Текст книги "Милое дитя"

Глава 5

Несмотря на морозную погоду, на дороге не было ни снега, ни льда. Старенький грузовой пикапчик отматывал милю за милей, взвизгивая на поворотах, резво взбирался на холмы и стремительно несся с них вниз, двигаясь все выше и выше в горы. Она пропустила место, с которого начинались владения Ласаллей, но, даже задержавшись в поисках нужного поворота, ей все же удалось подъехать к их дому довольно быстро.

Эллис была до того разгневана, что вся исходила злостью, которую и выместила на ни в чем неповинной двери, забарабанив в нее, что есть силы. Она уже совсем было собиралась пнуть в дверь, но Брис открыл ее раньше, чем девушке удалось размахнуться ногой для удара.

– Ага, не очень долго ты упрямилась, – сказал он, улыбаясь, словно ее вид ему был чертовски приятен. – До чего мне нравятся умные женщины!

– Отдай мои вещи, ты! – Губы Эллис дрожали, зубы стучали от волнения и негодования. Да, конечно, он большой, красивый вор, но ее тело против воли хозяйки влекло к нему. Словно ее кожа, руки, грудь предвкушали наслаждение, которым он мог их одарить, и отказались подчиняться разуму Эллис, последовав за ее женским влечением. «Да, черт тебя побери, что ты совсем с ума сошла», – мысленно прикрикнула на себя Эллис и с ненавистью бросила ему в лицо:

– Я пристрелю тебя!

– Что?! Из своего выдуманного пистолета? – спросил Брис, даже не собираясь скрывать свой самодовольный вид. – А почему бы тебе не пырнуть меня ножом – сэкономишь патроны.

Девушка глухо зарычала на него.

– Я тебе доверяла. Я думала, что ты мне друг, а ты вот как поступил со мной! Да ты бы у нищего последнюю корку украл!

– Ну уж, это дудки! И не тебе говорить о том, как друзья должны доверять и поступать, – Брис долго и тяжело закашлялся. – Давай, заходи и ори тут на меня, сколько влезет! На улице дьявольски холодно.

– Отдай мои вещи!

– Нет, сначала зайди.

Снаружи и, правда, похолодало, да и не было у Эллис уверенности, что она победит, если схватится с ним врукопашную. Так что ей пришлось войти вслед за Брисом в дом, и там она неподвижно застыла, мрачно глядя на стоящего перед ней мужчину. Ее имущество было аккуратно сложено на полу возле лестницы, ведущей на второй этаж. Пакет с деньгами лежал поверх всего и на вид был полон. Девушка первым делом бросилась к нему и начала проверять содержимое.

Брис, прислонившись к стене, исподлобья наблюдал за тем, как она считает деньги. Эллис наконец убедилась, что у нее не пропало ни цента, и только тогда она положила свое богатство в карман пальто, мельком взглянув на мужчину. Тот стоял бледный, как привидение, и едва держался на ногах. Но болезнь и слабость совсем не мешали ему говорить:

– Приятное доказательство твоего доверия ко мне, – мрачно произнес он. – Ты действительно думала, что я обокрал тебя?

– Да, думала, – подтвердила она очевидное.

Он кивнул.

– Я просто хотел напоить лошадь… нет, упрямую ослицу, которая сама не шла к воде. И ничего не добился.

Брис закашлялся и потерял равновесие. Ему было совсем худо, он никак не мог восстановить дыхание. Однако, когда Эллис непроизвольно сделала шаг ему навстречу, чтобы помочь и поддержать, мужчина махнул рукой, останавливая ее.

– Мне хотелось, чтобы ты осталась здесь, у нас… Я все испортил там, в «Колесе», напутал и… сожалею, что полез не в свое дело. Я… – Его снова прервал страшный приступ кашля, после которого он, совсем обессилев, договорил:

– Я пытался помочь. Прости, пожалуйста.

– Что?!

Он беспомощно посмотрел на нее, словно у него не было сил повторить свои слова, и, наконец, произнес:

– Я сказал: «Прости, пожалуйста»… Ни ребенок, ни женщина, и уж, конечно, ни один мужчина никогда не говорили ей раньше таких слов! Видит Бог, эти слова очень часто срывались с ее уст, но ей и во сне не снилось, что когда-нибудь их скажут ей самой, да еще и два раза подряд!

– Ты же совсем болен, – растерянно пробормотала Эллис, чувствуя, как ее грудь переполняет нежность, неожиданная даже для нее самой.

Брис нахмурился, не понимая ее.

– Я сказал, что сожалею, и это все, что я хотел сделать напоследок. Забирай свои вещи и уходи, раз уж ты так хочешь.

– Ты сейчас свалишься и умрешь, глупец несчастный! – решительно начала Эллис, беря инициативу в свои руки.

Обхватив мужчину за талию, она подвела его к кушетке и толкнула на нее. Это оказалось не очень-то трудно. Он облегченно застонал: горизонтальное положение явно было для него сейчас предпочтительнее, и на его лице вновь появились живые краски. К тому же так было удобнее лежать, закрыв глаза.

– Слишком долго стоял прошлой ночью на морозе, – прошептал Брис, ни к кому персонально не обращаясь.

– Надо было проваливать, когда я тебе предлагала. Будет он теперь тут сокрушаться! – пробормотала Эллис, слегка прикоснувшись ладошкой к его лбу.

Густые темные ресницы Бриса вздрогнули. Он взглянул на нее и медленно отвернул голову. Девушку поразила температура его тела. Она снова положила руку ему на лоб.

– Холодные руки, горячее сердце, – проговорил он, и легкая улыбка тронула его губы.

– Ты бредишь, – тихо произнесла Эллис.

– Не иначе… Как вежливо и ласково ты разговариваешь! – Брис приоткрыл один глаз, чтобы удостовериться, что она слышит его, и хмыкнул, довольный, увидев ее нахмуренные брови. – Но нет, это был прекрасный сон!

– Вот, это тебе в наказание такая болезнь. Ты должен лечь в постель. У вас есть какие-нибудь лекарства?

– Нет, подожди, – произнес он, – дай мне полежать так еще секунду… Потом я уйду.

– Уйдешь?! Куда ты собрался?

– В другой дом. Я уже отнес туда свои вещи сегодня утром. Хотел, чтобы ты чувствовала у нас свободно. – Он вздохнул. – Сейчас… пойду.

– Ты не можешь. Тебе нельзя ходить.

– О'кей, тогда я поползу.

– Далеко? Где этот другой дом? Я утром не видела ничего на много миль вокруг.

– Деревянный… Метров двести за этим домом. Очень милый. И весь мой.

Эллис подумала, что пытаться помочь сейчас Брису добраться до этого дома так же бесполезно, как, скажем, наказывать тачку плетьми. Он в два раза больше ее и такой же слабый и беспокойный, как ребенок.

– Где ты спал этой ночью?

– В моей комнате… Наверху.

– Пошли. – Она встала, помогла подняться больному и положила его руку себе на плечо. Бриса колотила лихорадка. – Я помогу тебе подняться по лестнице. Тебя всего трясет. Там можешь дрожать сколько тебе влезет.

– Ты же не пойдешь спать в свой проклятый пикап, правда? – спросил Брис, медленно поднимаясь на ноги с ее помощью.

– Наверное, сегодня нет. Смотри, куда идешь. – Эллис помогла ему опереться на свое плечо и, поддерживая его всем своим телом, неспеша направилась к лестнице. – У тебя есть что-нибудь от температуры?

– Аспирин. Не думаю, что это поможет.

– Это ерунда! – Эллис с трудом вздохнула и ухватилась свободной рукой за перила лестницы. – Проклятье! Да где же твои родственнички? Неужели они не знают, что ты болен?

– Я пришел, когда они уже легли спать, – ответил Брис, облокотившись на перила и с трудом переводя дыхание. Потом тихо засмеялся, закашлялся и, усмехнувшись, добавил:

– Я им сказал, что стянул твое барахло, и поэтому ты будешь взбешена, как тысяча чертей, когда примчишься сюда, и посоветовал не беспокоиться, пока они не услышат, как я ору от боли.

– Похоже, я тебя сейчас ударю. (А может, он все врет?) Иди давай. Чем быстрее ты доберешься к себе, тем скорее сможешь лечь опять.

– Оно, конечно, любезно с твоей стороны помогать мне, Эллис, – Брис помолчал. – Но я полагаю, ты это делаешь только, чтобы спровадить меня в постель.

Как будто она сама недавно не сказала ему, что хочет уложить его! «Он определенно стал заговариваться от жара», – решила девушка.

– Да, да, – сказала она вслух. – Тебе нужно…

Неожиданно Брис фыркнул, и им овладел приступ смеха. Он расхохотался так, что пришлось скинуть с себя его руку, иначе она вместе с ним могла бы упасть, когда мужчина согнулся, смеясь. Секунды две Эллис стояла, всерьез раздумывая, уж не сошел ли он с ума, пока, наконец, и сама не вспомнила, о чем они говорили в «Стальном Колесе». Только тут ее осенило, что, похоже, Брис далеко не так сильно болен, как она себе вообразила.

– А, милая малышка! – произнес он, довольно улыбаясь и посмеиваясь. – Оказывается, у тебя есть чувство юмора.

– Дурак!

– Сожалею, – сказал Брис таким тоном, что девушка сразу поняла: чем-чем, а сожалением тут и не пахнет. – Но у меня кружится голова и высокая температура. Я не могу больше…

Девушка хмыкнула и вновь набросила себе на шею его руку, чтобы идти дальше. Он же продолжал разговаривать.

– Но я еще не совсем бесчувственный и не потерял рассудок. Уж я-то понимаю, почему ты мне так помогаешь. – Он наклонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза. – Ты жалеешь меня. Это для тебя просто возможность подать милостыню. Что, я не прав? Я же знаю, ты так просто не стала бы помогать никому. Ты же не веришь, что человек может без всякой причины хорошо относиться к другому человеку. Просто потому, что это нормально и в порядке вещей, – Брис вдруг тяжело навалился на нее, а потом на стену.

– Почему бы тебе не помолчать, – выдохнула девушка, чувствуя тяжелую массу его пышущего жаром тела и с трудом стараясь удержать их обоих от падения с лестницы. – Смотри лучше, куда ты идешь!

– Да я и так смотрю. И все это мне дико нравится.

Эллис выпрямилась под весом Бриса и взглянула на него. Внезапно она с неприязнью подумала, что он со своей ухмылкой напоминает борова, нашедшего лужу прекрасной грязи. Буквально на мгновение, как вспышку молнии, она уловила в его лихорадочно блестящих глазах уже знакомый ей по взглядам других мужчин свет, от которого она пришла в ужас и почувствовала вкус соли и желчи в своем горле. Девушка чуть не закричала от страха, но, посмотрев на Бриса еще раз, не заметила больше ничего.

– Которая тут твоя комната? – пытаясь говорить спокойно, поинтересовалась Эллис.

Оперевшись свободной рукой о стену за спиной девушки, Брис попытался отодвинуться от нее.

– Эллис?

– Что? – спросила она отсутствующим тоном, безуспешно пытаясь заставить его идти дальше наверх.

– Посмотри на меня…

И когда девушка подняла на него глаза, он приблизил к ней свое лицо. Его глаза были яркими, чистыми, и в них затаилось беспокойство, – Почему ты так дрожишь?

– Ты… очень тяжелый. Я испугалась, что уроню тебя.

Показался ли ей тот блеск в его глазах? Или просто память сыграла с ней злую шутку? Нет. У мужчины ничего нельзя понять по глазам, если они затуманены болезнью или выпитым спиртным. Она сделала попытку улыбнуться ему.

– Давай еще раз попробуем подняться, а?

– Я тебя испугал.

– Конечно, нет! – солгала Эллис. – Все будет отлично, если ты только немного повернешься…

– Эллис!

– Что?

– Не ври мне. Посмотри на себя! Ты же дрожишь, как осиновый лист на ветру.

– Это потому, что ты меня сведешь с ума, в конце концов, – резко произнесла она. – Можно подумать, что мне больше нечем заняться, как только стоять здесь на ступеньках и слушать твой бред!

Брис резко оттолкнулся от стены и грузно осел у ее ног. Он положил руку на колени и оперся о ладони головой, медленно покачивая ею вперед и назад.

– Я тебя напугал, – печально сказал он. – Слушай, если я когда-нибудь сделаю что-то, что будет тебе приятно, ты мне скажешь?

Эллис замерла в волнении и страхе. Брис Ласалль оказался самым странным человеком из всех, кого она когда-либо встречала, и ей никак не удавалось в нем разобраться. Почему ему хочется, чтобы она была счастлива? Почему беспокоится о ней? Впрочем, в эту минуту более важно, что сейчас с ним делать.

Девушка на глаз прикинула расстояние до вершины лестницы и уже начинала думать, не позвать ли кого на помощь, когда Брис заговорил опять.

– Ты самая странная девчонка из всех, кого я встречал, и мне никак не удается в тебе разобраться.

Эллис громко рассмеялась: этого уже она вынести не могла.

– Это забавно? – Мужчина озадаченно посмотрел на девушку, думая, что у нее слегка помутился рассудок.

Эллис села на ступеньку рядом с Брисом.

– Просто я только что то же самое думала о тебе и даже теми же словами.

– Ну да? – Он улыбнулся ей в ответ. – Это забавно, в особенности потому, что я нисколько не странный.

Она опять засмеялась.

– Когда ты смеешься, это похоже на музыку. Прекрасную, живую, энергичную. – Мужчина внезапно посерьезнел. – И я готов поклясться, что не видел ничего красивее твоих глаз, когда ты вот так улыбаешься.

О! Ей показалось, что ее щеки охвачены огнем, а сердце отчаянно затрепыхалось, словно птица в силках. Как будто сердце ее обвевала своими крылышками маленькая птичка колибри – так ей стало легко, тепло и вдруг почему-то захотелось плакать. О Боже! Этот мужчина сказал такую необычную вещь в самое неподходящее время. Не зная, что сказать, боясь, что голос выдаст ее, Эллис положила ладонь ему на лоб.

– Завтра я тебе еще посмеюсь. Но если мы сейчас не собьем температуру, у тебя в голове сжарятся последние мозги, – сказала она, с сожалением думая о том, что все его ласковые речи – просто результат болезненного состояния. Мужчина, похоже, может нести полную околесицу, когда болен.

– А, черт! – внезапно согнулся Брис, словно его пронзила боль, которую у него не было сил терпеть. – Опять ты за свое! Не верит тому, что я говорю, как будто я не способен отличить жемчужины от страусиного яйца.

– Ну, когда ты вот так разговариваешь, я, пожалуй, и сомневаюсь.

Девушка встала и сделала новую попытку забросить его тяжелую руку себе на шею, чтобы все-таки двинуться дальше, и отказываясь верить в то, что он в здравом уме.

– Ты самый прекрасный мужчина, – Ну уж? По крайней мере, я не имею столько шипов.

– Ха! Да стоит только мне открыть рот, как ты тут же взрываешься, как осколочная граната.

– Ничего подобного! Спроси любого, кто меня знает, и тебе ответят, что я известен своей медлительностью и легкостью в обращении.

– Эта малышка тебя обижает, Брис? – послышался голос Бака с верхней ступеньки лестницы. – Я услышал твои рыдания и прибежал на помощь.

Эллис и Брис разом повернулись и посмотрели вверх. Фланелевая пижама Бака была едва застегнута, волосы взлохмачены, лицо серьезно и далее сурово, словно он хотел показать, что не намерен дальше терпеть такое позднее веселье.

Оба – и Брис, и Эллис – заговорили одновременно.

– Святой Боже! Как я рада видеть вас. Мне нужна помощь.

– Скажи ей, какой я неторопливый и мягкий в, общении.

– Да, он неторопливый и в общении легкий, – Бак выдал подтверждение таким тоном, словно этот факт и не требовал более подробного доказательства. Затем он помог Эллис затащить своего брата наверх.

– Она думает, что шибко грамотная, раз может сосчитать до пяти по пальцам, – продолжал жаловаться Брис и начал опять заваливаться на пол со слабым стоном.

– Ну, ничего особенного, – сказала Энн, присоединяясь ко всей компании. – Брис умеет считать до десяти, если пользуется двумя руками.

– Ясно тебе, мисс Колючка? – пробормотал Брис, не глядя на девушку. – Скажите ей, что я еще и читать умею.

– Может, – подтвердили Бак и его жена, кивая друг другу головами.

– У него жар от его простуды. И мне кажется, что у него происходит размягчение мозгов. – Эллис не желала смотреть на Энн и Бака, не зная, как реагировать на их зубоскальство. – Я пыталась уложить его в постель.

– Но совсем не за тем, о чем вы сейчас оба подумали, – не отрывая глаз, подал голос с пола Брис. – И не потому, что я ей нравлюсь! Ей просто меня жалко.

Эллис закатила глаза и вздохнула.

– Ты, друг, и вправду выглядишь слегка осунувшимся. – Бак наклонился к брату, чтобы внимательнее рассмотреть его. Сделав, очевидно, неутешительные заключения, он подхватил Бриса под мышки и потащил к двери налево от лестницы.

Тому и действительно стало совсем худо. Так худо, что он уже почти не соображал, что с ним происходит, но в то же время продолжал говорить с ними.

– Я простудился, стоя на холоде прошлой ночью, – объяснял Брис. – Как болят кости! Я хочу умереть. Наверное, я должен был позволить ей застрелить меня…

Энн сходила в комнату рядом с холлом, возможно, кладовую, и вернулась, неся в руках чистые простыни.

– Кому-кому позволить пристрелить? – спросила она, проследовав за мужчинами в комнату Бриса, где тихо попросила Эллис помочь ей разобрать постель.

– ..Эллис, – слабо подал голос больной. Девушка почувствовала, как залилась горячим румянцем, когда Бак и Энн уставились на нее. Она пожала плечами.

– Я бы с удовольствием, – честно призналась она. – Но у меня нет оружия.

– У нее и ножа тоже нет, – вяло, будто сквозь дремоту, проговорил Брис, в то время как Бак уложил его со всей предосторожностью на коврик у кровати и принялся стаскивать с него ботинки. – Да он ей и не нужен. Она любую свинью разделает одним своим язычком.

Энн засмеялась. С противоположной стороны кровати она улыбнулась Эллис и закончила стелить простыни.

– Если бы не его болезнь, мне бы это прямо понравилось. Однако за то время, что я его знаю, он никогда столько не болтал.

– Зато меня совершенно извел, – сказала Эллис. – У меня уши пухнут от его разговоров. И он такой настырный. Я…

– Кто, Брис? – Энн озадаченно нахмурилась. – Да нет, в нем нет ничего настырного, Эллис. Он самый ласковый, деликатный мужчина, какого я когда-либо встречала. – И услышав, как ее муж что-то возмущенно пробормотал, продолжая разувать брата, добавила:

– Ну, конечно, после тебя, дорогой.

Бак одарил жену милой улыбкой. И столько в его взгляде было любви и нежности, что Эллис даже почувствовала укол зависти и чего-то еще такого же мелкого и низменного. Как бы ей хотелось, чтобы хоть раз в жизни кто-нибудь улыбнулся ей вот так же!

Брис слегка застонал от боли, и женщины удвоили свои усилия. Когда наконец постель была готова, Бак вместе с Эллис взяли больного под руки и бережно переложили на кровать. Девушка с этой минуты не могла поднять глаз от пола, потому что Бак начал расстегивать пуговицы у брата на рубашке, а потом встал в ногах кровати и принялся стаскивать с него носки и брюки.

– Пойду принесу аспирин и какую-нибудь легкую одежду, – донесся до Эллис голос Энн. Она резко выдохнула и быстро выбежала вслед за ней из комнаты.

– Он… Он уже принимал аспирин, – сказала Эллис, боясь, как бы не показаться излишне навязчивой в чужом доме и в то же время желая быть полезной. – Это не очень помогло. Я… Можно я буду за ним ухаживать? Я не очень сильная, но меня учили ухаживать за больными. Я… Я думаю, что могла бы ему помочь, – Ну, конечно, ухаживай. Принести лед? Возможно, у нас есть немного…

– Где вы храните овощи, корнеплоды?

– Корнеплоды? Эллис кивнула.

– Ну да. У вас сарай или подвал? Где? Совершенно не скрывая своего скептического отношения к тому, свидетелем чего являлась, Энн дала Эллис всю необходимую информацию о местах хранения различных продуктов. Совершенно не понимая, зачем это все, она недоверчиво наблюдала на кухне, как девушка порезала луковицы и высыпала их в кастрюлю с кипящей водой. Потом, по просьбе Эллис, принесла кусок фланели. С видом цивилизованного европейца, наблюдающего за странными манипуляциями шамана, Энн смотрела, как Эллис опустила одну луковицу в кипящее масло и жарила ее до тех пор, пока та не стала мягкой и прозрачной, потом добавила сахар и помешивала, пока не получился густой сироп.

Взяв четыре пеленки из того приданого, которое Энн готовила для своего будущего малыша, Эллис сняла кастрюлю с вареными луковицами, прихватила маленький кувшин с луковым сиропом и направилась в комнату больного на втором этаже.

– Видимо, понадобится некоторая помощь, – сказала она, заметив, что Бак с женой не хотят покидать Бриса, – но мне не требуются два человека.

– Ты знаешь, – произнесла в ответ напряженным взволнованным голосом Энн, – я вот думаю, не лучше ли его отвезти в больницу?

Ее скептицизм больно ударил по самолюбию Эллис. Там, в Стоуни Холлоу, она приучила себя к недоверию, но от Энн этого не ожидала. Девушка посмотрела на Бриса. Он весь дрожал, его бледность исчезла, на щеках теперь горел лихорадочный румянец жара. Вид его обнаженной, покрытой волосами груди волновал ее больше, чем ответственность, которую она принимала на себя, берясь за его лечение.

Внезапно она подумала, что если бы Бриса отправили в больницу, то у нее было бы четыре полных часа, чтобы отдохнуть и поспать до утра. Но ей стало также ясно, что поддавшись своей слабости, она больше не сможет уснуть вообще.

– Я вам говорила, что не очень сильна в науках или физически, но мне приходилось выхаживать и более тяжелых больных, чем он. Сейчас самое время сбить ему температуру, и я смогу это сделать, если вы мне позволите, но… конечно, решайте сами.

Бак обнял жену, нежно поцеловал ее в висок и сказал:

– Иди в постель, Энни. Тебе нужно выспаться. А я помогу Эллис. – Энн колебалась. – Иди, иди… Эллис сможет сделать это.

«Эллис сможет сделать это… Пусть это сделает Эллис…» Она слышала эти слова тысячи раз. И всегда для нее находилась работа: готовить еду, убирать по дому, штопать, копать, пахать, колоть, толкать и тянуть… Но, когда Бак произнес «Эллис сможет…» – это звучало совсем по-иному, не в смысле «Пусть – это – сделает – Эллис – это – все – на – что – она – годна» и не в смысле, что «это – твоя – работа – Эллис – потому – что – я – хочу – чтобы – ты – ее – сделала». Нет!

Когда Бак произнес эту фразу, она прозвучала так, словно означала знак огромного доверия, как если бы было сказано: «Только Эллис может выполнить эту работу, и никто, кроме нее».

– Да, я смогу, – ответила она, испытывая благодарность к Баку. Возможно, он и не заметил и не понял, насколько его доверие было важно для нее. Эллис ободряюще улыбнулась все еще обеспокоенной Энн, объясняя ее недоверие тем, что та приехала с севера и, конечно, не знает порядков в горах и южных обычаев так, как Бак.

– О'кей. Позовите, если понадоблюсь, – Энн улыбнулась девушке, а та подумала, что уж если Энн и не доверяет ее методам, то, по крайней мере, будет спокойна, зная, что муж делает все, как надо.

Бак смотрел на Эллис, стоя по другую сторону кровати, на которой лежал Брис.

– Кажется, луковый компресс, да? – Эллис кивнула, а он ухмыльнулся. – Тогда поторопимся, пока этот тип еще слаб и не может сопротивляться.

Бак оказался просто превосходным ассистентом. Он взял другую простынь, свернул ее и подложил под спину брата, укутал его, оставляя руки свободными. Эллис заученными, опытными движениями захватила изрядную порцию луковой массы, положила ее на одну из пеленок и подсунула компресс под спину мужчины, а Бак осторожно положил Бриса так, чтобы тот своей массой прижал все, что там находилось. Девушка быстро сделала другой компресс и, положив его на грудь больному, крепко связала концы простыней, чтобы сохранить тепло лекарства.

Потом они укутали Бриса двумя одеялами и, пока Бак придерживал голову брата, Эллис влила тому в рот полную ложку лукового сиропа.

– Ой, что это вы со мной делаете? – подал слабый голос Брис, открыл глаза, посмотрел по очереди на Бака и Эллис и снова сомкнул веки. – Ну и запашок, даже глазам больно!

– Заткни пасть и кончай жаловаться, – оборвал его Бак, но тон его был теплым и сочувствующим. – Лук, конечно, штука неприятная, но сиделка у тебя хорошенькая. Так что лежи спокойно и наслаждайся.

В уголках рта Бриса появилась улыбка, потом исчезла.

– Она думает, что чем-то мне обязана, – пробормотал он. – Если бы не это, она бы позволила мне умереть.

– Много ты знаешь, – обронила Эллис, раздумывая над тем, правильно ли она поступает, решив отказаться сегодня ото сна. Господи, как, интересно, такому слабому человеку удается быть таким упрямым и таким привлекательным?

– Если сможешь, вздремни немного, пока не надо будет менять компресс, – обратилась девушка к Баку. – Я посижу с ним, пока он не уснет опять.

Мужчина кивнул, улыбнулся и вышел из комнаты, не говоря ни слова.

Дверь за ним закрылась, и Эллис вздохнула, зная по опыту, что теперь больше нечего делать и остается только ждать, когда температура у больного снизится. Осторожно, так, чтобы не побеспокоить Бриса, она присела на край его кровати и стала размышлять о событиях последней ночи.

Слишком легко и очень здорово для нее было бы поверить каждому слову, сказанному Брисом. Ей очень хотелось думать, что она ему нравится не как объект вожделения или как человек, которого жалеют, не как кто-то, кого можно будет использовать, а просто как Эллис – личность со своими собственными чувствами и мыслями.

Никто, кроме нее самой, не знал подлинной Эллис. Она не очень была уверена в том, что стала великой притворщицей, но то, что она чувствовала, думала и делала в Стоуни Холлоу за спинами людей, разительно отличалось от того, как она поступала в их присутствии.

Эллис было всего семь лет, когда она узнала правду о своем рождении. Женщина, которую девочка называла мамой, на самом деле являлась матерью трех мальчишек почти одного с нею возраста: женщина рано овдовела и жила со своим старшим братом Звали ее Эффи Уотсон.

Эффи была самой доброй женщиной на свете. Она только один раз заговорила с Эллис о ее рождении, да и то лишь тогда, когда та сама об этом спросила. Эффи никогда не относилась к девочке иначе, как к своим трем сыновьям, хотя у нее и возникали по этому поводу ссоры с братом.

Родная мать Эллис была еще молоденькой женщиной, когда приехала в горы Восточного Кентукки, чтобы учить детей бедняков. Судя по рассказам Эффи, Стефани Эллис оказалась неподготовленной к тому, что она там встретила. Она попыталась преодолеть предрассудки своего воспитания и подружиться с людьми, которым приехала помогать. Однако местные жители так и не привыкли к ней, ошибочно принимая ее отношение к ним, как снисходительность и высокомерие. И ко времени ее встречи с Эффи только некоторые из них еще общались с нею.

Эффи, казалось, понимала ее, и они близко сошлись. Стефани начала учить грамоте Эффи и ее старшего брата, а та в ответ пыталась объяснить ей смысл многих горских традиций и старалась, чтобы к приезжей относились получше. А потом Стефани забеременела.

Она отказалась назвать имя отца ребенка, и досужие домыслы стали распространяться, как круги по воде, до тех пор, пока молодая женщина не оказалась абсолютно изолированной от всех жителей общины.

Мужчины не хотели оказаться в чем-либо замешанными, женщины защищали и ревновали своих мужей и сыновей, а более молодые женщины боялись, что и на них падет тень ее позора. И только Эффи, вдова, чьи сыновья были слишком молоды, чтобы оказаться вовлеченными в эту историю, сохранила со Стефани дружеские отношения.

Эффи клялась, что сделала все возможное для подруги, когда у той возникли проблемы, связанные с рождением ребенка. Через два дня Стефани умерла, оставив слабую, крохотную девочку сиротой. Никому не оказалось никакого дела до того, выживет малютка или умрет. И тогда Эффи, втайне от всех страстно желавшая иметь дочь, против воли своего брата взяла ребенка себе и назвала ее Эллис.

Поскольку брат Эффи заботился о ней, он терпел присутствие Эллис в своем доме, и девочка долгое время ничего не знала о тайне своего рождения, пока однажды Томми Ли Таккер не поколотил ее после занятий в школе и не рассказал всем-всем об обстоятельствах ее появления на свет. Вот тогда Эллис и узнала, почему это «дядя» любит ее не так, как своих племянников…

Брис застонал во сне и сбросил с себя одеяло. Он попытался скинуть и повязку с груди, но девушка нежным, настойчивым движением убрала его руки от компресса. После короткой схватки мужчина вынужден был покориться.

– Чш-ш-ш!.. Лежи спокойно, – тихонько шепнула Эллис. – Твоя сила тебе потребуется потом, попозже.

– Эллис! – еле слышно позвал мужчина и слабо закашлялся.

– Поспи еще, Брис. – Она уложила его руки вдоль тела и натянула одеяло ему до горла.

Его левая рука снова выбилась наружу. И когда девушка потянулась к ней, чтобы водворить ее на место, то внезапно почувствовала, как неожиданно крепко он схватил ее запястье.

– Эллис…

– Да, да, Эллис, – сказала она, как будто он спрашивал. – Только не начинай со мной опять драться. Ты не в лучшей форме, так что я тебе грудь проломлю, если ты побеспокоишь меня.

– Не выйдет, я стойкий, как скала, – прошептал Брис, все так же лежа с закрытыми глазами.

– Ну, может, когда-нибудь и станешь, «как скала».

– Почему?

– Потому что до сих пор не развалился. Спи, – просто ответила Эллис, чувствуя, как он схватил ее пальцы.

Она укутала его плечи одеялом, оставив ему левую руку, которую держала в своей, свободной. И вновь прикосновение к нему вызвало в ней удивительно волнующее чувство. Его кожа была горячей и до сумасшествия гладкой, а под ней перекатывались бугры крепких, как камень, мускулов. Даже неподвижное и беззащитное во сне тело Бриса казалось тяжелым и крепким, сильным и волнующим. Наконец Эллис высвободилась, размяла пальцы, радуясь своим ощущениям.

Как бы она, интересно, чувствовала себя в таких, как у Бриса, могучих руках? А может, он будет нежно ее касаться и шептать ей ласковые слова? А потом он ее поцелует нежно-нежно… Его глаза будут сиять любовью и счастьем. Он будет ее любить, заботиться, защищать..

Эллис вскочила с кровати и стала покачивать его руку в своих ладонях, как горячую картофелину, потому что мужчина беспокойно зашевелился и пробормотал:

– Жарко!.. О Боже, как жарко…

– Я… я знаю, – говорила Эллис, чувствуя себя виноватой за то, что позволила подобные мысли.

Если бы даже Брис и испытывал хоть что-то, близко похожее на ее мечты, то и тогда ей бы не удалось ни на секунду забыть о том, что у нее уже есть очень важные обязательства перед человеком, который был для нее всем на свете. Он значил для нее больше земли, луны и звезд, вместе взятых. И, кроме того, была еще Лидди Эванс Эллис намочила пеленку в сосуде с холодной водой и обтерла больному щеки и лоб. Несколько минут она повторяла эту процедуру, увлажняя ему кожу, смахивая волосы с его висков и думая, что он заснул.

Но в эту секунду Брис приподнял руку и взял ее ладонь своими пальцами. Глаза его все так же были закрыты.

– Эллис?

– Да?

– ..Спасибо!

Что-то тяжелое и твердое подступило к ее горлу. Она попыталась сглотнуть, и ее подбородок задрожал. О Боже! Девушка взяла свободной рукой влажную ткань и положила парню на лоб. Рука, которую она продолжала удерживать в своих ладонях, стала совсем невесомой. Эллис не могла думать больше ни о чем, кроме нее. Вместо того, чтобы положить его руку под одеяло и тем самым предотвратить дальнейший бред, она накрыла его натруженные, длинные пальцы своими собственными, и ее мысли потекли в другом направлении.

У Эффи Уотсон пальцы были толстыми, негнущимися и такими же мозолистыми, как , и у Бриса. У нее были удивительные, особенные руки. Нежные, когда расчесывали длинные, густые локоны Эллис, и добрые, когда Эффи обнимала ее и целовала в щеку перед сном.