Текст книги "Девушка, змей, шип"

2

Спустя пять дней после возвращения семьи Сорэйя вновь стояла на крыше. Сегодня отмечался Сури, праздник последней зимней ночи. Сорэйя вглядывалась в самое сердце костра, стараясь почувствовать некую связь со своими предками. Непростая задача, ведь ее предком была птица.

По крайней мере, так гласила легенда. Первый шах из ее династии, свергший нечестивого Шахмара и взошедший на трон более двухсот лет назад, был подкидышем. Родители отреклись от него, оставив у подножия горы, чтобы того забрали дивы. Однако вместо них его нашла и воспитала как собственного сына легендарная птица Симург, служившая Аташару символом и являвшаяся его защитником. Многие годы спустя, уже после победы над Шахмаром, Симург подарила сыну перо по случаю коронации. Оно оберегало его и всех происходивших от него шахов и шахбану, находящихся у власти, от сил Разрушителя. Защита Симург не имела власти над естественной смертью вроде той, которой умер отец Сорэйи, однако оберегала правящего шаха от дивов и людей-колдунов, известных как «йату».

Защиту Симург нельзя было выиграть или завоевать – лишь получить, если она сама того пожелает. По этой причине семья Сорэйи очень гордилась этой защитой, даже несмотря на исчезновение Симург во времена правления прадеда Сорэйи. Сторонники ее семьи заявили, что она исчезла, так как в ней более не было нужды. Недоброжелатели же поговаривали, что Симург покинула царскую семью из-за заключения прадедом Сорэйи перемирия с Хэллией, с которой они находились в состоянии войны. А кто-то и вовсе считал, что Шахмар выжил и выследил, а затем убил Симург в отместку за свое поражение. Что бы с ней ни случилось, со временем становилось все меньше и меньше людей, видевших ее своими глазами.

Вот этой-то легенде о том, откуда проистекал ее род, Сорэйя и должна была воздавать хвалу сегодня ночью. Завтра, во время празднования Новруза, весь дворец будет радоваться жизни. В ночь Сури же полагалось вспоминать умерших. Ярко горевший на крыше костер, перед которым она стояла, служил приглашением ее предкам, духам-хранителям семьи Сорэйи.

Каждый год она старалась ощутить возвращение предков. Почувствовать некое подобие связи между длинной чередой шахов ее рода и проклятой шахзаде, одиноко стоящей в темноте. Или между ней и народом Аташара, вышедшего на крыши своих домов и жгущего костры, тем самым приглашая своих предков. Ее предки, ее народ, ее страна. Это – человеческие корни, та сила, что привязывает нас к конкретному времени и месту, дарит чувство принадлежности. Сорэйя не ощущала этой силы. Порой ей казалось, что она может запросто уплыть из жизни, подобно завитку дыма, а затем начать все сначала где-то далеко-далеко, ни о чем не жалея.

Сорэйя отвернулась от костра и подошла к краю крыши. Внизу горело несколько костров поменьше, разожженных в костровищах, находящихся в разных частях сада. Их окружали придворные. Они пытались делать вид, что выказывают почтение, но наверняка делились сплетнями, потягивая вино. Взгляни кто-нибудь из них в ее направлении, он бы увидел лишь мрачный силуэт на фоне костра.

Настроение у Сорэйи и вправду было мрачным. Она не хотела впадать в такое состояние: слишком просто поддаться ревности, позволить этому яду отравить ее сердце и разлиться по венам. И все же она вновь оказалась на крыше, одинокая и мрачная.

Сорэйя вздохнула и прислонилась к парапету. Ей нравилось, как ее длинные темно-каштановые волосы свисали с дворцовой стены. Это напоминало ей об одном из ее любимых сказаний. У принцессы был тайный любовник, и он навестил ее под окном. Она сбросила ему волосы, чтобы тот мог взобраться к ней, но воздыхатель отказался карабкаться по ним. Сказав, что не желает повреждать и волоска, он послал за веревкой. Сорэйя много раз перечитывала это сказание. Доведется ли ей когда-нибудь выглянуть из окна и увидеть кого-то вроде того молодого человека? Кого-то, кто бы ждал ее, больше заботясь о ее безопасности, нежели о своей?

Глупости. Пустые надежды. Сорэйе пора было распроститься с подобными фантазиями. Она прочла достаточно сказаний, чтобы понимать, что можно быть лишь чем-то одним – либо принцессой, либо чудовищем. Сорэйя провела достаточно времени в одиночестве, чтобы понять, кем именно она была.

Она хотела было отвернуться, но тут что-то привлекло ее внимание. Несколько одетых в красное солдат собрались вокруг одного мужчины. Присмотревшись, она узнала того самого молодого человека, ехавшего в процессии и заметившего ее. Теперь он был одет в красный камзол рыцаря-азатана. Как правило, азатанами становились по праву рождения. Если простолюдин и возвышался до этого статуса, то разве что в качестве награды от шаха за проявление неслыханной отваги во имя престола. Если этому молодому человеку титул рыцаря-азатана был дарован, то он наверняка проявил невиданную храбрость, за что и был награжден.

Сорэйя поддалась любопытству и попыталась получше его рассмотреть. На первый взгляд могло показаться, что он ничем не выделяется на фоне других солдат в таких же красных камзолах. Однако он был иначе сложен. Прочие солдаты были широкоплечи и мускулисты, в то время как этот молодой человек был высок и поджар. «Он по-змеиному грациозен», – подумала Сорэйя. И действительно, он был изящен. Это выражалось в том, как он держал голову, стоял, держал кубок с вином. В остальных не было того, что было присуще ему. Другие солдаты выглядели неподатливыми и напоминали тяжелые поленья. Этот же молодой человек наводил на мысли о проточной воде.

– Сорэйя?

Девушка выпрямилась и повернулась на раздавшийся у нее за спиной нерешительный голос. Она почувствовала себя виноватой, будто пойманная за подслушиванием. Но тут она увидела стоявшего перед ней человека, и мысли о молодом солдате улетучились из ее головы.

– Ло-ле́, – выдохнула она.

Горящий за спиной Сорэйи огонь подчеркивал золотистый оттенок каштановых волос Ло-ле́. Казалось, она сияет в темноте. Ло-ле́ была одета в светлое платье. С плеча у нее свисала темно-оранжевая перевязь цвета шафрана. Не удивительно, что она выходила замуж за Соруша. Она уже сейчас имела царские вид и манеры.

– Я увидела кого-то на крыше и решила, что это должна быть ты.

Слова лились из ее уст с изяществом, присущим искусным собеседникам. И все же в голосе Ло-ле́ проскользнуло сомнение.

– Матушка поделилась со мной последними новостями, – ответила Сорэйя. – Здорово, что я могу лично тебя поздравить.

Сорэйя не была уверена, что слова ее прозвучали убедительно, однако Ло-ле́ улыбнулась. Было видно, что ей полегчало. Она подошла к Сорэйе и встала у парапета. В груди у Сорэйи кольнуло – Ло-ле́ не посчитала количество разделявших их шагов. Она даже не оценила, где находятся руки Сорэйи. Ло-ле́ всегда была единственным человеком, способным заставить ее забыть о проклятии. Сорэйя отвернулась, пряча от нее глаза.

– На днях я вспоминала о том, как мы познакомились, – обратилась к ней Ло-ле́. – Ты помнишь?

– Помню ли, как ненароком ввалилась в твою комнату? Разве такое забудешь, – ответила Сорэйя, выдавливая из себя улыбку.

В детстве Сорэйя намного хуже ориентировалась в лабиринте потайных ходов Гольваара. Как-то раз она сбилась со счета, споткнулась и пролетела через дверь потайного хода в покои Ло-ле́. Сорэйя все еще помнила удивленные лица Ло-ле́ и Рамина. Они во что-то играли, когда незнакомая им девочка внезапно появилась внутри.

– Я не заметила, как ты вышла из-за стены. Подумала даже, что ты мне привиделась, пока Рамин не подошел к тебе, – пояснила Ло-ле́, раздраженно покачав головой. – И, разумеется, он тут же ощетинился. Будто убийцы стали бы подсылать к нам семилетнюю девчушку.

Сорэйя слегка улыбнулась. Ей была противна сама мысль о том, чтобы признавать правоту Рамина в чем бы то ни было. Но он был отчасти прав, опасаясь ее. Он постепенно приближался к ней, требуя объяснить, кто она такая, пока Сорэйя старалась вновь открыть потайную дверь. Рамин протянул к ней руку, и в панике она велела не касаться ее. Сорэйя пояснила, что в противном случае он умрет, так как она ядовита. Она никому не должна была об этом рассказывать, но слова сами сорвались с ее уст.

– Я так боялась, что он мне не поверит, – тихим голосом призналась Сорэйя, посмотрев на свои лежавшие на парапете руки. – Я боялась, что он захочет подтверждения. Что мне придется кого-то убить, чтобы он оставил меня в покое. Но тут ты оттянула его и спросила, не хочу ли я сыграть с вами.

Сорэйя подняла взгляд, решительно смотря в глаза Ло-ле́.

– Ты была единственным человеком, заставлявшим меня чувствовать, что я тоже достойна защиты.

Ло-ле́ молчала. Глаза ее погрустнели, а улыбка увяла. Сорэйя отчетливо увидела, как гордость сменилась сожалением, а оно, в свою очередь, чувством вины. Была. Сорэйя не сразу осознала сказанное и теперь лихорадочно пыталась придумать способ сгладить ситуацию.

– Ты станешь замечательной царицей. Сорушу повезло.

Эти слова немного сняли напряжение. Глаза Ло-ле́ снова ожили, и она поблагодарила Сорэйю.

– Знаешь, когда-то я хотела, чтобы вы с Рамином поженились, – сказала она с озорной улыбкой.

Мигнув, Сорэйя непонимающе посмотрела на нее.

– За что же мне такое счастье? – спросила она с наигранной серьезностью.

Увидев обиженное лицо Сорэйи, Ло-ле́ рассмеялась, прикрыв рот рукой.

– Тогда мы все были детьми. Я надеялась, что вы поладите со временем. Хотела, чтобы мы были сестрами.

Да, теперь Сорэйя вспомнила. Как-то утром, наворовав инжира, они лежали рядом под деревьями во фруктовом саду, не касаясь друг друга плечами. Но по тому, как близко они лежали, было понятно, что они специально соблюдали дистанцию. Ло-ле́ сказала, что хотела бы быть ее сестрой. Подумав, Сорэйя ответила, что хотела бы жениться на ней, когда они вырастут. Ло-ле́ рассмеялась, будто шутке. Сорэйя тоже засмеялась, хотя и не шутила.

Сорэйя задумалась, помнит ли Ло-ле́ эту часть их разговора. Вспоминала ли она об этом впоследствии? И продолжала ли она считать это шуткой? Но Сорэйе не хотелось вновь попадать в неловкую ситуацию, и поэтому она повела разговор в ином направлении:

– Похоже, твое желание вот-вот сбудется.

«А вот и причина, по которой все мечты Ло-ле́ претворяются в жизнь», – подумала Сорэйя, находя Соруша в собравшейся внизу толпе. Она почти не помнила отца. Однако шах нечасто посещал большие скопления людей. Исключение составлял лишь Новруз. Соруш же был слишком молод и полон энергии, чтобы жить в уединении. «Не поддавайся грусти», – напомнила она себе.

Но тут Сорэйя обратила внимание на молодого человека, с которым беседовал Соруш. Она невольно вздохнула. Ло-ле́ вопросительно взглянула на Сорэйю и проследила за ее взглядом.

– Так ты уже заметила Азэда.

Ее хитрый тон и понимающая улыбка заставили Сорэйю ощетиниться. Пусть даже Сорэйя и испытывала к нему нечто большее, нежели простое любопытство. Неужели Ло-ле́ и вправду считала, что у них что-то могло выйти? Может, Ло-ле́ хотелось верить, что в жизни Сорэйи появился кто-то, способный заполнить пустоту в душе, оставленную потерей их дружбы? Верить, чтобы снять с себя груз ответственности?

– Я приметила его в день вашего возвращения, – ответила Сорэйя, пытаясь сдерживать грустные мысли. – Мне стало любопытно, почему сейчас он в камзоле азатанов, хотя приехал без него.

– За несколько дней до того, как мы выдвинулись в Гольваар, до нас дошли слухи об облаве на дивов. Соруш решил присоединиться. Один из дивов хотел напасть на него со спины, но Соруш находится под защитой Симург. Так что молодой человек из той деревни выбил из дива дух прежде, чем тот успел навредить Сорушу. За его смелость Соруш посвятил Азэда в азатаны. Официальная церемония состоялась вчера, и Соруш попросил его остаться в Гольвааре на свадьбу.

Сорэйя переваривала услышанное, но все же обратила внимание и на гордость в голосе Ло-ле́, когда она говорила о Соруше. Сорэйя заметила и благодарность, с которой она отзывалась о молодом герое, спасшем ее возлюбленного. В то же время благодарность Ло-ле́ казалась ей излишней, ведь Соруш находился под защитой Симург и ему не мог навредить ни один див.

– Вообще-то… – начала Ло-ле́ и запнулась.

Она молча смотрела на раскинувшийся внизу сад, но вдруг решительно взглянула на Сорэйю. В ее глазах плясали отблески огня.

– Я пришла сюда, чтобы рассказать тебе об этом происшествии, – продолжила она приглушенным голосом. – Дива, что напал на твоего брата, схватили живьем и заключили в подземелье. Это держат в тайне, но я нечаянно услышала разговор отца с Рамином.

Сорэйя покачала головой, не понимая, почему Ло-ле́ считала столь важным рассказать ей об этом. Но тут до нее дошло, и от этой мысли у нее подогнулись колени. Она вцепилась в парапет, пытаясь сохранить равновесие.

Вдруг диву известно, как снять с нее проклятие?

Она едва не всхлипнула. Но не от печали, нет – от облегчения. От забрезжившей в ее душе надежды. Сорэйе никогда не доводилось видеть живого дива. Однако то, что она жила, служило постоянным напоминанием об их существовании. Об их силе и исходящей от них угрозе. Именно див проклял ее и предопределил судьбу.

Разве не логично было бы предположить, что другому диву было под силу спасти ее?

3

Сорэйя открыла потайную дверь в покои своей матери, по привычке задерживая дыхание при входе в это пустое помещение. Даже в детстве она чувствовала себя не в своей тарелке, находясь в роскошно обставленных покоях матери. Все здесь было безупречно. Золотой декор мебели. Полные фиников и орехов хрустальные и золотые чаши, стоящие на расположенном перед невысокой софой столе из слоновой кости. Застланные коврами полы. Сорэйя крепко прижимала руки к телу, уверенная, что стоит ей коснуться чего-то, как она тут же разрушит эти великолепные покои. Обстановка здесь была столь же великолепна, как ее мать.

Поблагодарив Ло-ле́ за рассказ про дива, Сорэйя направилась прямиком сюда. На посещение подземелья ей понадобится разрешение. Но больше всего Сорэйя хотела увидеть, как лицо матери тоже озарится надеждой. Таминэ старалась не подавать виду, сколь тяжко ей было нести бремя проклятия Сорэйи. Но когда они проводили время вместе, у нее на лбу появлялась тонкая складка, углублявшаяся с каждой проведенной минутой в компании дочери. Сорэйе хотелось увидеть, как эта складка исчезнет со лба матери навсегда.

Сорэйя хотела было присесть, но в такой позе почувствовала себя слишком уязвимой. Потому она ходила вдоль стен, ожидая прихода Таминэ. Когда дверь в покои наконец отворилась, она замерла на месте. Возможно, следовало остаться ждать за стеной? Одетая в платье насыщенного фиалкового цвета, ее мать стояла на пороге вместе со свитой. Все они не сводили глаз с Сорэйи.

Таминэ тут же взяла ситуацию под контроль. Слегка кивнув Сорэйе, она повернулась к сопровождавшим ее женщинам и отпустила их. Когда они ушли, а дверь закрылась, Таминэ подошла к Сорэйе, беспокойно глядя на нее. На лбу у Таминэ начала проступать складка.

– Что-то случилось?

– Мне надо с тобой поговорить, – ответила Сорэйя, покачав головой. – У меня хорошие новости.

Сначала следовало поинтересоваться самочувствием матери, но ей не терпелось перейти к сути. Не упоминая Ло-ле́, Сорэйя рассказала матери о пойманном диве и поведала, что хотела бы поговорить с ним о проклятии.

Повисла тишина. Сорэйя все ждала, когда же волнение на лице матери сменится радостью. Однако Таминэ лишь поджала губы. Так ничего и не сказав, она развернулась и подошла к софе, жестом предлагая Сорэйе присесть на стул напротив.

– Присядь.

Она послушно присела, внезапно вся похолодев. Сидя по другую сторону стола от своей собственной матери, Сорэйе казалось, будто ей предстоит допрос.

И она не ошиблась. Ее мать начала с вопроса:

– Откуда ты знаешь про дива?

Сорэйя принялась врать, будто бы нечаянно подслушала чей-то разговор. Но тут до нее кое-что дошло.

– Так ты знаешь? – спросила она обвинительным тоном, не в силах сдержать эмоций. – И не рассказала об этом мне?

Ее не удивляло, что о диве ей не рассказал Соруш. Они не так часто встречались, к тому же на его плечах лежал груз ответственности за весь Аташар. Ему должно было быть совсем не до нее. Но вот мать… Сорэйя рассчитывала услышать о подобных новостях от Таминэ, а не от Ло-ле́.

– Да. Но посчитала, что тебе нет нужды знать о нем, – ответила Таминэ.

– Но проклятие…

– Дивы лжецы, Сорэйя. Я не хочу подвергать тебя опасности встречи с ними.

– Див не сможет мне навредить, да еще и в подземелье.

Таминэ сжала юбку руками.

– Не всегда можно предсказать, когда они опасны, а когда нет. Дивы умеют манипулировать людьми. Ему может оказаться достаточно одного слова, чтобы уничтожить тебя.

– Матушка, прошу тебя… я буду очень аккуратна, только дай мне поговорить с…

– Это не обсуждается, – перебила ее Таминэ, повышая голос. – Это слишком опасно. К тому же нельзя верить ни единому дивову слову. Я этого не допущу.

Щеки Сорэйи покраснели от резкого тона матери. Она понимала, что зеленеющие на лице вены выдавали ее недовольство. Ей не верилось, что ее собственная мать видит, как по венам ее дочери разливается яд, но отказывает ей в этом малюсеньком шансе избавиться от проклятия. Сорэйя встряхнула головой, отдавая себе отчет в том, что в ней течет яд. Что он проступает через кожу, покрывает собой язык.

– Как ты можешь говорить мне такое, если ты…

Сорэйя оборвала себя прежде, чем упомянула тему, которую они с матерью никогда не обсуждали вслух. Но было поздно. Таминэ сложила руки на ногах и побледнела, будто отравленная.

Сорэйя ни разу не обвиняла мать в чем бы то ни было. Она никогда не говорила ей, что ей приходится жить подобной жизнью из-за поступков матери. Ее мать сама была едва ли не ребенком, когда див проклял ее будущее дитя. Сорэйя ни разу не потребовала извинений за произошедшее, а Таминэ ни разу не приносила их. Лишь складка на ее лбу выдавала тяжесть невысказанных слов.

Сорэйя опустила голову. Чувство вины вытесняло гнев. Она бы откусила себе язык, помоги это исправить последствия едва не сорвавшихся с ее языка слов. Она нащупала торчащую из рукава нитку. Сорэйя разрывалась между желанием сказать матери, что не способна принять ее отказ и обязана поговорить с дивом, и желанием закричать.

Вместо этого она вдохнула, будто бы готовясь нырнуть с головой.

– Я понимаю, – сказала она.

Сорэйя проснулась посреди ночи, тяжело дыша. Ей приснился очередной сон про Шахмара.

Начинались подобные сны по-разному, а вот заканчивались всегда одинаково: перед ней появлялся Шахмар. Он указывал сучковатым чешуйчатым пальцем на ее руки. Тогда Сорэйя опускала глаза и видела, как вены на руках становятся темно-зелеными. Однако ей не удавалось остановить распространение яда, и вот уже все ее тело необратимо изменялось. Ее невыносимо распирало изнутри, будто нечто готово было вырваться из-под кожи. Ощущения эти нарастали. Наконец они становились невыносимыми, и тогда она просыпалась, все еще слыша смех Шахмара.

Первым сказанием, какое Сорэйе довелось услышать, было сказание о ней самой. О том, как див проклял первенца ее матери. Первым же, что она прочла сама, было сказание о Шахмаре. Она украла книгу из дворцовой библиотеки. То сказание повествовало о принце, столь погрязшем в преступлениях, что он превратился в змееподобного дива.

Сорэйя в ужасе разглядывала рисунки зеленой чешуи, растущей вдоль руки молодого принца. Взгляд ее перескочил на собственные руки, исполосованные зелеными венами. Она захлопнула книгу и пообещала себе, что если будет очень хорошей, если будет отгонять дурные мысли, то проклятию ни за что не поглотить ее разума и не изменить тела еще сильнее.

Существовало множество прочих дивов, способных куда сильнее напугать ребенка. Например, орудующий окровавленной палицей гневливый Аэшма или несущая за собой разложение трупоподобная Насу. Однако чаще всего Сорэйя перечитывала именно сказание о Шахмаре. Напуганная, она все же не могла этого не делать. Но скоро ей уже не требовалось искать сказаний о нем – Шахмар стал являться ей во снах. Он возвышался за ней, смеясь и наблюдая за тем, как его прошлое становилось ее будущим.

Сорэйя села, стараясь стереть из памяти увиденные во сне образы и ощущение того, как ее кожу все сильнее и сильнее распирает. Она никогда и никому не рассказывала о своих страхах перевоплощения, даже матери. Возможно, поэтому Таминэ не понимала настойчивого желания Сорэйи как можно скорее найти способ снять проклятие. Не понимала отсутствия страха перед дивом. Сорэйя куда больше боялась себя самой и того, во что она могла превратиться.

Сорэйя вскочила с кровати и решительно открыла двери в гулистан. В ночном небе светился тонкий полумесяц Луны. На крыше догорали последние угли костров, окрашивая яркий разноцветный сад в оранжевые тона. Холодная мокрая трава колола босые ноги Сорэйи, пока она шла через сад к двери в стене. Она чувствовала себя сомнамбулой. Сорэйе казалось, что ее движениями руководила некая сторонняя сила. Ее нисколько не волновало, что стояла глубокая ночь. Не волновало ее и то, что она была одета в одну лишь ночную рубашку и шла без обуви. На уме у нее было лишь ждущее ее в подземелье чудовище.

Прямого прохода туда не существовало – он был замурован еще до ее рождения. Ей было необходимо пройти вниз вдоль кромки дворцовой стены, к дальнему концу. Там ее ждала маленькая неприметная дверь, ведущая к уходящей вниз лестнице.

Сорэйя вела себя очень неосмотрительно, и дело было не только в том, что ее руки и ноги были непокрыты, а наряд неподобающ. Она не представляла, что станет делать, добравшись до подземелья. Скорее всего, вход охраняется. Как ей проскользнуть мимо стражи? Но она все равно не могла развернуться и уйти. Отворив ее и оказавшись перед уходящей вниз лестницей, она посмотрела в разверзнувшуюся перед ней бездну и поняла, что найдет способ. Она обязана была его найти. Ничто иное не имело значения, не существовало, не могло остановить ее…

Внезапно ее размышления прервал звон металла, и она ощутила прикосновение клинка к горлу.

– Я бы не советовал тебе идти дальше, – раздалось угрожающее рычание.

Сорэйя узнала этот голос. Ей повезло, что он не убил ее. Однако осознав, что ее застал Рамин, она почувствовала себя воистину проклятой. Почему из всех людей на свете поймал ее именно он?

– Рамин, это я. – Ее голос растворился в темноте, и она добавила: – Сорэйя.

Будь это кто-то другой, он тут же отстранился бы, поняв, что перед ним шахзаде. Или из-за проклятия. Но Рамин помедлил, прежде чем отвести меч от ее горла, будто бы борясь с собой. Он вложил его в ножны и упер руки в бока.

– Я не ожидал встретить тебя здесь, Сорэйя.

Он сделал шаг ей навстречу, заставляя ее отступить.

– Я… я просто хотела… увидеть…

Она продолжала лепетать, так что Рамин снова приблизился к ней и наклонился, чтобы лучше слышать. Она отпрянула, но он не давал ей отойти более чем на шаг.

– Ты слишком близко, – прохрипела она едва слышно.

Рамин насмешливо усмехнулся.

– Я не боюсь тебя, Сорэйя.

Она сжала кулаки. «А следовало бы!» – подумала она. Но Рамин прекрасно знал, что она из кожи вон вылезет, лишь бы не навредить ему. Должно быть, сыну спахбеда немало досаждало, что робкая девчонка – ровесница его младшей сестры – куда опаснее и страшнее его самого. Поэтому он всегда искал конфронтации с ней, будто бы без конца бросая вызов. Рамин постоянно слишком близко подходил к ней, размахивал руками, оскорблял и проявлял снисхождение. А Сорэйя в такие моменты всегда прятала руки подальше, притупляя взгляд и стараясь игнорировать его. Вела себя так, будто была цветком, пытающимся скрутиться обратно в почку.

– А ну-ка расскажи мне, что это ты забыла в подземелье в столь поздний час? Неужели провела в компании крыс за стенами столько времени, что растеряла весь сон?

– Мы оба знаем тайну этого подземелья, и мне нет необходимости объяснять тебе, зачем я здесь, – выпалила она в приступе раздражения.

Рамин нахмурился.

– Так тебе известно. Кто тебе рассказал? Соруш?

Он задумался. Несмотря на царившую вокруг полутьму, Сорэйя увидела, как он ощетинился.

– Ло-ле́. Это была она, не так ли? – грубо потребовал он. – Вечно ты за ней хвостом ходишь. Ну ничего, скоро это прекратится. Как только она выйдет за Соруша и станет шахбану, на тебя у нее времени не останется.

Рамин скрестил руки на груди и пристально взглянул на Сорэйю.

– Может, хоть тогда ты оставишь ее в покое. Если уж не ради ее репутации, то хотя бы ради репутации своей семьи. Я догадывался, что ты примешься совать ей палки в колеса. Потому-то и держал ее подальше от тебя.

Сорэйя почувствовала, как годы одиночества и разочарования сплелись в узел у нее в животе. Слова Рамина подействовали на нее не хуже удара под дых.

– Так это из-за тебя мы не виделись?

– Делов-то. Не пристало кому-то вроде Ло-ле́ скрываться. Всего-то и понадобилось, что отвлекать ее новыми друзьями из числа придворных, пока она и думать про тебя не забыла.

Сорэйя застыла на месте. Ей казалось, что кровь ее обратилась в жидкий огонь и стремительно течет по венам. Рамин всегда ее раздражал, но она находила в себе силы не обращать на него внимания и двигаться дальше. Но тот огонь, что пылал в ней теперь, никуда не денется. Он пожрет их обоих заживо.

«Тебе следовало бы бояться!» – подумала она вновь. Но теперь не риторически, сдаваясь перед ним. Подумала, осознавая правдивость этого утверждения. Подумала с угрозой. Раз он считал, что может делать ей больно, смеясь в лицо, раз он хотел испытать ее терпение, то ему придется иметь дело с последствиями. Она даже почувствовала некоторое облегчение от того, что все ее невзгоды можно было сосредоточить на чем-то конкретном. Вернее, на ком-то конкретном. Ком-то, к чьему лицу она могла прикоснуться.

– На самом деле, не важно, как именно ты узнала, – продолжил Рамин. – Я ни за что не пропущу тебя к диву, учитывая, что ты такое.

Сорэйя подняла голову, и на ядовитую кожу ее шеи упал свет.

– И что же это я такое, Рамин?

Она сделала шаг навстречу. Между ними почти не осталось свободного пространства: кто-то должен был отступить.

Но Рамин остался на месте. Он даже не шевельнулся, не желая признавать, что Сорэйя опаснее его. Она задумалась, что произойдет, если она протянет непокрытую руку и остановит ее рядом с его лицом. Перестанет ли он строить из себя удалого молодца? Уступит ли ей?

Тут ее рука принялась подниматься сама собой, и ей в голову пришла неожиданная мысль: «Если Рамин умрет, Соруш и Ло-ле́ будут вынуждены отложить свадьбу».

Столь же внезапно эта мысль сменилась воспоминанием о выражении лица Ло-ле́, хорошо ей запомнившемся еще с детства. В год их случайного знакомства Сорэйя убедила себя в том, что либо див солгал о ее судьбе, либо проклятие с течением времени спало. Ей хотелось проверить это предположение. Одним весенним утром они с Ло-ле́ ждали у окна, пока на него не села бабочка, хлопая оранжевыми крыльями. Сорэйя протянула к ней руку и аккуратно дотронулась до окаймленного черным крыла кончиком пальца. Та бабочка была первым живым существом, к которому она прикоснулась в сознательном возрасте. Она же была и первым, кого Сорэйя убила в сознательном возрасте: ее крылья дернулись пару раз, и бабочка застыла.

Но в память ей врезалась не сама бабочка, а горькое выражение лица Ло-ле́. Навернувшиеся ей на глаза слезы. Ее поджатые губы и попытки не расплакаться. Тогда Сорэйя поняла, что огорчила Ло-ле́, пожелав нечто, что было ей недоступно.

Она отошла от Рамина, осознавая, что едва не натворила. Осознавая, как бы это отразилось на нем, Ло-ле́ и ней самой, она крепко обхватила талию руками в привычном жесте покорности. Руки у нее ходили ходуном. Ей казалось, будто они расстроены из-за отнятой у них возможности. Но Сорэйя не хотела гибели Рамина. Она не хотела убивать ни его, ни кого бы то ни было еще. Ее проклятие не было для нее предметом гордости, она им не наслаждалась. Сорэйя ненавидела представлять опасность, ненавидела сделавшего ее такой дива. Только так она чувствовала, что не похожа на чудовище из своих кошмаров.

– Сорэйя? – обратился к ней Рамин, делая шаг вперед.

– Оставь меня в покое, – выпалила Сорэйя, стараясь говорить шепотом.

Ей хотелось сказать ему: «Это тебе следовало бы сжаться от страха и отступить». Но сейчас она не могла позволить себе гневных высказываний. Гнев так и норовил выплеснуться. Сорэйя еще крепче обхватила талию, немного склонив плечи вперед. Гнев и стыд пытались задавить друг друга и возобладать над ней, и оттого она приняла пристыженную позу. Так было безопаснее.

– Забудь. Мне не стоило об этом просить.

Она не видела его лица, так как склонила голову. Но она слышала, как он раздраженно вздохнул.

– Тут ты права. В любом случае лишь шах способен даровать право посетить дива. Отправляйся в свои покои и забудь о нем.

Сорэйя проигнорировала гнев, вспыхнувший в ней из-за того, как Рамин отослал ее. Она отвернулась и поспешила обратно в гулистан – за стены, которые не давали ей желать недоступного.