Текст книги "Зороастрийцы. Верования и обычаи"

Глава V
Под властью Ахеменидов

Мидяне, персы и Зороастр

В древности горы, пустыни были труднопреодолимой преградой между Восточным и Западным Ираном. Кроме того, иранские народы, поселившиеся в Западном Иране (мидяне и персы), вторглись, вероятно, в страну отдельно от других иранцев через горные перевалы к западу от Каспийского моря. Они и стали первыми иранцами, упоминаемыми в письменных исторических источниках, – начиная с IX в. до н.э. названия этих иранских племен неоднократно встречаются в ассирийских источниках в описаниях военных походов на Иранское нагорье. По сообщению Геродота (Геродот I, 101), мидяне, осевшие на северо-западе Иранского нагорья, делились на шесть племен, одно из которых составляли маги – по-гречески магой (более известной стала форма латинского множественного числа – маги, единственное число магус – от древнеиранского магу). По-видимому, это племя было жреческим, из него происходили священнослужители не только у мидян, но и у персов.

Маги, тесно связанные между собой, вероятно, упорно сопротивлялись распространению зороастризма на западе. Кроме того, поселившись на своей новой родине вдоль восточных склонов Загроса, мидяне н персы, порой как соседи, порой как подданные, в течение столетий поддерживали связи с древними городскими цивилизациями – с Ассирией и Урарту на севере, с Эламом и Вавилоном на юге – и многому у них учились. Поэтому они могли смотреть свысока на своих собратьев-иранцев на востоке и, общаясь с ними, не торопились принимать религиозное откровение, происходящее оттуда.

Мидяне еще более возгордились, когда в союзе с Вавилоном сокрушили Ассирийскую державу в 614—612 гг. до н.э. После этого они захватили северные владения ассирийцев, включая часть Малой Азии, и подчинили себе персов, которые примерно в то же время завоевали, наконец, царство Аншан на юго-западе Ирана. Эта область позднее стала известна как Парс (Фарс), или по-гречески Персида. Мидяне распространили свою власть также на восточных иранцев, среди которых к тому времени уже утвердился зороастризм. Мидийская держава процветала около шестидесяти лет. Вероятно, в тот период зороастризм и начал делать успехи среди западных иранцев. Усилия жрецов-миссионеров получили, наверное, поддержку восточноиранских князей, живших в качестве заложников при мидийском дворе, а также и восточноиранских княжен, которых мидийские цари брали в жены из политических соображений. С течением времени Para, самый восточный из мидийских городов, стал считаться у зороастрийцев священным.

В 549 г. до н.э. персы под предводительством Кира Великого из рода Ахеменидов, зятя правившего мидийского царя[23]23
  Победу Кира над Мидией обычно относят к 550 (или 550—549) г. до н.э. Кир был, видимо, не зятем, а внуком последнего мидийского царя Астиага. Согласно большинству сообщающих об этом античных авторов (в том числе Геродоту), отец Кира Камбис был женат на дочери Астиага. Лишь по версии Ктесия, считающейся современными исследователями неисторической, Кир (не являвшийся ранее родственником Астиага) уже после победы над мидийским царем женился на его дочери и наследнице. (Примеч. Э.А.Грантовского.)


[Закрыть], восстали, победили мидян и основали первую Персидскую державу, в которой мидяне все еще играли видную роль. Кир, продолжая завоевания, захватил Малую Азию и Вавилонию, подвластные которой страны, вплоть до Средиземноморского побережья тогда тоже подчинились ему. Все восточноиранские народы также подпали под его начало. Сведения античных авторов позволяют предположить, что в то время когда персы впервые столкнулись с греками в Малой Азии, они были уже зороастрийцами. Узнав от них о Зороастре, греки, естественно, сочли его персидским пророком и «великим магом». Они узнали, что он жил в глубочайшей древности. Так, Гермодор и Гермипп из Смирны относили время жизни Зороастра за пять тысяч лет до Троянской войны. Ксанф Лидийский считал, что Зороастр жил за шесть тысяч лет до вторжения Ксеркса в Грецию, а Аристотель – за шесть тысяч лет до смерти его учителя Платона. Отсюда следует, что персы рассказывали грекам о том, что их пророк жил в отдаленном прошлом, а греческие ученые уже сами приспособили эти рассказы к своим исчислениям.

Предания о почтенном возрасте зороастризма согласуются с тем фактом, что мидяне и персы, очевидно, приняли его как давно сформировавшуюся религию, с определенными установленными доктринами и обрядами и с принятым каноном священного писания на авестийском языке, в которое никакие западноиранскяе вкрапления, по сути дела, уже не могли попасть. Последнее особенно примечательно потому, что Авеста продолжала бытовать в устной передаче на протяжении всего периода правления Ахеменидов и дальше, а вставки в устный текст проникают, конечно, легче, чем в письменный. В виде исключений они все же встречаются, но их редкость свидетельствует о том уважении, с которым мидяне и персы относились к тому, во что верили как в божественное откровение.

Авеста в то время не была записана по разным причинам, но одной из них была та, что мидяне и персы, встретившиеся в Западном Иране с несколькими системами письма, смотрели на это чуждое им искусство с подозрением (в персидском эпосе изобретение письма приписывается дьяволу). И хотя с течением времени иранцы стали использовать письменность для разных практических нужд, ученые жрецы отвергли письмо как неподходящее для записывания священных слов. При Ахеменидах главным языком письменности оставался арамейский, семитский язык со своим собственным алфавитом, ставший благодаря тому, что арамеи были великими торговцами, общеупотребительным языком на всем Ближнем Востоке. Первые Ахемениды повелели, однако, использовать родной им персидский язык для царских надписей. Самая ранняя известная запись иранского языка была сделана особой разновидностью клинописи.

Первые Ахемениды

Кир оставил только краткие надписи, выбитые на камнях его великолепной новой столицы Пасаргады, на севере Парса. Они не содержат заявлений о его вере, но около развалин дворца есть священный огороженный участок с двумя огромными каменными постаментами, предназначенный, вероятно, для общественных богослужений на открытом воздухе, в соответствии с древнеиранскими традициями. Там же открыты фрагменты трех подставок для огня. Они не могут быть названы алтарями в прямом смысле этого слова, то есть возвышениями с плоской поверхностью, на которых помещаются или приносятся жертвоприношения богам, потому что, по зороастрийским обычаям, они предназначаются для помещения на них огня, в присутствии которого верующие молятся. Приношения огню во время молитвы совершаются только для поддержания его, являясь чисто практическим по происхождению.

На протяжении всей истории зороастризма индивидуальные и семейные молитвы произносились перед огнем домашнего очага, но в VI в. до н.э., по-видимому, знакомство с государственными религиозными культами Ближнего Востока и вновь приобретенное имперское величие побудило персидских священнослужителей приподнять на возвышение огонь, перед которым молится царь. Этот постамент кажется видоизменением подлинного алтаря, раскопанного на мидийском поселении Нуши-Джан около Хамадана. Алтарь, относящийся VIII в. до н.э., служил неизвестному культу и состоял из массивного основания на сырцовых кирпичах, хорошо обмазанного, поддерживающего четырехступенчатую верхушку. На последней имеется небольшое углубление со следами обугливания, возможно, от жертвенного огня. Каменные «алтари» в Пасаргадах были более изящными, но крупными. Они имели трехступенчатое основание, уравновешивавшееся трехступенчатой же верхушкой (число «три» чрезвычайно важно во всех зороастрийских обрядах). Верхушка была не плоской, но, в отличие от «алтарей» из Нуши-Джана, имела глубокую впадину, так что в ней мог вмещаться толстый слой горячих углей, необходимый для поддержания вечного огня. Неизвестно, где первоначально устанавливались эти подставки для огня. Поскольку в Пасаргадах нет здания, которое было бы определено как храм, то они, вероятно, устанавливались внутри дворцов и считались личными «огнями очага» Великого царя, а потому и нуждались в возвышении в знак его могущества, для достойного совершения ежедневных зороастрийских молитв.

В дополнение к этому вещественному свидетельству религиозных убеждений Кира греческие авторы упоминают, что он назвал одну из своих дочерей Атосса (передача иранского имени Хутаоса), а этим именем зван жену царя Виштаспы, покровителя Зороастра. Кир поступал, скорее всего, как верный почитатель Мазды, так как он стремился править своей новой обширной державой справедливо, в соответствии с истиной-аша. Однако он не пытался навязать иранскую веру своим иноземным подданным – и это действительно было бы совершенно бесполезно, имея в виду многочисленность подвластных народов и древность их религий. Он поощрялих жить правильно и праведно, в соответствии с их собственными убеждениями.

Среди многих неарийцев, которые испытали на себе его подобающую государственному деятелю доброту, были иудеи, которым он разрешил вернуться из вавилонского изгнания и восстановить храм в Иерусалиме. Это один из многих известных великодушных поступков Кира, но он сыграл особую роль в религиозной истории человечества. После этого события иудеи стали с симпатией относиться к персам, а это сделало их более восприимчивыми к влиянию зороастризма. Кир прославлялся «вторым Исаией» (безымянным пророком периода изгнания) как мессия, то есть как тот, кто действует от имени Яхве и по его повелению. «Вот, Отрок Мой, которого я держу за руку» (что представляется собственными словами Яхве)… «[Кир] возвестит народам суд… Не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда» (Исаия 42, 1, 4).

Тот же пророк впервые в иудейской литературе воспевает Яхве в качестве Создателя так, как Ахура-Мазда был воспет Зороастром: «Я Господь (Яхве), который сотворил все… Я создал землю и сотворил на ней человека… Кропите, небеса, свыше, и облака да проливают правду… Я, Господь, творю это» (Исаия 44, 24; 45, 8, 12). Сходство с зороастрийскими учениями и писаниями здесь настолько разительно, что эти стихи считаются первыми свидетельствами того сильного влияния, которое зороастризм оказал на иудаизм в период после вавилонского изгнания.

Кир умер, сражаясь против своих соплеменников-иранцев – массагетов – полукочевников, угрожавших границам его державы на северо-востоке. Тело Кира было набальзамировано, привезено в Пасаргады и положено в гробницу, которая до сих пор стоит там посреди равнины. Тот факт, что его тело не было оставлено на открытом воздухе в соответствии с принятым похоронным обрядом, на первый взгляд кажется противоречащим принадлежности царя зороастрийской вере. Однако не только Ахемениды, но и их преемники – Аршакиды и Сасаниды придерживались обряда бальзамирования трупов царей и оставляли их в скальных или каменных склепах. Предписаний для такого похоронного обряда нет ни в Авесте, ни в литературе на пехлеви, напротив, о гробах для мертвых там всегда говорится с безусловным осуждением. Поэтому можно только предположить, что отказ Ахеменидов от обычая выставлять трупы явился прецедентом для царей, которые стали с тех пор рассматривать себя как неподвластных этому частному религиозному закону. Может быть, сохранение тел царей оказалось связанным с представлениями о царственной благодати-хварэна, обитающей в гробнице царя ко благу его преемников и всех людей вообще. Имеются отрывочные данные об особом культе царственных мертвецов, а обычай бальзамирования тел, воспринятый западными иранцами, очевидно, от тех народов, среди которых они поселились, распространился к их степным соплеменникам-язычникам, где он хорошо известен по курганным погребениям скифских вождей.

Тем не менее, гробница Кира свидетельствует о том, с какой тщательностью зороастрийские цари готовили свои склепы так, чтобы в них набальзамированные тела, хотя и не подверженные гниению, но нечистые из-за смерти, не соприкасались бы с благими творениями. Камера гробницы установлена на постаменте из шести каменных плит, которые высоко поднимают ее над благой землей. Она сделана из камня и состоит из одного помещения, окруженного толстыми стенами, без окон, с низким и узким входом, и покрыта двойной каменной крышей. Над входом вырезано изображение солнца – символа бессмертия в лучезарном раю. Камбиз, преемник Кира, установил, наряду с ежедневным жертвоприношением овец, ежемесячное приношение у гроба отца в честь его души в жертву коня как животного, посвященного солнцу (Арриан VI, 29, 7), Эти жертвоприношения совершались в течение двухсот лет, пока Александр Македонский не завоевал Персию, и гробница была взломана и разграблена. Один из тех, кто вошел в гробницу, рассказывал, что в ней было «золотое ложе, стол с чашами, золотой гроб и многочисленные одеяния и украшения с драгоценными камнями» (Страбон XV, 3, 7).

Камбиз продолжил начатое его отцом дело – расширение Персидской империи. Он добавил к ее уже обширным владениям Нижний Египет. Тому, что сообщают о Камбизе греки – наш основной источник по истории Ахеменидов, – мало можно доверять. Чтоже касается его приверженности зороастризму, то Камбиз был первым известным человеком, который осуществил хваэтвадата, то есть брак по ближайшему родству. Согласно пехлевийским сочинениям, эта форма брака очень похвальна, особенно если женятся близкие родственники внутри одной семьи – отец и дочь, брат и сестра или даже мать и сын. Название этой формы брака дается в зороастрийском символе веры – Фраваране. Но оно занимает в нем довольно странное место – упоминается в конце пассажа, посвященного возвышенным утверждениям общего характера, а потому, видимо, было вставлено позднее. В этом отрывке (Ясна 12, 9) говорится: «Я объявляю себя приверженцем веры, почитающей Мазду, веры, которая заставляет [врагов] сложить оружие, которая поддерживает обычай хваэтвадата, которая праведна».

Что касается первого свидетельства об этом обычае, то предполагалось, что раз и Виштаспа, и его жена Хутаоса принадлежали к одному роду, то, возможно, их брачный союз – брак-хваэтвадата; в Авесте нет, однако, никаких указаний на то, что они были кровными родственниками. То же справедливо и в отношении брака между Киром и «Кассанданой, дочерью Фарнаспа Ахеменида» (Геродот II, 1; III, 2). Первыми достоверными браками такого рода считаются женитьбы их сына Камбиза на двух родных сестрах. По сообщению Геродота (Геродот III, 31), он влюбился в одну из сестер и, желая на ней жениться, «созвал царских судей, поскольку дело, которое он задумал, было вопреки обычаю, и спросил их, нет ли такого закона, который разрешал бы сожительствовать с сестрой тому человеку, который этого пожелает. Судьи дали ему ответ, который был одновременно и безопасным, и соответствовавшим справедливости, сказав, что хотя они и не нашли закона, разрешающего брату сожительствовать с сестрой, но зато они нашли другой закон, который разрешает царю персов делать все, что он пожелает». Таким образом, Камбиз женился сначала на одной сестре, а затем взял в жены и другую (Атоссу).

Если бы сообщению Геродота можно было доверять во всех деталях, то это означало бы, что западным иранцам до Камбиза брачный союз хваэтвадата не был известен. Однако довольно странно, что обычай, возникший по капризу одного царя, стал бы вменяться всем верующим в качестве религиозного долга, тем более что Ксанф Лидийский, современник Геродота, сообщает: «Мужчины-маги сожительствуют со своими матерями. Они также могут вступать в связь с дочерьми и сестрами». Возможно, на ранних этапах развития зороастрийской общины, когда ей приходилось бороться за свое существование, поощрялась браки между верующими, а поскольку их было мало, то в брак вступали и ближайшие родственники. Впоследствии зороастрийские жрецы, склонные к почитанию всего прошлого, пришли к убеждению, что такие браки между родственниками действительно укрепляют религию, а потому похвальны. Так Камбиз стал первым персидским царем, принявшим этот благочестивый обычай, который с тех пор упоминается в литературных сочинениях, документах и исторических источниках. Такого обычая придерживались знать, священнослужители и рядовые члены общины с VI в. до н.э. вплоть до Х в. н.э. (с этих пор сохраняются браки лишь между двоюродными братьями и сестрами, считающиеся и сейчас наиболее предпочтительными в Иране).

Камбиз умер в 522 г. до н.э., через непродолжительное время на троне его сменил Дарий Великий, происходивший по боковой линии из того же рода Ахеменидов. Дарий I, взявший себе в жены царицу Атоссу (Хутаосу), сестру и вдову Камбиза, сам был сыном Гистаспа (греческая передача имени Виштаспы), что свидетельствует о том, что родители его отца были, как и Кир, благочестивыми зороастрийцами. Дарию пришлось упорно сражаться для того, чтобы утвердить свою власть над империей,и он оставил клинописные надписи, повествующие о его свершениях во время борьбы за власть и после ее завоевания.

В этих надписях он заявляет о себе как о благочестивом верующем, убежденном в том, что он имеет божественное право управлять миром, и обладающем в мирских делах такими же полномочиями, как Зороастр в религиозных, поскольку они даны были ему непосредственно Ахурамаздой (в Персии к VI в. до н. э. имя и титул Господина Мудрости слились в одно слово). Дарий провозглашает так: «Ахурамазда – великий бог, создавший эту землю, создавший небо, создавший человека, создавший счастье для человека, сделавший Дария царем, одним царем над многими, одним владыкой над многими… Ахурамазда, когда он увидел эту землю в смятении, тогда и поручил ее мне, он сделал меня царем. Я – царь. По милости Ахурамазды я восстановил [царство] на свое место… Всё, что было сделано, всё я сделал по воле Ахурамазды. Ахурамазда оказал мне помощь, пока я не сделал сделанное» (Накши-Рустам А, 1–8, 31–36, 48–51).

Разумеется, Дарий был убежденным дуалистом, он видел за каждым мятежником, восстающим против его правления, происки злых сил лжи – драуга («обмана»). («Драуга» – древнеперсидская форма друг, врага истины-аша, многократно проклинаемого в Гатах н символе веры – Фраваране.) «Ты, который будешь царем после, – призывает Дарий Великий своего преемника в другой надписи, – решительно защищай себя от драуга» (Бехистун IV, 37–38). Все беспорядки, по его убеждению, начались тогда, когда «драуга-обман процветал в стране» (Бехистун I, 34). Дарий молится так: «Да сохранит Ахурамазда эту страну от (вражеского) войска, от неурожая, от обмана-драуга!» (Персеполис D, 15–18). Дарий не упоминает Анра-Маинйу (младоавестийская форма от Ангра-Маинйу), предпочитая в этих и других случаях употреблять не авестийские термины, а более знакомые персидские.

Нанеся поражение этим проявлениям драуга-обмана, Дарий стремился, как он провозглашает, жить в соответствии с истиной-аша (по-древнеперсидски арта) и насаждать на земле справедливость. «Благодаря тому, – говорит он, – Ахурамазда оказал мне помощь и другие боги, что я не был враждебным, что я не был лживым, я не поступал лживо, ни я, ни кто-либо из моей семьи. Я поступал в соответствии со справедливостью. Ни слабым, ни сильным я не причинял зла» (Бехистун IV, 62–65). «Человека, который был превосходен, того я награждал хорошо, а того, кто был злым, того я как следует наказывал» (Бехистун, I, 21–22). «По милости Ахурамазды, я таков, что я – друг правых, я – недруг злых. Я не желаю, чтобы слабым делали зло сильные, м я не желаю, чтобы сильным делали зло слабые. Того, что правдиво, того желаю… Я не желаю, чтобы кто-либо делал зло; но я не желаю и того, чтобы кто-либо, делающий зло, не был бы наказан» (Накши-Рустам В, 6–12, 9–21). В этих словах Дарий пытается добиться строгой справедливости, которая является сутью зороастризма.

Хотя Дарий призывал по имени только Ахурамазду, он упоминал также и «всех богов», употребляя для божественного существа традиционное слово «бага», а не предпочитаемое Авестой слово «язата» (такое словоупотребление сохранялось в Персии, преобладая также и в эпоху Сасанидов). Под неназванными богами он подразумевал просто меньших божеств, подчиненных Творцу – Ахурамазде. Другое высказывания Дария показывают, что для него «почитание Мазды» внутри Ирана было единственной правильной верой, а все остальные культы вели к волнениям и беспорядкам. Он обвиняет эламцев так: «Эти эламцы были неверными, они не почитали Ахурамазду. Я почитал Ахурамазду, по милости Ахурамазды я поступил с ними так, как пожелал… Тот, кто будет почитать Ахурамазду насколько у него хватит сил, тот будет счастлив и пока жив, и когда умрет» (Бехистун V, 15–20). Таблички, написанные на эламском языке и найденные в Персеполе, показывают, что Дарий I действительно позволял своим подданным-неиранцам, если они уже покорились его власти, продолжать поклоняться их собственным племенным божествам наравне с Ахурамаздой и даже совершать ради этого пожалования в его сокровищницу. Дарий проявлял, таким образом, такую же веротерпимость к верованиям и обычаям неарийцев, как и его предшественник – Кир.