Текст книги "Золотые колдуны"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

6. ДОРОГА НА СЕВЕР

Корбек в Ремонде находится в пятистах зери от Таткаэра, что составляет добрых шестьсот земных миль по лишь частично освоенным цивилизацией землям; нужно было ехать верхом на мархаце по ужасным дорогам. К тому же еще в последние недели меррума и даже во время штатерна. В это время лето постепенно клонится к осени.

– При условии, что будут хорошие дороги, животные и хорошая погода. Потребуется двадцать дней. – Рурик, Адаир и я стояли у ворот Дамари-На-Холме. – Что касается нас, то при не слишком быстрой езде и учитывая возможности бури… это потребует, мне думается, около двадцати пяти дней. К концу штатерна мы будем в Корбеке.

Она вышла во двор. Он был заполнен мужчинами, женщинами, мархацами и скурраи. Животные задирали вверх головы и громко трубили. Гремели цепи на повозках, кричали ортеанцы, где-то плакал ребенок. Ветер вздымал в воздух мусор.

Однако беспорядок был мнимым. Усердно работали л'ри-аны из хлева, а наездники были давно готовы и шлялись повсюду с небрежным видом, какой в любое время могут принимать все солдаты.

Я увидела Рурик, занятую разговором с одним из командиров, которого звали Кемом, молодым мужчиной с рыжей гривой. Тот стоял, широко расставив ноги, и выкрикивал команды относительно размещения повозок с багажом.

Я прощаюсь с вами. – Адаир пожал мне руку. – Если узнаете что-нибудь новое, то я был бы вам признателен за присланную копию с отчетом на ленте. Не имею понятия, как долго мы здесь сможем выдержать, не подавляя жизненные привычки нашего вида. Может быть, вы за пределами поселения обнаружите такие вещи, каких здесь нет.

– Хорошо, доктор. Присматривайте за моим домиком.

Он кивнул и ушел. Я выполнила все дипломатические обязанности, требовавшие моего присутствия в Таткаэре, и не имела более никаких обстоятельств в этом городе.

Был ветреный день, южный ветер гнал облака, которыми был затянут горизонт. Каменные стены Дамари-На-Холме отражали жару раннего утра.

– Скурраи запряжены в повозку, – заметил Марик. – Т'ан, можно мне ехать на Ору?

В подобной поездке я не хотела бы полагаться на черного мархаца и менять животное, а потому он точно так же мог ехать на ней верхом, как и трястись в повозке. Он был удивительно ловким для мальчика.

– Конечно, почему же нет. Гер готов?

– Да. Благодарю вас! – Он улыбнулся и ушел, чтобы привести серого мерина-мархаца.

Гер был спокойным, потому что был глуп. Я освоилась с животным, но, хотя уже и поездила на нем по Таткаэру, чтобы несколько разогнать одеревенелость моих мышц, однако сомневалась, что смогу выдержать на нем целый день.

Я проверяла ремни, которыми был прикреплен позади высокой спинки седла мой сверток с вещами, когда ко мне подошел Халтерн. Я спрятала в свертке микрорекордер и оглушающий пистолет и потому особенно тщательно проверяла, достаточно ли надежно он закреплен.

– Будьте осторожны, – посоветовал он мне. – Телестре в Ремонде – это чужая земля.

Я могла бы отмахнуться от него, как от старой плакальщицы, но мне потребовалось шесть дней, чтобы прийти в себя после отравления сарил-кабризом, и у меня все еще была повышенная температура, а шея на ощупь подобна наждачной бумаге.

– Вы думаете, что будут сложности?

Он пожал плечами, потом пристально посмотрел на меня.

– Этот врач, Адаир, говорил с вами об этом?

– Нет, он пришел лишь, чтобы попрощаться со мной.

Я более не относилась серьезно к попытке отравить меня, хотя, разумеется, упомяну о ней в моем отчете для бюро. Однако этому отчету потребуется более трех месяцев, чтобы попасть на Землю. Все свои решения мне придется принимать без посторонней помощи и мне не хотелось, чтобы здесь вмешивалась ксеногруппа. Я напомнила им, что необходимо проявлять осторожность, но не стала конкретизировать это напоминание.

(«Что случилось? – спросил меня Адаир, когда обследовал меня на предмет якобы аллергии. – Вы что-то съели, от чего вам стало плохо?»)

Халтерн сказал серьезным тоном:

– По крайней мере, в провинциях вы будете находиться не в большей опасности, чем в Таткаэре.

– В данных обстоятельствах это звучит не слишком утешительно.

– Возвращайтесь невредимой, Кристи, и поскорее. Чем скорее ваших сородичей отпустят в Южную землю… – Он не закончил фразу.

«Тем скорее они прекратят попытки устранить Линн Кристи?» – спросила я себя. Ему должен быть известен такой способ оказывать давление, поскольку он был обучен как посол. Возможно, в язвительных замечаниях Бэрретта насчет необученного персонала содержалась какая-то правда.

– Дай вам Богиня прямой дороги, – сказал Халтерн. Он поднял руку, помахал мне и исчез в толпе. Я понимала, что мне будет недоставать его и его знаний, а также его полускрытых предупреждений. Я знала, что он для получения информации пользовался своими методами незаметного наведения справок, которым его научила профессия, что был глазами и ушами всегда в нужном месте.

– Я думаю, они готовы, т'ан. – Вернулся Марик с Ору на поводке. Он вскочил в седло. Сама я уселась на холодную спину Гера.

Я уже начала почти жалеть мальчика. Мне приходилось давать ему медные монеты, иначе он вскоре впал в искушение украсть их сколько-нибудь у меня, а он находился при мне так долго, что уже отработал свой долг… Долгий срок. И сейчас, когда он начал говорить со мной, я услышала о Салатиэле на западном побережье и о корабле телестре для пленных больше, чем хотела узнать. Но он был неутомим и испытывал восторг, и я не смогла не полюбить его.

Вернулась Рурик. За ее брюки крепко держались двое детей. Она передала эту темнокожую парочку своей л'ри-ан.

– Очень сожалею! – добродушно проговорила она. – Тераи, смотри за аширен. Кристи, мы готовы. Она кормилица для них обоих, – добавила она, увидев, как я смотрела на молодую л'ри-ан.

Неожиданное прекращение любой деятельности имеет результатом миг тишины: один из мархацев бил копытом землю, а где-то за стенами я услышала плач ребенка.

Всадники садились на своих мархацев. Большинство из них скатали свои плащи и пристегнули их позади седел. На них были кольчуги, доходившие до бедер, и темные накидки, перехваченные на поясе блестящими цепями. Они предпочитали преимущественно мечи «харур», а у немногих были арбалеты. Казалось, у них не было никакой стандартной униформы за исключением шлема Т'Ан Сутаи-Телестре и металлических знаков различия на поясах.

Каждый из них кричал на других, они смеялись и обменивались оскорблениями, и мне стоило больших усилий представить их себе в бою.

Рурик поцеловала детей, вскочила затем на темно-полосатого мархаца и подъехала ко мне. Кивнула Кему.

Прозвучала короткая барабанная дробь, пронзительно и дисгармонично прозвучала дудка, и всадники удивительно ловко построились в колонну по три. Грузовые повозки находились теперь между всадниками, за ними следовали вьючные скурраи. Все пришло в движение вслед за Рурик, Кемом и мной.

В движущейся коннице что-то есть. Грохот множества копыт по камням, отражающийся от высоких стен, звон сбруи и скрип кожи, фырканье мархацев… Во всем этом скрывается некий ритм. Я оглянулась на колыхавшиеся головы и спросила себя, как бы это выглядело, если бы они скакали во весь опор. «Они прошли бы через толпу, как нож сквозь масло», – подумала я, когда мы свернули с Пути Короны и стали спускаться в город. Сейчас я получила известное представление о том, какими смертельно опасными они могли стать.

– Мне будет недоставать старого города, – прочувствованно сказала Рурик. Она ехала вплотную ко мне.

– А ваших аширен?

– Их тоже, конечно. Но они родились не в телестре Орландис, – сказала она. – Герлуатис и Ирик были воспитаны при мне в телестре Винкор. А мой Родион вырос в Пейр-Дадени.

Путь проходил вниз по узким проходам, между высокими белыми стенами которых грузовые повозки едва проезжали, по дурно пахнущим аллеям, мимо рыбных и скотных рынков, где царили разнообразные запахи и звуки. Затем двигались к выходу из города по прибрежной дороге, где ехали в тени городской стены – высота ее составляла двадцать футов, а толщина – не менее двенадцати – вниз к воротам Песчаной Переправы.

– Мы поедем впереди, когда выйдем из города, – сказала Рурик. – Ротмистры знают маршрут, который я выбрала.

Песчаная переправа – это старый каменный мост из вытесанных свай. Кристально-чистая вода текла поверх оранжевого песка. Непосредственно под водной поверхностью плавала тонкая, лентообразная растительность.

Рурик придержала свое животное, чтобы пропустить вперед остальных всадников. Гер отошел в сторону и заходил кругом, пока я не смогла опять взять его под контроль.

Воздух, шедший от устья реки, был прохладнее. Вниз по течению реки, у моста Бериа, начиналась уходившая на юго-восток дорога на Мелкати. Вверх по течению городская стена следовала за изгибами реки, и я смогла увидеть еще четыре моста. Людей там было немного. Здесь можно было мирно сидеть и любоваться пышными заливными лугами, простиравшимися до гор Имира.

Мы последовали за всеми из тени стен на яркий солнечный свет и далее по мосту.

Я обернулась в седле. От белых стен города отражался кристальный свет раннего утра. Послышался звон колоколов, в устье реки я заметила даже с поднятыми парусами, над неприступной цитаделью развевались флаги.

Я бы тотчас галопом поскакала к докам, попросила бы какого-нибудь корабельщика взять меня с собой к Восточным островам и стала бы там на той самой скале ждать следующий корабль с Земли, если бы могла предвидеть, что мне придется испытать, прежде чем я снова увижу Таткаэр.

– Сегодня, в первый день, поездка верхом будет легкой, – сказала Рурик. – Телестре Ханатра находиться примерно в двадцати пяти зери к востоку отсюда, они примут нас на ночь как своих гостей.

Кавалькада осталась позади нас, когда мы взбирались на гору. Они двигались быстро, если учесть, что грузовые повозки значительно замедляли продвижение.

– Не следует ли нам подождать их?

– Нет. Закон Короны очень точно выполняется в этой местности. – Рурик хорошо управлялась с полосатым мархацем, несмотря на свою однорукость, она примотала поводья к седлу и управляла животным лишь давлением пяток и коленей. Она называла его Гэмблом; это было очень подвижное животное с острыми рогами. – Когда мы достигнем бездорожья, ротмистр вышлет вперед разведчиков. Вы думали о том, что нас мог бы кто-нибудь преследовать и предпринять новое покушение на отравление?

– Это приходило мне в голову.

– Я не отважусь сказать, что этого не может случиться. – Ее серьезный взгляд задержался на мне. – Никто не знает истинных причин. Халтерн назвал СуБаннасен – хотя она сейчас вернулась в Алес-Кадарет, – и я ему верю. Но такие происшествия будут всегда. Мы все – фигуры в этой игре.

– Какие у вас есть основания подозревать СуБаннасен?

– Мои собственные, – резко ответила она.

Некоторое время мы ехали молча. Жара висела над серо-голубой травой, похожей на мох, издавали свои металлические крики птицы-ящерицы. Было трудно определить, где кончалась окутанная пылью гора и начиналось усыпанное звездами небо.

– Я сожалею, – сказала наконец Рурик. – Это был трудный год, восстание в Мелкати все еще занимает мои мысли. У Сулис н'ри н'сут СуБаннасен есть свои личные причины ненавидеть меня и нанести мне удар через вас. А поскольку вы из другого мира, то она могла бы оказаться и вашим врагом.

– Я уже спрашивала себя, во что я здесь оказалась втянутой. – Мрачное настроение частично передалось и мне. – Я предполагаю, по меньшей мере, что вызываю здесь определенную реакцию… Никто в каком-либо из других миров никогда не пытался меня убить.

– Никто никогда… – Она замолчала. – …Кристи, наверное, вы прибыли из очень странного мира. Вы не носите при себе мечей «харур», и я слышала, как вас называли трусом, но я не верю, что вы таковой являетесь. У вас есть ваше собственное оружие. И все-таки это нечто совсем иное.

Гер остановился на повороте, я развернула его и сильно сжала пятками его ребра. Он повернул назад голову и укоризненно посмотрел на меня своими широко расставленными глазами.

Ортеанка сказала:

– Когда я была в вашем возрасте, то уже родила ребенка и успела принять участие в сражениях во время четырех восстаний.

В этом было противоречие. Даже если учесть разницу между ортеанским и земным годами, то она была старше меня не более, чем на десять лет. Я улыбнулась.

– Звучит опасно. Я предпочитаю путешествовать на расстояния световых лет от Земли и видеть новые миры. До сих пор, кстати сказать, я побывала в трех чужих мирах.

– Эй! Да вы говорите словно Герен. Он тоже предпочитает бою свои плавания под парусами.

Тропа взвивалась, уходя в гору, известковая пыль поднималась под раздвоенными копытами мархацев, покрывая белой пудрой обувь и брюки. Мшистая трава образовывала серо-голубой ковер. Это была высоко расположенная, пустынная земля.

– Я как и вы, – сказала Рурик, – представляю собой маленькую фигуру в большой игре. После меня будут другие Т'Ан главнокомандующие, а после вас – другие послы. И это нормально. Мы не можем по вам судить о целом мире. А вы не можете судить о всей Южной земле по одному священнику из Ремонде, но одному всаднику из Дадени или же по одной женщине из Мелкати.

День набирал силу. Пыль, поднятая кавалькадой, густым облаком висела в воздухе. В горах было безветрие. Было жарко.

Рурик откинулась в седле назад, прикрыла глаза рукой и посмотрела прямо на солнце. Ортеанцы могут смотреть на лик своей Богини, их таинства – это таинства света, но не тьмы.

– Почти полдень, – сказала она, и сияющее отражение солнца все еще было в ее глазах. – Мы проделали хороший путь.

При следующем подъеме я увидела, что мы преодолели только один горный отрог, но еще не сами горы. Они тянулись в северо-восточном направлении, четко выделяясь на фоне неба, насколько видел глаз. Над нами кишели дневные звезды, которые жители Южной земли называли так же, как и ночных бабочек – зирие. Они образовывали на небе несметное количество точек, отчего оно казалось посыпанным пудрой.

Мы ползли по местности, как мухи. «Шестьсот миль, – подумала я. – А я могла бы преодолеть это расстояние со всеми удобствами за три дня».

В долинах росло дерево лапуур с похожими на пружины листьями, заполнявшее их, как озеро. В тишине усеянного дневными звездами полудня они находились в слабом, но непрерывном движении. Когда мы ехали вниз между серыми, развевающимися, лентообразными метелками листьев, они сжимались, обнаруживая свою чувствительность к теплу.

Я подняла руку, чтобы отвести их в сторону, и метелки, соскальзывавшие с прохладных боков мархаца, извивались и цеплялись за кожу моей руки. Это была их естественная реакция на температуру моего тела, но я содрогнулась. Он поджидает неглубоко под поверхностью, этот страх, который возбуждает жизнь на чужой земле.

Я видела поляны, над которыми поднимался дым, указывавший на наличие поселений, а далее тянулись нивы. В некоторых местах уже сжигали стерню, но когда мы съехали с горы, по сторонам от дороги стояли тучные, золотисто-желтые хлеба.

Рурик склонилась со своего мархаца, сорвала один стебель и предложила мне один из двух росших на нем колосьев. Продолжая ехать, мы жевали горькие зерна и выплевывали мякину.

После полуденного отдыха мы отстали и нам пришлось догонять кавалькаду. Они двигались сильно растянутой линией, болтали друг с другом и пели.

– Традиционные визиты являются приятной обязанностью, – объясняла Рурик, – даже если они требуют того, чтобы ехать верхом до такого забытого Богиней наружного поста, как Черепная крепость. Но они достаточно чутки, если это необходимо.

Тот, кто составлял гипноленты ксеногруппы по языкам, пожалуй, никогда не мог появляться поблизости от казарм Дамари-На-Холме. Диалект этих людей не был мне понятен, хотя из того немногого, что я улавливала, было ясно, что говорили об инопланетянке. Я мысленно отметила для себя, что позднее нужно спросить об этом Марика.

В середине второй половины дня небо стало затягивать облаками, поднялся западный ветер. Вскоре пошел дождь. Несколько капель упало на землю сквозь листья деревьев лапуур, лес зашумел под ливневым шквалом, и видимость сузилась до серого, тесного круга. Я поспешно освободила свой плащ из ремней, надела его и накинула на голову капюшон.

Дождь промочил бедра и плечи. Я чувствовала, как у меня по спине текла вода, и видела, как лилась с края капюшона. Вся группа сбилась в круг вокруг повозок, все накинули капюшоны и наклонили вперед головы, а дождь барабанил по спинам.

Рурик подъехала к ротмистру, чтобы посовещаться с ним.

Жители Южной земли пользуются одним и тем же словом для обозначения дороги и границы. Мы ехали главным образом тропами, являвшимися одновременно и границами телестре. Я высматривала пограничный камень с символом Ханатры. Вечер прошел в странном желтом свете ливня.

У меня болели ноги, ломило спину и я настолько промокла, будто искупалась в реке. Гер уныло брел за мархацем Рурик. Я молчала, потому что знала о своей чувствительности и уязвимости. Я даже не осмеливалась представить себе, как буду себя чувствовать, когда закончится эта езда верхом и я встану на ноги. Однако сейчас-то и не стоило мечтать о чудесных условиях жизни в примитивных обществах и требовать себе джип, если приходится под дождем ехать верхом на мархаце.

Дул ураганный ветер. Мы продолжали двигаться рысью. Где-то позади меня ругался и отплевывался всадник. Я думала о теплой пище, горячих напитках и ванне.

– Далеко еще?

Рурик характерным для нее жестом опустила плечи и сразу же пожала ими.

– Два или три зери. Не далеко.

– Там будет Герен?

– Он еще в городе. Садри там является с'ан телестре, с нею вы и познакомитесь.

Вскоре после этого мы подъехали к развилке и увидели на пограничном камне символ Ханатры. Когда мы ехали по телестре, дождь превратился в редко падавшие капли. Рурик ехала рядом с Кемом, а я – немного отстав, рядом с Мариком и остальными.

Мы перевалили через небольшую возвышенность, и я увидела на пурпурном фоне дождевых туч поселение, освещенное низким, заходящим солнцем. Сначала я приняла его за деревню к тому же значительных размеров, – потом мне бросилось в глаза то, что все здания были соединены друг с другом; от центрального многоугольника каменного здания отходили различные пристройки и ответвления, занимавшие площадь, равную нескольким моргенам.

Мы проехали мимо складов и помещений для животных и через ворота въехали во двор величиной с поле. Бледно-желтые камни блестели, как золотые, в свете заходившего на западе солнца. Колодец был окружен стеной со старинным замковым камнем в своде.

Прибежала целая толпа аширен, они галдели и визжали, приседали на корточки, вслед мархацам, шлепавшим по развалившимся лужам, шипели покрытые рыжей шерстью животные. Кем выкрикнул команду, всадники спешились и сразу же принялись разводить своих животных по хлевам. Тем временем к аширен присоединились взрослые, некоторые из них помогали всадникам, другие подходили, чтобы поприветствовать Рурик.

Чувствовалось неподдельное уважение в том, как они к ней обращались. Она вела себя внешне непринужденно, но было очевидно, что она пользовалась известностью и доброй славой.

– Кристи, – крикнула она и подошла ко мне.

Я перекинула ногу через круп Гера, сползла на землю и упала бы прямо в грязь, если бы ортеанка вовремя не протянула руку, чтобы подхватить меня.

– О, боже! – я низко наклонилась и стала растирать сведенные судорогой мышцы на бедрах и икрах.

– Первый день был легким. Подождите до завтра.

Я произносила все имирианские проклятья, какие только знала. Она смеялась, подталкивая меня своей рукой к двери дома, где мы укрылись от дождя, попав в облицованное каменными плитами помещение. Из моих сапог текла вода, образуя на полу лужу. Я попробовала потянуться и вздрогнула.

– Потом нам нужно сделать обход и проверить, как расположились остальные, – сказала Рурик, обернулась и крикнула какой-то невысокой женщине: – Садри! Садри, в этой телестре есть где-нибудь горячая вода?

От небольшого железного котла исходил жар. Горячая вода по трубе, проходившей от двери в ванную комнату, заполняла емкость, которая имела такой вид, как будто ее вырубили из цельной гранитной глыбы. Комнату наполнял вызывавший головную боль запах лапуура, древесина которого превосходно горит.

Я сидела на одном из находившихся под водой сидений и отдыхала в почти невыносимо горячей воде. Это было блаженство. Напротив, тоже на одном из подобных сидений, сидела Рурик, ее черная укороченная грива лежала на воде, как водоросли. Она окунула голову, зажмурила глаза, промыла их и стала массировать обрубок своей правой руки. Она была отделена на середине между локтем и плечом и представляла собой обтянутую гладкой кожей часть тела, выглядевшую не пугающе, но неестественно.

– В сырую погоду он болит, – сказала она, снова окунулась с головой и с фырканьем выпрямилась. – Этим я тоже обязана Мелкати и Алес-Кадарету.

– А что это была за история с Мелкати? – спросила я. – Мне бы хотелось послушать.

– Всю историю? Да, вы правы. Может быть, она не началась бы так рано, если бы дело было не в этом.

Я мылась песочным мылом. Каждая часть моего тела болела. Когда я подняла голову, Рурик сказала:

– Я не могу вам это объяснить, не рассказав вам кое-что о моей телестре, так что наберитесь терпения.

– Вам не нужно этого рассказывать.

Немного помолчав, она сказала:

– Я говорила с представителями вашей расы. Это правда, что в вашем мире люди, принадлежащие к одному дому, живут отдельно, в разных странах и это не считается позором?

– Да, это верно. – Я видела, что это еще не убедило ее. – Например, я жила в различных частях Британских островов. На юге, когда еще были живы мои родители – они умерли когда мне было тринадцать, – а потом в Лондоне, в семье де Лайл, которая является ветвью нашего рода. – Я машинально добавила: – Они никогда не были чем-то обязаны семье Кристи, но не могли отказаться принять меня к себе.

– Но они были вашей телестре. – Рурик смотрела на меня, прищурив глаза.

– Они были родственниками со стороны моей матери. Кристи никогда не были достаточно хороши для де Лайлов. Я предполагаю, что решила воспользоваться ими для своей пользы – они были старинной семьей дипломатов, – но не уверена в том, не воспользовались ли они мной, сделав из меня еще одного профессионального дипломата. – Я перестала говорить. Усталость давал себя знать, но я заставила себя продолжить.

– Что бы с нами было, если бы нас не швыряла жизнь? – риторически спросила Рурик. – Я не стала бы солдатом, а вы – послом. То есть, это был род вашей матери или вашей кормилицы, няньки?

– Она родила меня. – Родственные отношения на Орте сложны. – Но пусть это не мешает вам рассказывать мне о Мелкати.

Ее темное лицо, которое я видела сквозь пар, было серьезным и искренним. Это был тот момент (хотя тогда я это вряд ли осознавала), когда мое отношение к ней изменилось и она стала для меня личностью.

– Значит, вы смотрите на это таким образом, – сказала она. – Я смотрю на это также. Это то, что случилось с вами, обитателями другого мира. Вы – амари, лишенные матери. И земли.

– Могу понять, что это, пожалуй, так и выглядит.

– А моя телестре… – Она кивнула, как бы сравнивая. – Если бы у нас был Говорящий с землей, который вел бы нас по правильному пути, то было бы иначе, однако церковь в Мелкати всегда имела слабые позиции. А Орландис – это бедная телестре, она может прокормить только тех, кто там живет. Думаю, что я была лишней, как и вы. И, к тому же, у меня желтые глаза.

Как это было? Мой отец был путешественником, он отплыл однажды весной на корабле из Алес-Кадарета, а спустя семь лет вернулся, не имея ничего кроме одежды, что было на нем, и ребенка. Этим ребенком была я. Он знал, что будет обузой для телестре, если останется, и потому он и его брат со своими сыновьями отправились в Алес-Кадарет, чтобы заработать денег. Это было в лето Белой Эпидемии. Она убила его и пощадила остальных.

Она села прямо – вода стекала у нее с плеч – и стала намыливать покрытую шрамами верхнюю часть туловища.

– Таким образом, половина моего рода осталась в Алес-Кадарете, где они служили л'ри-анами у т'Ан Мелкати, которая в то время также принадлежала к телестре СуБаннасен. Я об этом не знала, и это меня не волновало. Как только я вышла из возраста аширен, я отправилась в Таткаэр и поступила на военную службу. Мне следовало бы вернуться. Но что тут будешь делать?

– Ничего, – ответила я и задумалась о прошлом.

– Карьера началась в Алес-Кадарете. Все карьеры начинаются там. Это мятежный город. Телестре в Мелкати все без исключения очень бедны. Если бы это зависело от меня, то я бы изменила границы, вывезла бы половину людей, чтобы земля могла прокормить остальных… Но против церкви не пойдешь. – Она вздохнула и продолжила: – Это было четыре года назад. Я выступила с войском, обеспечила пути подвоза и эвакуации и осадила город. Уверенные в победе, телестре начали отводить свои силы поддержки. Но кадарет держался. Наше положение стало ухудшаться, и длилось это четыре времени года до снятия блокады. Под конец было не ясно, не перемрут ли все они от голода, прежде чем нас истребит эпидемия; стояло очень жаркое лето, и нас стали одолевать все мыслимые болезни. Я использовала катапульты, чтобы перебрасывать наших мертвых через городские стены. Это открыло для нас город. Была жаркая битва, прежде чем СуБаннасен сдалась. Во время нее я и была ранена в руку, после чего началась гангрена. Потом мне пришлось судить кадарет по закону Короны.

В ее голосе не чувствовалось никакого сожаления. Я взглянула на нее и поверила, что все было так, как она рассказывала: она планировала, выполняла и убивала.

– Трое из предводителей бунтовщиков были родом из телестре Орландис. Что я могла сделать? Если бы я пощадила их, то это было бы противозаконно. Но я их ненавидела. О, Богиня, как же я ненавидела всю мою родню! Как можно было по справедливости обращаться с кем-то, кого охотнее всего выпотрошила бы, как рыбу? Они принялись умолять меня, потом обвинили меня в злоупотреблении законом Короны, чтобы отомстить им.

– И что вы сделали? – спросила я.

– Что я могла сделать? Они были виновны, и я велела повесить их на стенах Алес-Кадарета. И я по сей день не знаю, правы ли они были в том, что говорили.

– Иногда невозможно сделать то, что нужно.

Она немного помолчала и затем сказала:

– Но самое главное во всем этом деле то, что я приказала казнить и т'Ана Мелкати, брата Сулис. Она в то время была с'ан, а после этого сама стала т'Ан Мелкати. Разумеется, она очень бы хотела моей смерти. Вот это и есть та история, в которую вы попали.

– Это произошло бы рано или поздно и без того. Я здесь чужая.

– Но она отступится от этого, если вы некоторое время будете находиться вне пределов ее досягаемости. – Она смыла с себя мыло, встала и непринужденно вылезла из ванны, чтобы взять полотенце. Рурик в отличие от того, как это было принято в Имире, так разместила пуговицы на своей одежде, что одевалась с помощью одной руки.

Я тоже вылезла из ванны, вытерла волосы и лицо и тут обнаружила, что рурик пристально меня разглядывала. Она рассматривала меня с ног до головы. Я чувствовала, как покраснела до ушей.

– Ни одного, – сказала она. – Ни одного шрама, нигде.

Я едва не лопнула от смеха.

– Идемте и поищем Сандри, – сказал она, продолжая меня разглядывать. – Ваш мир, должно быть, поистине очень необычен. Я спрашиваю себя, как к нему относиться?

Главный зал телестре ханатре был заполнен людьми. Кроме представителей хозяйства, число которых, казалось, охватывало все степени родства вплоть до шестого кузена и далее, л'ри-анов и аширен, воспитывавшихся здесь, собрались еще и солдаты-кавалеристы Кема.

Вокруг возле стен стояли на карнизах масляные лампы, которые вместе с огнем, пылавшим в шести больших каминах, очень ярко освещали помещение. Потолок был низким, зал – длинным, а своды из бледно-желтого камня отбрасывали мягкие тени. Между колоннами были расставлены столы и длинные скамьи.

Большая толпа, собравшаяся в начале трапезы, разделилась на группы возле каминов. Одни беседовали друг с другом, другие пели – ортеанцы поют всюду, где для этого есть хотя бы малейший повод – или обменивались сплетнями и слушали солдат, рассказывавших им городские новости. Молодые ортеанцы сидели на мягких шкурах вирацу, били сторожевых животных, боролись друг с другом или спали.

По различной окраске камня можно было видеть, что стены возводились один или два раза заново с интервалом в столетия. Там, где сидела я, на скамье в углу возле камина, имевшем размеры небольшой комнаты, камень был серого цвета с голубыми прожилками, старый и потертый.

Марик сидел на корточках на шкурах и сонно смотрел на огонь. Он был смущен; он впервые выехал из своего города. Рурик и Садри сидели рядом со мной и разговаривали.

Я откинулась назад; у меня все еще болело все тело, но я наслаждалась ощущением чистой и сухой одежды, глядя поверх камина на звезды, блестевшие в бездымном жаре пламени.

Это был тот момент поездки, какой приносит с собой ощущение меланхолии, когда оглядываешься назад и чувствуешь каждый отрезок пути, каждую долго тянущуюся милю, лежащую между знакомым и еще неведомым. Я была самой первой представительницей моего вида, которая ехала в эту неизвестную страну. Мечта об этом – которую я могла бы мысленно проследить сквозь годы – побудила меня в идеалистическом возрасте четырнадцати или пятнадцати лет начать мою карьеру в ведомстве внеземных связей. Реальность была одновременно более страшащей и удовлетворительной, чем я ожидала.

Рурик повернулась рядом со мной и протянула обрубок руки к теплу камина.

– Она у вас все еще болит? – спросила Садри.

– Нет.

– Вы были лучшей, – сказала она. Они обменялись взглядами, по которым я поняла, что они говорили об этом уже ранее. Она обратилась ко мне: – Она была лучшим бойцом на мечах «харур», какого когда-либо видела Южная земля.

Ответом Рурик было ее пожатие плечами. Я подумала, что это должно ее ранить, когда кто-либо говорит, поскольку еще не была знакома с ортеанским обычаем публично рыться в чьем-то грязном белье.

– Я не имею об этом никакого понятия. Вы не можете сравнить меня с уже ушедшими мастерами или с теми, которые еще не родились, но, действительно, уверяю вас, я была лучшей в моем поколении.

В ее голосе не было ни гордости, ни сожаления. Она лишь констатировала факт.

– У меня все еще есть харур-нилгри, – добавила она, и губы ее растянулись в улыбку, предназначенную для Садри. – Утратила ли я равновесие или нет, вы все равно не отважились бы вызвать меня на поединок.