Текст книги "Вычисляя звезды"

Продавщица все же обратила на нас свое внимание. Даже улыбнулась, будто только что вспомнив, как это делается, и поинтересовалась:

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

Взгляд ее остановился на мне, и улыбка ее стала напряженной.

И было от чего: въевшуюся грязь на моем свитере стирка толком не взяла, и я, должно быть, выглядела давно не мывшейся бездомной.

Маме за меня, несомненно, было бы стыдно.

Я сглотнула. Хотела было вернуться к машине, но вовремя поняла, что поставлю таким своим поведением миссис Линдхольм в крайне неловкое положение, и поэтому просто застыла, словно парализованная, у двери.

Миссис Линдхольм меж тем указала на меня:

– Моя подруга еще вчера была на Востоке.

На Востоке. От этих слов глаза продавщицы расширились, а брови приподнялись. Должно быть, от жалости.

– Вы ж бедняжка! – с самым искренним чувством произнесла продавщица, а глаза ее немедленно засветились любопытством. – А где именно вы были?

– В горах Поконо.

Миссис Линдхольм сняла с вешалки темно-синее платье и сообщила:

– У нее нет ничего, кроме одежды, что на ней.

Из-за стеллажей появилась белая женщина средних лет.

– Вы действительно там были? И метеор видели?

– Не совсем. Метеорит распался в атмосфере перед ударом. И мы находились в трехстах милях оттуда.

Она уставилась на мое лицо, будто полагала, что порезы и синяки дадут ей карту моего конкретного местоположения тогда.

– У меня семья на востоке.

– У меня тоже. – Я схватила платье с вешалки и побежала в раздевалку.

Дверь с жалюзи захлопнулась за мной, скрыв от посторонних взглядов, но, к сожалению, не от звуков.

Я опустилась на крошечную скамейку и зажала рот обеими руками. Каждый вдох причинял мне боль, и, борясь с рвущимися из горла рыданиями, я принялась мысленно произносить число Пи:

– 3,14159265…

– Она и ее муж прилетели прошлой ночью. Она, как я понимаю, потеряла всех своих, кроме брата.

– Вот же ужас!

– …35897932384…

Почти каждый знал кого-то «на Востоке», и я, разумеется, была не единственным человеком, кто недавно потерял семью.

Продавщица поделилась:

– В новостях слышала, что в ближайшее время здесь объявится немерено метеоритных беженцев из Райт-Паттерсона.

«Метеоритный беженец». Вот кем я, оказывается, сейчас являюсь. Первым таким беженцем, которого здесь увидели. А еще, несомненно, будут прибывать и прибывать прочие.

– То же самое говорит и мой муж. – Миссис Линдхольм, казалось, была в моей гардеробной, а не за ее дверью. – Я чуть позже сегодня же отправлюсь в больницу базы и запишусь там добровольцем.

– Надеюсь, у вас там все сложится.

Доброволец. И я бы таким стала. Могла бы лететь с беженцами на борту с Востока или делать перевязки. Или оказывать любую помощь, какая там еще нужна. Я делала подобное во время войны, и причин не делать этого снова не имелось.

– По радио у вас сейчас канал Си-би-эс?

Я вытерла глаза и встала. Оглядела ненароком схваченное мною платье. Расцветкой оно было в горошек, а размером годилось скорее на карандаш, чем на меня.

– Гхм… Говорят, что нашли выжившего члена кабинета министров. Давайте сделаем погромче. Дамы, не возражаете?

Я взглянула на себя в зеркало: множественные порезы по всему лицу и рукам, а оба глаза припухли и были обведены черными кругами. Чуть ранее я полагала, что выгляжу бездомной, но оказалось, что из зеркала на меня глядит какой-то упырь.

Короче, я выглядела так, словно удара вовсе и не пережила.

– …и эти следующие один за другим цунами также затопили Карибский бассейн, оставив многие страны без воды и электричества. Предполагается, что число разрушенных зданий в этом регионе исчисляется сотнями тысяч, и…

Я открыла дверь гардеробной и созналась:

– Простите, так глупо вышло – это не мой размер.

Ко мне подошла продавщица, и мы с ней обсудили размеры и текущую моду, а меж тем до нас из радиоприемника явственно доносились сообщения программы новостей. Словно концерт во время пожара…

6

ЖИТЕЛИ ИНДИИ ПРЕДЛАГАЮТ МИССИС РУЗВЕЛЬТ СВОЮ ПОМОЩЬ

Вопросы, задаваемые представителями прессы, однозначно свидетельствуют о том, что во всем мире усиливается сочувственное, дружеское отношение к США.

Таймс НЬЮ-ДЕЛИ, Индия, 4 марта 1952 года

Ответы на вопросы, заданные вдове бывшего президента США Франклина Д. Рузвельта, г-же Элеоноре Рузвельт, индийскими журналистами на сегодняшнем обеде ассоциации прессы Дели в ее честь, выявили, насколько значительными оказались разрушения в Соединенных Штатах после падения метеорита в начале этой недели, и обед, первоначально задуманный как встреча в знак гостеприимства, вылился в полномасштабные переговоры, наиболее обсуждаемыми вопросами на которых стали предложения помощи Соединенным Штатам.

Погода после полудня испортилась – стало совсем пасмурно, и миссис Линдхольм любезно высадила меня у самых дверей штабного блока. Напоследок она спросила:

– Уверена, дорогая, что все же не хочешь отправиться домой и отдохнуть там?

– Спасибо, но я в самом деле чувствую себя гораздо лучше, когда активна.

Она поджала губы, но, к чести своей, спорить со мной не стала и лишь сообщила:

– Если понадоблюсь, то ищите меня в больнице базы. Не забудьте поесть.

– Слушаюсь, мэм.

Она отъехала, а я помахала ей вслед рукой.

Все покупки были хороши, да и, признаюсь, в чистой одежде и с косметикой на лице, скрывшей худшие из моих синяков, я себя чувствовала намного лучше. Но пока мы гуляли по городу, меня не оставляло ощущение, что все происходящее – чей-то нелепый розыгрыш. Так как в каждом посещаемом нами магазине радио или телевизор были настроены на новости, из которых я и узнала, что штата Делавэр уже фактически не существует, а единственным членом кабинета министров, о котором доподлинно стало известно как о выжившем, оказался министр сельского хозяйства.

В голове у меня непрерывно крутилось:

«Беженцы… Их необходимо перевезти, а я способна пилотировать самолет».

Итак, я поправила ярко-красный пояс на своем новом темно-синем платье в горошек и направилась внутрь в надежде разыскать там полковника Паркера. Общаться с ним мне, сказать по правде, вовсе не хотелось, да только он здесь был тем единственным, кто знал мой послужной список.

Я постучала в его дверь. От несильных ударов костяшками моих пальцев дверь сама собой приоткрылась. Очевидно, она не была заперта. Я распахнула дверь. Полковник Паркер сидел за своим обширным письменным столом, склонив голову. Что-то читал, и, клянусь, губы его при этом потешно шевелились.

Он поднял на меня глаза, но из-за стола даже привстать не соизволил.

– Миссис Йорк?

– Я видела в новостях, что Военно-воздушные силы мобилизуются для помощи беженцам.

Не дожидаясь приглашения, я вошла и села. Сделала я это исключительно ради того, чтобы он не попал в неловкую ситуацию, сообразив чуть позже, что немедленно не предложил леди стул.

– Что верно, то верно. Но не волнуйтесь, вашего мужа в войска не забреют.

– Поскольку он не состоит на действительной воинской службе и отродясь в ВВС не служил, ваше заявление меня ничуть не удивляет. – Я неторопливо выдохнула, пытаясь избавиться от раздражения. – Я предлагаю свою помощь. Учитывая, что многие из наших людей все еще находятся в Корее, я подумала, что дополнительный пилот сейчас окажется вам как нельзя кстати.

– Ну, сейчас… Ваше предложение весьма любезно, но армия действительно неподходящее место для леди.

– Среди беженцев много женщин, и поскольку у меня есть личный опыт пилотирования…

Он, подняв руку, остановил меня. Затем не торопясь, с расстановкой заговорил:

– Я высоко ценю ваше рвение, но толку в нем не вижу. Довожу до вашего сведения, что генерал Эйзенхауэр отзывает все наши войска, а также уже имеет место значительный приток помощников из войск ООН. Таким образом, выходит, что армия в вас пока не нуждается, но если окажется иначе, то вас о том своевременно известят.

– А как же Корея?

– Получен приказ полностью прекратить там все боевые действия. – Он принялся многозначительно шелестеть бумагами на столе. – А теперь, уж извините, меня ждут неотложные дела.

– И все же, пока пилоты из Кореи не вернутся, у вас, несомненно, будет в таковых нехватка.

– Вы что же, всерьез полагаете, что я зачислю вас в регулярные войска Военно-воздушных сил США и позволю летать на наших самолетах? И думать о подобном позабудьте. Пилотировать ваш собственный самолетик я вам, конечно же, не запрещаю, да только он, насколько мне известно, при посадке был значительно поврежден и к полетам пока непригоден… – Полковник Паркер, презрительно хмыкнув, изобразил на лице подобие сожаления. – Боюсь, более помочь вам ничем уже не сумею.

– Что ж. – Я встала. – Спасибо, что уделили мне время.

– Всегда к вашим услугам. – Он вновь выразительно оглядел бумаги у себя на столе. Затем поднял голову и вновь заговорил: – Рекомендую вам направить свои непомерные силы на уход за больными. На мой взгляд, это – самое подходящее занятие для женщин.

– Спасибо за совет, полковник Паркер. Огромнейшее вам спасибо.

К сожалению, он был прав, и правота его меня действительно раздражала. Я от всего сердца хотела помочь, да только навыки, которыми я обладала, были в основном сейчас бесполезны. Что мне остается без самолета? Математическими методами решать проблему, что ли?

* * *

Прибыв в госпиталь, что располагался на территории базы, я поняла, что ситуация тут хуже и быть не может. Или лучше, в зависимости от того, как вы на эту ситуацию смотрите.

А дело обстояло так: только что приземлился самолет с беженцами, и больница оказалась ими затоплена. Мало того, в качестве зоны ожидания снаружи были установлены палатки, и все они были заполнены людьми, прибывшими предыдущими бортами, и в палатках этих многие недавно прибывшие находились уже в течение последних двух дней. Страдания их обременяли ожоги, обезвоживание, рваные раны, переломы костей и просто шок.

Мне вручили поднос с бумажными стаканчиками, наполненными водой с раствором для регидратации, и велели их раздать только что прибывшим. Функции мои были нехитрыми, но лучше уж исполнять такие, чем никаких.

– Спасибо, мэм. – Блондинка покорно взяла бумажный стаканчик с моего подноса и посмотрела вдоль рядов стульев на врачей. – А вы знаете, что с нами будет дальше?

На стуле рядом с ней заерзал пожилой мужчина. Его почерневший левый глаз почти полностью заплыл, а кровь, запекшаяся вокруг носа, ясно свидетельствовала о том, что его совсем недавно одолевало сильнейшее кровотечение.

– Нас отправят в лагеря, полагаю. Знал бы наперед, что меня здесь ждет, остался бы там, где был.

Слово «лагерь» имело в данной ситуации совершенно безобразно-негативный смысл, и было очевидно, что разговоры, подобные тому, что затеял сейчас старик, никому не помогут, и их следует на корню пресечь.

Я протянула старику поднос с бумажными стаканчиками.

– Выпьете, сэр? Напиток, несомненно, восстановит ваши силы.

Боже! Я сама себе поразилась! Мой голос прозвучал точь-в-точь как голос моей матери в ее врачебной ипостаси – слащаво-елейно и чрезмерно энергично.

Он презрительно фыркнул и, поморщившись, скрестил на груди руки.

– Ты не медсестра. Медсестры в таких нарядах, как твой, не щеголяют.

В его словах были обидный смысл и подначка, и все же я ему улыбнулась. И тут же призналась:

– Вы совершенно правы. Я не медсестра. Я всего лишь волонтер на побегушках.

Он вновь фыркнул, на этот раз энергичней прежнего. В ноздре у него булькнуло, и снова полилась кровь.

– О черт!

– Отклоните голову назад, – велела ему я и огляделась в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было бы остановить кровь.

Молодая женщина немедленно взяла у меня поднос со стаканчиками.

– Ущипните себя за переносицу… – посоветовала я.

– Да знаю я, знаю. Не впервой.

Он все же сделал так, как я ему предложила.

Бледный мужчина в потрепанном деловом костюме, что сидел в коридоре почти напротив, поспешно снял свой галстук и протянул его мне. Линзы его очков были в трещинах, а глаза казались почти остекленевшими.

– Спасибо. – Я прижала шелковую ткань к носу старика и проговорила: – Самая красивая повязка, которую я когда-либо имела удовольствие использовать.

Старик взял у меня галстук и, уставившись в потолок, обронил:

– Пытаешься отвлечь меня.

– Не без того. – Я, наклонившись вперед, вгляделась ему в глаза. – А вы о чем хотели бы поговорить?

Он поджал губы, подумал и наконец заговорил:

– Ты вроде бы здесь уже давно, так что представляешь, что к чему. Вот и расскажи мне, старику, начистоту, насколько все обстоит хреново?

– Полагаю… – Я оглядела травмированных людей вокруг. – Полагаю, что сейчас не самое подходящее время и место для обсуждений нынешней ситуации. Скажу лишь, что находитесь вы, несомненно, в куда более лучшем положении, чем многие. Есть ли у вас на уме еще какая тема?

– Будь по-твоему. – Он слегка усмехнулся, и у меня возникло ощущение, что он наслаждается выбранной им ролью сварливого старикана. – Что думаешь о Чарльзе Ф. Брэннане?

– О ком, простите?

– О министре сельского хозяйства. – Он отстранил галстук от своего носа, не торопясь оглядел его, а затем прижал опять, но уже другим местом – чистым, и продолжил беседу: – Насколько я слышал, во время падения метеорита он осматривал самую успешную ферму в Канзасе. Если не найдется кого-нибудь другого в очереди преемственности, то, похоже, он станет нашим новым президентом.

Бизнесмен, подаривший нам свой галстук, уточнил:

– Если и станет, то не более чем исполняющим обязанности президента, да и то лишь на время.

– Ну, теперь давайте полномасштабную дискуссию по поводу терминов развернем, – произнес старик, все еще глядя в потолок. – Вы, ученые-конституционалисты, вечно убиваете уйму времени на уточнения того, что и так абсолютно ясно.

Речь старика радикально изменилась, и я еще пристальней пригляделась к нему. На нем был пусть и основательно грязный, но все же твидовый пиджак, дополненный заплатами из настоящей кожи на локтях. Профессия его уже не вызывала у меня ни малейших сомнений, и я его спросила:

– Где вы преподавали?

– В Цитадели[6]6
  Цитадель, The Citadel – военный колледж в Чарльстоне, Южная Каролина. Является одним из шести высших военных колледжей США.


[Закрыть].

– В Чарлстоне? – Мой голос стал вдруг пронзителен, и ко мне тут же повернулись все поблизости. Я сглотнула и попыталась снова, на этот раз спокойнее: – Вы недавно были в Чарлстоне?

Старик слегка наклонил голову и изучающе оглядел меня здоровым глазом.

– У тебя там родственники?

– Чарлстон – мой родной город.

– Мне искренне жаль… – Он покачал головой. – Когда грянуло, я был в походе с курсантами. Мы забрались далеко в глубь страны, а вернувшись, обнаружили… Ну, в общем, мне очень жаль.

Я, стиснув челюсти, кивнула. Ведь правду-то я уже знала. Знала радиус взрыва, порожденного падением Метеорита. Знала, насколько чудовищные цунами затем последовали. Знала, что шансов было ничтожно мало. Знала, но до сей минуты все же надеялась, и эти тщетные надежды могли меня уничтожить.

* * *

Только поднявшись по лестнице синагоги, я вдруг осознала, что войти внутрь означало для меня признать, что семья моя мертва.

Я замерла на лестнице и вцепилась в пыльные металлические перила.

Целью моего прихода сюда было начать траурные обряды.

Моя семья мертва.

Папа никогда больше не возьмет в руки свою всегда начищенную до блеска медную трубу, а мамино гигантское покрывало с вышивкой крестиком никогда уже не будет закончено. И покрывало, и даже труба, очевидно, обратились в прах, как и все в городе Вашингтон, округ Колумбия.

Мои веки будто сами собой опустились, скрыв кирпичную стену передо мной и низкорослые тисовые деревца, что росли по сторонам лестницы.

Долго ли я так стояла, не знаю. Вдруг чуть позади меня раздался голос с легким немецким акцентом:

– Вам нездоровится?

Я открыла глаза, повернулась и, вымученно улыбаясь, произнесла:

– Простите. Я вовсе не намеревалась преграждать вам путь.

Стоявший ступенькою ниже мужчина если и был старше меня, то не намного, но на лице его, однако, явственно читался след былой изможденности. Он явно был один из тех немногих, кто пережил Холокост.

– Вы… У вас была семья?

Господи боже мой! Избавь меня от сочувствия незнакомцев!

Я устремила взгляд на янтарную дымку над равнинами Огайо, простирающуюся до самого горизонта. Все же призналась:

– Да. Так что… Так что мне предстоит разговор с раввином.

Он кивнул и проскользнул мимо меня. Отворил дверь и придержал ее передо мной. Жестом пригласив меня войти, проговорил:

– Я здесь по той же причине.

– О… Мне очень жаль.

Я поняла, что вела себя как эгоцентричная дурочка. Очевидно же, что я оказалась не единственной, и множество евреев и евреек совсем недавно, как и я, лишились своих семей… А сколько еще умерло, не оставив никого, кто бы зажег по каждому из них свечу ярзейт и прочитал Каддиш?

Я вошла в фойе. Через открытые двери разглядела успокаивающий свет вечного огня, висящего перед ковчегом в качестве напоминания.

Этот человек… Он, должно быть, прежде чем сбежал из нацистской Германии, перенес массу невзгод и лишений… И вот, когда он уже решил было, что худшее позади, произошло то, что произошло.

И все же он выжил. Как и я.

Вот что нас с ним роднит. Мы оба выжили.

И в нас обоих жива память.

* * *

Трудно сидеть шиву[7]7
  Сидеть шиву – траурный обряд у иудеев. Продолжается семь дней, в течение которых они (кроме субботы) не выходят из дома.


[Закрыть] в доме гоев, и я пошла на компромисс сама с собой и назвала «домом» только нашу спальню. Не объяснять же мне миссис Линдхольм, почему непременно следует закрыть все зеркала во всем доме плотной тканью и зачем скорбящему сиднем сидеть неделю на полу или, по крайней мере, на низенькой табуретке?

В спальню вошел Натаниэль и увидел, как я, расположившись прямо на полу, прикалываю булавкой оторванный кусок ленты к своей сорочке. Ленту я использовала вовсе не потому, что недостаточно скорбела. Просто хотелось избежать разговора о том, зачем я порвала только что купленное.

Плечи Натаниэля поникли. Очевидно оттого, что криа я совершила в одиночку.

Мой муж сел на пол рядом и заключил меня в объятия. Обычай не разговаривать с кем-то в трауре, пока тот не заговорит первым, как оказалось, был наделен огромным смыслом.

А я… Что я? Заговорить я бы тогда не смогла, даже если бы и попыталась. Да и он, подозреваю, тоже бы не смог.

* * *

Едва закончилась неделя шивы, как я немедля принялась обзванивать всех механиков, какие отыскались в телефонной книге, но у каждого из них либо не находилось запчастей, необходимых для ремонта моего самолета, либо времени, а скорее, желания этим заниматься.

Ребром встал вопрос, что же мне делать дальше.

Ведь я выжила! И на то, несомненно, была какая-то веская причина, какой-то смысл.

Для начала я стала каждый день ездить с миссис Линдхольм в больницу, где скатывала бинты, начищала сковородки и подавала суп беженцам, а те прибывали и прибывали, и набитый ими под завязку самолетный борт следовал за бортом.

А по вечерам я снова и снова обзванивала механиков, и один из них все же дал мне подобие надежды, пообещав, что если он все же выкроит время, то закажет столь необходимый для моего самолета пропеллер.

Будь Натаниэль днем дома, я бы и его посадила обзванивать механиков, но он постоянно был занят и каждый вечер возвращался домой позже меня.

Через две недели после падения метеорита, а именно в пятницу вечером, он вернулся домой значительно после захода солнца.

Имейте в виду, что до падения Метеорита мы оба особо не придерживались религиозных традиций в отношении субботы, но после… После того – начали, хотя и сами толком не знали почему. Просто так уж нам захотелось, и своим желаниям мы стали, не задумываясь, потакать. Возможно, подсознательно стремясь поддержать преемственность традиций нашего народа.

Я встретила Натаниэля в дверях и взяла у него пальто. Майор Линдхольм – он же Юджин – и Миртл ушли на молитвенное собрание в свою церковь, так что дом на время оказался в полном нашем распоряжении.

– Ты не должен работать после захода солнца.

– Сам знаю, но я же – ужасный еврей. – Он наклонился и поцеловал меня. – Был занят убеждением генералов в том, что нет и опять же нет – русские не могли сбросить на нас Метеорит.

– По-прежнему занимаешься тем же? – Я повесила его пальто на крючок у двери и махнула рукой в сторону кухни, где Линдхольмы оставили включенным свет. – Там найдется кусочек курицы с картошкой на случай, если ты еще ничего толком не ел.

– Ты – моя богиня.

– А ты – действительно ужасный еврей. – Я засмеялась и потащила его на кухню.

Там он со стоном опустился на стул, подался вперед, упер правый локоть в столешницу и положил подбородок на свою раскрытую ладонь.

– Элма, даже и не знаю, как долго еще выдержу эти чертовы совещания. Я там снова и снова повторяю одно и то же. Да разве ж их убедишь? Слава богу, что вызвали представителей ООН, а иначе неизвестно, где бы мы сейчас были.

– Могу ли я тебе хоть чем-нибудь помочь?

Я открыла дверцу холодильника и извлекла тарелку с продуктами, которые загодя приготовила для него.

Он вдруг выпрямился.

– На самом деле… Да. Если у тебя найдется на это время.

– Его у меня в изобилии.

– Как полагаешь, возможно ли рассчитать размер и массу метеорита? – Его голос слегка дрогнул, и он запнулся. Сжал губы, а затем изобразил на лице подобие улыбки. Прочистив горло, он продолжил: – Не сомневаюсь, что с конкретными цифрами, полученными в результате достоверных математических вычислений, я раз и навсегда докажу им, что русские к Метеориту ни малейшего отношения не имеют. Окончательно докажу наконец, что они просто-напросто были не в состоянии сдвинуть его.

Я поставила перед ним тарелку и поцеловала в затылок.

– Уверена, что твое задание мне под силу. Разумеется, мне потребуются данные, полученные правительством из самых различных источников.

– Просто скажи мне, что нужно, и тебе будет предоставлена любая необходимая информация.

Забавно получилось. Всю неделю я помогала Миртл с беженцами, но постоянно задавалась вопросами.

Почему я выжила? Почему именно я, а не кто-нибудь иной, чьи способности и навыки оказались бы сейчас более востребованными, чем мои?

Я помогала людям, но… но с работой, которую я выполняла, справился бы кто угодно. Я была всего лишь винтиком, заменить который не составляет труда.

Теперь я знала ответ.

Вычисления, чистая абстракция чисел – это мое, уж это я смогу!