Текст книги "По ту сторону ограды"

– Ой, да ладно тебе. – Бонни перебралась через старые ящики из-под пива, полуразваленную скамеечку для ног, медную клетку для птиц. Когда она была уже у дорожного кофра, к ней присоединилась Дженис. – Тебе все равно не уйти отсюда чистой, к тому же дело займет всего минуту. Задержи дыхание.

– Хорошо, но тогда тебе придется выслушать меня.

– Мне в любом случае придется выслушать тебя, не так ли? Берись за тот конец.

От Дженис требовалось всего-то чуть-чуть сдвинуть верхний конец скатанного в рулон ковра, Бонни же занялась нижним… в общем, она тянула его изо всех сил, энергично дергала… толкала плечом, налегая всем телом, пока рулон не повалился, как дерево в лесу. В воздух поднялось облако пыли, и они обе отвернулись, ожидая, когда пыль осядет.

– Ой, ради всего…

– Ух ты. Взгляни на это, Джен.

Дженис повернулась и обнаружила, что Бонни, оседлав скатанный ковер, скачками продвигается вперед, к другому ковру, меньшему по размерам, тоже скатанному в рулон и прислоненному к стене. Было ясно, что первый ковер все годы надежно защищал второй от света и грязи, так как даже в полумраке было видно, что его яркие краски сохранились.

Достать ковер из его тайника оказалось довольно легко. По ширине он примерно соответствовал росту Бонни.

– Голову даю на отсечение, это он, – восторженно сообщила она сестре, в глубине души ощущая, что хоть что-то в ее жизни наконец-то складывается правильно. – Взгляни на его цвета. Он небольшой, так что его будет легко стащить вниз, и он займет немного места в комнате Пим.

– Надеюсь, ты не думаешь, что он волшебный, а? – По тону сестры Бонни поняла, что ее запрут в дурдоме, если она даст неверный ответ.

– Естественно, нет, но Пим считает иначе, и если он подействует на нее успокаивающе, для меня это будет чудом. – Бонни уложила меньший ковер на больший и перебралась через них. Прикинув, она поняла, что сможет в одиночестве стащить меньший ковер вниз, – ей очень не хотелось и дальше подвергать риску здоровье Дженис. Закрыв крышку дорожного кофра, она застегнула ремни и сказала: – Кажется, теперь я готова выслушать относительно хорошую новость.

– Завтра вечером я устраиваю вечеринку в честь окончания летнего сезона и хочу, чтобы ты пришла.

– Господи, да это действительно относительно хорошая новость. – С любопытством посмотрев на сестру, Бонни перекинула меньший ковер на кофр. Вечеринки, которые устраивает Дженис, всегда отличаются уютно-элегантной атмосферой и отличным обслуживанием, независимо от количества гостей. То и дело с подозрением поглядывая на сестру, Бонни взялась за один конец скатанного большого грязного ковра и потащила его к стене. Перебирая рулон руками, она все выше и выше задирала его конец, пока не впихнула ковер на прежнее место. Дженис выглядела виноватой, пристальное внимание Бонни действовало ей на нервы. – Но это не все, не так ли?

– Я пригласила и Джо.

Это все?

– Замечательно. Я твержу и твержу тебе, что мы не ненавидим друг друга. Мы даже не ссоримся. Ни один из нас не устроит сцены на глазах у других гостей, обещаю.

– Не будет других гостей.

– Джен…

– Вам двоим надо разобраться с этим, что бы это ни было. Я не очень хорошо понимаю, что происходит, но считаю, что все зашло слишком далеко. Мы сядем и вместе все обсудим.

– Не лезь не в свое дело, ладно? – Бонни присела на краешек пыльного кофра, рядом с ковром. Ковер приятно грел поясницу. Как хорошо. – Мы с Джо сами разберемся. Я не нуждаюсь в том, чтобы ты устраивала публичные обсуждения моего брака, благодарю покорно.

– И все же кое в чем ты нуждаешься. Вы слишком долго живете раздельно, это вредит здоровью. Тебе нужен этот разговор. Тебе нужен совет. Тебе нужно что-то предпринять. Возможно, тебе просто нужно прийти туда, где он живет, и пару раз хорошенько врезать ему. Это обязательно привлечет его внимание.

Бонни провела ладонью по ковру, прикидывая, тканый он или плетеный. Однако она на подсознательном уровне распознала тонкую искусную работу и древность этого ковра и сразу поняла, что он особенный, что это настоящая редкость.

– Возможно, я нуждаюсь в собственном волшебном ковре, – с рассеянным видом проговорила она, с наслаждением поглаживая мягкую изнаночную поверхность ковра и горя желанием поскорее узнать, какова на ощупь лицевая сторона, такая же шелковистая или нет. Бонни перевела взгляд на сестру, сложила руки на груди и попыталась сосредоточиться. – Возможно, мне не следовало бы ходить на день рождения Чики Дэвиса. Я, знаешь ли, иногда жалею, что вышла замуж, и часто гадаю, как сложилась бы моя жизнь. И дело не в том…

Она увидела, что у Джен медленно вытягивается лицо, а рот и глаза округляются от шока, изумления и страха.

– Джен? – В это мгновение Бонни заметила, как по коленям промелькнула тень – вероятно, что-то пролетело под лампочкой без абажура, свисавшей с потолка. Она ощутила какое-то движение на чердаке… «Летучие мыши!» – осенило ее.

Однако прежде чем она успела шевельнуться, чтобы защитить голову руками, ее накрыла темнота. Она появилась откуда-то сверху и опустилась перед ней и за ней, как занавес, оставив свет по бокам. Бонни вскочила, чтобы бежать к свету, но вдруг почувствовала легкий толчок в спину и упала на темноту. В следующее мгновение темнота стала наклоняться вперед, как будто хотела упасть на Дженис. Бонни повалилась вместе с темнотой и закричала… Она падала.

3

Бонни упала ничком, но ей удалось защитить руками лицо. Она попыталась перекатиться на один бок, чтобы подтянуть колени к груди и… Что это, она может подскакивать, как мячик?

Как ни нелепа была эта мысль, реальность показывала, что она еще не приземлилась. По сути, она уже не падала, она… плыла. Бонни убрала от лица руки и открыла один глаз, чтобы удостовериться в правоте своего предположения.

Ой! Она действительно плывет – как на надувном матрасе в бассейне.

– Джен?

– Бонни?

– Джен? – Бонни вытянула ноги, перевернулась на живот, затем медленно приподнялась на локтях и огляделась.

Под ней был ковер Пим, мягкий и яркий, с каким-то восточным узором. Он был очень красив – вернее, был бы, поправила себя она, если бы не парил в воздухе в двух метрах от пола.

– Бонни?

Осторожно, так как ковер начинал усиленно дергаться, когда она шевелилась, Бонни подползла к краю, крепко ухватилась за бахрому и, подтянувшись, свесила голову вниз. Она и не помнила, когда в последний раз так радовалась при виде сестры.

– Джен?

– Господи, Бонни, что ты делаешь?

– Парю?

– Прекращай это. Спускайся оттуда.

Бонни не нуждалась в уговорах. Она высунулась еще дальше и собралась перевалиться через край и спрыгнуть на кофр. О том, как обуздать ковер, она подумает потом. Однако в тот момент, когда она была готова спрыгнуть вниз, ковер приподнял один край и перекатил ее на спину.

– Кажется, я ему понравилась.

– Не смешно.

– Как бы то ни было, но он меня не отпускает. – Да, она понимает, как дико это звучит, но другого термина, чтобы описать ситуацию, у нее нет. Бонни чувствовала, что от ковра исходит какая-то сила или энергия, и вспомнила, как было тепло пояснице. – Может, тебе стоит сходить к Пим и поговорить с ней?

– С Пим?

Бонни снова перекатилась на живот и подползла к краю. Дженис стояла уперев руки в бока и задрав голову вверх. Весь ее вид свидетельствовал о крайнем нетерпении. Она была с ног до головы покрыта пылью, у нее слезились глаза, нос покраснел, волосы растрепались, а в довершение ко всему ее единственная сестра маячила где-то под потолком, свешиваясь с ковра.

– Только Пим знает хоть что-то об этой штуке.

– А еще у нее не все в порядке с головой.

– Все у нее в порядке. Она знает об этом ковре. Она все время пыталась добраться до него. Она расскажет тебе, как он работает.

– С помощью волшебного слова или чего-то в этом роде?

– Ага. Например… крибли-крабли-бумс! – Обе в ожидании затаили дыхание.

– Сим-сала-бим! – Дженис подняла руку и растопыренными пальцами указала на ковер.

Ничего.

– Иди к Пим.

– Я позову Джо.

– Джо?

– И еще Роджера. Им обоим надо это увидеть. Джо спасет тебя, ты его обнимешь и поцелуешь, и вы помиритесь, а потом нам надо будет обязательно позвонить в «Нэшнел Энкуаирер» и «Стар», и пусть они торгуются за право сфотографировать все это. Никто в это не поверит. Слушай, а Сюзан уже ушла? Пусть она позовет соседей… думаю, нужно собрать как можно больше чужих людей в качестве свидетелей.

– А я думаю, тебе нужно прийти в себя и поспешить к Пим. Это ее ковер. Может, она не захочет, чтобы о нем стало известно всему свету. Не забывай, его тщательно прятали.

Несколько мгновений Дженис стояла с таким выражением лица, будто вот-вот примется спорить, но потом сказала:

– Ладно, только возьми вот это. – Она достала из кармана сотовый телефон и бросила его на ковер. – Позвони хотя бы Роджеру. Он придет в полный восторг от всего этого.

Дженис ушла и стала спускаться вниз, цокая каблуками по ступенькам. Бонни вздохнула и уткнулась лбом в ковер. «Кто-то же должен прийти в восторг от всего этого», – подумала она, пытаясь осмыслить случившееся.

Волшебный ковер. Сестра права: никто в это не поверит. Она и сама не верит, хотя и лежит на нем. Лежит на ковре-самолете… нет, он еще не летал.

Может, он умеет только висеть в воздухе.

Бонни подняла голову и взглядом поискала мобильник сестры. Телефон соскользнул в ямку, образованную ее телом, и лежал у бедра. Схватив его, она перебралась в центр ковра и, подобрав под себя ноги, села. Злясь на ощущение полной беспомощности, она стала обдумывать пути побега.

Если встать, можно быстро добраться до края с бахромой и быстро спрыгнуть, но это совсем не то же самое, что осторожно спуститься. Бонни дернулась всем телом, чтобы проверить, можно ли подогнать ковер к одной из опор, поддерживающих крышу, чтобы потом встать и, перебирая руками по опоре, заставить ковер опуститься на пол. Однако ковер лишь слегка приподнял края, чтобы Бонни случайно не свалилась.

Она отлично поняла, что… что ковер заботится о ней, ограждает от опасностей. Он не позволит ей спрыгнуть вниз и не допустит, чтобы она упала. Чтобы проверить это, она встала на ноги. Ковер закачался, как стол с одной короткой ножкой, затем успокоился и стал жестким. Бонни прошлась из конца в конец, на глаз прикинула, что его размеры примерно полтора метра на два семьдесят. Она снова восхитилась яркостью его цветов и красотой узора, затем попрыгала на нем, понимая, что, по идее, он должен прогнуться, и тогда она упадет, и одновременно зная, что этого не произойдет. Ковер был твердым, как бетон.

– Ладно. Признаю. Ты действительно крутой ковер, – громко проговорила Бонни и рассмеялась, потому что просто не представляла, что ей делать дальше.

Не удержавшись от искушения, она прыгнула на угол ковра и, встав в позу серфера, стала покачиваться на согнутых ногах, скатываясь с гребня воображаемого… цунами. В следующее мгновение ковер принял наклонное положение и превратился в один из надувных аттракционов, которые устанавливали во времена их с сестрой детства на пикниках или ярмарках. Бонни высоко подпрыгнула, потом еще раз, при этом подтянув под себя ноги, и мягко приземлилась на попу. Однако прыжки получились не такими, как на батуте, и совсем не такими, какие были ей нужны, чтобы претворить в жизнь один из планов побега, вырисовывавшихся у нее в голове.

Бонни сообразила, что все еще держит в руке телефон Дженис, и, взглянув на него, вдруг поняла, что пытается вспомнить номер, который во всех телефонах она устанавливала на быстрый набор, – номер Джо.

Она уронила телефон на колени, спрятала лицо в ладонях и, застонав, заскрежетала зубами. Ей не хотелось сдаваться первой, первой идти на мировую, первой признавать, что без него ее жизнь не складывается – не то чтобы вся ее жизнь была наполнена ситуациями, вроде этой, но все же… Ведь ушел он, следовательно, и возвращаться должен он.

– Ему придется вернуться, – пробормотала она, и эти слова прозвучали как молитва.

Покачав головой из стороны в сторону, чтобы размять затекшую шею, Бонни попыталась унять нарастающее нетерпение. Где же Дженни? Она не сомневалась, что Пим приложит все силы, чтобы вспомнить, – она всегда так делала. Тысячи картинок с Пим, спешащей ей на помощь и спасающей ее, мелькали у нее в голове… И неожиданно все исчезло, как будто что-то еще, не имеющее к этому отношения, пробилось в ее сознание.

Оно формировалось медленно, пока Бонни изучала темную полосу по краю ковра. Сначала оно было похоже на часть рисунка и было вплетено в ковер, но, приглядевшись внимательнее, она обнаружила, что то, что напоминало ей квадрат, на самом деле является скоплением палочек и черточек – вертикальных, горизонтальных и диагональных. Некоторые пересечения повторялись, но не было ни одной одинаковой схемы.

– Это твои инструкции, да? – Она обращалась скорее к самой себе, чем к ковру. Да-да, именно к себе. – Это какой-то язык, но он не похож ни на азиатский, как твой узор, ни на ближневосточный. Здесь нет даже намека на иероглифы. И на руны не похоже. – На этом познания Бонни в том, как выглядят иностранные и древние языки, заканчивались, однако она была абсолютно уверена, что это какое-то послание. – Джен умная, может, она знает.

Она раздраженно вздохнула:

– Господи, как жаль, что это не английский.

И появился английский.

– Ой. Спасибо.

По идее, думала Бонни, ей надо бы испугаться, впасть в истерику или хотя бы не поверить своим глазам, но ничего из этого она не испытала. Она не видела никакой опасности. Ковер не намеревался причинять кому-то вред, и у нее не было ни малейшего повода не верить своим глазам.

Она смотрела на слова «ломают, изменить, завершить», пытаясь определить, откуда начинать. Через несколько минут слова сложились в стихотворение.

 
И день, и секунда ломают всей жизни разбег.
Однажды печаль станет счастьем, а горем – успех.
Простого желанья не хватит, чтоб все изменить.
И важно до ночи глубокой полет завершить.
 

– До ночи глубокой. – Это точно волшебный ковер Пим. Она знает о нем, наверняка знала о нем все эти годы. Но что все это значит? Неужели Пим летала на нем… или уже летит… и должна завершить свой полет до глубокой ночи?

– Так когда, черт побери, наступает глубокая ночь? – повторила Бонни давний вопрос Дженис и, продолжая обращаться к ковру так, будто у него были уши, добавила: – Сейчас она не в очень хорошей форме, чтобы путешествовать, так что, может, пересмотрим вопрос с глубокой ночью? Имеет ли значение, какая именно ночь? Или это любая глубокая ночь?

Как ни странно, ответы она не получила.

Бонни охватило отчаяние. Понимая, что, если она не научится понимать ковер, то Пим может очень сильно расстроиться, она принялась снова вчитываться в строчки.

Но так и не находила в них смысла.

– Что я делала? Что я делала? – причитала она, пытаясь вспомнить, что делала, что говорила, к чему прикасалась и о чем думала, когда ковер ожил. Посадил бы он на себя Дженис вместо нее? – Что я делала?

Она вспомнила, что шел разговор о дурацкой вечеринке у Дженис, что попросила Дженис не вмешиваться в ее семейную жизнь, при этом погладила ковер, гадая, тканый он или плетеный, и сказала…

– Я сказала: «Я иногда жалею, что вышла замуж». – Бонни подождала от ковра какой-нибудь реакции, подтверждающей правильность ее догадки. – Знаю, я сказала ужасную вещь. Но я действительно временами жалею, что вышла замуж.

Ковер под ней завибрировал.

– О-ох.

Все четыре угла запульсировали, рябь передалась бахроме, ковер слегка повернулся вправо. Дрожь быстро усиливалась, движения ковра ускорялись. Наконец он сделал полный оборот вокруг своей оси и двинулся на следующий, с каждым мгновением увеличивая скорость.

– Джен? – Что-то пошло не так, и Бонни похолодела. Ей захотелось оказаться внизу, однако при этом совсем не улыбалось быть сброшенной мощной центробежной силой. – Дженис! Абракадабра! Ладно, беру свои слова обратно – я говорила несерьезно. Я люблю Джо. Я всегда его любила. Я счастлива, что мы поженились. Прекрати. Черт. Замри! Дже-е-енис!

Быстрее и быстрее… ковер вращался с огромной скоростью. Вместе с ковром вращалась и Бонни. Ее подташнивало, все плыло перед глазами. Она подумала о том, чтобы закрыть глаза, но потом решила, что это плохая идея. Надо быть начеку, ловить любую возможность спастись, стараться сохранить хотя бы остатки самообладания.

– Джен! Помоги! Кто-нибудь! Дже-енис! – Бонни подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом. От страха ее сердце бешено стучало, она уже жалела, что так редко бывала в церкви.

Ковер вращался все быстрее и быстрее, причем с воем, который усиливался с каждой секундой, поэтому Бонни не услышала крик Дженис: «Что? Я здесь! Я поднимаюсь к тебе!» – и не увидела, как та, поднявшись на чердак, замерла как вкопанная со словами: «Господь Всемогущий».

4

Звонил мобильник. Бонни в колготках перебежала через гостиную своей квартиры в престижном доме и увидела, что на дисплее высветился номер сестры.

«Замечательно. День не мог начаться лучше».

Она открыла телефон-раскладушку и, приложив к уху, опустилась на дорогой паркет и заглянула под диван.

– Джен, я люблю тебя. Ты моя любимая сестра. Но у меня нет времени сейчас разговаривать с тобой.

Она провела рукой по покрывалу из китайского шелка, которым был застелен диван, и вспомнила, почему оно ей так нравится.

– Почему ты так тяжело дышишь? Чем ты там занимаешься? – спросила Дженис.

– Ищу папку, которую вчера захватила домой, чтобы подготовиться к очень… – Бонни на четвереньках проползла по ковру к вольтеровскому креслу, за которое на аукционе в Белом доме заплатила слишком большие деньги – даже несмотря на то, что к нему в качестве подтверждения прилагалась фотография спальни «Кукушки» Джонсон[3]3
  Клаудия Джонсон, жена тридцать шестого президента США Линдона Джонсона.


[Закрыть], – и заглянула под подушку, лежавшую на сиденье. – …К очень важной встрече по инвестициям, назначенной на это утро. Черт!

– Что?

– Зацепила колготки. – Она искала под подушками, на книжных полках, в ящиках, за плинтусом и постепенно продвигалась к своей спальне. – Я уже опаздываю на полчаса, и у меня сломался фен… Надо же, проработал пять лет и именно сегодня решил помереть. Может, это знак?

– Чего? Прихода антихриста?

– Наверное. Я слышала, что человек, с которым у меня сегодня встреча, ну… не совсем исчадие ада, но… с шипами.

– Может, это означает, что человек, с которым у тебя сегодня встреча, просто… мужчина.

– Не глупи. Подожди. – Бонни бросила мобильник на кровать, одернула узкую темно-синюю юбку – того же размера, что она носила в колледже, – расправила белую шелковую блузку – никакой синтетики… и взяла телефон. – Ты уже рассказала, зачем звонишь? Что-то не помню. Я ужасно спешу, так что не надо рассказывать мне об очередном мужчине, с которым, как ты считаешь, я должна познакомиться. Я знакома с кучей… О, слава богу! – Озадаченная и одновременно обрадованная, она сдернула папку с материалами по Уотсонам с полки в своей гардеробной и сосредоточилась на туфлях. На кровати зашевелилось одеяло – это просыпался ее ночной гость. – Э-э… я сама встречаюсь с кучей мужчин. Мне тридцать девять, почти сорок, у меня масса работы, причем любимой, шикарная машина, роскошная квартира. Я объехала весь свет и не могу представить, что есть такого, что мне может дать один-единственный мужчина и что я не могу заполучить сама.

Тони, тридцатидвухлетнее создание, словно сошедшее с обложки глянцевого журнала и олицетворяющее собой рекламу итальянского образа жизни, посмотрел на нее и с похотливым видом изогнул бровь. Наверняка он считал, что знает, по крайней мере, одного мужчину, который может дать ей нечто особенное. Бонни улыбнулась ему и выдвинула ящик прикроватной тумбочки. Ей очень понравилось выражение очаровательного разочарования, которое появилось на его лице, когда он заглянул в ящик.

– Я тоже, – согласилась Джен. – Ничего такого нет. Вот поэтому я не приставала к тебе с этим целых два года. Никто из тех, кого я знаю, не нуждается в том, чтобы из-за него так много суетиться.

Суетиться? Бонни покосилась на Тони, прикоснулась к его щеке и, когда он оторвал взгляд от ящика, улыбнулась ему. Прижав телефон к ноге, она наклонилась, поцеловала молодого человека в губы и прошептала:

– Ты лучше их всех.

В его глазах цвета темной умбры на мгновение появился яркий блеск, но Бонни распрямилась и вышла из комнаты… хватит с него суеты.

– Так что ты звонишь?

– Чтобы услышать твой голос.

– Джен, я уже надела жакет, взяла сумку и портфель. Я иду к двери. Говори.

– Я знаю, что ты уезжала в воскресенье, и хотела бы выяснить, сможешь ли ты снова приехать в эти выходные.

– Это из-за Пим? Она все еще не в себе?

– Да. И она продолжает твердить про тот ковер и прочий хлам на чердаке. Она говорит, что он у тебя и что твоя жизнь в опасности. Она страшно разволновалась, и я пообещала ей позвонить тебе. Пим велела передать, что «важно до ночи глубокой полет завершить». Именно так и сказала. И ты должна успеть все изменить.

– До глубокой ночи… а до которого часа конкретно?

– Откуда я знаю. Ведь это ты у нас ведешь ночнуюжизнь. – Бонни закатила глаза, но не стала поправлять сестру. Если бы Джен знала, как часто ранним утром или поздним вечером она предавалась тому, что скорее относилось к бизнесу, чем к удовольствию, она бы… – Я собиралась позвонить и передать ей трубку, чтобы она сама поговорила с тобой…

– Большое тебе спасибо, что отказалась от этой идеи. – В лифте Бонни нажала кнопку подземной парковки. – Сегодня утром у меня просто нет ни капли времени. Но в субботу я приеду пораньше и проведу с ней весь вечер. Передай ей, что я захвачу с собой продукты, чтобы приготовить шоколадное суфле, которое она так любит.

– Ей вредно есть много шоколада.

– Ей восемьдесят восемь, Джен. Она может есть что пожелает.

– Я просто хочу сказать…

Дверь лифта отъехала в сторону. У Бонни прервалась бы связь, если бы она вышла на парковку, поэтому она продолжала стоять в кабине, придерживая дверь рукой.

– Все понятно, а вот я хочу сказать, что все мы сможем до отвала наесться суфле. Как тебе это?

– Нормально.

– Я тоже так думаю. Мне пора. Передай Пим, что я ее люблю. И тебя я люблю. Увидимся в субботу. – Бонни отошла от двери обратно в лифт, захлопнула мобильник и принялась рыться в сумке в поисках ключей от машины. Дверь лифта закрылась.

* * *

Девяносто шесть минут спустя быстрый стук каблучков по коридору офиса на четвертом этаже «Сьюпэрио Атлантик Банк» – одного из крупнейших независимых банков на Восточном побережье – возвестил о ее появлении.

С прямой, как всегда, спиной и гордо расправленными плечами Бонни прошла через приемную к своему кабинету… нет, она не любила кичиться своим положением, но знала, что именно в этом банке ее место, что она заслужила его, что она хорошо выполняет свою работу. Это ее банк. Ее взяли в «Сьюпэрио Атлантик» сразу после колледжа, где она получила степень МБА и прослушала несколько курсов по экономике, политическим наукам и торговому праву – а еще загорелась желанием сделать отличную карьеру. И это у нее получилось, от нижней ступеньки – от должности кассира, на которой она проработала очень недолго, до старшего менеджера отдела кредитования. А когда появилась возможность подняться еще выше и пересесть в собственный кабинет – с видом на Капитолий – в качестве управляющего траст-отдела банка, она тут же ухватилась за нее. Все это случилось одиннадцать лет назад.

Секретарша Анджела узнала шаги начальницы и встрепенулась, как лань, почуявшая опасность. Почуявшая, но не испугавшаяся. Они с Бонни проработали вместе почти восемь лет, хорошо знали друг друга и были настоящей командой.

– Умоляю, – прошептала Бонни, подойдя к Анджеле достаточно близко, чтобы никто не мог их услышать, – только не говори, что Уотсоны приехали раньше срока. – Оглядев приемную и убедившись, что клиентов еще нет, она уверенно прошла в кабинет. – Ты не представляешь, какое у меня выдалось утро! Единственное, чего мне сегодня удалось избежать, так это бомбы в ящике с нижним бельем.

– Между прочим, мистер Уотсон позвонил и сообщил, что они опаздывают на двадцать минут.

– Слава богу. Это первая приятная новость за сегодняшний день. – Бонни поставила портфель на полированный письменный стол из вишни и убрала сумочку в нижний ящик справа. С усталым вздохом она откинулась на спинку просторного, мягкого кресла, обитого красной кожей, и устремила взгляд на большой и яркий ковер, который она вставила в раму и повесила над зеленым, как альпийские луга, диваном, стоявшим в зоне для переговоров в противоположном конце кабинета. Обычно вид ковра взбадривал ее, придавал сил. Но сегодня он ее нервировал. – Я оставила ключи дома… – Она решила не рассказывать о том, что была вынуждена вызывать слесаря, чтобы попасть в квартиру, так как Тони находился в душе и не слышал, как она кричала и стучала в дверь. – А когда, наконец, села в машину, обнаружила, что все колеса спущены. Пришлось ехать на работу на такси.

Она покрутилась в кресле и вытянула одну ногу.

Анджела посочувствовала и наклонилась через стол, чтобы взглянуть.

– Сегодня утром я надела новые туфли от Феррагамо, чтобы произвести впечатление на миссис Уотсон, но в последний момент сменила их на эти. Я подумала, что на нее произведет гораздо больше впечатления, если я не сверзнусь со своих каблуков и не сломаю шею. Я серьезно. – При виде скептической улыбки Анджелы Бонни почувствовала себя глупо, как будто совершила нелепый поступок. – Но она поразится еще больше, если я не стану строить из себя буйнопомешанную, когда она явится сюда, согласна?

Анджела кивнула, но выражение ее лица было сочувствующим.

– После ухода Уотсонов мы откусим головы пяти курицам и зажжем ароматические свечи. И прогоним прочь ваше сегодняшнее невезение.

– Ладно. – Бонни медленно выпрямилась, повернулась к столу и достала из портфеля папку с делом Уотсонов, а также еще одну, с документами по процентным ставкам по привилегированным акциям. – Но тебе придется объясняться, если мы попортим ковер.

– Договорились. – Добродушная улыбка Анджелы подействовала на Бонни успокаивающе. – Кофе подать сейчас, или вы подождете Уотсонов?

– Подожду, спасибо. Лучше я воспользуюсь их опозданием и схожу в туалет, немного освежусь, чтобы не чувствовать себя такой измотанной.

– Только не задерживайтесь. Двадцать минут почти истекли.

– Я вернусь через две секунды, можешь проверить.

В банке, который был ей как дом родной, Бонни чувствовала себя значительно лучше. Она часто подумывала о том, что главную роль в ее любви к работе играет атмосфера, царившая в банке. Безукоризненная чистота, к примеру, была первым, на что она обращала внимание во всех банках, на отсутствие пыли… не только в кассах и в кабинетах, но и на картинных рамах и на растениях. И еще тишина – в банке всегда было тихо. Даже тогда, когда люди не разговаривали приглушенными голосами – из почтительности, из соображений секретности или просто из-за болезни горла, – все равно было тихо.

Сделав глубокий вдох, Бонни прошла через просторный вестибюль с лифтами к туалетам. По дороге она поздоровалась с мужчиной примерно ее возраста, ожидавшим лифт, и снова сделала глубокий вдох. Анджела говорит, что не чувствует запаха. Да и многие, кому она рассказывала об этом, сочли ее сумасшедшей, однако больше всего в банках ей нравится запах денег. Проходя мимо зеркала в туалете, она ободряюще кивнула своему отражению – теперь их двое, кто порадовался бы, если бы вместо всяких ароматизаторов баллончики с освежителем воздуха заполняли запахом денег.

Бонни почти закончила, когда услышала, как дверь туалета открылась и закрылась. Надеясь, что это Труди Кемпбелл – та недавно вернулась из круиза на какие-то острова, куда отправилась вместе с мужем, с которым прожила двадцать пять лет, – она приоткрыла дверцу кабинки, придала своему лицу веселое и одновременно требовательное – «ты мне сейчас все расскажешь» – выражение и… застыла как громом пораженная.

Мужчина, который несколько минут назад ждал лифт, сейчас находился в дамском туалете. Он был высоким, мускулистым и худощавым, и это было все, что успела заметить Бонни, так как в руках он держал пистолет и целился ей в грудь. Все это было неожиданно, возмутительно и пугающе, и по какой-то причине, которая совсем не вязалась с ее высокоразвитыми умственными способностями, она попятилась в кабинку, закрыла дверь и заперла ее.

– Ой, хватит, – сказал мужчина. В его тоне явственно слышались насмешка и недоверие. – В чем дело? Если ты меня не видишь, значит, я не существую? – По его голосу Бонни поняла, что он прогуливается перед дверью. – Это политика банка такая или что-то еще? Делать вид, будто не видишь людей?

Недовольный клиент. Разозлен, но сумасшедшим не выглядит.

– Или ты думаешь, что я не смогу пристрелить тебя через металлическую дверь?

Не столько не сможет, сколько не пристрелит, прикинула Бонни, ведь он не видит, где именно она стоит, поэтому ему придется выстрелить не один раз, чтобы покончить с ней, – а для того, чтобы поднять по тревоге службу безопасности, достаточно одного выстрела.

Ее сердце билось учащенно, и она испугалась, что оно вот-вот взорвется.

Сжав губы, Бонни наклонилась сначала в одну сторону, потом в другую, пытаясь заглянуть в крохотные щелочки по обе стороны от двери. Неожиданно в унитазе с громким шумом полилась вода – это она попала в зону действия датчика движения. Она испуганно взвизгнула, а мужчина… хмыкнул.

– Нервничаешь? – В его голосе звучит насмешка, и он о ней очень пожалеет, когда Бонни будет свидетельствовать против него на суде. – Не надо. Я не хочу причинять тебе вред.

Тут Бонни сообразила, что он может определить, где она находится, если просто заглянет под дверь и увидит ее ноги. Чувствуя себя несчастной и беззащитной, она задрала юбку на бедра, ухватилась за край левой перегородки и, подтягиваясь, неловко взобралась на крышку сиденья. Надо присесть на корточки, чтобы он не увидел ее поверх двери.

Как, черт побери, ему удалось пронести пистолет через охрану? Бред какой-то! На системы безопасности было потрачено несколько миллионов долларов, и вот вам пожалуйста, этот псих угрожает ей пистолетом, фланирует тут перед… Гм, преступники иногда бывают очень сообразительными.

Бонни левой рукой ощутила вибрацию стенки кабинки и, подняв голову, увидела над собой его лицо. Она машинально отдернула руку, будто обжегшись, и тут же едва не свалилась с унитаза. В отчаянии она оперлась о стенку обеими руками, и незнакомец даже ухватил ее за запястье, чтобы она не упала.

Она поспешно сбросила туфли, восстановила равновесие и выдернула руку из его цепких пальцев.