Текст книги "Рок небес"

Глава девятая

РАСОВЫЕ РАЗНОГЛАСИЯ В ООН

Канзас-Сити, штат Канзас, 24 марта 1962 г.

Официальные лица США начали сыпать заверениями, пытаясь успокоить азиатских и африканских дипломатов, возмущенных серией неприятных инцидентов, которые произошли в городе из-за расовых споров. Ситуации с участием небелых дипломатов вызвали негодование в международном сообществе. Последним случаем стало нападение на Юсуфа Гуйе, первого секретаря мавританской делегации, произошедшее две недели назад.

К франкоговорящему дипломату, отправившемуся на вечернюю прогулку, подошла группа белых молодых людей. По его словам, они начали на него кричать, а затем ударили его пивной бутылкой. Он получил порезы на лице и нуждается в больничном лечении.

Хелен встретила меня у входной двери. На тело она натянула простое повседневное платье цвета мяты, а на лицо – улыбку.

– Спасибо, что пришла.

Мы не стали обниматься.

– Рада тебя видеть.

Мы, конечно, виделись на работе, но с момента замены мы почти перестали общаться. Приглашение на вечернюю игру в бридж стало для меня приятным сюрпризом.

– Выпьешь что-нибудь?

Она провела меня по короткому коридору в гостиную. На диване сидела и попивала виски с содовой Флоренс Грей.

Как ни странно, я не заметила ни карточного стола, ни стульев. Хелен подошла к буфету из березы. Там на серебряном подносе стояло запотевшее ведерко со льдом.

– Мартини?

– Было бы прекрасно. Если тебе не сложно. – Я положила сумочку на журнальный столик. – Добрый вечер, Флоренс.

– Йорк.

Она взяла свой стакан и глотнула виски, наблюдая за мной через край.

Вечер, судя по всему, будет просто потрясающий. Зазвенел звонок. Наверное, это Ида. Повод сбежать отсюда на мгновение.

– Я открою.

Хелен кивнула со своего места у буфета, где она отмеряла количество вермута, который должен был отправиться в кувшин. Я прошла по коридору и открыла дверь. На маленькой веранде дома Кармушей стояла Ида с широкой улыбкой и корзинкой клубники.

– Эльма! – она быстро меня обняла. – Когда мы наконец снова увидим тебя на аэродроме «Девяносто девять»?[27]27
  «Девяносто девять» (англ. Ninety-Nines: International Organization of Women Pilots; также 99s) – международная организация женщин-пилотов, основанная 2 ноября 1929 года в Кёртисс Филд, Вэлли-Стэйшн, Нью-Йорк для взаимной поддержки и улучшения положения женщин-пилотов.


[Закрыть] Все по тебе соскучились.

– Ты же знаешь, как все обстоит с подготовкой к миссии. – Я выдавила из себя страдальческую улыбку и оглянулась на гостиную. Потом я понизила голос и добавила: – Правда, я не очень хочу говорить про миссию… Ну, понимаешь, Хелен.

Ида скривилась.

– Прости. Я совсем забыла, – потом она снова натянула на лицо улыбку, прошла мимо меня и устремилась по коридору в комнату: – Дамы! Я принесла клубнику и пирожные!

– Ты настоящая богиня.

Флоренс встала из-за столика и, ослепительно улыбаясь, заключила Иду в объятия.

– Клубника! – Хелен мешала мартини в хрустальном кувшине, но она обернулась и тоже одарила Иду улыбкой: – Жалко, что у меня нет к ней шампанского.

– Милая моя, если это у тебя мартини, то больше ничего и не нужно.

Я медленно отошла к краю комнаты. Я только сейчас вдруг осознала, что я единственная белая среди присутствующих. Я убрала руки за спину, как будто могла спрятать цвет своей кожи. Спустя какое-то время Хелен вручила мне мартини, так что мне все равно пришлось расправить руки. Зато теперь мне хотя бы было куда их деть.

2, 3, 5, 7, 9… Все будет хорошо.

– Хотите, я разложу карточный стол?

Как только мы начнем играть, напряжение спадет.

– По правде говоря… – Хелен налила в кувшин очередную порцию джина, – я тебя пригласила обманным путем.

О господи. Я нервно сглотнула, а потом сделала глоток мартини. Вот только чувство, что у меня внутри все свернулось, не проходило.

Хелен налила вермута, а я обменялась взглядами с Идой и Флоренс. Во всяком случае, вид у них был такой же озадаченный.

– Эльма, ты, возможно, уже об этом знаешь, – продолжала Хелен.

– Пока нет. Но продолжай.

– Когда Рейнард с парнями в последний раз играл в покер, губернатор Уоргин упомянул крушение ракеты. – Мы ждали продолжения. Хелен бросила в кувшин несколько кубиков льда и взяла серебряную ложку, чтобы размешать коктейль. – ФБР ведет расследование, пытаясь понять, причастен ли к этому Леонард Фланнери.

Я опустила бокал.

– Меня об этом спрашивали.

Звяканье кубиков льда о стенки кувшина замедлилось. Хелен перестала мешать и повернулась ко мне.

– Кто спрашивал?

– ФБР. Пару недель назад они выдернули меня и Леонарда с тренировки в бассейне нулевой плавучести. Они задали кучу глупейших вопросов, типа мог ли он как-то посадить ракету изнутри. Я им сказала, что не мог, так что он здесь ни при чем.

– Что ж, судя по всему, у них есть свидетель, который утверждает, что при чем.

Хелен постучала ложечкой по краю стакана и отложила ее в сторону.

– Что за черт? – Флоренс выпрямилась на диване. – Кто?

Хелен пожала плечами.

– Рейнард не подумал спросить.

А Натаниэль и вовсе не подумал рассказать мне об этой беседе.

– Когда они меня допрашивали, то сказали, что кто-то сообщил им о разговоре на ракете. Свидетель. То есть… это кто-то, кто был тогда на корабле. Так?

Ида тихо выругалась и подошла к буфету.

– Надо поторопиться с мартини, а то что-то мне подсказывает, что мне не понравится, куда повернет этот разговор.

Я опустилась в одно из кресел.

– Что еще тебе рассказал Рейнард?

Сосредоточенно разливая мартини по бокалам, Хелен поморщилась.

– Судя по всему, губернатор Уоргин опасается, что, если вся эта история с ФБР просочится наружу, Конгресс может снять Леонарда с миссии, – она поставила пустой кувшин на место и повернулась к нам лицом, – вместе с Флоренс.

– Что?!

Мы втроем воскликнули почти одновременно, сопроводив разной степенью ругательств. Флоренс даже пролила часть своего коктейля.

Вытирая пролитое салфеткой, она спросила:

– На каком основании?

– Вы оба являетесь членами Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Членами этого фонда также были и мужчины, которые захватили корабль.

Хелен покачала головой и подошла к нам.

Ида пошла за ней.

– И я тоже. Как и большинство цветных космонавтов.

– Они меня и про пилота спросили, – я поставила бокал с мартини на журнальный столик, рядом со своей сумочкой: – Так. Давайте все обдумаем.

Ида сделала щедрый глоток из своего бокала и ответила вопросом, который неизменно задают космонавты, если в космосе что-то идет не так.

– Да. Что нас теперь может прикончить?

– Я сама кого-нибудь прикончу, точно говорю. – Флоренс снова села на диван. – Вот только полагаю, что мой рот – одна из проблем.

– Общественное мнение, – Хелен села рядом с Флоренс, – вот что нас прикончит.

Оно уже прикончило Хелен. Лишило ее возможности полететь на Марс. Я потянулась к сумке и вызволила блокнот.

– Ладно. Общественное мнение. Что еще?

– Ложь, – Флоренс покачала головой. – Надо выяснить, кто распускает слухи о Леонарде.

Я записала этот пункт, и мы начали составлять список всего того, что может пойти не так. Потом Хелен сделала новую порцию мартини, и мы занялись поиском решений.

* * *

Домой я вернулась уже после полуночи, но Натаниэль все еще бодрствовал. Во всяком случае, он не спал и читал. Он сидел на кровати, опершись спиной на все подушки и укутавшись в покрывало. Светлые волосы на его груди отражали янтарный свет лампы, как облака на закате. Натаниэль поднял голову и улыбнулся.

– Я на тебя зла. – Вероятно, во мне говорил третий бокал мартини, но я положила сумочку на кухонный стол, сбросила туфли и прямо в чулках встала на новый ковер. Он и правда был роскошно мягким. Но ворс восточного шедевра не умалял моего раздражения. – Или, возможно, расстроена.

Он выпрямил спину и отложил книгу.

– Почему?

– Потому что ты ничего не рассказал мне про ФБР, Леонарда и Флоренс.

– О. – Он отбросил покрывало. Оказалось, что на нем не было пижамы. Это, конечно, интересно, но ему не удастся отвлечь меня от главного. Натаниэль поднялся с кровати во всем своем нагом великолепии. – Хелен тебя поэтому пригласила?

– Мы говорим о том, почему ты мне ничего не сказал.

Натаниэль вздохнул и легонько пожал плечами.

– А когда?

– Когда что?

– Когда я должен был тебе рассказать? – Он провел рукой по волосам, и они встали дыбом, как будто на его орбите перестала действовать гравитация. – Домой ты приходишь поздно. Уходишь, пока я сплю. На работе?

– Сегодня утром я не ушла, пока ты спал. Мы с тобой вместе ходили в синагогу. И пообедали! Мы провели бо́льшую часть дня вместе, и только потом я ушла к Хелен.

– Да. Прости, что я хотел провести день со своей женой и не говорить о работе.

Я качнулась на пятках.

– Но мы всегда говорим о работе.

Натаниэль снова вздохнул и закрыл лицо руками.

– Я знаю, – он убрал руки и ссутулился. – По правде говоря, к выходным я уже про это забыл.

– Забыл. Ты забыл о том, что ФБР расследует деятельность сразу двоих моих коллег?

– Да, – он наклонился и снял со спинки стула свой халат. – Хочешь верь, хочешь нет, но мне есть о чем подумать, кроме разговора за игрой в покер.

– Это не просто…

– Я знаю! Я не пропустил все это мимо ушей. Я сказал Клемонсу. Хорошо? – Он надел халат и затянул пояс так туго, что это должно было быть больно. – Ты и без того расстроилась из-за Хелен. Я подумал, что ты не захочешь снова испытывать чувство вины.

У меня челюсть отвисла.

– Чувство вины? Я не виновата в том, что случилось с Леонардом и Флоренс. С чего бы мне чувствовать вину?

– Ты же еврейка. И южанка. Ты чувствуешь вину просто за свое существование.

Я фыркнула.

– Ладно. Ладно. С этим пунктом я соглашусь. Но только с этим.

Он рухнул в кресло, положив локоть на подлокотник.

– Ну, спасибо и на этом, – глядя на меня, Натаниэль склонил голову набок. – Послушай, Эльма. Ты ничего не можешь с этим сделать, так что…

– Ха!

Он резко выпрямился.

– Что ты задумала?

Я нарисовала большим пальцем ноги кружок на ковре. Ковер был и впрямь великолепный. И, возможно, на втором мартини стоило остановиться.

– У меня же могут быть свои секреты.

– Это не был… А знаешь что? Твоя взяла, – он взмахнул руками. – Как поиграли в бридж?

– Мы не играли.

Натаниэль уставился на меня. Я видела, как он одарил таким же взглядом инженера, который не отчитался по коэффициенту сопротивления в дизайн-проекте. Этого спокойного, несколько обиженного взгляда я сама удостоилась, насколько помнится, только однажды, когда неудачно постирала его рубашку для смокинга и она стала розовой. (Да, нужно было отдать ее в химчистку, но, когда мы были молодоженами, я пыталась экономить.) До маминого мастерства этот взгляд не дотягивал, но сходство было потрясающим.

Я прочистила горло.

– Ты правда хочешь знать или спрашиваешь только для того, чтобы зарубить идею на корню?

Натаниэль три или четыре раза моргнул.

– Что…

Потом он покачал головой, поднялся на ноги и стал ходить туда-сюда по комнате. Потом он, наконец, вернулся к креслу, в котором сидел, оперся руками о его спинку и навалился всем телом.

– Разве я когда-нибудь… хоть единожды… становился у тебя на пути?

Кровь отлила у меня от лица – быстро, как ракета, выброшенная в атмосферу. Он этого не делал. Никогда. Даже когда я захотела на три года свалить на Марс, оставив его одного.

– Прости меня.

– О чем мы вообще спорим?

– Я не… – Я села. На кофейный столик, напротив дивана, но в тот момент мне было на это плевать. – Я не знаю. Мне просто хотелось бы, чтобы ты мне все рассказал.

За окном припозднившийся трамвай с дребезжанием проехал по рельсам. Я опустила взгляд на свои руки и так сильно сплела пальцы, что костяшки побелели. Не стоило пить этот третий мартини.

– Прости, что не рассказал.

Было не совсем ясно, он правда извиняется или просто жалеет, что мы ссоримся. Но, наверное, спрашивать его об этом не стоило.

Я вздохнула, пытаясь сбросить напряжение.

– Ты прав. Я мало времени провожу с тобой.

– Я знаю, что такое рабочее расписание. – С другого конца комнаты послышался шорох халата, когда он пошевелился. – И я знаю, сколько всего тебе нужно наверстать, помимо прочего.

– Что сказал Клемонс?

– Что заменить Леонарда не получится. Что он, в конце концов, написал книгу, посвященную геологии Марса и потенциальным местам высадки.

– Но он не сказал этого про Флоренс.

Он снова пошевелился. Теперь тишину, повисшую в комнате, не нарушал даже шум машин.

Я зарылась пальцами ног в замысловатый узор ковра.

– Ее даже не было тогда на борту ракеты.

– Она довольно откровенно высказывалась о неравенстве в МАК, – Натаниэль прочистил горло: – Были жалобы.

Я подняла голову. Мы с Флоренс не ладили, но я никогда об этом никому не говорила, кроме Натаниэля.

– Ты же не…

Он сердито посмотрел на меня.

– Ты что обо мне думаешь?

– Прости.

Натаниэль запрокинул голову и уставился в потолок, делая нарочито медленный вдох. Выпуская воздух, он поджал губы. Так делал Клемонс, выпуская свои фирменные кольца дыма.

– Эльма. Я никому не рассказываю о наших личных разговорах.

– Ты рассказывал врачу.

– Нет, – он резко перевел взгляд на меня. – Черт бы все побрал, я хотел. Но. Я. Не. Стал. Этого. Делать. Мы дали друг другу клятвы. Помнишь? Я рассказал врачу о твоих физических симптомах, вот и все. Говорить о том, что вы с Флоренс не шибко ладите? Я тебя умоляю.

– Прости меня. – На меня вдруг всей тяжестью навалилось бремя этой ситуации, и я опустила голову на колени, обхватив ее руками. – Прости.

Я услышала, как Натаниэль ступил на ковер. Мгновение спустя я ощутила его руку на своей спине. Он поцеловал меня в макушку.

– Почему ты на меня злишься?

Потому что могу. Я заскрежетала зубами от одной этой мысли, но я не могла от нее отказаться.

– Потому что… Потому что… – Ты здесь. – Я чувствую себя беспомощной.

От его вздоха волоски у меня на шее зашевелились.

– Я тоже.

– Прости меня.

– Ты уже это говорила.

У меня невольно вырвался смешок, и я воспользовалась возможностью, чтобы сесть прямо. По щекам у меня текли слезы, но хоть без соплей и слюней обошлось.

– Но я правда виновата. Мне не стоило вымещать все это на тебе.

– А мне стоило найти время и все тебе рассказать, – он поморщился и отвел взгляд. – Я совсем забыл, как ты относишься к таким вещам, и это глупо… Не то, что ты так к ним относишься, а то, что я забыл.

Мне казалось, что я поняла, куда он клонит.

– К каким вещам?

– К несправедливости, – он уселся на ковер, скрестив ноги, и поднял на меня глаза. – Так что вы решили? Что мы можем сделать?

Я уже говорила, как мне повезло с мужем? Халат у него чуть распахнулся, открыв почти всю грудь и полностью обнажив икры. Я протянула руку и провела пальцами по его щеке.

– У нас появилась идея. Но… Ой.

Так вот почему я так злилась.

Натаниэль вопросительно приподнял брови.

– Я поняла, почему я злюсь. – Мой психолог гордился бы мной: мне удалось во всем разобраться, даже после трех мартини. – Я злюсь, потому что чувствую вину за то, о чем мне придется тебя попросить.

Он прищурился, но прикусил язык и позволил мне договорить.

– МАК находится на территории США, – я сглотнула, – а «Лунетта» нет.

Какое-то мгновение он просто смотрел на меня, так что я заметила, когда он нашел логику в моем не особо логичном утверждении, потому что кровь вдруг отлила от его лица.

– Твою мать. Вы все?

Я кивнула. Хелен все придумала еще до нашего появления. Единственный способ сделать так, чтобы Флоренс и Леонарда не выдергивали на бесконечные беседы с ФБР и Конгрессом, – удалить их из этой юрисдикции. Запуск должен был состояться уже через шесть месяцев. Клемонс мог всем объяснить, что в случае замены члена экипажа миссия будет отсрочена на полтора года, в связи с чем будет неизбежно огромное увеличение расходов. Но если Клемонс отправит на «Лунетту» только Леонарда и Флоренс, мы не сможем тренироваться вместе, и тогда мотивы станут совершенно прозрачны. На «Лунетту» должны были отправиться все члены марсианской экспедиции.

– Хелен полагает, что мне тоже надо там быть. Леди-Астронавт сможет повлиять на общественное мнение, объяснив, почему мы вдруг оказались на станции.

Натаниэль застонал и откинулся спиной на ковер. Вот только он совсем забыл, что шкаф-кровать был разложен, и ударился головой о стальную раму.

– Ауч!

Он свернулся в клубок и прижал руку к затылку.

– Черт.

Я опустилась рядом с ним на колени. Я даже не помню, как оказалась подле мужа.

– Ты как?

– Нормально. – Он убрал руку и осмотрел ладонь. Крови не было. – Просто глупо получилось.

– Я принесу лед.

– Все нормально.

– Я принесу лед. – Я встала, не сводя с него глаз, как будто из его головы вот-вот должен был брызнуть фонтан крови. – Будет шишка.

Он вздохнул и оттолкнулся руками от пола, чтобы сесть вертикально. Ноги он раскинул в стороны, так что халат ничего не прикрывал. Да, даже в такие моменты я обращаю внимание на тело своего мужа. Натаниэль одной рукой пощупал затылок и повторил:

– Все нормально.

Он умнейший ученый, но все-таки иногда ведет себя глупо. Квартира у нас такая маленькая, что мне понадобилась всего секунда, чтобы дойти до морозильной камеры и вытащить форму со льдом. Холодный металл обжег мою кожу, когда я схватилась за ручку и постучала лотком, чтобы разбить лед на кусочки. Взяв чистое кухонное полотенце, я завернула в него холодные кубики.

– Ты вернешься домой?

– Что?

Я повернулась к нему, сжимая в руке кулек со льдом.

– Ничего, – он закрыл глаза, все еще потирая затылок. Глубокий вдох: – После Марса. Ты вернешься домой?

– Да.

Что это вообще за вопрос? Он что, думает, что я останусь на Марсе навсегда?

Он выдавил из себя страдальческую улыбку. Возможно, это все из-за набитой шишки. Мы оба притворились, что все дело именно в этом.

– Хорошо.

Я обошла кухонный стол, встала на колени и протянула скомканное полотенце.

– Все нормально, – сказал он, но все же взял полотенце со льдом и приложил к затылку.

– Вот видишь? – я уселась на пол и привалилась к нему. – Мне придется вернуться. Иначе кто будет следить за тем, чтобы ты не вел себя как придурок?

Он усмехнулся и обнял меня одной рукой за плечи, крепко прижимая к себе.

– У Хелен уже есть какой-то план? Или вам нужен я, чтобы отправить вас всех на «Лунетту»?

Я кивнула, чувствуя щекой шелк его халата.

– Мне жаль.

– И мне, – он чмокнул меня в макушку, – но я все равно все сделаю.

Глава десятая

ЧЛЕНЫ ЭКСПЕДИЦИИ НА МАРС

ТРЕНИРУЮТСЯ В КОСМОСЕ

Канзас-Сити, штат Канзас, 18 июля 1962 г.

Через три месяца, в 9:32 утра по центральному летнему времени, многовековые мечты и технологии последнего десятилетия должны сойтись в оглушительном и пламенном мгновении. Четырнадцать космонавтов, действующих от имени ООН, полетят в космос, чтобы впервые в истории человечества высадиться на другой планете.

Подготовка к грандиозному трехлетнему полету на Марс и обратно идет без заминок и продолжается по графику. Полковник Стетсон Паркер, командир марсианской экспедиции, и его команда готовятся ко взлету со стартовой площадки 39-А. Космонавты продолжат тренировки на «Лунетте» и на борту кораблей марсианского флота, чтобы не отвлекаться на мирские дела и успешно завершить подготовку к миссии, в которой им придется преодолеть 55 миллионов километров.

Когда мы оказались на станции, я всерьез задумалась, почему план с самого начала не был именно таким. Зачем вообще было засовывать нас в бассейн с нулевой плавучестью и изображать отсутствие гравитации, если мы можем тренироваться в реальных условиях? Ну, если не считать того очевидного факта, что в космосе больше шансов погибнуть. Но, помимо этого, все стало намного проще.

Я направила секстант в обзорный иллюминатор – на настоящие звезды. Они сверкали как кристаллы на фоне черного бархата, и было заметно, что все они немного отличаются по цвету. С Земли эту разницу было не разглядеть из-за атмосферы, даже до падения метеорита. Их были тысячи. Сотни тысяч. Все вокруг усеивало такое количество звезд, какое нельзя было увидеть даже из лучшего земного планетария, и все же найти из этого океана звезд одну-единственную почему-то стало проще.

Я отметила Бенетнаш и Спику, направила секстант вниз, на Землю, и, как по мановению волшебной палочки, у меня оказались необходимые координаты, чтобы определить вектор состояния космического аппарата. Я записала ответ. Плюс 0771145, плюс 2085346, минус 0116167, минус 15115, плюс 04514, минус 19587.

– Готово!

За моей спиной Паркер щелкнул секундомером.

– Пока это лучший результат.

Кто-то из плавающих за моей спиной наблюдателей фыркнул. Еще до того, как послышался его протяжный южноафриканский акцент, я поняла, что, скорее всего, это Вандербильт де Бер.

– Она могла записать случайные координаты по памяти, а ты бы поверил.

Хайди Фёгели, штурман-вычислитель «Пинты», резко захлопнула свой блокнот.

– Де Бер, прекрати.

Она поднесла льняной платок к своему изящному швейцарскому секстанту тонкой работы. Должна признать, что немного завидую этому красивейшему прибору из нержавеющей стали. В нем предусмотрены встроенный разъем для ручки и раскладной секундомер, с помощью которого можно измерять, сколько прошло времени, а опоры обильно украшены изящной гравировкой.

– Да я шучу. Просто, раз никто не проверяет, вы обе могли бы мухлевать, а мы даже ничего не заметили.

Я отстегнула ножные захваты, повернулась и одарила де Бера одним из фирменных вежливо-ледяных взглядов своей матери.

– А я думала, что работаю над навыком, который позволит нам всем остаться в живых. Мухлевать мне даже в голову не приходило. С чего… с чего ты об этом подумал?

Его щеки вспыхнули румянцем. Видимо, я слишком сильный упор сделала на слове «ты».

Бенкоски хлопнул своего второго пилота по плечу.

– Ты с Йорк не так давно знаком, как я. У нас есть все основания ей доверять и не сомневаться в ее расчетах.

– Ja, ja… Леди-Астронавт, – де Бер улыбнулся и отвесил мне небольшой поклон. – Знаю, знаю… Во мне говорит соревновательный дух. Я ничего такого не имел в виду.

Я встретилась взглядом с Хайди. Ее брови легонько дрогнули. Должно быть, с де Бером работать одно удовольствие. Он и ее так дрючил во время тренировок в симуляторе? А ей ведь еще предстоит провести рядом с ним целых три года. Я ощутила внезапный прилив любви к Паркеру, который ни разу не усомнился в моих решениях.

Я оттолкнулась от стены и подплыла к команде «Ниньи».

– Кто следующий?

– Грей, – Паркер махнул рукой Флоренс: – Валяй.

В теории каждый из нас должен был уметь пользоваться секстантом – на случай, если со мной или Хайди что-то случится.

На практике же Паркер отдавал Флоренс на растерзание де Бера – человека, который презирал Флоренс за само ее существование и, в частности, за ее участие в миссии. После трех месяцев общения с членами обеих команд я познакомилась с командой «Пинты» куда лучше, чем могла бы сделать это на Земле, где мы тренировались по отдельности.

Де Бер был естественным продуктом ЮАР и твердо верил в справедливость апартеида[28]28
  Апартеид – официальная политика расовой сегрегации, проводившаяся правившей в Южно-Африканском Союзе и Южно-Африканской Республике Национальной партией с 1948-го по 1994 год. Эта политика включала в себя правила, которые ограничивали гражданские и человеческие права чернокожего населения на территории государства.


[Закрыть]. Он тоже был тогда на сошедшей с курса ракете, и я готова была поспорить, что именно он кормил ФБР байками. Так что Паркер, предлагая Флоренс стать следующей именно теперь, пытался либо задеть ее, либо уколоть де Бера. Хотя… зная Паркера, могу предположить, что верно и то, и другое.

Флоренс выплыла из-за спин остальных, где они с Леонардом наблюдали за происходящим. Она плотно стиснула зубы и не сводила глаз с балки, которая служила мне опорой. Я протянула ей секстант. Флоренс, кивнув, приняла его.

Бенкоски с Паркером обменялись взглядами. Уж не знаю, что эти их переглядывания значили, но после этого Бенкоски повернулся к де Беру.

– А что, если… давай ты следующий.

Де Бер кивнул, но пробормотал что-то на африкаансе.

– Teen die agterplaas aap?[29]29
  Против этой дворовой обезьяны? (африк.)


[Закрыть]

Паркер с силой оттолкнулся носками и одним прыжком пересек комнату, с военной точностью приземлившись прямо напротив де Бера. Голос у него был тоже по-военному жестким.

– Ek vind dat offensief. Sê dit weer, en ek kry jy permanent gegrond[30]30
  Я считаю, что это оскорбительно. Еще раз такое скажешь и останешься на Земле навсегда. (африк.)


[Закрыть].

Де Бер слишком резко отшатнулся и комично полетел назад, размахивая руками. Бенкоски протянул руку, чтобы помочь своему второму пилоту обрести равновесие, и, взглянув на Паркера, покачал головой.

– Господи. Теперь еще и африкаанс?

– Что тут скажешь? Мне нравится учить языки.

Паркер пожал плечами и снова превратился в очаровательное воплощение притворной скромности, в героя-космонавта, которого он постоянно демонстрировал американской публике.

Хайди рассмеялась и вручила де Беру свой секстант.

– Wie viele macht das?[31]31
  И сколько у тебя всего в арсенале? (нем.)


[Закрыть]

Паркер склонил голову набок. Пальцы у него подрагивали, словно он мысленно на них считал.

– Elf? Nein – zwölf. Zwölf, aber ich bin wirklich nur Konversation in sechs oder sieben von ihnen[32]32
  Одиннадцать? Нет, двенадцать. Двенадцать, но говорить я могу всего на шести или семи из них. (нем.)


[Закрыть].

Хайди снова рассмеялась. Было совершенно очевидно, почему Швейцария выбрала для участия в космической программе именно ее. Идеальные зубы. Лебединая шея в обрамлении закрученной вокруг головы золотистой косы.

– Он сказал, что говорит всего на шести или семи.

Де Бер, закрепив ноги в ограничителях рядом с Флоренс, занялся секстантом.

– И давно ты учишь африкаанс?

– Начал сразу после того, как тебя назначили на марсианскую миссию.

– Я польщен, – заявил де Бер.

– Зря. Это был единственный язык, которого я не знал, – Паркер пожал плечами. – Ну, а тайваньский я, видимо, учил зря.

Я поморщилась от этого не очень деликатного напоминания о Хелен.

– Ты и идиш учил?

– Идиш? Не сефардский?[33]33
  Сефардский язык, еврейско-испанский язык – язык сефардов, относящийся к иберо-романской подгруппе романских языков. Сефардский язык является фактически продолжением ранне-еврейско-кастильского диалекта. Начало образования этой разновидности испанского языка связано с изгнанием из Испании в 1492 году евреев. Пребывая в условиях иноязычного окружения и не имея статуса официального языка, он до сих пор сохраняет черты (главным образом в фонетике) испанского языка конца XV в. Функционирует как бытовой язык, проявляющий признаки вымирания.


[Закрыть] Я думал, твоя семья из Чарлстона.

Я уставилась на него. Мой мозг лихорадочно соображал, чему удивиться больше. Тому факту, что Паркер знал, откуда моя семья? Или тому, что ему было также известно о населении Чарлстона, которое по большей части состояло из евреев-сефардов, а не ашкеназов?[34]34
  В результате разрушения Римской империи началось разделение прежде единого еврейского народа на два субэтноса: ашкеназов и сефардов. Одна группа была локализована в Северной Африке и на Пиренейском полуострове, а другая – на территориях нынешних Италии, Франции и Германии. Отсюда проистекают и названия групп. Сефарды получили название по топониму «Сфарад», отождествляемому с Испанией, в то время как термин «ашкеназы» происходит от слова «Ашкеназ» – семитского названия средневековой Германии в средневековой раввинской литературе. В дальнейшем группы довольно долго оставались обособленными, развиваясь по своим законам. С течением времени в них накопились достаточно большие изменения в традициях, проведении религиозных обрядов и даже в языке общения, что фактически узаконило их отдельный статус.


[Закрыть] Или о том, что не все евреи говорят на одном языке?

– М-м-м… Ну да. Мои предки еще в восемнадцатом веке прибыли из Германии. Откуда ты знаешь…

Тут я замялась, не в силах определиться, на какой вопрос мне больше хотелось получить ответ.

– У меня теща еврейка. Из голландских сефардов. – Он скользнул взглядом куда-то мимо меня. На мгновение он нахмурился, но тут же на его лице расплылась широкая улыбка. – К нам гости.

Паркер оттолкнулся от стены и сделал прямо над моей головой впечатляющее сальто. Приземлился он ровно у дверей помещения для испытаний, куда Бетти уже загоняла репортеров. Черт возьми. Они сегодня рано. Засунув ступни под направляющий рельс, Паркер выдал эффектную пародию на стойку «вольно», и это несмотря на отсутствие гравитации. Двенадцать космонавтов вокруг меня натянули на лица стандартные вежливые улыбки.

Можно подумать, что, улетев с планеты, я покинула орбиту прессы. Но это было бы заблуждением. Все страны, вложившие деньги в экспедицию на Марс, жаждали новостей о подготовке. Благодаря ухищрениям Натаниэля и Клемонса, на которые они пошли, чтобы отпустить нас с Земли раньше, нам больше не угрожали слушания в Конгрессе. Однако все еще существовала необходимость пополнять казну МАК. Даже думать не хочу, чего стоило прессе получить разрешение на космический полет.

Я тоже оттолкнулась и подплыла к Паркеру, чтобы поприветствовать журналистов. Я надеялась, что таким образом дам остальным членам команды время поработать над секстантами. В конце концов, я оказалась в команде как раз для того, чтобы общаться с прессой.

Во главе процессии, которая плелась за Бетти, я увидела – о, невероятное счастье! – Джерри, фотографа из «Таймс». Может, получится его убедить и Паркера сфотографировать с одной-единственной перфокартой. Бетти крутанулась на месте и улыбнулась своим подопечным. На публике нам приходилось очень много улыбаться.

– Вот это да! Нам очень повезло. Позвольте вам представить первого человека в космосе. Полковник Стетсон Паркер, – когда Бетти указала на него рукой, Паркер улыбнулся еще шире и помахал рукой. – И, разумеется, Эльма Йорк, которую все знают как Леди-Астронавт.

Улыбаемся и машем. Улыба-а-а-емся и машем.

Передо мной стояла задача сделать так, чтобы космос стал наиболее привлекательным и интересным местом. Задача эта была непростой, поскольку, по крайней мере, двое репортеров были несколько зеленоватыми и демонстрировали первые признаки космической болезни. Учитывая мое везение, кто-то из них точно спишет рвоту на «космических микробов», а не на старое доброе головокружение. Я похлопала по карману своего летного комбинезона и нащупала обнадеживающую выпуклость: внутри лежал пакетик для рвотных масс.

– Добро пожаловать на «Лунетту»!

– Мы так рады, что вы смогли к нам присоединиться, – Паркер полностью вжился в роль вежливого скромника. – Надеюсь, полет состоялся без сюрпризов.

– Бетти, что у вас с этими славными людьми на повестке дня?

– Я подумала, что им будет интересно взглянуть на смотровую площадку, пока разгружается багаж. Но я даже не думала, что вы все здесь.

Она говорила неправду, ведь мы обсуждали эту встречу на утреннем собрании в понедельник. Этот деликатный маневр был призван убедить их в том, что в нашем показушном представлении есть место некоторой спонтанности. Иногда людям отзываются весьма странные вещи.

– Мы тренируемся работать с секстантами, но вы можете посмотреть. – Паркер повернулся и указал на иллюминатор, рядом с которым работала Флоренс. – Мы решили немножко оживить всю эту историю и организовали соревнование.

Вот в чем вопрос: планировал ли Паркер превратить Флоренс в героиню фотографий, или это было случайностью? Его нелегко прочитать, но я была рада, что Флоренс окажется в центре внимания. Особенно теперь, когда с Земли приходили новости о сидячих забастовках в центрах управления полетами.

– Занятная идея, но я уже пообещала несколько иные виды. Простите, друзья. – Кудряшки Бетти свободно плавали в воздухе, как будто она находилась под водой. – Если кому-то нужно вернуться в жилой отсек, кто-то из членов команды может вас проводить.

Если бы она вдруг сказала: «бесплатный бар», тогда мы бы, может, и потеряли пару репортеров. Ну, а так никто из них не хотел, чтобы его опередил другой. Бетти это прекрасно понимала. Камеры уже ожили и активно щелкали.

– Ну, в таком случае, мы вернемся к работе.

Паркер оттолкнулся, а я поплыла за ним, обратно к экипажу «Ниньи». В этот раз он остановился и завис головой вниз. Можно подумать, что здесь слова «вверх» и «вниз» не имеют особого значения, но обычно мы ориентируемся в пространстве, используя знакомые маркеры. Все потому, что на Земле, к примеру, мы тренируемся в условиях гравитации. Инженеры устанавливают маркировку в условиях гравитации. Освещение находится «вверху» из-за гравитации. А еще мы стараемся передвигаться обычным образом из уважения друг к другу: так легче прочитать выражение лица собеседника. Гравитации у нас здесь нет, но «верх» и «низ» никто не отменял.

Я взглянула на него.

– Хочешь их сразу дезориентировать?

– Я лишь даю прессе возможности для ярких снимков.

Наш медик, Камила Шамун, закатила глаза.

– Если ты пукнешь, клянусь Богом, я это дело подожгу.