Текст книги "Сумасшедшая любовь"

Я издала ни к чему не обязывающее ворчание.

Он замолчал, словно ожидая поддержки, которая никогда не последует. Через какое-то время он продолжил.

– Ладно. Я внимательно просмотрю все эти кадры. Быть может, я найду что-то полезное. Возможно, кто-то привел любовницу вместо жены на вечеринку. – Он повесил трубку.

Теперь уже яичница остыла. Я отодвинула тарелку и обратилась к Зайону:

– Как ты умудрился столько времени с ним проработать?

Телефон разрывался от звуков уведомлений, напоминавших мне, что пора сесть за компьютер, разобраться с электронной почтой и социальными сетями. С тех пор как мама открыла для себя «Фейсбук», она общалась со мной исключительно там. Если она звонила, то говорила: «Ты видела, что я разместила в «Фейсбуке»?» Мне приходилось логиниться и читать это прямо в процессе разговора, хотя она могла бы рассказать и по телефону. А потом она просила дать трубку Зайону, чтобы он рассказал, что со мной происходит на самом деле.

Сегодня одно из уведомлений пришло потому, что мама разместила ссылку на статью обо мне: «Моя дочь Джози Уайлдер гуляет по городу со звездой!»

Она обожала разбрасываться громкими именами. Она до сих пор бредила парнем, который организовывал реалити-шоу с элементами соревнований, потому что он учился в одной школе с ней. И не важно, что она была на восемь лет старше его и должна была уже выпуститься к тому моменту, когда он начал учиться. И все это несмотря на ее отношения с деятелем искусства, имя которого было известно в определенных кругах. Говорят, близкое знакомство может привезти к потере уважения. Вероятно, такой же эффект возникает из-за одиночества.

Я напечатала: «Мама, я просто работала», а потом прошлась по другим каналам связи. И почему все используют разные форматы? Я категорически не могла этого понять. Мама пользовалась «Фейсбуком», Зайон писал текстовые сообщения, а папа до сих пор слал исключительно электронные письма.

Кстати, о папе – в списке непрочитанных горело сообщение от него.

– О нет.

Зайон пристроился позади и откинулся на спинку дивана.

– Что такое?

– Мой папа.

– А он писал тебе, с тех пор как ты приехала сюда?

– Один раз. – Я с трудом сглотнула, прежде чем ответить. – Двадцать второго мая. Через два дня после моего дня рождения.

– Думаешь, он увидел статью?

Тема письма была пустой, так что гадать не имело смысла. Я собралась с духом и приготовилась прочитать все, что бы он ни написал.

«Аника,

Сегодня мне переслали статью, где фигурировало мое имя под твоей фотографией в желтой прессе. Я был очень разочарован. Пожалуйста, помни о том, что мое имя навеки связано с твоим и твои действия отражаются на твоей семье. Я ожидаю от тебя лучшего поведения, Анушка.

Папа».

Под «моей семьей» он подразумевал себя. Его жена не признавала факт моего существования, а моя мама явно была в восторге от моих приключений. Вот с этим мне приходилось жить: одного из родителей я не разочаровывала никогда, зато другого подводила всегда. Я поставила ноутбук на кофейный столик и свернулась на диване, обняв подушку.

– Плохо дело? – Зайон умел задавать прямолинейные вопросы, но никогда не заглядывал мне через плечо, чтобы прочитать что-то украдкой.

– Нет. – Я замаскировала расстройство нервным смешком. Я села прямо и сделала глоток воды. Я не стану плакать. Он этого не стоит. У него нет надо мной такой власти, чтобы меня расстроить.

Зайон, похоже, ничего не заметил.

– Так что он сказал? Он видел статью?

– Да. Он просто разозлился. – Я снова засмеялась, хотя ничего смешного не сказала. – Он обратился ко мне по прозвищу, так что скорее хочет пристыдить, нежели запугать. – Это даже прозвучало весело.

– А что он может сделать, Джози? Тированиллапурам в восьми тысячах миль отсюда. А ты уже взрослая.

Я поправила его, отреагировав на жалкую попытку произнести название города, где жил мой отец.

– Тируванантапурам.

– Точно. Так я и сказал. Но серьезно, что он может сделать оттуда?

– Он до сих пор может создать у меня такое ощущение, что я до него недотягиваю.

Когда-то отец сажал меня к себе на колени, разбирая фотоаппарат или выбирая кадры, которые можно отправить в журнал. Он разговаривал со мной с акцентом, от которого так и не избавился, и рассказывал об увлекательных поездках в Непал и возможностях повстречать знаменитого путешественника. Эти воспоминания ассоциировались у меня с запахом биди[3]3
  Би́ди, иногда бири – это тонкие, небольшие азиатские сигареты, распространенные в Индии и некоторых других странах Азии. Представляют собой нарезанные листья необработанного табака с примесью трав, завернутого в лист коромандельского черного дерева, перевязанный цветной ниткой.


[Закрыть], которые он курил, и кофе сорта робуста, который он привозил из Кералы.

Тогда его имя не было так известно. Но ему приходилось зарабатывать на жизнь, и среди его кадров экзотических племен, впоследствии завоевавших награды, встречались и менее художественные снимки не самых крупных знаменитостей. Я до сих пор помню, с какой гордостью и радостью он воспринял публикацию черно-белой фотографии в местной газете, на которой он разговаривал с актером Мохиендером Ханом. Однако теперь он забыл, с чего начинал, – весьма удобная позиция. В собственных мыслях он всегда был тем самым Чандрой Нампутири, фотографом мирового уровня, но уж точно не мировым отцом.

Я уж как-нибудь проживу без его лицемерного снисхождения. Я удалила письмо.

Еще одно письмо в папке «Входящие» привлекло мое внимание.

– Ой, мне написала Иден.

Зайон выпрямился на стуле, положив ноги на кофейный столик.

– Серьезно? Гляди-ка, ты взлетела по социальной лестнице. Что она хочет?

Я прочитала письмо.

– Она хочет, чтобы я сделала пару кадров с ее выступления в каком-то клубе в Нижнем Манхэттене. И она написала три моих любимых слова.

– «Мика тебя любит»?

Я бросила в него подушку.

– Она написала: «Я тебе заплачу».

Глава 8

Поскольку Иден разрешила мне взять с собой друга, Зайон настоял, что будет сопровождать меня на концерте. Я сама толком не поняла, то ли он надеялся снова увидеть Мику, то ли действительно переживал за мое здоровье. Но ни тот, ни другой повод не выглядел убедительным. У него не было никаких причин рассчитывать на появление Мики на шоу его сестры. А я и сама могла о себе позаботиться. Вряд ли я забыла бы поесть после того, что случилось вчера ночью. В моей дамской сумочке лежали пакеты для бутербродов с закусками на случай внештатной ситуации.

Вход в клуб скрывался за лесами, но даже если бы там не велась стройка, дверь была неприметной и темной. Неоновая вывеска под грудой реклам и постеров освещала окно. Зайон толкнул дверь, и я прошла за ним внутрь, не понимая, надо ли затаить дыхание. В комнате было так мрачно, и я ожидала, что меня обдаст запахом табака, но вместо этого ощутила восхитительный аромат кофе и еды. За этими нотами я все же различила душок сигарет и запах тела – все то, что обычно присуще темным помещениям.

Пройдя несколько футов вперед, мы уткнулись в стойку, на которую облокотилась какая-то азиатка, наблюдавшая за нами.

– Ваши билеты? – произнесла она.

– Нет, э-э-э… Мы…

– Это частное мероприятие, билеты нужны заранее.

Зайон заговорил вместо меня.

– Мы, видимо, в списке гостей.

Она просмотрела список.

– Минуту. Подождите здесь.

Она оставила нас и углубилась в недра клуба. Мы, вероятно, могли просто войти, но это было бы дурным тоном. К тому же я предпочла бы, чтобы меня пропустили как положено. В конце концов, нас действительно пригласили.

Женщина вернулась с мужчиной в футболке с изображением «Пуссикет доллз» и ухоженной бородой. Он протянул мне руку.

– Привет, я Тобин. А ты, должно быть, Джо?

Я кивнула.

– А это мой друг Зайон. Иден разрешила мне взять с собой гостя.

Зайон протянул ему руку так, словно он дебютант на балу и его пригласили на танец. Или как будто он папа римский и думает, что сейчас кто-то поцелует его кольцо. Я всегда из-за этого краснела, но уже давно оставила попытки сделать из него нормального человека. Он говорил мне, что это все равно что трость для слепого. Для него был лишь один способ познать мир.

Тобин пожал предложенную Зайоном руку и, к моему удивлению, наклонился и поцеловал кончики пальцев Зайона. Тот скосил на меня глаза, словно хотел сказать: «Вот видишь!»

Тобин впервые посмотрел Зайону в глаза, и эти двое оценили друг друга. Я почувствовала себя невидимкой. И в такой темноте, пожалуй, так оно и было. Тобин повел нас к сцене.

В углублении располагались несколько столов с брендированными товарами – футболки, диски. Я увидела альбом Иден и на минуту взяла его в руки, чтобы посмотреть. Женщина за столом спросила, не может ли она помочь мне, но я не хотела ничего покупать.

Я догнала Зайона, который нашел место вблизи от сцены. В клубе были столы, а вдоль бара стояли табуреты, но рядом со сценой не наблюдалось ничего, кроме пары рядов стульев. Я повесила фотоаппарат на спинку одного из них.

– Думаешь, стоит пойти поискать Иден?

Он пожал плечами.

– Жаль, ты не разрешил мне взять свою камеру. Держу пари, здесь сегодня будут интересные люди.

Я бросила на него строгий взгляд.

– Ты не попал бы сюда, если бы не я. А я тоже не оказалась бы здесь, если бы не согласилась сохранить это в тайне.

Он вытянул шею.

– Эй, а это не Адрианна ЛаРю?

И действительно, в другой стороне зала, поп-певица сидела на стуле, который ничем не отличался от моего. Но каким-то образом она сделала его похожим на трон. Огромная грива волос заслоняла весь ряд справа от нее. Она была воплощением чего-то колоссального. Что-то насмешило ее, и, захихикав, она закрыла лицо руками и откинулась назад. А потом я увидела его рядом с ней. Мика Синклер сидел в двадцати футах от меня и дышал тем же самым воздухом.

Зайон увидел Мику одновременно со мной и потянул меня за рукав.

– Давай. Ты должна меня представить.

Я оттолкнула его руку.

– Ты уже брал у него интервью, Зайон. Ты тысячу раз разговаривал с ним, я в этом уверена.

– Да, но я всегда был безликим репортером. Я никогда просто так не сидел и не болтал с этими людьми. И Адрианна. Вот дерьмо. Тебе надо это снять. – Он откинулся на спинку стула и толкнул фотоаппарат ко мне.

Несмотря на то что пару секунд назад возражала, теперь я с благодарностью приняла сумку и открыла ее.

– Мне совершенно точно не стоит это делать.

Взяв камеру, я бросила взгляд туда, где сидел Мика, но его место опустело. И не успела я обернуться, разумеется, украдкой, чтобы найти его, как ощутила ладонь во впадине между шеей и плечом, как будто кто-то хотел меня помассировать. Я откинула голову назад и увидела подбородок Мики. В моих глазах его лицо было перевернуто. А улыбка походила на недовольную гримасу.

– Я тебя увидел. Почему ты не садишься со мной и Ади? – Он указал на другую сторону зала, а Зайон уже собрал вещи и приготовился переместиться.

– Мика, это мой друг Зайон. Зайон, это Мика.

Мика протянул руку Зайону, и Зайон забыл о своем изящном рукопожатии. Он пожал руку Мики и произнес:

– Рад познакомиться.

Адрианна встала, когда мы подошли. Я никак не могла осмыслить, что она настоящий человек, который может развлекаться в этом грязном клубе, в огромном боа и с блондированными афрокосичками, которые торчали на фут во все стороны. Она напоминала живую куклу Барби, необычную живую Барби. Зайон был готов рухнуть перед ней на колени.

Мика вмешался, чтобы представить нас друг другу.

– Ади, это моя подруга Джо-Джо из Джорджии. Или называть тебя Аникой?

Я знала, что он дразнится, не мог же он знать, как сильно я ненавижу это имя.

– Пожалуйста, не надо. Так меня называет папа. Все остальные зовут по второму имени.

– У тебя много имен, Джо-Джо. – Он повернулся к Адрианне. – А это ее друг Зайон… А ты откуда, Зайон?

Адрианна подняла руку точно так же, как Зайон делал раньше. Он взял ее пальцы и прижал к губам с благоговением, продолжая внимательно разглядывать ее прическу. Я знала, что он пытается понять, может ли он это повторить. Позже я скажу ему, что это, возможно, парик. Ему не удастся сделать с натуральным волосами то, что она смогла с искусственными. Но тогда казалось, возможно все. В то самое мгновение он пытался рассчитать, сколько раз ему придется выполнить процедуру обесцвечивания, чтобы сделать из угольно-черных волос девственно-белые, а его глаза вылезали из орбит.

Адрианна проворковала:

– Разве ты не восхитителен?

Я ответила на вопрос Мики:

– Зайон живет в Уильямсбурге. Вчера вечером ты как раз подвез меня до нашей квартиры.

– Точно, – сказал он. – Но я увидел только тротуар. Ты немного спешила.

– Да, прости. Мне было нехорошо.

Мика сел и указал на стул справа от него. Я обошла Адрианну и села подле него в конце ряда. Таким образом Зайон остался с Адрианной. Судя по всему, против такого поворота он не возражал. Не знаю, был ли всему виной звездный ореол или ее необыкновенная красота, но Зайон потерял голову. Мне хотелось верить, что я не настолько откровенно таращусь на Мику. Я испытывала благодарность к Зайону за потерю самообладания, ведь это отвлекло всех от меня.

– Зайон из Уильямсбурга, – произнес Мика, как будто обдумывал название романа. – Нет, я не понимаю. Он уж точно не из Уильямсбурга. Никто не может быть родом из Уильямсбурга.

– Нет, он с юга, как я. – Я уже собрала в «Гугле» основные факты из биографии Мика и узнала, что его семья живет где-то в Нью-Джерси, но, чтобы поддержать разговор, спросила: – А ты откуда?

Он наморщил нос:

– Иногда я жалею, что не могу сказать: я родился и вырос в Западной Филадельфии.

– Что?

Он запел:

– «На детской площадке я провел много дней»…

Я уставилась на него в недоумении. Я ничего не понимала.

Он нахмурился в ответ на мое молчание.

– «Принц из Беверли-Хиллз»?

– А, точно. Я это не смотрела.

Он широко распахнул глаза.

– Сколько тебе лет?

Я фыркнула, возмутившись его нахальству.

– Я сейчас разозлюсь.

Он засмеялся, и на его щеках появились ямочки.

– То есть ты, должно быть, сильно младше меня, если не помнишь «Принца из Беверли-Хиллз».

Я выпрямилась на стуле, как будто от этого могла показаться старше.

– Я такого же возраста, как и ты.

– Тебе тридцать два?

– В мае исполнилось тридцать три.

– Хм-м-м. – Он почесал подбородок. – Ты старше меня.

– Всего на пару месяцев. Тебе будет тридцать три через пару недель. – Я вспыхнула, поняв, что фактически призналась: я искала в Интернете его биографию.

– Ты сделала домашнюю работу. – Уголки его губ поднялись. – Так каким образом ты пропустила сериал, ставший классикой девяностых?

Воспоминания всколыхнули меня. Я сбегала домой к соседке Келси Беннет, где мы поедали мороженое и смотрели запрещенные телешоу, прежде чем мне поставили диагноз.

– Я как бы помню этот сериал, но на самом деле мне не разрешали такое смотреть. Говорили, что это разрушает мозг.

– Какое грустное детство. Мы это как-нибудь наверстаем. Надо тебе прийти ко мне в гости, и мы посмотрим все дурацкие сериалы и съедим всю вредную еду.

Я оглядела его, силясь понять, шутит ли он. Было бы глупо согласиться, если он просто дурачится.

– Звучит заманчиво.

Он сцепил руки, словно в молитве.

– Подумай об этом. Дерьмовая еда и телевизор. Ты же этого хочешь, точно?

– Да? – Я терла пальцами объектив.

– Если тебя больше порадует следующее предложение, то можешь сделать целую фотосессию с моим участием: я в трусах поедаю пиццу и смотрю сериалы у меня дома.

Вот все и произошло. Я поморщилась при мысли о том, как легко я позволила ему убедить меня, что я ему нравлюсь. Я не могла взять в толк, зачем он хотел распространить повсюду свои фотографии в образе нормального парня. Быть может, он поговорил с Эрве и выяснил, что я говорила об этом. Как бы там ни было, я покончила со съемкой мужчин в белье.

Я устроилась на стуле, пытаясь притвориться, что не чувствую непреодолимой тяги к сексуальному небесному созданию слева от меня. Он наклонился и хотел было сказать что-то еще, но я заметила какое-то движение. Сзади от нас сели две женщины, и одна из них потрепала Мику по плечу, а потом они откинулись назад и захихикали, откинув головы. Когда Мика обернулся и посмотрел на них, они впали в истерику.

Одна, с короткими седыми волосами, сказала:

– Простите. Моя подруга подумала, что это вы. – Она еще не могла прийти в себя. – Она хотела, чтобы я попросила у вас автограф.

Мика тут же развернулся к ним и вытянул руку.

– Привет. Как вас обеих зовут?

– Я Марта, – произнесла женщина с седыми волосами. У нее была невероятная кожа. Я даже задумалась, не поседела ли она преждевременно, а может, ей просто повезло с генами? Я представить не могла, сколько ей лет. – А это моя подруга Линн. – У Линн были длинные каштановые волосы, которые она заколола, убрав от лица. На обеих были свободные кофты поверх более обтягивающих футболок и джинсов. Линн дополнила образ аксессуарами в виде длинных сережек.

– У вас есть что-нибудь, что я мог бы подписать? – Мика ждал, а обе женщины толкали друг друга, как будто он стоял на постаменте в музее и не видел их.

Марта посмотрела на Линн.

– У нас есть что-то, что он мог бы подписать? – Ее лицо сморщилось, как будто она пыталась подавить очередной позыв расхохотаться. – Вот. Можете подписать мою руку? – Она достала шариковую ручку.

Мика взял ее, он явно сомневался.

– Могу, только вы должны пообещать, что не пойдете делать из нее татуировку. Просто сделайте фото. Поверьте мне, этого достаточно.

От этого у Марты начались конвульсии, и она схватилась за живот. Она явно не могла поверить, что сегодня вечером так разошлась. Подруга держала ее руку и закатывала рукав. Судя по всему, мозгом операции была именно Линн.

Мика написал: «Сумасшедшая выдалась ночка. Мика Синклер». Или я предположила, что там значилось «Мика Синклер». Разобрать можно было только «М» и «С».

Линн показала руку Марте, и Марта тоже закатала рукав.

– А мне можно?

– Конечно. – Он написал: «Трайбека будет жить вечно» и поставил такую же закорючку в виде подписи. Кто угодно мог бы нацарапать это у них на руках.

Линн выудила телефон.

– Нам нужно сфотографироваться с вами. Наши друзья нам в жизни не поверят. – Она протянула мне телефон. – Вы не возражаете?

Внезапно включившись в эту ситуацию, я взяла телефон и откинулась назад, чтобы все трое вошли в кадр. Марта с Линн подняли руки, чтобы продемонстрировать надпись. Я произнесла:

– Раз, два, три. – Телефон щелкнул, и две леди плюхнулись на свои места, довольные. Вновь выросла невидимая стена.

Мика повернулся вперед. Выражение его лица не изменилось, но я прямо-таки почувствовала, как поникли его плечи, а из него стала утекать энергия.

– Похоже, это утомительно, – прошептала я.

– Ну, это лучше, чем жарить бургеры.

– Отлично сказано. Но все же как ты стал музыкантом?

– В старшей школе я основал группу с парой друзей и иногда разрешал сестре петь с нами. – Он бросил на меня взгляд. – Я никогда не говорил ей, что наша аудитория разделится на два лагеря, если мы объявим, что петь будет она. Я не особенно хорошо учился в школе, но летом всегда работал и копил деньги, чтобы потом переехать в Бруклин и присоединиться к каким-нибудь парням, которые будут искать лидера группы. Как говорят, об остальном история умалчивает.

– А чем еще ты занимаешься? Когда не выступаешь, не ходишь по вечеринкам и не поддерживаешь на концертах сестру?

Его глаза тут же сузились. Он подумал, что я пытаюсь разговорить его насчет всех тех женщин, с которыми он встречался в свободное время? А если и да, насколько это ужасно? Однако он расслабился и вновь изобразил насмешливую ухмылку.

– Музыка занимает около восьмидесяти процентов моего времени. Я либо гастролирую и репетирую, либо сочиняю или планирую встречи с другими музыкантами. Все остальное время я выпускаю пар или сплю.

– А как ты выпускаешь пар? – не унималась я. Но я спрашивала не как журналист. Мне действительно было интересно.

Недобрый огонек зажегся в его глазах, и я поняла, что перегнула палку.

– В основном совершаю прогулки по дебрям Амазонки. Знаешь, во имя спасения тропических лесов.

Я ткнула его в плечо, но он и не пошатнулся. Его плечевая мышца была твердой, как камень.

– Ты дразнишься.

Правда, через секунду он притворился, что я сумела нарушить его равновесие.

– Да? Почему тогда именно я вчера остался стоять один на улице?

Прежде чем я смогла облечь мысли в слова, воздух вокруг нас резко и заметно изменился. Люди суетились вокруг стульев и устраивались на места. Если снаружи и была очередь, я ее не заметила. Через мгновение включились прожекторы. Иден сказала мне, что во время выступления я как раз могу настроиться и сделать пару тестовых кадров. А еще она велела мне походить по залу и сделать съемку с разных ракурсов, но все места оказались заняты и по обе стены в проходах толпились люди. Я закрою кому-то обзор, если начну здесь расхаживать. Но мне платили именно за то, чтобы я закрывала кому-то обзор.

Тобин, парень, с которым мы познакомились раньше, вспрыгнул на сцену под гром аплодисментов и свист. Он взял микрофон и оглядел публику.

– Как приятно видеть здесь сегодня столько знакомых лиц.

Еще больше аплодисментов.

– Тот факт, что вы заплатили за это мероприятие в пять раз больше, чем в любом другом случае, говорит об одном: меня бессовестно используют.

Зал расхохотался.

– Начиная с завтрашнего дня, плата за вход будет пересмотрена соответствующим образом. – Тобин улыбнулся. – А если серьезно, я очень ценю, что вы все пришли сегодня. Выручка будет направлена на благую цель.

Тобин умолк на минуту, и улыбка исчезла с его лица. Он откашлялся.

– Некоторые из вас помнят мою маму Елену. – Он почесал щеку почти машинально, быть может, желая смахнуть слезу. – Мама билась в долгой жестокой войне. Она неистово поддерживала меня во всем. Она стояла на своем и действительно меняла мир, несмотря на собственную хрупкость. В ней было столько сил, но… – Он сделал глубокий вдох и выпустил воздух, как будто не мог держать его в себе.

Кто-то из зала крикнул:

– Мы любим тебя, Тобин!

Другие зааплодировали и тоже стали его подбадривать.

Тобин поднял руку, показывая на баннер у него за спиной, где было написано название организации, специализировавшейся на изучении мышечной дистрофии.

– Вместе мы найдем лекарство. – Его голос зазвенел, и слезы потекли сами собой. – Давайте похлопаем Иден Синклер и Келли Хинд, которые согласились потратить личное время на этот особый вечер.

Толпа разразилась мощными аплодисментами, скорее, в поддержку Тобина нежели фонда, собиравшего деньги. У меня возникло такое чувство, что эти люди пришли бы туда, даже если бы он попросил их поддержать школу клоунов. И хотя я не знала Тобина, его речь тронула меня. Мое сердце сжалось, когда я услышала о его утрате. Я поборола желание вернуться ко входу и заплатить за концерт. Но у меня и сотни долларов при себе не было. Да и на банковском счете тоже.

Когда Мика наклонился ко мне и спросил, видела ли я когда-нибудь Келли Хинд, я покачала головой, боясь открыть рот – в горле стоял комок.

Наконец, Келли вышла на сцену, прочитала короткую речь и начала играть. Я подняла фотоаппарат и сделала кадр. Услышав жужжание затвора, я поморщилась. Я взглянула на Мику, но он продолжал кивать в такт музыке. Мне хотелось верить, что я просто гиперчувствительна к музыке, и я стала снимать дальше. Потом я проверила, что получилось, и поменяла настройки, приспосабливаясь к свету. Убедившись, что настройки правильные, я расслабилась и отдалась музыке. Это был не тот стиль, который я предпочитала, но женщина играла и пела очень хорошо. Находиться здесь уж точно лучше, чем подпирать стены на улице в ожидании знаменитости или за поглощением бургеров.

Я чуть повернула голову, чтобы сфотографировать Мику, пока он не видит. Он был очень увлечен певицей. Он даже постукивал пальцами. Его светлые волосы чуть подрагивали в такт музыке. Он был невыносимо красив. Вена, пробегавшая по его шее, вздувалась и расслаблялась, когда он приоткрывал рот. Он шевелил губами, словно подпевал. Как будто пел про себя.

Моя кожа покрылась мурашками, когда я осознала, что он сидит на расстоянии в полфута от меня. Я не знала, удастся ли мне когда-нибудь еще оказаться к нему так близко и чувствовать себя настолько комфортно, как будто я знаю его целую вечность. Мне хотелось толкнуть его, потянуть за волосы, ущипнуть за руку – сделать что угодно, чтоб прикоснуться к нему.

И тут мое желание исполнилось само собой: он положил руку на спинку моего стула и наклонился ко мне, не отводя глаза от сцены.

– Что скажешь?

Не знаю, как ему удалось произнести это так, чтобы никто не услышал. Я не была уверена, что смогу поддерживать нужный уровень громкости, так что показательно повернулась к нему, сделав вид, что вовсе не наблюдала за ним до этого, и прошептала ему на ухо:

– Она хороша.

Мне хотелось потереться плечом о его руку, но еще я надеялась, что он забудет от меня отодвинуться. Если бы Энди знал, что я сидела рядом с Микой и не задала ему ни одного провокационного вопроса, он распял бы меня. Но чем меньше Энди знает, тем лучше он спит.

Мика произнес:

– Погоди, пока выйдет Иден.

Однако в тот самый момент я желала смотреть только на него. И я недоумевала, как же я сделаю то, зачем сюда пришла, пока рука Мики Синклера лежит у моих плеч в темноте клуба. Я откинулась назад в порядке эксперимента, и его пальцы впились мне в руку и чуть сжались.

Келли пела что-то о чувстве, похожем на тень, и я задумалась, не про меня ли она написала эту песню.