Текст книги "Зачем мы пишем. Известные писатели о своей профессии"

Я немного суеверна. Как я уже сказала, все, что я делаю в процессе написания книги, напоминает ритуальный танец. После того как я проверю почту, я наливаю еще чашку чая. Потом снова проверяю почту. Затем отключаю интернет и открываю файл. На самом деле я не просто отключаю интернет, а полностью блокирую его с помощью специального приложения Freedom. Конечно, я давно выяснила, как прорваться сквозь эту блокаду, поэтому в моменты настоящего отчаяния я прошу своего многострадального мужа поменять пароль сети и не давать мне новый до конца дня. Какого-то английского писателя – то ли Троллопа, то ли Стивенсона – экономка приковывала цепью к рабочему столу под строгим приказом не выпускать его до установленного времени, несмотря на все просьбы и угрозы. Очень напоминает мою ситуацию.

Я тщательно привожу в порядок свой кабинет, прежде чем приступаю к следующей книге. Может быть, уже довольно ритуальных движений? Не дождетесь! У меня есть коллекция ярких камней и золотая подкова; каждый раз перед началом новой работы я должна сначала положить правильно подкову, а потом разложить камни внутри ее, пока не почувствую, что все выглядит так, как надо. Я не трогаю эту инсталляцию до окончательного завершения книги. Если я ощущаю необходимость изменить расположение камней, пока я пишу, то это симптом приближающегося ступора.

Еще одно: я никогда не уничтожаю то, что пишу. Если я знаю, что надо попрощаться с каким-то параграфом, какой-то страницей, главой или эпизодом, то я не стираю ни слова, а помещаю выброшенный текст в отдельный файл, названный мною «Неиспользованное». Файл совершенно неприкосновенен. Никогда ничего из него не удаляю. Я рассказала про маленькие ментальные опоры, позволяющие мне избавиться от хлама. А очистить рабочее место и привести в порядок душу – значит, уже полдела сделано.

Сара Груэн делится профессиональным опытом с коллегами

• Планировать, продумывать сюжет, исследовать – все это отлично. Но советую не думать о том, как и что вы будете писать. Просто пишите!

• Решиться открыть вчерашний файл – одна из самых тяжелых минут для писателя. Но в этом и заключается его работа: превратить нестройное собрание вчерашних каракуль в завтрашнюю книгу.

• Тяжело найти время для сочинительства, особенно когда есть работа, дети, муж и домашние обязанности. Скажите людям, которые вас любят, что ваше писательское время священно. Даже если вы отвели для работы всего два часа в воскресенье, используйте это время.

Глава 5
Дженнифер Иган

Начиналось как обычно: стоя перед зеркалом женского туалета гостиницы «Лассимо», поправляя желтые тени на веках, Саша заметила на полу под раковиной сумку, хозяйка которой, видимо, только что удалилась в кабинку – из-за ближней двери доносилось характерное журчание. Из сумки торчал уголок бледно-зеленого кожаного бумажника…

«Время смеется последним»[17]17
  Иган Д. Время смеется последним / пер. с англ. Н. Калошиной. М.: АСТ; Corpus, 2013. С. 13.


[Закрыть] (A Visit from the Goon Squad, 2010)

В чем исключительность Дженнифер Иган? Обозреватель New York Times в рецензии на роман «Цитадель» (The Keep, 2006) попытался исследовать природу ее феномена:

Дженнифер Иган не поддается никакой классификации, в ее творчестве невозможно выделить конкретный жанр, она вся как глоток свежего воздуха. Иган использует большую часть накопленного богатства в метапрозе[18]18
  Метапроза, или метаповествование, метафикшн (metafiction) —литературное направление, когда автор использует особый повествовательный стиль, медленно и последовательно разворачивая свое произведение и скрупулезно исследуя саму природу текста. Наиболее яркие представители —Хорхе Луис Борхес, Владимир Набоков, Джон Барт.


[Закрыть] шестидесятых и ее современный рафинированный вариант, представленный такими писателями, как Уильям Воллманн и Дэвид Фостер Уоллес, но при этом ее нельзя к ним причислить. Роман «Цитадель» являет читателю сложное переплетение всех приемов и эффектов, присущих метапрозе: обходные пути, тайные лазы, хитроумные ловушки, бесконечно удаляющиеся отражения и всевозможные обманки[19]19
  Обманка, или тромплёй (фр. trompe-l’œil «обман зрения») – технический прием в живописи, а в наше время и в кинематографе, когда создается оптическая иллюзия, что изображенный объект находится в трехмерном пространстве.


[Закрыть] – весьма впечатляющее архитектурное сооружение. Но больше всего в книге Иган поражает невероятно живой и убедительный реализм.

Исключительной Иган делает не только ее манера повествования, то есть как она пишет, но и то, что она пишет. Она занимается журналистикой, публикует свои статьи в New York Times Magazine и других изданиях. Пишет короткие рассказы. Книжные рецензии и обзоры. Создает романы. Каждый ее роман значительно отличается от предыдущего, особенно «Время смеется последним» – проза, которую она сама отказывается относить к какому-либо жанру. В интервью 2010 года, которое дала мне Иган для журнала Salon, она сказала мне: «Страшно тратить время и вкладывать силы в замысел, который пока не имеет четких очертаний – даже жанр еще не определен. Страшно, что моя работа окажется невостребованной. После выхода моего последнего романа случился экономический крах. И я теперь всякий раз боюсь услышать от издателей: “Мы не можем взять такую дикую прозу”. Но что еще страшнее – они примут мою книгу, она увидит свет и не оставит в нем никакого следа».

«Время смеется последним» – смелая, эксцентричная книга, за которую Дженнифер Иган получила в 2011 году Пулитцеровскую премию в области литературы.

Биографические данные

Дата рождения: 6 сентября 1962 года.

Родилась и выросла: Чикаго; выросла в Сан-Франциско.

Ныне живет: Нью-Йорк – район Бруклина, квартал Форт-Грин.

Личная жизнь: муж – Дэвид Херсковитц, художественный руководитель труппы Target Margin Theater.

Семейная жизнь: два сына, одному девять лет, второму – одиннадцать.

Образование: Пенсильванский университет; Кембриджский университет.

Основная работа: нет.

Награды, премии, членство, степени (неполный список): стипендия Национального фонда поддержки искусств; стипендия Фонда Гуггенхайма; член Нью-Йоркской публичной библиотеки; Пулитцеровская премия в области литературы (2010); премия Национального объединения литературных критиков в жанре художественной литературы (2011); финалист премии PEN/Faulkner Award в области художественной литературы (2011); книжная премия газеты Los Angeles Times.

Интересные факты

• Дженнифер Иган выросла в Сан-Франциско, где окончила «Лоуэлл» – самую престижную государственную школу города.

• Объясняя, зачем включила в роман «Время смеется последним» главу, сделанную как презентация в формате PowerPoint[20]20
  Глава 12 «Великие паузы рок-н-ролла», см.: Иган Д. Время смеется последним… С. 312–387.


[Закрыть], и почему не хочет определить жанр книги – либо роман, либо сборник коротких рассказов, – Иган сказала: «Я руководствовалась выработанным правилом, что новое произведение должно сильно отличаться от предыдущих… На самом деле я сама не раз пыталась обойти его. Если вы устанавливаете правило, то следует иногда и нарушать его!»

Сайт: www.jenniferegan.com

Facebook: www.facebook.com/jennifereganwriter

Twitter: @egangoonsquad

Избранные работы

Романы[21]21
  Кроме указанного выше романа на русский язык переведено: «Цитадель» (М.: АСТ; Corpus, 2011).


[Закрыть]

«Невидимый цирк», 1995

«Посмотри на меня», 2001

«Цитадель», 2006

«Время смеется последним», 2010

Экранизации

«Невидимый цирк», 2001

«Цитадель» (CBS Films выкупила права и планирует начать съемки).

Сборник рассказов

«Изумрудный город», 1996

Дженнифер Иган
Почему я пишу

Когда я не пишу, то чувствую, что чего-то в жизни не хватает. Если такое продолжается долго, становится только хуже, и я впадаю в депрессию. Не происходит что-то жизненно необходимое. Начинается медленное разрушение. Какое-то время я могу жить без сочинительства, но потом начинают неметь конечности. Со мной происходит что-то плохое, и я знаю это. И чем дольше жду, тем сложнее начать.

Когда я пишу, особенно если все отлично получается, то живу в двух разных измерениях: в моей настоящей жизни, от которой я получаю большое удовольствие, и в совершенно ином мире, где существую я одна и о котором никто больше не знает. Мой муж, как я догадываюсь, этого не понимает. Двойная жизнь, что я веду, не разрушает наш брак. И это божественно.

Я чувствую, будто меня выносит за пределы моей сущности, особенно когда пишу первый вариант. Это всегда то состояние, которого я стараюсь достичь, даже в качестве журналиста. Хотя, когда работаю над чем-то документальным, я практически не трачу времени на писание. Я месяцами провожу исследовательскую работу, а затем быстро справляюсь с текстом за несколько дней.

Когда я пишу художественное произведение, то забываю, кто я, откуда я и где я. Перехожу в режим полного погружения. Я люблю это ощущение: теряешь точку опоры в реальной жизни и полностью переходишь на ее «обратную сторону». Если приходится отрывать сознание от творческого процесса и переключать его обратно на обыденность, например нужно забрать сыновей из школы, я чувствую краткий, но очень острый приступ депрессии, будто меня что-то сковывает. Естественно, как только я вижу своих мальчиков, приступ проходит, и я снова счастлива. Однако порой я забываю, что у меня есть дети. Так странно. Из-за этого я ощущаю постоянную вину, будто из-за моего невнимания с ними может что-то случиться – даже в будущем, когда уже не смогу за них отвечать, – и Создатель накажет меня.

Когда работа идет отлично – а я стараюсь не писать шаблонно, – меня будто подключают к скрытому источнику, и я питаюсь его энергией. В такие минуты мне неважно, если в жизни что-то идет не так, ведь у меня есть собственный альтернативный генератор. Когда работа дается с трудом, мне становится плохо – так же плохо, как в моменты, когда я не пишу, а может быть, и хуже. В моей защите появляется пробоина, и происходит утечка энергии. Даже если в текущей жизни все отлично, я чувствую себя так, будто случилось что-то ужасное. Я с трудом переношу, когда что-то сбивается с пути, поэтому стараюсь находить маленькие радости в хорошем. Кстати, я намного тяжелее переносила это состояние, когда у меня еще не было детей. Они заставляют меня забыть обо всех тяготах писательского труда, и я ценю это.

Мне тем более интересно размышлять на тему, почему я пишу, поскольку на сегодняшний день я вне работы. Сейчас мое состояние можно сравнить с ожиданием – предчувствие следующей книги. Да, надеюсь, новая вещь будет потрясающей! Намного легче думать так перед началом работы, чем потом, когда уже ее завершишь. Игра воображения приносит особое удовольствие.

Я не могу приступать к новому роману, пока работаю над чем-то другим. Отчаянно нуждаюсь в тесной связи со своим произведением, но не в состоянии ее наладить до той минуты, как поставлю точку в предыдущей работе. Сейчас думаю о Новом годе. До этого в планах стоял сентябрь. До сентября было лето. Сегодня уже остро чувствую: время пришло. Пора начинать новую вещь. С чего я начинаю роман? Обычно это время и место действия. У меня хорошее предчувствие: с этим в моей следующей работе все будет отлично, но в конце концов место и время – еще не книга.

О своей первой попытке написать роман я вспоминаю с ужасом. Мне пришлось его выбросить. Но идея в голове засела, и позже все закончилось книгой, которую я назвала «Невидимый цирк».

Вот как это было. В двадцать девять лет я получила грант Национального фонда поддержки искусств, благодаря чему смогла год работать над «Цирком». Закончив первый вариант, я сразу принялась перечитывать текст в надежде, что он будет потрясающим. Но работа оказалась очень слабой, и этот факт я поняла сразу. Я даже не стала дочитывать до середины – мне хватило нескольких абзацев, от которых уже можно было сойти с ума. Моя проза, как я выяснилось, слишком далека от того, чтобы ее кто-то захотел купить, издать и тем более прочитать – и это не могло не пугать.

Началась жуткая трехдневная паническая атака. Все происходило в те времена, когда я еще не пользовалась услугами психотерапевта. Я представляла собой тридцатилетнюю женщину, бросившую секретарскую работу ради того, чтобы на полученный грант написать роман. Деньги фонда почти закончились. Наступала необходимость искать работу, но у меня не было никакого стажа, кроме временного.

Все эти волнения – пока я читала черновик своего романа – превращались в настоящую паническую атаку. Все пошло наперекосяк, и я действительно обезумела. Я маниакально ходила по Ист-Виллидж с самым ужасным бредовым состоянием из всех, что когда-либо меня накрывали. Это было мучительно. Звонила каким-то людям, почему-то просила у них прощения за свои обещания стать писательницей. Земля уходила из-под ног, будто вся моя жизнь разом потеряла смысл. Настоящий экзистенциальный кризис. Я не ела четыре дня. Напоминала мрачный призрак, крадущийся в плаще по улицам Ист-Виллиджа. В то время я только начала жить вместе с мужчиной, который потом стал моим мужем. Он возвращался домой с репетиций, а я тут же набрасывалась на него, требуя, чтобы меня привели в чувство. Представляю, о чем он, бедный, думал: «Господи, во что же я влип? Девочка явно не в себе».

Каким-то образом я избавилась от своего сумасшествия. Удалось. И через четыре дня вернулась к работе над романом. Разорвав рукопись в клочья, я вновь собрала текст по кусочкам. Пока я заламывала руки, хандрила, ныла и каялась, какая-то другая часть моего мозга думала над тем, как исправить положение. Я быстро начала вносить изменения. Вернувшись к роману, отшлифовывая текст, я сразу успокоилась. Все мои метания, все мои муки обернулись четким логичным планом.

Очевидно, так это работает в моем случае. Я могу биться в истерике, но продолжать писать.

Работа над романом «Посмотри на меня» принесла самый болезненный опыт за всю мою писательскую жизнь. Творческий процесс обернулся настоящей борьбой. Я не совсем понимала причины таких сильных страданий, но кое о чем догадывалась. Дело в том, что раньше мое письмо носило довольно традиционный характер, и я не знала, примет ли кто-нибудь мою новую книгу в том виде, в котором я ее делала. Это было похоже на чувство вины и ожидание расплаты за что-то. «Посмотри на меня» я писала в постоянном страхе. Честно говоря, мне казалось, что он ужасен, а я зашла слишком далеко.

Но несмотря на все переживания и ощущение обреченности, с работой над книгой все-таки связано несколько счастливых моментов, которые остались в памяти. Однажды, перечитав первые шесть глав за один присест, я вырвалась из дома и просто бежала по городу. Мне казалось, что ничего подобного раньше я не читала, что я совершила какой-то прорыв и сделала очень смелое открытие. Довольно возбуждающее чувство.

А вот с романами «Цитадель» и «Время смеется последним» все было иначе. Тяжесть ушла сразу, как только я подобрала уникальный стиль изложения для каждого из них. После этого работа стала сплошным праздником. Как только я обрела собственный, ни с кем не сравнимый голос, я унеслась в небо. Особенно я резвилась с текстом, когда писала «Цитадель».

Я умею решать проблемы – это одно из моих сильных профессиональных качеств. Я делаю первые наброски, абсолютно ни к чему не обязывающие, даже легкомысленные. В начале замысла я всегда выплескиваю на страницы давно вынашиваемое и подсознательное – то, что потом превратится в мощный текст и произведет должный эффект.

Мне необходим полет воображения, и достичь нужного состояния я могу лишь таким бездумным образом. Поэтому я себе это позволяю. Но следующим моим шагом будет решение проблемы. Возгласы: «Да! Я написал это! Я отлично с этим справился!» – не имеют никакого отношения к моему подходу к писательскому процессу. Криком: «Я сделал это!» – я ничего не добьюсь. Суть в том, чтобы уметь анализировать и сразу обращать внимание на те места, которые портят текст. Это диалектика.

Как только у меня появляется первый вариант, я продумываю весь дальнейший ход работы, редактирую напечатанный текст и намечаю общий план для повторного пересмотра. Заметки, которые я написала в результате проверки «Посмотри на меня», заняли восемьдесят страниц.

Общая реакция на роман «Время смеется последним» определенно сделала меня счастливой. Получение признания таких масштабов приносит огромную радость и глубокое удовлетворение. Особенно присуждение Пулитцеровской премии – она воспринимается так, будто осуществились тысячи твоих желаний. Все эти годы я жаждала подобного крупного признания. Я вовсе не думала, что заслуживаю его, просто очень хотела. Мне и в голову не приходило, что когда-то это случится.

Премия и общее внимание внесли существенные перемены в мою жизнь. Вряд ли данные обстоятельства как-то изменили меня, но что-то сдвинулось с места, и этот сдвиг очень положительно воздействует каждый день и каждый час. Если не можешь наслаждаться всеобщим признанием, значит, самое время снова обратиться к психотерапевту. Это восхитительно!

Если через сто лет все еще будет существовать человечество и у кого-нибудь в памяти останется имя Дженнифер Иган, то мои будущие читатели решат, заслужила я Пулитцеровскую премию или нет. Меня этот вопрос не мучает. Я сама присуждала крупную награду и знаю, как это работает. Все сводится к личным вкусам, а следовательно – к случаю. Вы оказываетесь в числе финалистов лишь потому, что вам повезло написать что-то отвечающее вкусам судей.

Я написала сильную книгу и проделала хорошую работу. Я это прекрасно знаю. Более того, я понимаю, что могла бы сделать еще лучше. Существует множество других хороших книг, и тем, кто их создал, могло повезти так же, как и мне. Чтобы добиться такого признания, нужно его заслужить. И над этим надо трудиться. Награды на уровне Пулитцеровской премии связаны и с социальной ответственностью автора, и с его заинтересованностью что-то сделать на поприще культуры.

Честно говоря, я предпочитаю «Посмотри на меня». Может быть, из-за чувства противоречия, потому что последний роман полюбили все. Но мое воображение еще не освободилось от «Посмотри на меня». Книга «Время смеется последним» оказалась более претенциозной, чем я ее задумывала, но по какой-то причине в моем сознании крепко застряла книга «Посмотри на меня». Это не значит, что она лучше. Возможно, в ней даже больше недостатков, но она мое любимое дитя.

Публичная сторона Пулитцеровской премии и других наград, то есть всеобщее внимание и признание, которые окружают автора со всех сторон, – абсолютно противоположна тому внутреннему чувству удовольствия, которое испытывает человек от литературного труда. И это опасно. Мысль о том, что я снова завоюю подобную любовь, что получение премии должно стать целью моей работы, приведет меня к таким решениям, которые подорвут мое творчество. Я никогда не искала подобного признания, и это еще одна причина, почему я не хочу приступать к новой книге.

Мне любопытно, как это, в конце концов, скажется на моей работе. Узнаю, когда снова приступлю к ней. Легко могу представить следующий сценарий: я взялась за книгу, но чувствую, что она идет тяжело – и снова схожу с ума. Мой рациональный ум будет нашептывать: «Пойми ситуацию. Ты будешь ненавидеть свой роман. Весь мир будет ненавидеть твой роман». Но другая моя сторона, не столь критически настроенная, начнет утешать: «Им понравилась твоя последняя книга. Кричи “ура”. Теперь двигайся дальше». Несомненно, последнее решение может привести к большому разочарованию. Но крупная удача не приходит дважды – эта мысль в каком-то смысле освобождает от страха. Все мои творческие попытки состоят в отречении от последней книги в пользу новой. Если я начну жаждать признания, пытаться повторить уже раз найденное в романе «Время смеется последним», это не приведет ни к чему хорошему. Я знаю точно. Но не стараться стать лучше? Этому нет оправдания!

Я надеюсь, что смогу просто начать следующий роман, уйти с головой в очередной вымышленный мир и получить от этого удовольствие. И еще потребуется усвоить простую мысль и принять ее как данность: новая книга будет воспринята не так, как «Время смеется последним», – ну и что? Мне повезло, что у меня есть тот роман и что мир так его полюбил. Многие авторы никогда не испытывают подобного.

Мы все склонны думать, что настоящее длится вечно. Возможно, когда я перестану быть «хитом сезона», я почувствую себя опустошенной и потрясенной. Может случиться, я забуду все, что сейчас говорю. Но все-таки надеюсь с этим справиться.

Дженнифер Иган делится профессиональным опытом с коллегами

• Читайте произведения того уровня мастерства, которого вы как писатель хотите достичь. Чтение воспитывает вкус к стилю. Если вы любите читать одно, то уже не сможете писать другое.

• Выполняйте упражнения для развития письма. Если вы не привыкнете тренировать свой стиль, у вас разовьется страх перед чистым листом – вы не сможете просто сесть и начать новую книгу. Это правило справедливо для всех авторов, независимо от их опыта и профессионализма. Ежедневная пятнадцатиминутная тренировка поможет вам развить свои навыки.

• Вы можете работать над книгой постоянно, но тогда вам придется писать дурные тексты. Невозможно писать и регулярно, и хорошо. Отнеситесь к неудачно написанному тексту как к начальному этапу работы над книгой, как к упражнению для разогрева – это даст вам возможность создать хорошую книгу.