Текст книги "Любящее сердце"

– Он еще только-только успел начаться. Но да, конечно. Я так долго ждала. Два года назад, когда отец собирался вывести меня в свет, нам пришлось изменить планы в связи с тем, что лорд Керзи уехал на север Англии к больному дяде. А в прошлом году я не могла принять участие в увеселениях, потому что умерла моя бабушка.

– Сочувствую. Вы были близки?

– Да, – сказала она. – Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой. Бабушка ее заменила. Она просила прощение, когда умирала, так как знала, что ее смерть исключит мой выход и задержит обручение еще на год.

– И все же наконец ваша мечта сбылась. Вы в Лондоне, наслаждаетесь светским обществом.

– Да. Сбылась. И мечта моей кузины Саманты.

Но про себя Дженни знала, что не балы и развлечения ее привлекают, а официальная помолвка и свадьба с Лайонелом. Она никогда не была легкомысленной особой.

Некоторые пары, так же как и они, прогуливавшиеся по веранде, ушли в зал. Заиграла музыка. Но граф Торнхилл сделал вид, что не замечает ни музыки, ни того, что им пора возвращаться. Дженнифер, откровенно говоря, тоже не стремилась в душный зал. Здесь, на воздухе, было куда приятнее.

– Вот как, – сказал он, – значит, вы от природы серьезны. Как собираетесь жить в замужестве?

– Надеюсь, за городом, в имении. Это я называю настоящей жизнью. С тех пор как бабушка слегла и не могла больше вести хозяйство, я стала заниматься им сама. Мне нравилось бывать у людей, работающих в нашем поместье, и по возможности облегчать им жизнь. Я рождена богатой и знатной, но ответственность и чувство полезности – неотъемлемая часть родовитости. Я с радостью жду того часа, когда смогу вести дом моего мужа, чтобы использовать приобретенный опыт.

Они вновь прошлись туда и обратно вдоль террасы. Дженнифер ничего не имела против того, чтобы поболтать немного, но опасалась, что ее отсутствие будет замечено. Впрочем, они не были одиноки в желании отдохнуть от танцев. Другие пары тоже предпочли ночную прохладу духоте и тесноте бального зала.

Какое-то время они молчали, слушая музыку. Сквозь открытые двери веранды доносились обрывки разговоров.

– Чем вы занимаетесь, – спросила Дженнифер, – когда уезжаете из Лондона? Например, на континенте?

И тут же пожалела о своем вопросе. Она боялась услышать какие-нибудь шокирующие откровения.

– Несколько лет кряду отдавался всем доступным удовольствиям, – сказал он. – Мне казалось, что тот, кто не берет от жизни все, достоин лишь сожаления. Но это были увлечения молодости. Однажды жизнь моя довольно круто изменилась. Мой отец умер, и я унаследовал титул и все, что с этим связано. Поместье мое находится на севере Англии. С тех пор как я вернулся с континента, я там еще не был. Но я знаю, что там меня ждет достаточно обязанностей, чтобы сделать мою жизнь наполненной и полезной до конца дней.

«Увлечения и забавы молодости… – думала про себя Дженни. – Одна из таких забав оказалась гораздо хуже того, что обычно прощается молодым господам, если верить Лайонелу. Но ведь он изменился, не так ли? Смерть отца и чувство долга заставили его начать жизнь заново».

– Почему вы приехали сюда, а не в поместье, где так долго отсутствовали? – спросила она. – И где вас ждет столько дел?

– Мне здесь надо кое-что доказать, – резковато ответил он. – Я не могу позволить, чтобы пошел слух, будто я боюсь здесь появиться.

Вот как. Тогда в самом деле он совершил нечто из ряда вон выходящее. Дженнифер опустила взгляд.

– Но, учитывая нынешние обстоятельства, я очень рад тому, что оказался здесь.

Его голос зазвучал нежнее. Он не стал больше ничего объяснять. Все и так было ясно по тому, как он произнес эту фразу, и по наступившей затем тишине. Но она помолвлена, и он знает это. Возможно, он просто хотел быть галантным или подумал, что ей нравится лесть. И в самом деле ей было приятно, хотя она находила испытанное удовольствие запретным, словно совершала предательство.

– Какая громкая музыка.

Дженнифер сказала первое, что ей пришло в голову, лишь бы нарушить молчание. Он снова предложил ей руку.

– Верно.

Беря его под руку, девушка подумала, что граф предлагает ей пройтись еще немного. Но он повел ее к ступеням, ведущим в сад. Она не возразила, хотя поняла, что вновь позволила собой командовать.

Она послушно шла туда, куда он вел ее. Очень трудно противостоять чему-то, когда совсем не понимаешь, почему надлежит упорствовать. В саду, освещенном фонарями, находилось немало гуляющей публики. На одной из кованых чугунных скамеек сидела молодая пара. Граф повел ее к противоположному концу скамьи.

– Что-то есть особенное в английских садах, – сказал он, – не поддающееся описанию. В Италии краски ярче, цветы крупнее, веселее, в Швейцарии – изысканнее, но таких, как в Англии, нигде нет.

– Вы ведь не по собственному выбору оставались за границей так долго? – спросила она, понимая, что проявляет неуместную настойчивость, и отчасти боясь, что он ответит на ее незаданный вопрос.

– Напротив, по собственному желанию, – улыбаясь, ответил граф. – Я вернулся, как только исчез повод находиться вне дома.

– Понимаю, – ответила она, сосредоточенно изучая узор теней от листвы на дорожке.

– В самом деле? – Граф рассмеялся негромко. – Как я догадываюсь, ваши близкие не стали нагружать девичьи уши леденящими подробностями, но создали мой портрет, используя в основном мрачные тона, – портрет отступника и изгнанника. Я прав?

Дженнифер готова была сгореть со стыда. Конечно, он прав. Но она чувствовала себя глупой и вульгарной. Ей казалось, будто ее застигли роющейся в его вещах, или читающей его письма, или делающей еще что-то более постыдное.

– Ваша жизнь меня не касается, милорд, – сконфуженно ответила она. Он вновь рассмеялся.

– Но ведь вас настроили против меня. Ваша тетя и отец будут бранить вас за то, что вы пообещали мне этот танец. Еще больше их разозлит наша небольшая прогулка. Керзи тоже будет злиться, не так ли? У вас будут серьезные проблемы, если вы не внемлете их советам.

Он произнес вслух то, о чем она думала. Ей следовало бы согласиться с ним, сказав, что да, ей приятно его общество, однако она и в самом деле не должна ни разговаривать с ним, ни танцевать больше. Но самолюбие ее было уязвлено. Его слова прозвучали так, будто были обращены не к женщине двадцати лет, а к неразумному ребенку. Так, словно ей нельзя было доверять, словно она не могла действовать по своему усмотрению. Он совершил что-то ужасное, но у каждого человека должен быть шанс, чтобы измениться. А она достаточно взрослая для того, чтобы самой принимать решения, а не слепо подчиняться запретам, ограничивающим ее свободу и выбор.

– Мне двадцать лет, милорд, – гордо сказала она. – Нет ничего неприличного в том, чтобы я танцевала с вами или даже прогуливалась в тихом месте.

Хотя про себя она думала, что другие с ней не согласятся. Тетя Агата и Лайонел, например.

– Вы добрая.

Граф легко коснулся ее руки.

Дженнифер заметила, что у него длинные тонкие пальцы, но рука казалась сильной. Она поборола инстинктивное желание отдернуть руку. Зачем представлять себя забитым существом?

– Вы когда-нибудь завидовали кому-то так, чтобы испытывать почти физическую боль?

– Нет, – подумав, ответила она. – Иногда я завидую чьей-то внешности или умению себя вести, но не слишком сильно. Я вполне довольна собой и жизнью.

Она не кривила душой. Тем более что ее счастье вот-вот будет полным. Осталось несколько недель, в течение которых ей предстоит получше узнать Лайонела. А потом будет свадьба. А дальше – вместе до конца дней. Но тут Дженнифер почувствовала неожиданную тревогу. Жизнь не может состоять из одних радостей. Не может пройти без сучка и задоринки…

– Ну что ж, – сказал граф, – а я знаю, что такое черная зависть. Я завидую Керзи сильнее, чем кому бы то ни было до него.

– Нет, – быстро сказала она и подняла вверх глаза. Скорее одними губами, чем голосом, она произнесла:

– Нет, это абсурд.

– Так ли? – спросил он и сжал ее руку.

Но тут Дженнифер допустила ошибку. Вырвав руку и резко повернув голову, она оказалась лицом к лицу с графом Торнхиллом. И посмотрела ему в глаза. И помедлила. И заметила что-то нежное и щемящее в его глазах, что-то похожее на боль.

Он поцеловал ее.

Едва коснувшись губами ее губ. Он не держал ее. Легче легкого было бы убежать. Но она стояла неподвижно, завороженная новым чувством. Впервые мужские губы коснулись ее губ. Чуть раздвинутые. Теплые. Слегка влажные.

Но весь ужас был в том, что мужчина, поцеловавший ее, был не Лайонел!

Им оказался граф Торнхилл.

И она не остановила его и даже не отвернула головы.

И не ударила его по лицу.

– Пойдемте, – тихо сказал граф. – Танец, должно быть, подходит к концу. Я провожу вас в зал.

Дженни взяла его под руку и пошла рядом с ним с таким видом, будто ничего не произошло. Она не возмущалась и не упрекала его. Он же не стал ни оправдываться, ни извиняться. Так, словно поцелуй был равноценной заменой танцу.

Может, так оно и было. Может, она была еще наивнее, чем думала о себе.

Но нет, поцелуй – это то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они намерены пожениться.

Она собиралась замуж за лорда Керзи. Она так ждала, когда ее поцелует впервые в жизни тот единственный мужчина, которому надлежит сделать это, и вообще – единственный, кому можно ее целовать.

И теперь все было разрушено.

Граф очень хорошо все рассчитал. Музыка как раз затихала, когда он подвел ее к стеклянным дверям веранды, а затем к тете Агате. Он поклонился и ушел, а Дженнифер осталась стоять, чувствуя себя падшей женщиной, словно все только и смотрели в ее сторону, зная, что произошло.

Все было разрушено.

* * *

Виконт Керзи отыскал графа Торнхилла на лестнице. Тот, очевидно, собирался покинуть бал в самом разгаре.

– Торнхилл, – окликнул его виконт. – Минуту подождите.

Мимоходом Керзи улыбнулся своей очаровательной улыбкой проходящей мимо леди Кумбс, идущей под руку со своим братом, и догнал Торнхилла.

– В чем дело? – спросил граф, сжимая в руке лорнет.

Лорд Керзи сдерживался, понимая, что они не одни. Он всегда умел держать себя на публике.

– Ты не должен так поступать, – сказал он. – Тебе известно, что моя невеста, моя в скором времени жена, не должна появляться в твоем обществе. И уж конечно, ее не должны видеть выходящей с тобой из зала.

– В самом деле? – удивленно спросил граф. – Может, тебе бы следовало поговорить на эту тему с мисс Уинвуд? Вероятно, ты имеешь на нее влияние.

– Она невинна.

Ноздри виконта раздувались, но он не забывал о том, что они на виду у всех.

– Я знаю, Торнхилл, что за игру ты ведешь. Вижу тебя насквозь. Советую тебе оставить свои происки, или ты об этом пожалеешь.

– Интересно. – Граф вставил в глаз монокль и, покачиваясь небрежно с пяток на носки, смерил своего недруга тяжелым взглядом. – Ты бросаешь мне вызов, Керзи? Выбор оружия будет за мной, не так ли? Я немного владею и шпагой, и пистолетом. А может, ты просто испортишь мою репутацию? Но ведь это невозможно, приятель. Она и так ничего не стоит. Как тебе известно, я слыву соблазнителем собственной мачехи. Говорят, я сделал ей ребенка и сбежал с ней, оставив отца умирать с разбитым сердцем. Но и этого мало. Оказывается, я настолько испорчен, что бросил мачеху на чужбине, а сам вернулся сюда. И тем не менее меня продолжают принимать в лондонском свете. Нет, Керзи, не думаю, что ты можешь причинить моей репутации больший ущерб, чем уже причинил.

– Посмотрим, – сказал виконт и пошел наверх. Обернувшись, он прошипел:

– В эту игру можно играть и вдвоем, Торнхилл. Интересно посмотреть, который из нас сыграет с большим мастерством.

– Заманчиво, – ответил граф. – Мне начинает все больше нравиться сезон этого года.

Сдержанно поклонившись, Торнхилл продолжил свой путь к выходу.

Глава 6

Она не могла избавиться от ощущения, что все испорчено. Испорчено лишь по причине того, что граф Торнхилл ее поцеловал. Дженнифер старательно убеждала себя в том, что ничего страшного не случилось. Он лишь коснулся губами ее губ, что в этом трагичного?

Но в действительности все обстояло куда хуже, чем она пыталась себе внушить. Разрушенным оказалось все, что готовилось в течение пяти лет. Все то, что она создавала сама и что для нее готовили близкие.

Тетя Агата выбранила Дженнифер. Прямо в бальном зале. Очень тихо, не меняя выражения лица, так, чтобы даже те, кто находился всего лишь в двух шагах от них, не догадались, что она ее отчитывает. Леди Брилл ясно дала понять, что в публике с большим неодобрением заметили ее исчезновение с графом Торнхиллом. Наконец, она добавила, что Дженнифер должна радоваться, если это неодобрение не выскажут вслух.

Напрасно Дженнифер оправдывалась, что и в саду, и на террасе прогуливались люди, что они с Торнхиллом не оставались ни минуты наедине. Тетя Агата лишь ответила, что ни то ни другое не предназначено для прогулок юной девицы с джентльменом, который не приходится ей ни женихом, ни братом, без присмотра старшей родственницы. Особенно если этот господин с весьма дурной репутацией.

Теперь Дженнифер и сама верила в то, что граф Торнхилл – распутник. Порядочный человек не стал бы украдкой срывать поцелуй с губ девушки, предназначенной в жены другому. А для нее непростительно было позволить ему сделать это, а потом не выразить ни возмущения, ни гнева. Она чувствовала себя ужасно виноватой.

Виконт Керзи танцевал с ней последний перед ужином танец и повел в обеденный зал, но при этом был подчеркнуто холоден. Ни во время танца, ни после он не произнес ни слова, и это было хуже всего. Дженнифер невольно вспомнила слова Саманты, назвавшей Лайонела холодным и бесчувственным. Наверное, было бы лучше, если бы он отвел ее в сторону и отругал как следует. Да, она чувствовала, что поступила по отношению к нему нечестно и была недостойна своего жениха после того, как посмела целоваться с другим.

А ведь Лайонел был единственным мужчиной, с которым ей бы по-настоящему хотелось целоваться. Она так ждала этого танца, так хотела поскорее приблизить время, когда они могли бы провести вместе хотя бы полчаса. А теперь все ее надежды обратились в прах. И случилось это по ее вине.

После ужина лорд Керзи подвел Дженнифер к леди Брилл и пригласил Саманту на танец. Проводив девушку на террасу, он оставался с ней там до конца бала. Скорее всего он хотел таким образом наказать свою невесту. Дженнифер понимала это, но тем не менее прием сработал. Лайонел заставил ее страдать, хотя партнершей Керзи была всего лишь ее кузина. Сама она танцевала с Генри Числи, улыбалась и болтала с ним, все время чувствуя, что Керзи не здесь.

Да, он выбрал достойное наказание. Если она заставила его испытать то же, что сейчас испытывала она, то наказание было вполне заслуженным.

Дженнифер приехала домой и тут же легла спать, измотанная донельзя. Но уснуть не могла. Она пыталась утешить себя мыслью, что через неделю в доме графа Рашфорда состоится бал, на котором объявят об их с Керзи помолвке. После все пойдет хорошо. Она будет проводить больше времени с Лайонелом, чтобы быть ближе к нему. А потом начнутся приготовления к свадьбе, все эти праздничные хлопоты и милая суета. Она вспоминала, каким он был сегодня на балу – таким красивым, что от одного взгляда на него сердце трепетало. И этот мужчина предназначен ей в мужья.

И все же нет-нет да и приходил ей на память другой, черноволосый, с гипнотизирующим взглядом темных глаз и тонкими аристократическими пальцами. А ее ощущения, когда он дотронулся до ее губ губами и они оказались чуть приоткрытыми, так, что она почувствовала влагу его рта? Голова ее вдруг стала удивительно легкой, но в груди возникла тяжесть и как-то странно заныло внизу живота.

Дженни помнила, как они разговаривали, с каким неподдельным интересом слушал ее граф. Она была с ним такой откровенной, какой никогда не была с Лайонелом. Случилось так, что этот мужчина, непрошеным ворвавшись в ее жизнь, узнал ее куда лучше, чем будущий муж. После разговора с графом она убедилась, что, несмотря на свое прошлое, теперь он стал другим – серьезным и надежным. А потом этот неожиданный поцелуй.

Она считала себя грешной и испорченной. В плену совершенно неуместных воспоминаний.

Утро вопреки поговорке оказалось не мудренее вечера. Уставшая, измученная, не отдохнувшая ни телом, ни душой, Дженнифер побрела к Саманте. Та сидела у окна, и глаза ее были красными и опухшими от слез.

– Ты что, плачешь? – испуганно воскликнула Дженнифер: она ни разу не видела, чтобы кузина плакала.

– Нет, – поспешно ответила Саманта, стараясь улыбнуться. – Я просто устала. Говорили, что сезон оставит нас без сил, и тогда нам казалось, что это замечательно, не так ли? А сейчас, когда все едва началось, оказалось, что эти развлечения просто выматывают, не так уж много давая взамен.

Дженнифер присела рядом с кузиной.

– Тебе понравилось на вчерашнем балу? – осторожно спросила она. – Кажется, недостатка в кавалерах у тебя не было. С некоторыми ты танцевала дважды.

«С Лайонелом, например», – добавила про себя она.

– Понравилось, – односложно ответила Саманта. – Пойдем завтракать, Дженни, а потом… Почему бы нам не пойти в парк немного проветриться?

Саманта была сама на себя не похожа. Куда пропали ее восторженность и откровенность? Дженнифер-то надеялась, что подруга с ее жизнелюбием развеет ее печаль. Но кузина совсем не желала болтать о своих кавалерах, о том, кто из них ей понравился больше других. Дженнифер стало еще более тошно, чем накануне ночью.

– Сэм, – сказала Дженнифер, решив не ходить вокруг да около, – ты же знаешь, что вчера я попала в историю. Ты осуждаешь меня заодно с тетей Агатой, отцом и лордом Керзи?

– Да, – прикусив губу, ответила Саманта. – Я думаю, ты ему нравишься, Дженни. Он ни разу не пригласил танцевать меня, а с тобой даже прогуливался на веранде. Он и в самом деле дьявол – ведь знает, что ты помолвлена. Лайонел был расстроен.

– Лайонел? – нахмурившись, переспросила Дженнифер.

Саманта покраснела.

– Лорд Керзи. Ты расстроила его, Дженни. Не стоило тебе так долго быть с лордом Торнхиллом.

– Итак, ты тоже решила меня отчитать? – тихо спросила Дженнифер.

– Послушай, ты ведь должна признать, что поступила нехорошо. У тебя есть мужчина, Дженни, и ты сама говорила, что любишь его и готова любить вечно. Кто знает, чем вы могли заниматься в уединении с Торнхиллом?

Саманта, остановившись, посмотрела на Дженни с осуждением. Но, не выдержав ответного взгляда сестры, в котором были и страх, и обида, и смятение, она, ни слова не говоря, повернулась к Дженни спиной и быстро сбежала по ступенькам вниз.

– Саманта, постой! – закричала ей вслед Дженнифер, но та даже не оглянулась.

Дженнифер стало совсем плохо, и она лучше бы прыгнула в яму со львами, чем заставила себя проглотить хоть кусочек. Какой там завтрак!

Вчера, на балу, все представлялось ей совсем в ином свете. Дженнифер не видела ничего дурного в том, что происходило. Да и произошло ли что-нибудь ужасное на самом деле? Зачем было открывать двери на веранду и освещать фонарями сад, если гостям не полагалось там гулять?

Проснувшееся ночью чувство вины не давало места раздражению против тех, кто осуждал ее. Потому что, хотя они этого и не знали, все действительно обернулось непростительной ошибкой. Они были правы, а она – нет. Она позволила мужчине, чужому человеку, поцеловать себя в саду.

* * *

Саманта упала ничком на кровать и зарыдала в подушку, судорожно сжимая ее. Хотя утром она достаточно потрудилась, чтобы скрыть следы ночных слез, сейчас все повторялось вновь. Ей так хочется выплакаться всласть.

Она чувствовала себя по уши виноватой в том, чему не могла найти определения.

У нее уже было немало поклонников и не меньше трех явных обожателей. Саманта перестала всхлипывать и принялась мысленно перечислять их, представляя каждого по очереди. Первым в списке шел Альберт Бойл. Но он казался ей весьма заурядным. Дальше был лорд Грэм, хотя и слишком юный, но достаточно напористый. Третий – мистер Максвелл, всегда умеющий ее развеселить; затем сэр Ричард и мистер Числи, оба весьма достойные джентльмены. Возможно, некоторые из них станут ее постоянными поклонниками. А кто-то из этих поклонников превратится в жениха с определенными и честными намерениями. Она может скоро узнать, что такое настоящее ухаживание, и Дженни не будет единственной, кто выйдет замуж в этом сезоне.

Не стоило вспоминать кузину. Саманте опять захотелось плакать.

Керзи действительно был очень расстроен и очень зол. Саманта почувствовала это, когда в конце ужина он пригласил ее еще на один танец, чему она вовсе не была рада. Ей вовсе не улыбалось провести целых полчаса в обществе человека с холодными глазами и поджатыми губами, тогда как вокруг столько любезных джентльменов, с которыми она могла бы танцевать, наслаждаясь их восхищением и комплиментами в свой адрес.

Саманта еще больше разозлилась, когда Керзи ясно дал ей понять, что не желает с ней танцевать, но требует, чтобы она вместе с ним вышла на веранду.

– Я не уверена, милорд, – сказала она, – что в моем положении было бы правильно покинуть зал у всех на глазах.

Саманта подозревала, что он делает это только для того, чтобы наказать Дженнифер. Меньше всего ей хотелось оказаться между двумя поссорившимися влюбленными, если, конечно, имела место любовная ссора.

– Для вас в этом нет ничего особенного, – ответил он. – Вы кузина моей невесты.

И она позволила увести себя из зала в сад, где Керзи усадил ее на скамью, которую не было видно ни из зала, ни с террасы.

– Что за чертовщина, – сказал он тогда. – Как все паршиво складывается.

Сказать, что Саманта была обескуражена его выражениями, значит ничего не сказать. Но она была еще более поражена тем, что лорд Керзи неожиданно сжал ее руку в своей. Саманта оказалась в скверном положении: ее настойчиво вовлекали в то, что ее совершенно не касалось.

– Она любит меня? – вдруг спросил он. – Вы знаете? Она с вами делилась?

– Конечно же, – удивленно ответила девушка, – она вас любит. А как же еще? Она же ваша невеста.

– Да, – ехидно согласился он, – невеста. Ей навязали этот брак пять лет назад, когда она была почти ребенком. Но и я был всего лишь мальчишкой. Мне кажется, она весьма серьезно заинтересовалась Торнхиллом.

– Она один раз танцевала с ним у нас на балу и один раз здесь, – ответила Саманта.

Тут-то она и допустила ошибку, позволив вовлечь себя в эту ссору между лордом Керзи и ее кузиной, так как в бальном зале она могла бы найти этому времени куда лучшее применение.

– Все верно, за тем исключением, что здесь они не танцевали, – сказал он.

– Да, они вышли в сад. В этом нет большого греха. Мы ведь здесь. И ничего дурного не совершаем.

– Нет, – сказал он. – Нет ничего даже отдаленно напоминающего грех в том, что двое молодых людей побудут на воздухе, вне поля зрения близких. Не так ли?

Произнеся последние слова с ядовитым сарказмом, Керзи закинул руку на спинку скамьи, обняв Саманту за плечо, а другой взял ее за подбородок и поцеловал.

Саманта испытала настолько сильное потрясение, что вначале даже пошевельнуться не смогла. Оцепенев, она словно приросла к месту. Но, очнувшись, принялась бороться, стараясь вырваться. Она пыталась оттолкнуть Керзи, упираясь в его плечо, и дать ему пощечину. Девушка была в ярости.

Разумеется, он был гораздо сильнее и воспользовался этим: прижал ее к себе обеими руками и впился губами в ее губы.

И она не только перестала бороться, но вдруг неожиданно для себя самой стала целовать его в ответ. Рука ее высвободилась и легла ему на шею. И Саманта потеряла счет времени, отдавшись на волю чувств.

Керзи не сказал ни слова, когда она наконец посмела поднять взгляд. Через несколько мгновений она поняла, что произошло, с кем она разделила свой первый поцелуй. На самом деле он никогда ей не нравился, она всегда считала его слишком заносчивым и холодным.

– Милорд, – попыталась она отчитать его, вызывая в себе гнев и злость. Но как изображать праведный гнев после столь пылких поцелуев…

– Лайонел, – шепотом подсказал он.

– Лайонел, – повторила она и замолчала, не зная, о чем теперь можно говорить.

– Вы видите, – сказал он, – почему тетушки вроде леди Брилл являются столь необходимым злом?

Саманта окаменела. Неужели он всего лишь продемонстрировал ей, что могло происходить между Дженнифер и графом Торнхиллом? Во все глаза она смотрела на Керзи, отказываясь понимать очевидное.

– Саманта, – ласково проговорил он, нежно коснувшись ее щеки. – Хотел бы я, чтобы вы приехали жить к дяде года на два раньше. Возможно, тогда мой отец выбрал бы мне другую невесту. Более отвечающую моим вкусам.

– Я думаю, вам следует проводить меня в зал, – сказала она, уже понимая, что он играет с ней в кошки-мышки.

– О да, разумеется, я провожу вас к тете, – согласился Керзи.

Но он не сразу поднялся. Он наклонил голову и вновь поцеловал ее. И к стыду своему, она и сейчас позволила ему это сделать, хотя уже не могла оправдаться тем, что все произошло внезапно.

Они поднялись на террасу и молча прогуливались там, пока музыка не начала стихать. Но рука его все это время лежала на ее руке и она не делала попыток убрать ее.

Всю ночь Саманта думала, как объяснить произошедшее. Какой вывод сделать из поведения Керзи. Но все, до чего она додумалась, – это то, что Лайонел не любит Дженни и сожалеет о своем давнем обещании, которое через несколько дней приведет к объявлению помолвки, а затем и к свадьбе. Но она так и не поняла, какие чувства он испытывает к ней, Саманте, и были ли они вообще, эти чувства.

Всю ночь ее терзали угрызения совести. Она позволила себя целовать, позволила делать это жениху Дженнифер, которого та любила до беспамятства вот уже пять лет кряду. А Дженни, двоюродная сестра, была еще, кроме того, ее лучшей подругой.

Может, для Керзи эти поцелуи вообще ничего не значат? Скорее всего так и есть.

Хотела бы Саманта то же сказать и про себя. Тогда она с легкостью представила бы, будто ничего и не было. Остался бы лишь гнев по поводу того, что лорд Керзи не питает никаких чувств к влюбленной в него невесте.

Но все гораздо сложнее и запутаннее. Поцелуи в саду пробудили в Саманте нечто, о чем она доселе не подозревала. И это нечто заставляло ее плакать. Плакать из страха влюбиться в Керзи или – о ужас! – из-за того, что она уже в него влюблена? Влюблена в Керзи, нет… в Лайонела. Так может быть, эта запретная страсть давно дремала в ней и она отгораживалась от нее, стараясь видеть в Керзи одни недостатки?

Но возможно, все не так. Может, она просто глупая, неопытная деревенская девчонка и влюбилась в первого мужчину, который ее поцеловал. Будто поцелуй и любовь – одно и то же. Так, все так, конечно, Что она чувствовала вначале, когда он только пригласил ее танцевать? Злость, раздражение. И сейчас она на него злится. Только злится, и все. То, что он сделал с ней, не заслуживает прощения.

– Лайонел, – прошептала она, закрыв глаза и вновь прижимая к груди подушку. – Лайонел, видит Бог, как я тебя ненавижу!

* * *

На следующий день после бала граф Торнхилл чувствовал то ли раскаяние, то ли сожаление. Лучше бы он не выходил на веранду с этой мисс Дженнифер Уинвуд, лучше бы не было у них той доверительной беседы. Да, она действительно весьма красива и соблазнительна. Но об этом он мог узнать и не разговаривая с ней. Для его целей вполне было достаточно того, что он видел. Ни к чему было стремиться узнать о ней больше.

До сих пор Гейб никогда не испытывал раскаяния, расставаясь с женщинами, с которыми его сводила судьба ради единственной интимной встречи или для более длительных отношении того же плана. Мужчина заводит любовницу для удовольствия, а не для пытки; ему и в голову не придет испытывать к ней что-то, выходящее за рамки простого физического влечения.

Но он и не собирался делать мисс Уинвуд своей любовницей. До такого цинизма он пока не дошел. Даже острое желание отомстить Керзи не заставило бы его опуститься так низко. Он всего лишь намеревался увести невесту от Керзи, заставить ее разорвать помолвку или, если не выйдет, принудить Керзи сделать это. В любом случае тот окажется в центре скандала, причем в весьма унизительной для мужчины роли. В унижении Керзи граф Торнхилл видел мрачное удовлетворение.

Во всех отношениях разумнее продолжать смотреть на нее как на длинноногую красотку, которую хочется уложить в постель. Не стоит задумываться о том, что составляет ее личность, что скрывается за роскошным телом имиловидным лицом в обрамлении рыжих волос.

Но как она смогла завладеть его мыслями, не связанными с естественным инстинктом? Она благодарна судьбе за то, что принадлежит привилегированному сословию. Несмотря на молодость, Дженнифер понимает, что, давая человеку богатство и титул, Господь наделяет его ответственностью за судьбу тех, кто создает для него блага. Она считает себя обязанной быть милосердной по отношению к тем, кому повезло меньше, кто потом и кровью должен добывать свой хлеб. Ей нравится заниматься хозяйством. Она приняла на себя заботу о домочадцах после смерти бабушки и считала, что полученный опыт даст ей возможность быть надежной помощницей мужу. Она предпочитает деревню городу, полагая, что настоящая жизнь – там. Она не завистлива и называет себя счастливым человеком.

Господи! Он же не велел себе думать о ней как о личности! Разве только для того, чтобы успокоить нечистую совесть. Он мог бы убедить себя, что делает ей одолжение. Она заслуживала лучшей доли, чем быть женой Керзи. Но после скандала может случиться и так, что она вообще не найдет себе мужа.

Его поразила ее реакция на поцелуй, хотя то, что произошло между ними, едва ли можно так назвать. Он едва дотронулся губами до ее губ, намеренно не касаясь руками ее тела. Удивительно, но она не отшатнулась, не бросилась прочь, не разрыдалась, чего можно было вполне ожидать. Она приняла его ласку и даже на краткий миг сама теснее прижалась. И потом вела себя так, будто между ними ровным счетом ничего не было.

Впрочем, надо радоваться этому обстоятельству. До сих пор все давалось ему весьма легко.

Но чтобы успокоить ее тревогу и страх и скорее достичь своей цели, ему следовало изменить тактику. Он не станет больше навязывать ей свое общество.

На следующий после бала день он увидел ее вечером в театре. Он поклонился, когда взгляды их встретились, но она не ответила на его приветствие. Граф Торнхилл не сделал попытки зайти в ложу Рашфорда, в которой сидели она и ее близкие.

На другой день он встретил ее в парке, где она каталась в ландо с Керзи, мисс Ньюмен и Генри Числи. Приподняв шляпу, он проехал мимо, не останавливаясь для того, чтобы обменяться любезностями, и не смотрел ни на кого, кроме Дженнифер. В тот же вечер он вновь увидел ее на концерте. Он сидел в противоположном от мисс Уинвуд углу зала и смотрел на нее все время, словно не замечая находящихся с ней Керзи, графа и графини Рашфорд, однако не подошел к ней ни во время антракта, ни после.