Текст книги "Роман с Грецией"

Мими не многое мне рассказал о минойской цивилизации, но дал ясное представление о том, что думают мужчины о девушках, путешествующих в одиночестве по Средиземному морю: должно быть, они находятся в поиске мужчины. Всех особей мужского пола – за исключением одного старичка с катарактой – волновало, почему я путешествую одна. Они попросту отказывались верить, что это был мой добровольный выбор. Где же ваш муж? Ужиная в ресторанах в одиночку, я вызывала немалый интерес. Ведь есть – значит общаться, в Греции принято делиться всем, что стоит на столе. Если я хотела оливок, дзадзики, кальмаров и того, что называется χωριατικη σαλατα («деревенский салат»), – довольно обычный заказ, – мне приносили столько, что этого хватило бы на семью из четырех человек. Официанты, преимущественно мужчины, флиртовали, задавали личные вопросы и предлагали частные туры по Акрополю на мотоцикле. Я не могла спокойно присесть на скамейку в общественном месте, не будучи тут же приглашенной на ménage à trois[51]51
  Любовь втроем (франц.).


[Закрыть]. Я не привыкла получать столько внимания со стороны противоположного пола. Безусловно, мне это льстило, но в то же время и сильно смущало. Было бы проще придумать себе мужа, назвать его Менелай и говорить каждый раз, что мой старик пошел в отель, а то и вовсе позволить греческим мужчинам сделать тщеславное заключение о том, что если мне неинтересен этот конкретный грек, то, должно быть, меня не привлекают мужчины в принципе.

Я любила мужчин, но в тот раз была настроена довольно воинственно. Я намеревалась продолжать свое путешествие в одиночестве и не могла позволить какому-то похотливому помидорному фермеру сбить меня с курса. Конечной целью моих путешествий был Константинополь, или Konstantinoupolis – я настаивала именно на таком названии (Стамбул – это искаженное греческое stin poli, «в город», «в городе», под которым подразумевается город Константина). Я планировала добраться до него через Трою, точнее, ее раскопки возле турецкого местечка Чанаккале. Я шла по следу Гомера. Поскольку «Илиада» и «Одиссея» были записаны на ионическом диалекте греческого языка, их связывают с регионом вокруг острова Лесбос и материковым городом Смирной – Измиром в современной Турции. Оставив Крит, я двинулась в восточную часть Эгейского моря вверх по Додеканесу, от Родоса к Хиосу, перемещаясь на корабликах, которые ходили под греческим флагом в бело-голубую полоску. Затем переправилась на другой берег моря на лодке под турецким флагом (красное полотно с полумесяцем и звездой).

Чем ближе я подходила к Турции, тем меньше становился кораблик. На больших паромах были бары с неплохим ассортиментом напитков: виски, пиво, вино, а на последнем суденышке, между Хиосом и Турцией, уже подавали только узо. Я сидела на палубе, потягивала греческую водку из небольшого стаканчика, разбавив ее льдом и водой, и вглядывалась в море, как вдруг до меня дошло значение гомеровского эпитета «винноцветное» по отношению к нему. Море ведь обычно синее, да? По крайней мере, в солнечный день. Не багровое, как вино. Под облаками море серое или зеленовато-серое. Средиземное море может быть бирюзовым по краям, на мелководье, но в середине оно темно-синее. Существует теория (возможно, в ее основе лежит прилагательное «винноцветный»), что древние греки не различали синий цвет, но я в это не верю. Греки жили в мире голубого. У них были открытое синее море и голубой небосвод, но, может, их глаза были настолько привычны к этому цвету, что смотрели сквозь него: он был для них прозрачным, как воздух. Голубой окружал их повсюду, как вода рыб. Они знали лазурит, самый великолепный из всех камней небесного цвета, и лен с нежными бледно-голубыми цветами. Вот что я поняла, потягивая узо и смотря на Эгейское море: Гомер не утверждал, что море цвета вина. Он, скорее, имел в виду, что море обладает глубиной, которую можно найти на дне бокала с вином, что оно загадочное, завораживающее, сулящее опасность. «Винноцветный» – это качество, а не цвет. Это то, что нас влечет, в чем себя можно потерять.

Чанаккале – город, расположенный ближе всего к древней Трое, вызвал у меня чувство, похожее на разочарование. Я выучила только три слова по-турецки: «вода», «автобус» и «спасибо». Для выражения благодарности турки использовали merci. Туристы же по умолчанию говорили по-немецки. Знание немецкого не раз помогало мне в критической ситуации: Es ist besser wenn ich nicht in dein Zimmer gehe. Будет лучше, если я не пойду к вам в номер.

В Чанаккале меня взял под свое крыло мужчина с маленьким сыном. На все мои вопросы он отвечал «возможно». Возможно было абсолютно все! Может, мои идеи и не всегда были прекрасны, но они были возможны. Он положил мой багаж в свой микроавтобус и повез меня к руинам Трои. Турки ничего не понимали в туристическом бизнесе: там не было ни охранника, ни гида, ни музея, ни брошюры, ни билетной кассы, ни автомата с напитками. Я увидела покрытый пылью участок земли и нечитаемую табличку, на которой сплошной линией либо пунктиром были отмечены несколько напластований, обозначающих различные поселения. Турки построили гигантского деревянного коня, служившего смотровой площадкой. Наверх вела деревянная лестница, и я не преминула подняться: как оказалось, Троя была гораздо дальше от береговой линии, чем я ожидала. Генрих Шлиман, археолог-любитель из Германии, решил, что разгадал подсказки Гомера и знает, где находится древний город. Он отправился туда и начал раскопки. Впрочем, копал он аккурат мимо Трои Приама. Это было в 1870-х годах, еще не существовали ни современные научные методы, ни этика археологии. Действия Шлимана оказались настолько неаккуратными по современным меркам, что, можно сказать, он фактически разгромил Трою.

Меня удивило, что далеко не все верят, что Троянская война действительно была. Ну конечно была! К моменту, когда Гомер и другие начали петь о том, что произошло за несколько сотен лет до них, около 1200 года до нашей эры, те события уже считались дремучей историей. Для меня доказательство реальности Троянской войны кроется в правдоподобных штрихах в «Илиаде». Например, есть два персонажа по имени Аякс. С какой стати Гомеру давать двум героям одинаковые имена? Только если на самом деле существовали два человека с таким именем! Фицджеральд называет одного из них высоким, а другого низким[52]52
  В русской традиции обычно Великий и Малый.


[Закрыть]. Еще одна реалистичная деталь: один и тот же персонаж носит попеременно два имени – Парис и Александр. Александром его называют в основном остальные греки и боги, а Парисом – его семья[53]53
  Парис получил прозвище Александр (может быть переведено как «защитник») за то, что успешно отражал нападения разбойников на стада.


[Закрыть].

Путешествуя самостоятельно, не прибегая к услугам местного гида и не особо хорошо зная язык, я испытала известного рода неудобства. Но они были обратно пропорциональны тому удовлетворению, которое я ощутила, когда все успешно завершилось: наш корабль вошел в гавань, якорная цепь с грохотом опустилась в воду, а я взбежала по трапу. Остальные пассажиры – парочки, семьи с детьми, туристы с рюкзаками – сгрудились на корме, прощаясь с местом, которое они только что посетили. Я же ушла на нос корабля, предвкушая следующий пункт своей программы. Суть путешествия определенно была в движении вперед.

Мой маршрут в той поездке напоминал ураган, пронесшийся над Эгейским морем: через Константинополь, где я почувствовала себя настоящим космополитом, записав в дневнике «Пересекла Дарданеллы», потом по суше в Салоники, где я встретилась с друзьями из Нью-Йорка, с которыми затем мы вместе съездили в Дельфы и на Пелопоннес, откуда я вернулась обратно в Афины. Даже если что-то шло не так, я не унывала. Опоздав на паром в Скиатос на Северных Спорадах (острова, само название которых говорит о том, что они разбросаны по морю), мы целый день провели в дороге, катаясь вокруг горы Пелион, а потом заночевали в Волосе, порту, где высадился Ясон и его аргонавты в поисках золотого руна (еще один хит в кинотеатре «Лицей»). У женщины, торговавшей фруктами, мы купили черешню и мелкие сладкие абрикосы. Она же подарила нам на прощание свежесрезанные гардении из своего сада. Дельфы, где находился храм оракула Аполлона, оказался городом обманщиков и показной греческой непосредственности: я увидела мальчиков, которые безрадостно танцевали в ресторанах за деньги. Но стоило спуститься с Парнаса и оказаться на другой стороне дороги, как все изменилось: охранник из святилища Афины очень тепло и искренне поприветствовал меня. Охраняемые им владения – круглый сводчатый храм, известный в архитектуре как толос, IV века до нашей эры – идеально вписывались в окружающий ландшафт: три восстановленные колонны из серого и белого полосатого мрамора венчал сохранившийся фрагмент крыши. Он научил меня говорить stous Delphous («в Дельфы»): название города мало того что стоит во множественном числе (возможно, в честь его мифических обитателей, людей-дельфинов), так еще и в винительном падеже. Он также дал мне два маленьких камешка размером с ноготь, которые поднял с земли: один гладкий, темно-серого цвета, другой заостренный, с розоватым отливом, как раковина, – талисманы.

По пути из Дельф через Пелопоннес к туристическим местам древних Микен – купольным гробницам, циклопическим стенам и древнему легендарному театру в Эпидавре – мы свернули с шоссе на проселочные дороги. Нас швыряло из стороны в сторону, словно шмелей в цветах гортензии. Пелопоннес – край Геракла, здесь полно мест, которые связаны с его именем: Тиринф, где он родился[54]54
  На самом деле считается, что Геракл родился в Фивах, а из Тиринфа происходил его приемный отец Амфитрион.


[Закрыть]; Немея, где он убил льва, непробиваемую шкуру которого потом носил как плащ. Наша машина была единственной на узкой дороге с виноградниками по обеим сторонам. Приближаясь к перекрестку, мы надеялись на какой-нибудь знак в обоих смыслах, космическом (от богов, что мы приняли верное решение, свернув с шоссе) и мирском (указатель поворота, который выведет нас к Нафплиону). И вот показался огромный щит, указывающий путь к… древнему городу Клеоны? На каждом перекрестке был указатель на Клеоны. Мы приближались к Аркадии, легендарной пасторальной местности, и Гермес, покровитель путников, казалось, водил нас за нос.

Магия немного рассеялась в Нафплионе, где мы собирались остановиться на ночлег. Владелица небольшой гостиницы – полагаю, горячая поклонница Геры – отказалась предоставить мне комнату с красивым видом, потому что номер был двухместным, а я путешествовала одна. Но я решила не принимать это на свой счет. Ведь все крутятся как могут, пытаясь заработать себе на жизнь, и это всего лишь вопрос экономики: можно разместить одного человека в двухместном номере, но нельзя разместить пару в одноместном. Отказав мне в комнате с видом и сделав ставку на платежеспособную пару (которая не замедлила появиться), хозяйка выжала больше денег из экономики туризма. Все еще рассерженная, я вышла на улицы Нафплиона, в то время как мои друзья направились к морю; но я не могла дуться долго. Мое внимание привлекли диковинные деревья с пурпурными цветами, которых я никогда раньше не видела, – вероятно, жакаранды. Ветви были покрыты воронкообразными цветами, ими же была устлана дорожка, словно подготовленная к торжественной процессии.

Вечером, просматривая за ужином винную карту, мы заказали бутылку местного красного вина. Тогда мы произнесли его название как «немийское», но с тех пор я научилась говорить «немейское», осознавая, что вино сделано из тех самых лоз, мимо которых мы проезжали. Подобное происходило в Греции постоянно: реальный мир с его оборотистыми хозяйками гостиниц и вводящими в заблуждение дорожными знаками вдруг давал трещину, из которой выглядывала греческая мифология. Конечно, в реальном мире приходится платить аренду, но было бы безумием не замечать все те моменты, когда реальность вдруг пересекается с вечностью.

Вместо того чтобы удовлетворить мою страсть к путешествиям, эта поездка разожгла во мне аппетит ко всему греческому. Вернувшись домой, я была полна решимости снова отправиться в Элладу. Я продолжила изучать язык и читать классику. Я была решительно настроена прочитать Гомера в оригинале. Мне так хотелось, чтобы существовал какой-нибудь способ быть гречанкой или, по крайней мере, сойти за нее, просто напитавшись всем, что есть греческого: землей, морем, языком, литературой. Одиссей был для меня героем, мне, как и ему, хотелось, чтобы Афина была на моей стороне. Она как-никак покровительствовала образованию. Может, я могла бы стать гречанкой по духу?

По сравнению с другими жителями Олимпа, атрибуты Афины выделить сложнее всего. Если Одиссей – мастер перевоплощений, то Афина – маскировки. У Гомера она предстает в самых разных обликах: от ментора, старинного друга семьи, или не по годам развитой маленькой девочки, или высокой, статной женщины за воротами свинарни – до ласточки. Она носит эгиду своего отца – козлиную шкуру, обрамленную змеями и дополненную головой Медузы.

Хотя Афина ассоциируется с войной, она предпочитает дипломатию военным действиям, ум – силе, стратегию – прямой атаке, постоянную бдительность – анархии. Она способна и напугать, и вселить надежду. Она и нападающий, и защитник. Афина многого от нас ждет и проявляет в нас лучшее. Она, безусловно, друг Одиссею, а может, и всем нам – тем, кто пытается куда-то доплыть.

Глава 3. Живой или мертвый

Всем, кто сомневается в ценности изучения мертвого языка, следует настроиться на программу Scripps National Spelling Bee[55]55
  Американская образовательная передача, в эфире которой участники соревнуются в произнесении по буквам сложных слов.


[Закрыть], которая транслируется в прямом эфире на кабельном канале ESPN словно событие олимпийского масштаба, с яркими комментариями лексикографов и интервью участников. Я думала, что неплохо знаю греческий, но эти элитные спортсмены от орфографии обычно произносят по буквам греческие слова, о существовании которых я даже не подозревала (не говоря уже о том, чтобы понимать их значение). Соревнование, прошедшее в 2018 году, пополнило мой запас слов греческого происхождения: эфира, парейдолия, протопорфирин, экхимоз, охроноз, гномоника (искусство создания солнечных часов), пропилеум (что-то вроде колоннады под открытым небом, церемониальный вход в Акрополь в Афинах). Парейдолия, как оказалось, означает умение человека видеть какой-то образ в самых неожиданных местах, например «лик Девы Марии на тосте с сыром», согласно словарю Уэбстера. Я заключила, что протопорфирин имеет отношение к яйцу (ὠον по-древнегречески) и багровому цвету (порфир, пурпурный камень). Может быть, это отсылка к какому-нибудь мифическому созданию, которое откладывает багровые яйца? Близко. Это пигмент, придающий коричневатый цвет скорлупе.

Победителем стал участник, знавший слово koinonia. Тут я и сама догадалась, потому что знала, что koine называется тот вариант греческого языка, на котором написана часть Библии. Koine означает «общий язык», как лингва франка. Таким образом, koinonia – это общий дух в группе верующих. Ведущий конкурса Жак Байи, сам бывший чемпион, предложил два альтернативных варианта произношения слова koinonia: с «ой» («койнония»), как в классическом греческом языке, или с «и» («кинония»), как в современном языке. Байи выиграл конкурс в 1980 году со словом elucubrate, что в переводе с латыни означает «сочинять при свете лампы» или «учиться до поздней ночи». Сейчас Жак Байи – профессор античной философии в Вермонтском университете.

Один мальчик перешел в следующий тур, произнеся по буквам слово «Мнемозина» – имя богини памяти, матери муз, которая подарила нам мнемонические способности. Мнемозина должна быть главной богиней этого конкурса. Дети, участвующие в соревновании, явно нередко учились до поздней ночи, тренируясь сочетать компоненты слов. В конкурсе было немало многосложных немецких слов (Bewusstseinslage[56]56
  Состояние сознания, лишенное сенсорных ощущений (нем.).


[Закрыть]), а также импрессионистских французских (cendre[57]57
  Сероватый, пепельный цвет (франц.).


[Закрыть]), которые вошли в английский язык. Этим заимствованиям присущи характерные черты их родных языков: немецкая тенденция к нагромождению корней, французская – к назализации. Как и Байи, каждый победитель орфографического конкурса Scripps National Spelling Bee может сделать карьеру, занимаясь словами.

Изучение любого языка – греческого, латыни, иврита, немецкого, французского, испанского, португальского, японского – делает ум более пластичным, открывает окно в другую культуру и напоминает нам, что мир намного больше, чем кажется, и что есть разные способы сказать, услышать или увидеть какие-то вещи. Меня всегда огорчает, когда кто-то говорит «Мне плохо даются иностранные языки» или требует «Давайте лучше по-английски, дорогуша». Изучая иностранный язык, нужно вести себя смиренно, признавать свое невежество и приготовиться к тому, что вы будете выглядеть глупо. Мы учим язык, совершая ошибки. Ну я уж точно.

Писать слова греческого происхождения по-английски достаточно сложно, но писать греческие слова по-гречески – это что-то из области сверхъестественного. Несмотря на то что язык фонетический[58]58
  Это значит, что одному графическому символу или сочетанию символов соответствует один звук и, зная правила чтения, можно быть уверенным в произношении того или иного слова.


[Закрыть], с произношением могут быть проблемы, так как ударение в греческом скачет. Если его поставить не туда в английском, вас все равно поймут (хотя и могут посмеяться над вами, прямо в лицо или за вашей спиной). Но в случае с греческим многие слова становится невозможно понять в принципе либо они приобретают совершенно другое значение. Иногда я задаюсь вопросом, о чем думала моя любимая учительница Дороти Грегори, провожая меня в мое первое путешествие по Греции. Ей была не по душе моя идея ехать туда на Пасху, и поэтому я чувствовала себя очень неуютно: Пасха – большой семейный праздник, а я была совершенно посторонним человеком, xeni. Дороти бы передернуло, если бы она услышала, что я сказала в ответ на пасхальное приветствие. «Христос воскрес», – говорят вам, и вы должны ответить: «Воистину воскрес». Но я неверно использовала наречие, и у меня получилось: «Правда? Воскрес?»

Конечно, никто в Греции не ждет, чтобы американка, которая выглядит как ирландка, хотя бы немного говорила по-гречески. Большинство греков говорит по-английски гораздо лучше, чем я по-гречески, поэтому не так-то просто найти того, с кем можно попрактиковаться. Оказавшись на фермерском рынке на Родосе, я страшно обрадовалась, когда увидела распродажу артишоков. «Αγκιναρες!» – сказала я морщинистому старику в овощной лавке. Ответил он мне по-английски: «Просто скажите, что вы хотите». Но, унося с собой пару его красавцев с длинными стеблями, я услышала, как он спросил по-гречески: «Как их назвать по-английски?» Я остановилась, повернулась к нему и произнесла слово. Он повторил. Если уж я не могу заставить их поучить меня греческому, то хотя бы помогу им с английским.

Однажды в Пирее я сидела в ресторане на берегу моря и рассматривала живописную гавань в форме подковы с яхтами со всего мира. Официант говорил по-английски, и, так как я чувствовала себя очень усталой в тот день, сделала заказ по-английски. После еды я перешла улицу, чтобы воспользоваться туалетом, который был в подвале, а затем, поднявшись по ступенькам, заметила, что на лестничной площадке был устроен террариум для черепах. Греческое слово, обозначающее черепаху, было одним из немногих, которые надолго врезались в мою память: однажды я услышала, как маленький мальчик, заметив черепаху в траве, крикнул: «Χελωνα!» Восхищенная черепахами, я принялась считать их по-гречески: mia, duo, treis, tessereis, pente, exi, efta, oktо – oktо chelоnes! Возвращаясь обратно и проходя мимо официанта, я сказала ему по-английски: «У вас есть восемь черепах!» – «Нет! – в ужасе воскликнул он. – Мы не едим черепах!»

Вы, наверное, думаете, бывает ли у меня хоть что-нибудь не шиворот-навыворот?

На первом уроке греческого я выучила слова, обозначающие еду, числа и времена года. Последние звучат особенно красиво. Весна – это anoixi, от глагола ανοιγω («открыть, откупорить»): год открывается. Лето – kalokairi, буквально «хорошая погода». Phthinoporo – это осень, слово, наводящее на мысль о последнем урожае и перезревших фруктах (группа согласных в начале англоязычному человеку сперва кажется довольно резкой, как будто кто-то выплевывает вишневую косточку). Зима, kheimonas, – это время, когда еле сводишь концы с концами.

А уже после этого идут существительные и глаголы, глаголы и существительные. Но сначала все же существительные – чтобы называть вещи. Затем глаголы – чтобы перемещаться и совершать какие-то действия. Достаточно скоро начинаются времена, в которых употребляются глаголы, и вот тогда возникают сложности. Обычно в этот момент я переключаюсь на другой язык. В испанском я так и не вышла за рамки настоящего времени. Чтобы сказать о том, что случилось в прошлом, я указывала большим пальцем руки за плечо, а говоря о будущем, махала перед собой левой рукой, имея в виду движение вперед. Я выглядела простофилей в Мексике, но мне как-то удавалось есть, пить и покупать пластыри.

Мой босс в «Нью-йоркере» Эд Стрингем научил меня, как по-гречески будет «да» и «нет», и мы оба с досадой отметили, какую путаницу они вызывают. Немецкие слова ja и nein имеют явное сходство с английскими yes и no. Французское oui, итальянское sì и испанское si тоже довольно просты. В отрицании все романские языки, даже португальский, берут за основу один и тот же звук: no, non, não. Но на греческом «да» – это nai (ναι), произносится весьма похоже на «нет» или «неа», а слово «нет», οχι, звучит как «окей», то есть, по сути, как «да». Ну почему жизнь так несправедлива? Иногда во время путешествий я не могу сразу вспомнить правильное «да» для той страны, в которой нахожусь, и мне приходится перебирать весь перечень: ja, oui, sì, nai. οχι произносить приятно, нужно только привыкнуть. Ребенок иногда тянет первый слог – οοοχι с падающей интонацией – в знак протеста. Американцы греческого происхождения иногда называют 28 октября, день, когда Греция вступила во Вторую мировую войну, «днем οχι»: премьер-министр Метаксас не разрешил войскам Муссолини войти в страну со стороны Албании. Позже нацисты отказывались принимать οχι в качестве ответа.

Греки часто говорят «да» дважды: nai nai, «да-да», выражая либо одобрение, либо нетерпение. Жест, который сопровождает nai, равносильный нашему кивку, представляет собой изящный наклон головы вниз и в сторону. Говоря οχι, греки вздергивают подбородок – это движение порой кажется излишне резким. Неразговорчивый киоскер, продающий газеты, может показать вам таким жестом, что у него закончилось то, о чем вы просите. Иногда он добавляет: «Консились», что значит «Больше нет».

У греков есть и собственный способ сказать «окей»: entaxei (ενταξει), что буквально означает «в порядке», но при этом возвращает нас в классную комнату. Ταξη (именительный падеж в современном греческом языке) означает «класс, классная комната», где от учеников ожидают порядка и дисциплины. Хитрость здесь заключается в том, чтобы помнить, что, хотя в ενταξει ударение стоит на альфе, если вам нужно такси, то ударение следует ставить на последний слог: ταξί. В противном случае вы будете стоять на углу улицы и, как идиот, кричать «Класс, класс!» или «Порядок, порядок!». Как тут догадаться, что вам нужно такси?

Поскольку я не могла вернуться в свое детство и начать учить греческий с младых ногтей, я решила извлечь максимум пользы из того, что есть: использовать для этих целей английский. На самом деле в моем родном языке много греческого. Так же как из соображений вежливости я выучила когда-то первые слова parakalo и efkharisto, я запомнила и некоторые другие просто потому, что они были созвучны с английскими. Когда я приехала в отель «Ахилл» в Афинах и администратор указал мне на лифт, одну из тех крошечных европейских подъемных клетей, которые наводят вас на мысли о блоках и грузах с уроков физики, я решила испытать свой греческий и спросила: «Λειτουργει;» («Он работает?»). (Кстати, вопросительный знак в греческом выглядит как точка с запятой.) Это слово мне запомнилось, потому что оно созвучно с литургией: ритуалами и молитвами. Администратор, который легко переходил с греческого на немецкий, английский и французский, сказал nai – конечно работает. Кабина показалась мне довольно шатким сооружением, и, очутившись внутри, я испытала желание помолиться.

Дороти Грегори существенно расширила мой словарный запас, у меня целая коробка с записями по греческому языку, некоторые сделаны ее рукой, но что прочно вошло в мой обиход, так это те словечки, которые она использовала при непосредственном общении со мной. Она выбирала какое-нибудь слово из словаря и употребляла его в конкретной ситуации, как, например, в тот раз, когда она сказала: «Διψας;» (Dipsas?) – и я поняла, она спрашивает: «Хочешь пить?» Я знала, что дипсомания[59]59
  Редкое психическое расстройство, сопровождающееся непреодолимой тягой к спиртному.


[Закрыть] – это что-то связанное с неутолимой жаждой, но, услышав, как Дороти использует глагол διψαω во втором лице единственного числа, в настоящем времени, а затем сопоставив все это с собственным пересохшим горлом, я испытала откровение. Ναι, διψαω. Что будем делать с этим? Есть ли в коридоре питьевой фонтанчик? Возможно, именно поэтому я всегда чувствую волнение, когда вижу, как грек поливает растение или ставит миску с водой для собаки. Дать кому-то воду – значит проявить заботу.

Все эти слова – примеры из современного греческого языка, который очень даже жив. Когда англоязычному миру нужно дать чему-то название, он обращается к древнему языку. Многие слова, описывающие природу, пришли из греческого: океан, дельфин, гиппопотам, пион, слон. Некоторые слова, пришедшие из древнегреческого (и сохранившиеся в современном языке), используются сегодня в английском для описания экзотических существ, например octopus – «осьминог»: οκτω, «восемь» + πους, «нога» (кстати, я перестала заказывать жареного осьминога в ресторане, узнав, какой он умный), medusa – одно из древнейших морских чудищ, hippocampus – «морской конек». А английское слово «слон», elephant, возможно, связано с нашим старинным другом, финикийским алефом, быком.

Некоторые слова выглядят так, словно пришли напрямую из греческого, но, как оказывается при дальнейшем изучении, они проделали более замысловатый путь. Например, дерево эвкалипт родом из Австралии, а первое использование его названия, образованного из греческих элементов ευ («хорошо») и καλυπτος («покрытый»), было зарегистрировано в 1788 году нашей эры. Конечно, и на современном греческом эвкалипт называется ευκαλυπτος, но слово пришло туда из английского, хоть первоисточником и был древнегреческий. Однажды, когда я путешествовала по Пелопоннесу, кто-то при мне назвал ароматное дерево, которое лично для меня выглядело как дикая белая глициния, акацией – ακακια. Я на мгновенье задумалась: а является ли греческая ακακια транслитерацией с английского языка? Что было раньше: слово или дерево? Колючая акация растет в Африке и на Среднем Востоке, ее не привозили из Нового Света. Так что греческое слово предшествовало английскому, а само дерево, без сомнения, появилось раньше слова.

Названия, связанные с природными явлениями, цветами и насекомыми, зачастую бывают местными. Например, когда я была ребенком, мы придумали свое имя для комаров или мошек, которые роились по всему Кливленду душными летними ночами, – «канадские солдаты». Я подхватила это название, даже не думая о том, что оно может звучать оскорбительно для наших соседей на противоположном берегу озера Эри: я просто считала, что эти жучки так называются. Моя бабушка когда-то украшала узкую полоску земли перед домом кустами отвратительного на вид растения под названием живучка. Я не любила его ребенком, не люблю и сейчас, хоть и позволила подруге высадить его в моем саду под названием очиток. Само растение ничего собой не представляет, но, должна признать, своему неофициальному имени соответствует: такое ощущение, что живет оно вечно.

Некоторые греческие названия цветов на деле еще догреческого происхождения: они имеют отношение к людям и языкам, которые предшествовали древнегреческому. Например, слово «нарцисс» (narkissos) было древнегреческим названием цветка, растущего в Южной Европе. А миф о Нарциссе, прекрасном юноше, который влюбился в собственное отражение, – это персонификация цветка, объясняющая его существование. Слово «нарцисс» связано с греческим словом narke («оцепенение, онемение, наркотическое опьянение»). Гиацинт – еще один цветок, чье название восходит к мифологии: Гиацинтом звали греческого юношу, возлюбленного Аполлона. Последний случайно убил его, и из крови юноши появился одноименный цветок.

В греческом языке есть два слова, которые переводятся как «цветок»: древнегреческое anthos и легкомысленное современное louloudi. Для «Греческой антологии», собрания лучшей лирики греческих поэтов, стихи отбирались так, словно это были цветы – получился настоящий словесный букет.

Джордж Оруэлл как-то посетовал на манеру использовать греческие названия для самых обычных английских цветов. Он пишет, что «львиный зев теперь зовется антирринумом, и это слово никто не может правильно написать» (не говоря уже о том, чтобы произнести), «не подглядывая в словарь», а «незабудки все чаще и чаще именуют миозотисом». Оруэлл добавляет: «Как-то печально выглядит будущее английского языка, если мы откажемся от ноготков в пользу календулы». Я согласна: что-то теряется, когда гвоздику называют диантусом, а наперстянка уступает место дигиталису. Но ведь цветы цвели задолго до того, как у человечества появились книги, в которых можно посмотреть их названия, и в тех местах, где эти цветы растут, люди обычно придумывают для них свои имена.

Транслитерации с других языков, как правило, подлежали слова, обозначающие то, что было импортировано в Грецию в наше время. Например, у греков не было своего пива, достойного упоминания, до тех пор, пока в 1832 году Отто фон Виттельсбах из Баварии не стал греческим королем и не привез с собой пивовара. Греки заимствовали обозначение пива μπίρα из итальянского языка (birra).

Многие слова, используемые в медицине, взяты из греческого. Вероятно, потому, что значительная часть того, что мы называем медициной, зародилась в Греции. Врачи произносят клятву Гиппократа (правда, она не начинается со слов «Не навреди», это миф). Традиционно Гиппократа считают первым, кто стал рассматривать болезнь как естественное явление, а не наказание богов. Кадуцей, посох, обвитый двумя змеями, обычно изображенный на задней двери машины скорой помощи, пришел из греческой мифологии: он напоминает посох Асклепия (сына Аполлона и врачевателя), который обвивает одна змея. Как по мне, греки были слишком высокого мнения о змеях. Хотя они, конечно, лучше пиявок.

Я долгое время полагала, что такие слова, как «оториноларинголог» (врач, лечащий заболевания уха, носа и горла, – проще говоря, лор), «офтальмолог» и «ортодонт», – греческого происхождения, и так оно и есть, но не в привычном нам смысле: древние греки не получали консультации таких специалистов и не носили на зубах брекеты. Оратор Демосфен не обращался к логопеду: по легенде он наполнял рот камешками и тренировался произносить речь при шуме прибоя[60]60
  Демосфен (IV в. до н. э.) не обладал природными данными для ораторского искусства: он был косноязычен и имел слабый голос, но постоянные упражнения помогли ему преодолеть эти недостатки.


[Закрыть]. Позже, убрав камешки, он обратился к аудитории – и его голос зазвучал сильно и чисто. А вышеупомянутые слова собрали из отдельных греческих корней, когда появились соответствующие медицинские дисциплины. Получились эдакие лингвистические монстры Франкенштейна.