в себя транспортировку крайне пугливого иностранного гражданина, который в данный момент времени осуществлял вояж, находясь в багажнике с бутылкой воды и упаковкой чипсов. (Диклан не знал, зачем этого человека нужно было тайно перевезти из Вашингтона в Бостон, и никогда не стал бы спрашивать.) Он остановился ровно настолько, чтобы успеть убедиться, что нанятый прикрывать их спины в Бостоне амбал помнит, где и когда они встретятся. Затем Диклан позвонил второму бойцу, нанятому наблюдать за первым, если вдруг на того нападут или каким-то образом нарушат их договоренность. После он переговорил с третьим наемником, приобретенным на случай, если у первых двух что-то пойдет не по плану. Подстраховка. Он верил в силу подстраховки. «Ты осторожный тип», – сказал третий наемник. И затем задумчиво изрек: «Работу не ищешь?»

– А может, я и есть замена, – упрямо продолжал Мэтью.

На триллионную долю секунды Диклан позволил себе помечтать, каково было бы отправиться в Бостон в одиночестве, и мгновенно ощутил укол вины за каждую триллионную долю этой самой секунды.

Парень был убежден, что в нем заговорила ДНК его отца. Ниалл никогда не испытывал угрызений совести, уезжая в очередную поездку и оставляя семью. «Пошел ты», – подумал Диклан. И немного погодя: «Ненавижу тебя».

(Как бы он хотел, чтобы это было правдой.)

Мэтью все не унимался:

– Если бы я был копией самого себя, то даже не знал бы об этом, так ведь?

– Пресвятая Дева Мария, пожалуйста, одари меня глухотой до конца этого штата, – произнес Диклан, заглядывая в зеркало и аккуратно перестраиваясь на соседнюю полосу. Он чувствовал, что Мэтью слегка перегибает палку. Диклан не единожды ради общего блага задвигал свои личностные кризисы на задний план. Мэтью попросили об этом впервые.

– Ты слышал удар? – спросил Мэтью. – Сзади?

– Нет, – ответил Диклан. – Ешь свои снеки.

– Почему я должен был проходить через половое созревание? – Мэтью продолжил с того же места, где остановился. – Если я сон, почему нельзя было наделить меня сверхспособностями? Зачем ди…

Где-то в машине зазвонил телефон, что в обычной ситуации разозлило бы Диклана, но в данном случае принесло лишь облегчение.

– Отключи свой телефон, – сказал Диклан.

– У меня больше нет телефона, – заныл Мэтью. – Ты заставил меня его выбросить. – Он произнес это самым скулящее-раздражающе-младшебратовым способом из всех возможных. Ты ЗАСТАВИЛ его ВЫБРОСИТЬ.

Ах да, верно. Однако у Диклана тоже не было мобильника. Он только что выбросил одноразовый телефон на заправке и планировал раздобыть другой, когда они доберутся до Бостона.

Ему ужасно хотелось верить, что это свидетельство возвращения предусмотрительного, Параноика Диклана, но стоило подумать дважды. Он вел себя в точности как Глупец Диклан, в попытке оправдать безумную поездку на север. Он собирался вернуть свою машину. Точка.

– Тогда что же звонит? – Звук был слишком громким, чтобы доноситься из багажника, поэтому он не мог принадлежать их тайному пассажиру.

– Дуралей, это отсюда, – сказал Мэтью, постучав по дисплею радиоприемника.

– Не могу прочесть, я за рулем. Что там написано?

– На подключенном телефоне входящий вызов.

– Но у нас вообще нет телефонов.

– Думаю, тебе стоит взглянуть, – в голосе Мэтью прозвучало сомнение.

Диклан бросил взгляд на дисплей и заметил слова: «ВХОДЯЩИЙ ВЫЗОВ ОТ». А затем на экране появилось нечто, что нельзя было назвать ни номером, ни именем. Это «нечто» заставило разум Диклана закружиться и прогнуться лишь от одного взгляда.

Он нажал кнопку на рулевом колесе, чтобы принять вызов.

– Как ты это сделал? – удивился старший Линч.

– Итак, ты жив, – произнес голос из динамиков машины.

– Ронан! – воскликнул Мэтью.

Диклан испытал привычное чувство, сопровождающее его обычное общение с братом: хорошая новость – на том конце провода Ронан, плохая новость – Ронан на том конце провода.

– Ну как, тебе нравится? – спросил Ронан. – Я назвал это МЕГАТЕЛЕФОН, заглавными буквами.

Младший Линч захохотал, но Диклану шутка показалась немного вымученной.

– У тебя все хорошо? – спросил он.

– Не волнуйся, кудрявая голова. Я слышу Мэтью. Как дела, мелкий? Порядок?

– Диклан за рулем, насколько я могу быть в порядке? – ответил Мэтью.

Диклан не отступал:

– Почему ты не позвонил раньше? Ты все еще с Брайдом? И с Хеннесси? Что он за человек, этот Брайд?

– Ты должен проехать хоть пару миль, Мэтьюс, – сказал Ронан тем агрессивно-веселым тоном, который обычно использовал, чтобы дать понять Мэтью, что все нормально, и развеять опасения Диклана. – В конце концов, тебе придется сдать на права, братан.

– М-м-м, – промычал Мэтью. – Возможно.

– Эй. Да ладно, – сказал Ронан. – Кстати, куда вы направляетесь? Разве вы не должны были, типа, затаиться в Амбарах?

– У меня срочное дело в Бостоне, – ответил Диклан.

– Зов плоти, – одними губами произнес Мэтью, и Диклан бросил на него мрачный взгляд.

– Срочное дело! Но там кругом эти уроды! – возмутился Ронан.

– Я не могу навечно забросить все свои дела, – отрезал Диклан.

Глупец Диклан радостно захлопал в ладоши. Параноик Диклан закатил глаза.

– Ты сказал, что вы направляетесь в Амбары. Я полагал, что в Амбарах вы и останетесь. Но теперь вы уехали.

– Говоришь прямо как Ди, – заметил Мэтью.

Диклан твердил себе, что не стоит тыкать Ронана носом, необходимо проявить зрелость, но затем выдал:

– Ну и каково это? Когда просишь вести себя разумно, но тебя абсолютно все игнорируют? Когда строишь планы, пытаясь обезопасить семью, а никто и не думает их придерживаться?

Молчание затянулось настолько, что казалось, связь прервалась.

– Ронан?

– Мне пора, – произнес Ронан, но не отключился.

Диклана снова охватило странное чувство, что они поменялись ролями.

– Я годами не высовывался, – сказал Диклан. – Не ты один. Мы все чем-то жертвовали.

– Отлично, – сказал Ронан. – Моя признательность закончилась в одиннадцать лет. Значит, Бостон. Звучит здорово. Пока будешь там, зайди, проведай за меня Пэрриша.

Внезапно Диклана озарило, что он направляется в то же место, где учится парень Ронана, однако он не планировал встречи с глазу на глаз. Параноик Диклан не собирался так долго задерживаться в том районе.

– У тебя же МЕГАТЕЛЕФОН. Позвони ему.

– Угу, – ответил Ронан.

– И что это значит? Вы поссорились?

– Нет, – оскорбился Ронан. – Мне действительно пора. Следи в оба, не проморгай… эээ, бугимена, полагаю. Мэтью, ешь овощи, как велит Большой Ди.

– Придурки, – пробормотал Мэтью.

– Придурки – не овощи, – ответил Ронан. – Они млекопитающие.

– Ты так и не рассказал мне о Брайде, – сказал Диклан.

– Ха! – ответил Ронан.

Звонок оборвался. Их окружало лишь мерное гудение транспортного потока на загруженном шоссе штата Коннектикут.

Диклан попытался дать оценку своим чувствам. Понять, осталось ли привычное тревожное ощущение, постоянно возникающее при общении с Ронаном, на своем прежнем уровне или вышло за грань. Конечно, давно пора позволить брату повзрослеть и самому принимать решения. Диклан не нуждался в объяснениях по поводу отношений с Адамом, да и, в любом случае, что такой, как Диклан, знал об отношениях? Ронану не требовалась отцовская рука. Ему нужно было продолжить взрослеть.

Он так считал.

Наверное.

Было сложнее, чем прежде, разобраться, действительно ли это правильно или просто Диклан твердит себе это, не желая отказываться от своего приключения в Бостоне.

– Похоже, он счастлив, – заметил Мэтью.

– Ага, – солгал Диклан.

– Интересно, он сможет посетить с нами мессу на следующей неделе? Мы будем ходить в церковь, пока в Бостоне? Кстати, я все еще должен принимать Причастие, теперь, когда знаю, что я не настоящий?

Диклан со вздохом наклонился и пристегнул ремень безопасности брата.

– Я снова слышал стук, – без особого энтузиазма произнес Мэтью. – Из багажника.

– Наверное, подшипник вышел из строя – с подержанными «Ягуарами» такое часто случается, – ответил Диклан. Этой отговорке он научился у отца еще до того, как стал достаточно взрослым, чтобы понять, что обычно подшипники не ломаются так часто, как у Линчей. Машина даже не была «Ягуаром», Мэтью все равно не заметил. Диклан понятия не имел, зачем солгал; ложь представлялась пузырчатой пленкой, под которой в целости и сохранности скрывалась правда, тщательно оберегаемая для его личной коллекции.

– Ох, разумеется, – сказал Мэтью. – Подшипники.

С определенной точки зрения отношения Диклана с преступным миром были самыми долгими и стабильными за всю его жизнь.

А вот отношения с семьей складывались гораздо сложнее.