Текст книги "Время – река"

– Ты пытаешься меня напугать?

– Я пытаюсь рассказать тебе о том, как здесь живется на самом деле. Природа не всегда прекрасна. Она может быть чертовски жестокой.

Сердце Мии забилось, словно ее горло стянули тугим узлом.

– Я знаю, что такое жестокость и безжалостность.

Белла тряхнула головой и опустила глаза.

– Черт. Мия, я не это имела в виду.

– Я знаю, что ты имела в виду. – Она ненавидела слезы, подступившие к глазам. – Белла, я понимаю, что я не привыкла жить в горах – мне далеко до этого. Мне придется многому научиться. Но ничего. Ты называла меня выжившей после болезни. Разве это ни о чем не говорит?

– Мия, конечно, говорит. Но будь реалисткой.

– Я и есть реалистка. Моя реальность довольна сурова. Мне тридцать восемь лет, я осталась без левой груди, без волос, без работы и без мужа. У меня совсем нет денег, чтобы снять жилье. Это мой единственный шанс! Я вынуждена остаться. Белла, я должна понять, за каким чертом я выжила.

Она смутилась оттого, что мгновенная вспышка боли в ее глаза вынудила Беллу отвернуться. Она заговорила тише, но ее голос по-прежнему дрожал:

– Так много всего случилось за короткое время, что у меня не было возможности осмыслить, что же произошло с моим телом… со мной. Я выжила? Я никогда не чувствовала себя такой потерянной или испуганной. Но возвращение домой пугает меня больше всего того, с чем я могу столкнуться здесь.

Переминаясь с ноги на ногу, Белла задумчиво сложила руки на груди. Мия знала, что, будучи проводником, Белла ежедневно водила в дикие места неопытных мужчин и женщин. Она сталкивалась с тем, что иногда люди едва не погибали, и это сделало ее осторожной. Мия также понимала, что Белла смотрит на нее, как на слабую, не совсем здоровую женщину. Не в ее характере было оставлять раненого и неопытного человека одного в глуши. Впрочем, в оздоровительном центре Белла видела, какими мужественными могут быть те, кто пережил рак.

– Прошу тебя, Белла, позволь мне остаться.

Белла смотрела на грязное стекло. Когда она снова повернулась к Мие, то увидела, что у той поднялось настроение.

– Знаешь, однажды тебе все равно придется вернуться домой. Ты не можешь прятаться здесь вечно.

Мия вздохнула, не сознавая, что постоянно думает об этом.

– Даже Спящей красавице пришлось однажды проснуться.

Белла сочувственно улыбнулась ей:

– Эта хижина отнюдь не похожа на дворец. Но это начало. – Она глубоко вздохнула, смирившись со своим решением. Склонившись к столу, она разомкнула руки. – Мия, я унаследовала эту хижину только прошлой зимой, после смерти матери. Как я говорила тебе, они были в ссоре с моей бабушкой и не общались, ни разу на моей памяти, поэтому я никогда не приезжала сюда и никогда не видела этого места. – Она минуту помолчала. – По правде сказать, мне никогда не хотелось оказаться здесь. – Она облизнула губы, стараясь не сболтнуть лишнего.

– После похорон я получила документы и ключи, – продолжала Белла, при этом ее темные глаза скользили по хижине. – И я сочла своим долгом заглянуть сюда. Зимой здесь довольно холодно. Дороги обледенели, и я не задержалась здесь надолго. Это была всего лишь формальность. Возможно, печаль застила мне глаза, не знаю, но в то время мне не показалось, что все так плохо. Я планировала прибраться этим летом, может быть, поменять электропроводку, кое-что улучшить и установить водонагреватель. Полностью подготовиться к сезону охоты и рыбалки не получилось. Потом я подумала, что могу сдать хижину в аренду. – Белла опустила глаза. – У меня нет лишних денег, и большую часть лета я проведу в Шотландии.

– Но давай заключим сделку. Вместо арендной платы я все здесь вычищу.

– Думаю, я больше выиграю от этой сделки.

– Неважно. Ты спасаешь жизни. А я умею усердно трудиться. Я справлюсь. – Мия ухмыльнулась. – Даже со старой плитой.

Белла тихонько присвистнула, признавая, что эта задача не из простых. Она наклонилась над коробкой и вытащила оттуда бутылку белого вина.

– Тебе это пригодится.

– Умница.

Затем она достала пуховое одеяло, свежие простыни, несколько свечей, большой кусок мыла, белые полотенца, рулон туалетной бумаги и, наконец, пакет из закусочной. В воздухе повеяло ароматом жаренного во фритюре картофеля и горячего кофе. Закончив, она повернулась к Мие и снова изучающе посмотрела на нее.

– Это не пари, Мия. Ты не должна мне ничего доказывать. Я не хочу, чтобы ты думала, что проиграешь, если решишь, что тебе здесь не место.

– Не решу, – ответила та и почувствовала огромную благодарность.

– Знаешь что, подруга, давай подождем недельку. Никаких обязательств. Вдруг ты разнервничаешься здесь в одиночестве или столкнешься лицом к лицу с медведем, а может, зарядят дожди.

Мия тихо рассмеялась:

– Я хочу попробовать. Время покажет.

– И знай, что осенью я сдам хижину в аренду, – предостерегающе заявила Белла, зажав в губах сигарету. – Если ты захочешь остаться дольше, придется платить.

– Только одно лето, – согласилась Мия. – Сейчас это кажется целой жизнью.

Перед уходом Белла помогла Мие застелить кровать чистыми простынями и разжечь в камине огонь, который согрел хижину и слегка смягчил ощущение заброшенности. Кроме того, Белла дала ей местную карту Эшвилла и окрестностей и буквой Х отметила место расположения хижины. Потом она начертила не отмеченную на карте дорогу, которая вела из хижины в ближайший городок Уоткинс-Милл.

У двери Белла повернулась и крепко обняла Мию:

– Я беспокоюсь о тебе, детка. Сражаться с демонами – это прекрасно. Но иногда нужно просто наслаждаться жизнью. Побереги себя, пока живешь здесь. И помни, форель водится в красивых местах.

Глава 2

Я научился слушать от реки; и тебя она научит этому. Река все знает, у нее всему можно научиться. Смотри – одному уже тебя научила река – что хорошо стремиться вниз, спускаться, искать глубины[4]4
  Перевод Б.Д. Прозоровской.


[Закрыть].

Герман Гессе «Сиддхартха»

В горах ночь наступает внезапно. Сгустившись, темнота становится осязаемой.

Завернувшись в шерстяное одеяло, Мия уселась на старый, пропахший плесенью и дымом диван. Она должна была бы уснуть от изнеможения, но ее душа все еще не могла успокоиться. Она по-прежнему бродила по заброшенным полям памяти, как путник, которого ведут куда-то против его воли.

Ночь была промозглой, и старая, грязная и покрытая паутиной хижина больше подходила для медведя, чем для человека. В камине тлели дрова, Мия лениво помешивала угли, наблюдая, как языки пламени облизывают потрескивающие поленья. Она остро ощущала полное одиночество, оказавшись без телефона, телевизора, радио или какого-нибудь созданного человеческими руками развлечения, способного отвлечь ее от власти ночи. Ощущение было до того сильным, что она чувствовала себя почти больной. Голова отяжелела, тело сотрясала дрожь, несмотря на то что ее тонкие руки крепко держали накинутое на плечи одеяло.

Возможно, Белла все-таки была права, думала она. Что она здесь делает? Не поддалась ли она некой романтической идее о лесной хижине? Оказаться одной в горах, чтобы убежать от собственной жизни? Но все так и случилось – она была в одиночестве в горах. Нужно быть осторожнее с желаниями, ругала она себя. Это была уже не дурацкая фантазия. Все было вполне реально. Реальными были пыль и темнота. Реальными были крики, щелчки и шорохи за окном, на улице. Никто не придет, если она позовет на помощь. Темная сила может вырваться в любой момент, и что тогда делать?

Снаружи по-прежнему дул ветер, и ветки нависших над хижиной деревьев бились о стекла, как будто костлявые пальцы стучали в окно, пытаясь разбить его. Сознание начало рисовать невероятные картины, и она забеспокоилась, вдруг это не дерево, а медведь… или человек? Она прочитала молитву о спасении. Она понимала, что может случиться в горах, в глуши, если сюда забредут мужчины с гнилыми зубами и с еще более гнилым прошлым. Тишину нарушили три жутких, унылых крика совы, а потом послышалось ворчание, похожее на кошачье.

Последний раз в горах она была в оздоровительном центре вместе с восемью другими женщинами. Там, в теплой компании, было уютно. Здесь же темнота за окном казалась слишком густой, а неизвестность слишком опасной. Кровь стучала у нее в висках, Мия вскочила, чтобы закрыть и запереть на щеколды все окна, потом она порывисто задернула тонкие занавески.

Она прошлась по скрипучему полу кухни. В углу была свалена куча сухих дров, очертаниями напоминавшая громадного зверя. Она обошла вокруг нее и начала открывать выдвижные ящики, потом ее мысли сосредоточились на мышиных следах и обнаруженной кухонной утвари, которая казалась средневековой. Она вытянула десятидюймовый нож с деревянной ручкой для мяса. Он был тяжелый – вероятно, им пользовались, когда сдирали шкуру с медведя, – но представлял собой очень серьезное оружие. Она взяла его и снова проверила замок на входной двери, а потом для верности заблокировала дверную ручку стулом.

Тот же ритуал она повторила в спальне. Когда она плотнее задергивала очень тонкие шторы, из угла выполз большой черный паук и побежал по стеклу. Мия вскрикнула и убежала в другой конец комнаты, где, замерев, остановилась с ножом в руке. Она ужасно боялась пауков. В безумии она подумала: «Где Чарльз?» Это был единственный человек, которого она теперь могла бы призвать на помощь в борьбе с пауками.

«Он ушел», – сказала она себе. Звать больше некого. С этого момента она была совершенно одна. Она прицепила нож сбоку и постаралась унять сердцебиение. Не было никакой надежды на то, что она сможет заснуть, зная, что паук ползает у нее по голове. Мия обшарила комнату и нашла метлу. Она собрала волю в кулак, размахивая метлой. Ее сознание рисовало паука, разросшегося до огромных размеров, мохнатого тарантула, затаившегося за занавесками. Осторожно, с трясущимися руками, она выставила вперед метлу и сдвинула занавеску. Паук убежал. Чертыхаясь, она перетряхнула все постельное белье, смела паутину с окон, потом, встав на колени, вымела из-под кровати поднявшуюся в воздух пыль. Паук исчез.

На улице дул порывистый ветер, громко стуча в окно. Казалось, будто хижина насмехается над ней. Смирившись, она села на кровать и прислонилась к стене. Потом быстро разделась и надела фланелевую пижаму. Утомленная, она села на матрас, удивляясь тому, каким мягким и удобным он оказался. «Будь благословенная, горянка», – подумала она, наслаждаясь первым истинным ощущением комфорта, которого ей так не хватало весь день.

Носки запачкались, потому что она ходила в них по полу. Она терпеть не могла носить грязные вещи, но в хижине было очень влажно и холодно, а пальцы ног как будто обледенели. Поэтому она запихнула ноги под чистые простыни и натянула лоскутное одеяло до ушей. Комковатое оно было или влажное, ей было неважно. Эта кровать ничего не помнила о ее браке. Она снова подняла голову, проверяя, что нож лежит на прикроватном столике, и выключила свет. Потом она опустила голову и обняла подушку, цепляясь за легкое утешение, которое наконец обрела.

Мия лежала с широко открытыми глазами. Завывал ветер, и она напрягалась при каждом щелчке или треске дров в камине. Она была уверена, что в другой комнате слышит тихий шорох. Что бы это ни было, она не пойдет туда, чтобы проверить.

Прошло время, и дождь утих. Мия все еще не спала, натянув одеяло до подбородка. Ее веки тяжелели каждый раз, когда она представляла себе Чарльза, а потом вдруг снова резко открывались. Как бы она ни пыталась направить свои мысли на что-то еще – что-то другое, – воспоминания возвращали ее назад, вынуждая еще раз увидеть мучительную картину. Бьющаяся о стекло ветка казалась пальцем, стучащим ей по плечу – вспомни, вспомни, вспомни. Уставшая и обессиленная от отчаяния, Мия погрузилась в воспоминания.

* * *

Еще вчера она стояла в речной воде вместе с Беллой, переполненная радостью и надеждой на будущее после того, как поймала свою первую форель. Мие не терпелось поделиться своей радостью в Чарльзом, мужчиной, который, как ей казалось, будет поддерживать ее в течение долгих лет выздоровления. Она решила уехать из центра пораньше. Она рано проснулась и прямо из Эшвилла поехала в Чарльстон. Было утро понедельника, и Чарльз должен был сидеть за рабочим столом в фирме, куда поступил сразу после окончания юридического факультета.

Сидя в машине, она думала о том, как скромно они жили в первое время после женитьбы. Но они были так счастливы, что не обращали на это внимания. Лишние гроши они тратили на бутылку вина или на поход в кино. Порой он удивлял ее, возвращаясь с работы с букетиком ромашек. Она сказала ему, что ромашка – ее любимый цветок, зная, что они стоят дешево. И теперь, возвращаясь домой, она купила у уличного торговца букетик ромашек. Она собиралась принять душ, прихорошиться и потом удивить его во время обеда.

Удивиться же пришлось ей, когда она заметила его машину на подъезде к дому. Внезапно обострившаяся интуиция удержала ее от того, чтобы окликнуть его по имени, как она обычно делала, когда подходила к дому. И еще внутренний голос подсказал ей, что нужно успокоиться, когда она проходила по пустой гостиной и поднималась в спальню по узкой, покрытой ковром лестнице, по которой они поднимались вместе в течение десяти лет. Дверь спальни была закрыта, из-за нее доносились приглушенные стоны мужчины и женщины. Ее тело затрепетало от выброса адреналина. Время замедлило свой бег, а ее сознание отказывалось поверить в то, что было до смешного очевидным, что не могло случиться с ней… с ними. Это было слишком банально, слишком избито.

Рука затряслась, когда Мия поднесла ее к обшитой филенкой двери. Одним движением она толкнула ее, и та приоткрылась, издав тихий шорох, частично позволяя увидеть две пары ног, длинных переплетенных ног и обнаженную фигуру мужчины, вцепившегося в алые трусики, надетые на округлые бедра с безупречным загаром.

Однако ее внимание привлекла женская грудь. Она была молочно-белого цвета, упругая и большая, с розовыми сосками, как на картине XVII века. Она смотрела, как ее муж, стеная, зарывается лицом в эту мякоть, явно испытывая наслаждение от женского совершенства. Мие хотелось убежать, но она не могла оторвать взгляда от груди этой женщины. Ее груди были такими округлыми, такими пышными – и они были настоящими, никаких силиконовых протезов под кожей. Больше всего ее ранило то, что Чарльз не просто обманул ее, а то, что он выбрал женщину с красивой, не обезображенной шрамами, безупречной грудью.

– Это не то, что ты думаешь, – пробормотал он, когда наконец почувствовал, что кто-то наблюдает за ними. Он испугался, увидев у двери спальни высокую фигуру с бесстрастным выражением лица. Ее руки, пальцы которых сжимали поникший букетик ромашек, опустились.

– Через три минуты все было бы именно так, как я думаю, – ответила Мия спокойным голосом, скрывавшим охватившую ее дрожь.

Чарльз прикрыл простынями женскую наготу. Когда женщина приподнялась, опершись на локоть, черные волосы каскадом рассыпались по ее плечам. Ее щеки и грудь порозовели, как рассвет в горах.

Не обращая внимания на собственную наготу, он вскочил с кровати. Ее взгляд упал на его сразу поникший член, несколько минут назад торчащий, как обнаженный меч. Чувствуя отвращение, она отвернулась.

– Мия, подожди…

– Прочь от меня! – Она бросила в него цветы, потом повернулась и побежала вниз по лестнице. Ее всю колотило, она ощущала, как желчь подкатывает к горлу. Все, чего ей сейчас хотелось, – это спасти хотя бы крупицу собственного достоинства и убежать.

В спешке она налетела на клюшки для гольфа, принадлежавшие Чарльзу и, едва не рухнув на пол гаража, схватилась за крыло его BMW. Чарльз обожал свои титановые клюшки и гордился ими. Они стоили целое состояние, и он пользовался ими только тогда, когда хотел произвести на кого-нибудь впечатление. Он обычно шутил, что в случае пожара ему пришлось бы делать трудный выбор – спасать ее или клюшки. На какой-то момент ее охватила глупая и безрассудная ярость. Она схватила сумку для клюшек и потащила ее по полу, чтобы засунуть в багажник своей машины. Это было бессмысленно, но ей было необходимо отнять у него то, чем он дорожил, ведь он лишил ее того, что было дорого ей. К удовольствию Мии, клюшки с грохотом упали в багажник. Она отъехала именно в тот момент, когда Чарльз босиком выбежал из дома, окликая ее по имени и завязывая пояс халата. Ей было невыносимо слышать, как он зовет ее.

* * *

Мия стянула с себя одеяло, встала с постели. Она тяжело дышала, сердце бешено билось в груди. Она зашагала по комнате, прижав ладони к горящему лицу. Воспоминание об измене Чарльза так обожгло ее, что она вспотела. Она почувствовала, что ее тошнит, и голова кружится. «О, господи», – подумала она. Она ощущала пушок на своем лице. – Неужели я упаду в обморок?»

Она пошла в ванную, сполоснула лицо ледяной водой, потом схватилась о край фарфорового унитаза и, стараясь успокоиться, сделала глубокий вдох. «Нет, нет, нет», – думала Мия, медленно выдыхая. Она знала, что это было. Это не был сердечный приступ. Ей казалось, что у нее разбилось сердце.

Постепенно дыхание вернулось к нормальному ритму. Мия медленно поднялась и откинула вспотевшие волосы со лба. «Проснись», – проговорила она себе, глядя на свое бледное лицо в зеркало. Чарльз не был верным мужем, который всегда и повсюду был рядом, пока она лечилась от рака. Почему она убедила себя, что он такой? Было бы ей легче, если бы она простила его, а не посмотрела правде в лицо?

Мия откинула волосы с лица, твердо решив больше не думать о нем. Ей нужно было переключить свои мысли на что-то другое. Шаркая ногами, она прошла по грязному полу к книжному шкафу и вытащила первую попавшуюся на глаза книгу: Пробуждение Кейт Шопен. Книги всегда успокаивали ее, а эта была ее старым другом. Она унесла тонкий томик с собой, на железную кровать, рассчитывая на то, что эти книжные строки утешат ее в долгие часы одиночества, пока не рассветет. За стенами хижины все еще шел дождь, но раскаты грома стихли и теперь раздавались издалека. Гроза уходила.

Мия не могла заснуть и читала до тех пор, пока веки не отяжелели, и слова на странице не начали расплываться. Было очень поздно, когда она сдалась и закрыла книгу. Она положила ее на столик рядом с ножом и маленьким ночником молочно-белого цвета. К столику была прислонена метла с деревянной ручкой. Жалкое оружие против ночных страхов! Перед тем как выключить свет, она прошлась взглядом по комнате. Стены, железная кровать, зеркало, каждая щепка смотрели на нее с враждебностью. Белла сказала, что до нее в этом доме многие годы никто не ночевал. Она не могла избавиться от ощущения, что захватила чье-то личное пространство, несмотря на то что Белла разрешила ей остаться.

Потом она снова подумала о женщине, которая прежде жила здесь, женщине, которая привезла в такую глушь изящные вещи, которая, как и Мия, выбрала одиночество, которой принадлежала эта комната. Эта женщина не давала разрешения чужаку оставаться в ее доме. Поэтому Мия обратилась к ней с теми же словами, что к Белле, и, сама не понимая почему, произнесла вслух:

– Пожалуйста, позволь мне остаться.

Легкий ветерок пробежал по занавескам, хотя окна были закрыты. Мия затаила дыхание, зажмурилась и глубже зарылась под одеяло. Окутанная ароматом кедра, захваченная вихрем воспоминаний, Мия знала, что все равно не сможет заснуть.

* * *

Мию разбудил яркий свет, пробивающийся в узкую щель между занавесками. Чувствуя, что вспотела под одеялом, она сбросила его. В комнате было жарко, как в печке. Она повернулась на бок и положила щеку на сомкнутые ладони, чувствуя, что гнетущее отчаяние все еще не до конца оставило ее. Это была тяжелая ночь, она металась, вертясь с боку на бок на кровати в душной комнате. Ее мучил не призрак незнакомой женщины, а воспоминания о Чарльзе и о ней самой в их счастливые годы. Ощущение было таким, будто он умер, только еще хуже. Она горевала о том, что потеряла веру и любовь, которая соединяла их почти десять лет. Она скорбела о том, что их отношения прекратились так резко, так жестоко. Она испытывала фантомную боль, как в ампутированной конечности.

Окончательно проснувшись, Мия медленно поднялась с кровати и прошлепала в гостиную. Края штанин проложили в пыли дорожку. Огонь потух, и в воздухе ощущался тяжелый запах остывшей золы. Маленькая хижина – с гостиной, спальней слева, тесной кухней и обеденным столом, с комнатой наверху – будет ее жилищем в течение ближайших месяцев. Бледный свет, пытавшийся проникнуть сквозь прозрачные желтоватые занавески, наполнял комнату унынием. Она отперла защелку на одном из окон и сильно толкнула его. Старая деревянная рама затрещала.

В то же мгновение она услышала успокаивающий звук стремительно текущей воды. От легкого ветерка, как будто омывавшего вспотевшее тело, она почувствовала прохладу. Дождь перестал, в кронах деревьев шумно щебетали птицы, а трава на земле была свежей и зеленой. «Почему, – встревожилась Мия, – она не чувствует радости от наступившего нового дня?»

Мия бродила по дому, не находя покоя. На кухне ее взгляд упал на большую фермерскую раковину, неровно стоявшую на шатающихся трубчатых ножках. Она представила, как мозолистые руки умело орудуют ножом, оставляя хорошее мясо и отделяя кишки, кости и головы. При этой мысли она вздрогнула. Сколько времени утекло с тех пор, как вода бежала по этим старым трубам? Резким движением она повернула вентиль. Старый насос застонал и глухо заревел. Мия отступила на пару шагов, готовая убежать в безопасное место, если он вдруг взорвется. Трубы медленно зашипели, и из крана потекла тонкая струйка ржавой воды. Она ждала, наблюдая за тем, как вода постепенно становится светлее. Задыхаясь от ледяной влаги, она сполоснула лицо, потом неуверенно попробовала родниковую воду. Она была холодной и очень приятной на вкус. Мия вволю напилась и доела остатки диетического батончика, который нашла на дне своей сумочки. В грубо сколоченных шкафах она нашла несколько жалких кастрюль с обитыми краями, тяжелую чугунную сковороду, потрескавшиеся коричневые керамические тарелки и разномастные столовые приборы из серебра. Эта утварь не внушала оптимизма. Запустение в комнате, некогда принадлежавшей женщине, как и в кухне, явно свидетельствовало о том, что кто бы ни жил здесь, он явно очень давно перестал заботиться о доме.

Отряхивая с рук пыль, Мия взглянула на часы. Бурчащий живот и головная боль, от которой стучало в висках, подсказали ей, что пора перестать совать свой нос повсюду в этом доме и поехать в город за продуктами.

Она быстро надела джинсы и хлопковый свитер с высоким горлом, вытащив их из своего маленького черного чемодана. Умывшись и вытирая лицо, она заметила свое отражение в маленьком зеркале над раковиной. Она избегала смотреть на свое отражение, которое тревожило ее, – Мия больше не узнавала пристально смотрящую на нее женщину.

Всего год тому назад Мия Лэндан была загорелой, изящной и хорошо одетой молодой женщиной свободной профессии. Она никогда не показывалась на людях без прически и макияжа. У нее было тело балерины с длинными, тонкими руками и лебединой шеей. С зачесанными назад волосами и в жемчугах она обычно воображала себя молодой Грейс Келли.

Женщина, которая теперь уставилась на нее в отражении зеркала, была худой и бледной, словно она месяцами не видела солнца. После химиотерапии у нее на голове вместо прямых светлых волос отросли жесткие светлые кудрявые волосы с рыжеватым оттенком. Она запустила пальцы в непослушные редкие пряди на своей голове. Цвет ей нравился – такой огненный и живой. Она не решалась остричь их, и с головы свисали локоны разной длины. На осунувшемся лице выделялся подбородок с глубокой ямочкой под пухлыми губами.

Она бесстрастно рассматривала свое лицо. В ее обязанности, как специалиста по связям с общественностью, входило умение быстро оценивать людей. Она подумала, что выглядит как побитое или сожженное вспышкой молнии пугало.

Мия отвернулась от зеркала и, легко взмахнув рукой, выключила свет, затем, схватив сумочку, вышла на улицу. Внезапно она остановилась на веранде. Прошлой ночью из-за темноты она не смогла рассмотреть окружающий пейзаж. Глядя на него в утреннем свете, она поразилась великолепию ландшафта.

Хижина приютилась у горного хребта, с одной стороны покрытого высокими деревьями и буйной зеленой растительностью всех оттенков, какие только можно вообразить. В нескольких ярдах[5]5
  Ярд – мера длины, равная 91,44 см.


[Закрыть] от хижины река под свою сладкозвучную музыку каскадом стекала по белым скалам в глубокое, синевато-зеленое озерцо.

Белла говорила, что эта местность называется Бухточка Уоткинса. Мия тогда ответила, что прежде полагала, что бухта – это залив на реке. Белла же объяснила, что бухточкой также называют защищенное укромное место на горном склоне.

– То и другое, – многозначительно сказала она, – защищенные места, где можно укрыться.

За горами, далеко на востоке, на южном берегу реки, еще только просыпался город Чарльстон. Мысленно она увидела узкие, милые улочки, старинные здания и церкви с острыми шпилями, отличавшие ее родной город. По ее мнению, Чарльстон был похож на ее приятно-пахнущую двоюродную бабушку, ту, что никогда не расстается со своим жемчужным ожерельем и регулярно посещает церковные службы, сознавая свое место в обществе и с трудом выполняя обязанности, которые налагает на нее это положение. Мия была благодарна ей за воспитанность и изысканность, которым она у нее научилась. Хотя порой, особенно когда возникали трудности и ее неизменная улыбка становилась едва уловимой, она раздражалась от груза ожиданий, которые, как она понимала, чаще всего исходили от нее самой.

Здесь, в горах, она чувствовала себя свободной. Никто ничего от нее не ждал, что, в свою очередь, избавляло ее от того, чтобы разбираться в ожиданиях, возникающих в глубинах ее собственной души. Здесь, на плодородном глинистом берегу она чувствовала, что обрела твердую почву под ногами. Рядом с морем она чувствовала себя такой же зыбкой, как песок. Чарльстон всегда был ее домом, но теперь она тревожилась о том, останется ли старый город ее домом в будущем.

Но, независимо от ее решения, в конце лета ей все равно придется вернуться в Чарльстон. Мия облокотилась о перила веранды, подняла лицо и глубоко вздохнула. Она чувствовала, как свежесть разливается по ее венам, вместе с долгим выдохом изгоняя из тела утомление. Маленькая расселина в горах приютит ее до тех пор, пока она не исцелится.

Поездка в Уоткинс-Милл оказалась не легче и не труднее, чем она ожидала. Местность была покрыта зеленью и после дождя выглядела роскошно. Она проезжала мимо загородных домишек с опрятными садами, в каждом из которых была собака, поблизости гуляли козы, на обширных полях паслись лошади или бычки, а со склона горы выглядывали внушительные дома, сложенные из новых бревен. Дорога была извилистой, хотя Белла была права, говоря, что она быстро доберется до города. Скоро она выехала на мощеную дорогу, которая быстро привела в примостившийся в горах городок. С первого взгляда Мие показалось, что он похож на город, где время остановилось.

Она припарковала машину на небольшой площадке перед старой железнодорожной станцией. Это было очаровательное деревянное здание с покатой кровлей, с непомерно широким навесом и большими цветочными горшками вдоль подъездной дорожки. Глядя на строение, она поняла, что единственный доступный поезд прекратил свое движение много лет тому назад, но городок дал станции новую жизнь, и теперь она стала пристанищем для исторического общества.

Главная улица в основном была отведена под городскую торговлю, домов на ней было немного. Станция располагалась в конце длинной вереницы одно– и двухэтажных домов из красного и желтого кирпича. В другом конце виднелась остроконечная церковь, между ними на тротуарах среди веселых тентов попадались деревья, а за ними стояло много больших горшков с разноцветной геранью, повсюду росли ярко-зеленые круглые кусты. «Этот городок, – с болью подумала она, – из тех, что обычно любили посещать они с Чарльзом, уезжая отдыхать на уикенд».

Белла говорила, что жители городка были дружелюбными, сплоченными и общительными. Большинство из них, точно так же как и их родители, дедушки и бабушки, выросли в Уоткинс-Милл. То есть им были известны друг о друге самые интимные подробности. «Не исключаю, – поддразнила Белла, – что они охотники до новых сплетен».

Душа Мии была истерзана, сердце разбито, и она понимала, что неспособна перекинуться с кем-то хоть словом. Больше всего, когда она проскальзывала по городку, запасаясь провизией, ей хотелось быть невидимкой. Опустив голову, она быстро пошла по тротуару. Она миновала книжный магазин, муниципалитет и ресторан. Проходя мимо магазина женской одежды, она подумала о своем маленьком черном чемодане, оставшемся в хижине, в котором было совсем немного вещей, необходимых для трехдневного отдыха и рыбалки. Мия подумала, что ей нужно купить что-нибудь еще.

Совсем недавно она с удовольствием пользовалась возможностью покупать новую одежду или поглазеть на красивые вещицы в антикварном магазине. В гардеробной у нее дома висели несколько чудесных шерстяных костюмов и тончайших белых блуз, которые прекрасно смотрелись на ее высокой стройной фигуре. Там были полки с шелковыми топами и аккуратно сложенные коробки, в каждой из которых хранились туфли от известных дизайнеров – она не могла отказать себе в этой слабости. Деньги у них не текли рекой, и она не любила драгоценности, как многие из ее подруг. Ей было довольно обручального кольца с бриллиантом – по общему согласию, муж не дарил ей кольца в честь помолвки, – сережек, висевших нее в ушах, и жемчужного ожерелья, которое Чарльз подарил ей на первую годовщину свадьбы. Это были красивые, роскошные жемчужины Микимото, постепенно увеличивающиеся в размере. Двойная нить все еще лежала в ее шкатулке с драгоценностями на верхней полке комода.

Она посмотрела на манекен в витрине, одетый в рыжевато-коричневую плиссированную юбку и обыкновенную хлопковую блузку, и пошла дальше. Ее взгляд не задержался ни на одежде, ни на собственном отражении в витрине. Она купит все, что ей нужно, но позже, когда ей это понадобится.

Соблазнительные ароматы свежеиспеченного хлеба, корицы и кофе привели ее к маленькой кондитерской. На большой доске, стоявшей перед ней на подпорках, мелом было написано блюдо дня. Сегодня это были булочки с корицей. Маленький колокольчик над дверью зазвенел, когда она вошла внутрь.

– Подождите минутку! – Из-под прилавка выглянула миловидная блондинка и небрежно улыбнулась, глядя в сторону двери. Женщина была средних лет, в бледно-розовой форменной одежде, не сходившейся на ее похожей на песочные часы фигуре. У нее было приятное розовощекое и дружелюбное лицо, но внимание Мии привлекли ее яркие, искрящиеся жизнью голубые глаза.