Текст книги "Муж под прикрытием. Шесть жизней мистера Джордана"

После ужина мы расплатились и поехали домой. Уилл уехал на следующий день. С этого момента я знала, что каждое наше слово кто-то слышит. Даже когда мы занимались любовью, кто-то нас слушал – но такова была наша жизнь, и я должна была с этим смириться ради мужчины и отношений, которые я выбрала сама.

Да, мне было страшно. Я перешла в другой мир, и это пугало. Но мне было так хорошо с ним. У меня была твердая уверенность, что он может нас защитить. Так приятно было чувствовать любовь человека, который делает наш мир лучше. Я не считала и не считаю себя какой-то особенной, но всегда чувствовала себя особенной для Уилла.

4. Чудо

Май 2001

К маю нам уже казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь, хотя после моей поездки в Галлен Уиллу пришлось сменить базу, в The Times написали, что его назначили техническим директором крупной компании в Манчестере, и он стал проводить там все больше времени. Но мы виделись по выходным и ухитрялись проводить вместе хотя бы одну ночь на неделе. Уилл обещал, что это ненадолго и все очень скоро изменится.

Я начала планировать будущее: официально приняла предложение Уилла еще в феврале, когда он просил моей руки у отца, и организовала вечеринку в честь помолвки для родных и друзей. К сожалению, жених не смог присутствовать. Он собирался и даже поехал в Лондон, чтобы встретить родителей, которые прилетели в Англию специально по этому поводу. Но они отказались прийти, потому что Уилл неосторожно сделал замечание по поводу туфель матери, и родители решили, что он их стыдится. Он переживал из-за этого. Ситуация так обострилась, что его родители тут же сели на другой самолет и вернулись в США, так и не побывав в Эдинбурге. Уилл был настолько расстроен, что и сам не решился приехать, а с головой ушел в новое задание, от которого раньше отказывался из-за нашей помолвки. Позже он глубоко сожалел об этом и долго извинялся.

Его мать написала мне и весьма дипломатично описала весь инцидент, сказав, что сожалеет о том, что мы не познакомились. Мы уже обменялись несколькими письмами, но общаться с ней было тяжело – она забывала, о чем мы писали друг другу ранее. Уилл говорил, что его мать серьезно больна, что у нее биполярное аффективное расстройство еще со времен его рождения. Это тоже роднило нас, потому что в нашей семье такое тоже было. Я знала, что у его матери болезнь протекала тяжело и ей несколько раз приходилось ложиться в больницу. Отец Уилла оказался замечательным человеком. Он заботился о жене и делал все для нее. Когда оба вышли на пенсию, с деньгами у них стало туго – особенно тяжело было оплачивать больничные счета. Но в целом они были счастливы. Отец знал о работе Уилла в разведке, но из всей семьи знал об этом только он. Состояние матери не позволяло рассказать ей такую информацию, а сестре Уилл не доверял. Они думали, что он с головой занят своей работой и не считает нужным постоянно общаться с ними.

Я лишь раз говорила с его родителями по телефону. Они показались мне дружелюбными и открытыми людьми. Они радовались, что у Уилла наконец-то будет семья – ведь он не мог иметь детей. Мы общались в режиме телеконференции, мать и отец Уилла говорили одновременно. Его мать сказала, что она учит французский язык и хочет поехать в Париж. Я была очень рада поговорить с ними. Хотя мы и пообещали звонить друг другу, и Уилл часто с ними разговаривал, мне больше не удалось с ними связаться. Я просила дать мне трубку, но он всегда говорил, что это неудобно.

* * *

Весной 2001 года я заметила на груди Уилла волосок и принялась безжалостно его дразнить. Единственный черный волосок рос прямо на груди, чуть левее середины. Он посмеялся и не дал мне его вырвать. Это было удивительно, и мы не могли понять, почему такое случилось. Уилл не мог объяснить, хотя по-детски этим гордился. После первого волоска появился второй, и за несколько лет вся его грудь покрылась волосами. После они появились и на лице. Ему приходилось бриться раз в неделю, а то и чаще.

Следующее событие оказалось еще более удивительным. В июне 2001 года мы готовились к свадьбе, назначенной на июль. И тут я поняла, что беременна. Я боялась, что Уилл не признает ребенка, решив, что я ему изменила. Ведь он был абсолютно уверен в своем бесплодии. Когда он вернулся домой из Манчестера, сообщила ему новости. Он буквально побелел. Я думала, он упадет в обморок. Ему даже к стене пришлось прислониться. Он был изумлен, а потом страшно обрадовался. Уилл называл меня волшебницей и колдуньей. Сказал, что это чудо, что врачи говорили, что такое возможно, но очень, очень маловероятно. Мои страхи оказались необоснованными. Уилл страшно обрадовался и заключил меня в объятия. Он стал еще более внимательным и заботливым, чем раньше, хотя я думала, что такое просто невозможно. Постоянно касался и ласкал меня, твердя:

– Мне всегда говорили, что небольшая вероятность все же есть. Я никогда не думал, что это действительно случится!

Поскольку я уже говорила родным о его бесплодии, известие о моей беременности их изумило так же, как его. Меня спрашивали, как это возможно, а я могла ответить лишь тем, что сказал мне Уилл: все анализы говорили о бесплодии, и мы не представляем, как нам удалось зачать ребенка.

Мы забронировали место для свадьбы, я купила платье, его подогнали под мою расширившуюся талию, мы разослали приглашения – и Уилл снова исчез. Он отсутствовал две недели, прежде чем я получила сообщение «Связь с МО», а потом другое, где говорилось, что он жив, здоров и свяжется со мной, как только сможет. Свадьбу пришлось отменить. Мне пришлось объясняться с приглашенными гостями, твердить, что работа очень важна. «Мы обязательно устроим свадьбу позже», – говорила я всем.

Родные и друзья очень плохо отнеслись к тому, что Уилл пропустил свадьбу из-за работы. Они стремились защитить меня, но я не позволяла им плохо отзываться о нем. Я поддерживала его во всем и не хотела ничего слушать. Ведь я знала истинную причину, только объяснить ничего не могла, поэтому друзьям и родным пришлось смириться. Я просто отлично научилась делать хорошую мину. И пыталась показать, что все в порядке, чтобы никто не беспокоился. А что еще мне оставалось делать?

Уилл отсутствовал с июля 2001 до мая 2002 года – заехал ко мне лишь на двадцать четыре часа в декабре. Он сказал, что был в Израиле и на Западном берегу реки Иордан, сотрудничал с израильской разведкой, учился выявлять террористов-самоубийц. Ему удалось вырваться в Англию для замены оборудования, но уже на следующий день он должен вылетать обратно. Мы прекрасно провели день и ночь, Уилл гладил мой большой живот, говорил, как любит меня и скучает. Он обнимал и любил меня. Когда настало время отъезда, нам обоим было очень плохо.

Хуже всего было то, что из командировки он не мог поддерживать нас финансово, алиментов на Робин я тоже не получала. Мне приходилось справляться самостоятельно. Уилл не имел доступа к средствам, а до отъезда не успел сделать нужных распоряжений. Он уехал в такой спешке, что его компания в Эдинбурге закрылась, и Донна (одна из его сотрудниц) не получила зарплату за последний месяц. Она звонила мне пару раз, спрашивала, где Уилл, но я не могла ей ничего ответить.

К счастью, я все еще работала, но сводить концы с концами, когда один ребенок целый день в детском саду, а второй вот-вот должен родиться, было трудно. Меня тревожил декретный отпуск. Я не знала, сумею ли справиться, но надеялась, что к тому времени Уилл уже вернется.

Он пару раз звонил мне. Один звонок особенно врезался в память: в тот момент я была на работе и смотрела новости из Нью-Йорка, где самолеты террористов врезались в башни-близнецы. Уилл позвонил мне издалека, чтобы сообщить, что с ним все в порядке. Я с трудом слышала его из-за помех. Теоретически партнеры не должны знать, где находятся их вторые половинки, но в тот день всем позволили связаться с родными, чтобы сообщить, что они живы. Так радостно было услышать его голос и ощутить поддержку в такой страшный день.

Но чаще всего мы разговаривали по MSN. Он рассказывал мне о зоне боевых действий, как там безумно жарко и опасно. Это был очень неудобный способ общения, нас часто прерывали, и звонил мне Уилл между полуночью и пятью утра. Я постоянно держала компьютер включенным на максимальной громкости, чтобы не пропустить его звонок. Спала я очень плохо – по несколько раз за ночь меня будил ребенок или компьютер, когда Уилл сообщал, что он все еще жив. Он часто намекал, что может получить очередной отпуск, но так и не приехал. Всю беременность я провела в одиночестве и в тревоге за его жизнь.

Мои родные были очень недовольны его отсутствием. Они спрашивали, как такое возможно, говорили о его безответственности. Каждый раз, когда Уилла начинали ругать, я считала, что должна его защищать, хотя и не могла рассказать, где он находится и чем занимается.

Считала своим долгом защищать его, особенно когда он присылал мне фотографии разрушений и рассказывал, как они выезжают на места взрывов до прибытия прессы, чтобы оценить ситуацию, пока жертвы еще находятся на месте. Такая у него была работа, и я не хотела расстраивать его еще больше. В конце концов, у меня была крыша над головой, тепло, свет и вода. Я не боялась, что меня в любой момент могут убить. Жаловаться в такой ситуации было бы чистым эгоизмом. Все относительно в нашем мире.

Уилл твердо обещал, что обязательно вернется домой к моменту рождения нашего ребенка.

* * *

Эйлид родилась в феврале 2002 года. Рядом со мной находилась мама. Когда начались роды, я отправила Уиллу электронное письмо, и он ответил, что уже в пути, а по возвращении сразу же поедет в больницу.

Роды выдались, мягко говоря, непростыми. Пуповина обвилась вокруг груди ребенка, сердце девочки билось так редко, что практически останавливалось на каждой схватке. Акушерка проколола плодный пузырь и подключила электрод к головке плода, чтобы фиксировать состояние. В палату вызвали новых докторов.

Когда мне дали наркоз, мама держала меня за руку. Она была очень напугана и крепко сжимала мою ладонь. Роды у меня принимали два врача и три акушерки. Мне запретили тужиться, и я изо всех сил старалась слушаться. А потом наркоз мне отключили и дали кислородную маску. В конце концов было решено, что нужно делать кесарево сечение. Врачи стали отключать аппараты, но я скинула маску и сказала, что хочу тужиться. Мне разрешили – и Эйлид каким-то чудом родилась естественным путем через три минуты.

Никогда еще я не чувствовала такой близости с матерью, как в тот день. Я была счастлива, что она рядом со мной. Уверенна, что ей не нравилось отсутствие Уилла, но она не стала об этом говорить, чтобы не расстраивать меня. Она точно знала: если начать ругать Уилла, я буду его защищать, и это сблизит нас с ним еще больше.

Когда мы с малышкой остались наедине, я не могла оторвать от нее взгляд. Она спала и спала – и была так похожа на своего отца.

Каждый раз, когда открывалась дверь, я с надеждой поднимала глаза, ожидая увидеть Уилла. Он не появился.

С каждым часом мое разочарование все усиливалось. Я чувствовала себя все более одинокой. Другие отцы приходили, садились у постели своих жен, брали детей на руки, плакали от радости. Я ждала и надеялась, но он не пришел.

Уилл узнал, что я родила девочку, когда на следующий день я вернулась домой и написала ему. Он не давал о себе знать с начала родов, и я стала беспокоиться – ведь он твердо обещал вернуться домой к рождению ребенка. Прошло несколько дней, прежде чем я получила ответ. Уилл писал, что очень горд стать отцом. Ему жаль, что он не присутствовал при этом событии. Он просил прислать фотографии, чтобы он смог увидеть своего ребенка. Уилл снова написал, что он возвращается и скоро будет мне помогать.

5. Возвращение после резни

Май 2002

Уилл объявился в мае 2002 года. Он страшно похудел и осунулся. Из-за армейских ботинок он прихрамывал. Их команду бросили в палестинский город Дженин на круглосуточную разведку. Они должны были вернуться очень быстро, но тут Израиль ввел на эту территорию свои войска, и началась настоящая резня. Зная, что Уилл на Ближнем Востоке, я пристально следила за израильско-палестинским конфликтом. Я уже читала об этой резне, но не знала, что Уилл находился именно там. Он рассказал мне, как жутко там было: израильтяне брали улицу за улицей, бульдозерами сносили дома вместе с жителями и убивали всех, кто попадался им под руку. Солдат и даже офицеров, которые отказывались принимать участие в таких жестокостях, расстреливали на месте, а остальные просто исполняли приказы.

Уилл и остальные члены его команды выжили каким-то чудом. У них не осталось ни оборудования, ни припасов, им приходилось есть крыс. Самое сложное было их ловить, пока еще не слишком голоден и у тебя есть силы.

Когда наконец подоспела поддержка, медикам пришлось срезать носки с ног Уилла – он три месяца не снимал обуви. Две недели он провел в госпитале. Он стеснялся показать мне свои ноги и отказывался снимать носки даже в постели. Но я все увидела, когда он принимал душ. Его ноги были в ужасном состоянии – сплошная рана. Но кожа постепенно начала подживать. После госпиталя его долго допрашивали и лишь потом отправили домой. Но теперь все было кончено. Вряд ли его скоро смогут отправить в поле.

Увидев воочию, почему Уилл не вернулся к рождению ребенка, мне стало стыдно жаловаться. Мои разочарования и одиночество казались сущей мелочью в сравнении с тем, через что пришлось пройти ему. И была счастлива, что он наконец вернулся. Я так волновалась о нем, пока его не было. Жила в постоянном стрессе, ни на минуту не расставаясь с мобильником – а вдруг он сможет со мной связаться.

Когда же он вошел в дом и я поняла, что с ним все в порядке, все снова показалось мне правильным. Все мои тревоги рассеялись, на их место пришло чувство облегчения и любовь. Он вернулся к нам, как и обещал. Как курильщик, который забывает обо всех страданиях воздержания после первой же затяжки, я забыла обо всем, стоило лишь увидеть его. Я чувствовала, что наша семья снова вместе, и нарушенные обещания и тоскливое ожидание изгладились из моей памяти.

Так складывались наши отношения. Я так редко его видела, что хотела в полной мере насладиться каждой минутой нашего общения, не тратя это время на ссоры и гнев. Хотела, чтобы ему было хорошо дома: ведь пока мы были врозь, ему пришлось страдать гораздо больше, чем мне.

Уилл с изумлением смотрел на Эйлид, увидев ее впервые. Он взял ее на руки, вложил свой палец в ее ручку, чтобы она схватилась за него. Малышку он явно заинтересовал. Она не понимала, кто этот незнакомец, но быстро успокоилась, когда он начал корчить ей рожи и агукать. Уилл страшно устал, у него все болело, но ему нравилось быть отцом – наконец-то он по-настоящему поверил в невозможное.

Но, несмотря на радость возвращения и встречи с дочерью, Уилл явно был подавлен. Он разочаровался в своей работе, утратил веру, ему больше не за что было сражаться. Уилл посвятит этой борьбе всю жизнь, но теперь все казалось ему фальшивым и тщетным. Резня в Дженине показала ему, что ни те ни другие не ангелы. Он сочувствовал палестинцам, которые не могли привлечь внимание мира иначе, чем стать самоубийцами и взрывать себя в людных местах. Уилл чувствовал, что ЦРУ там ничего не добьется. У этой проблемы не было решения. И правых в этой борьбе не было. Уилл дошел до предела и теперь хотел быть дома со своей семьей. Он решил уйти в отставку, и я поддержала его в этом решении. Но уволиться из ЦРУ оказалось нелегким делом.

Следующие несколько месяцев Уилл занимался сдачей дел. Они несколько раз собирались всей командой для обсуждения событий в Дженине. Уилл приезжал и уезжал, но тем летом мы все же видели его гораздо чаще. Уйти из ЦРУ – не то же самое, что уволиться из обычной фирмы. Никто не собирался его отпускать. Напротив, его удерживали всеми силами. В конце концов, на его подготовку было потрачено немало времени и средств, а инвестиции не должны пропадать даром.

Однажды Уилл вернулся домой в полном восторге. Ему предложили работу консультанта, что равносильно повышению. Он должен был стать руководителем. Это был компромисс: они согласились более не использовать Уилла в полевых операциях, но совсем уйти ему не удалось. Сначала он занимался подготовкой других офицеров в области наблюдения и сбора информации. Одновременно он делился с ними контактами и личными опытом. Я бы, конечно, предпочла, чтобы он полностью уволился, но Уилл чувствовал, что не может так резко порвать с тем, что всегда считал делом своей жизни.

Уход с полевой работы сразу же повлиял на наше финансовое положение. Уилл потерял все «плюшки» – машины, гаджеты, дебетовую карту. Это стало для него тяжелым ударом. Он всю жизнь работал, а теперь у него не было ничего. Меня потеря денег и вещей не тревожила – я все равно ничего этого и не видела. Хотела лишь, чтобы мой жених и отец моего ребенка был со мной. И была готова поддерживать его в этот трудный момент и укрепить наши семейные узы.

Какое-то время Уилл бывал дома довольно часто – по выходным и на неделе тоже. Робин и Эйлид его обожали. Мы начинали превращаться в нормальную семью, хотя Уилл все еще страдал от депрессии и физической слабости и играл с детьми не очень часто. Он постоянно говорил, как любит их, но в их обществе держался сдержанно и немного формально – словно стеснялся их. Я считала, что у него просто не было опыта общения с детьми. Ему нужно привыкнуть. Поэтому я советовала ему проводить с ними больше времени. Мы придумывали игры – Уилл носил детей по дому в одеяле, как Санта-Клаус в мешке. Дети это просто обожали. Им нравилось забираться на Уилла, а потом скатываться, словно с горки. Однажды мы пошли по магазинам за кубиками, чтобы вместе построить большой замок. Впрочем, этим занятиям Уилл явно предпочитал работать на собственном компьютере.

Он был прекрасным человеком и старался стать частью семьи: дома он вооружался пылесосом и даже готовил – хотя я подозревала, что делал он это потому, что собственную готовку предпочитал моим кулинарным стараниям.

В октябре 2002 года мы назначили новую дату свадьбы. На сей раз решили все сделать скромно, в семейном кругу – на работе Уилла об этом не должны были узнать, потому что я уже твердо убедилась, что они постараются разлучить нас. Как только мы планировали семейный праздник, его опять куда-то вызывали – и всегда в самый неподходящий момент. Уилл говорил, что на работе недовольны тем, что у него возникли серьезные отношения на стороне – такое случалось крайне редко. Подобные отношения отвлекали его от работы, а ведь раньше он отдавался своему делу на сто процентов.

Мне тоже не хотелось снова объясняться с родными и друзьями, если и вторая свадьба сорвется. Мы назначили дату – 26 октября, – и я стала ждать, вернется ли он. Уилл приехал 25 октября, и мы весь вечер пили шампанское и ели пиццу. Он был здесь – это случилось!

Настал день нашей свадьбы, и Уилл все еще был здесь. Я была в восторге и наконец-то дала волю своим чувствам. Мы позвонили нашему свидетелю, моей чудесной подруге Кецце – о нашей свадьбе заранее знала только она. Кецца была так рада за меня, что поднялась в шесть утра и сидела у телефона, ожидая моего звонка. Когда я сказала, что все в силе, она буквально запрыгала от радости. Я тоже была счастлива.

Потом я позвонила родным: «Сегодня мы женимся, если хотите, приходите». К этому времени все уже привыкли к его появлениям и исчезновениям. Хотя все были рады моему счастью, Уилла они немного остерегались. Они поняли мои уклончивые намеки на его работу, но открыто об этом не говорили. Я и так сказала им больше, чем следовало. Когда они пытались вызвать меня на разговор, быстро меняла тему. К нашим отношениям они относились довольно скептически, но факт нашей свадьбы должен был убедить их, что Уилл искренне меня любит.

День нашей свадьбы выдался чудесным. Было очень приятно выходить замуж вот так. У нас не было ни цветов, ни машин, ни фотографов, ни планов рассадки гостей, ни стрессов, ни политики. Только мы. Только наша преданность и обеты друг другу.

Мы одевались в разных комнатах. Я надела легкое пальто, чтобы скрыть свое простое коктейльное платье из белого кружева. Бебиситтер мы сказали, что едем жениться. Мы вызвали такси, попросили водителя отвезти нас в отдел регистрации на Виктория-стрит через Роуз-стрит, потому что нам нужно было еще купить кольцо для Уилла. Мое кольцо было куплено уже давно, но Уилла долго не было, и подогнать кольцо по размеру не удалось. Мы вошли в магазин. Продавцы были любезны и профессиональны. Они спросили, когда у нас свадьба. Мы посмотрели на часы и ответили: «Через тридцать одну минуту». Похоже, для продавцов это стало потрясением. Мы мерили кольца с безумной скоростью, чтобы найти подходящее. Но Уилл непременно хотел кольцо, которое подходило бы к моему. Он всегда уделял этому огромное внимание – всегда искал подходящую одежду и вещи, чтобы они постоянно напоминали ему обо мне. Но единственное подходящее кольцо в магазине было на пару размеров больше, чем нужно. Мы договорились, что используем его на церемонии, а потом закажем другое и обменяем его позже. После этого мы бегом бросились в такси и поспешили в отдел регистрации.

Мои родители уже ждали нас. Мама чувствовала себя не очень комфортно, хотя была рада, что мы женимся и что Уилл станет мне настоящим мужем, а детям – настоящим отцом. Потом приехала моя сестра Изабель со всей своей семьей. Она была безумно рада, что это событие наконец-то случится. Ей досталась роль свидетеля со стороны жениха, хотя всю церемонию она кормила грудью младенца, чтобы тот не плакал.

Мой братец-великан приехал как истинный герой фильма ужасов. Накануне он играл в регби, и теперь один глаз у него полностью заплыл – у него лопнул сосуд. Он приехал в темных очках. Мама велела снять их немедленно, он покорно подчинился, но когда она на него посмотрела, то тут же сказала: «Надень!» И он надел очки, снова не говоря ни слова. Все рассмеялись.

Перед церемонией я страшно нервничала, хотя никаких сомнений у меня не было: я определенно хотела выйти замуж за Уилла. И он, как всегда, был спокоен и серьезен. Казалось, он совсем не нервничал и был счастлив, что наконец женится. Церемония получилась очень трогательной. Мы произнесли свои обеты друг другу – и только друг другу. Поклялись всегда хранить верность, быть честными и преданными, искренними и верными. Отныне и вовеки, несмотря ни на что.

– Торжественно заявляю, что мне неизвестны законные причины, по которым я, Уильям Аллен Джордан, не могу сочетаться браком с Мэри Тернер Томсон.

Я тоже произнесла свой обет, удивляясь тому, как трудно вспомнить слова, когда нужно произнести их вслух в такой обстановке. Затем настала его очередь. Я смотрела в его любящие глаза, а он стоял передо мной и повторял слова обета с любовью и страстью.

– Беру тебя, Мэри Тернер Томсон, в законные жены, чтобы всегда быть вместе в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии. Я буду любить и уважать тебя, пока смерть не разлучит нас.

Все мы часто слышим эти слова – на свадьбах друзей, по телевизору, в кино. Но когда произносишь их сама, когда даешь святой обет в присутствии свидетелей, они приобретают новый смысл и силу. Это обязательство перед другим человеком, обещание быть с ним всю жизнь, что бы ни случилось. Я твердо верила в свои слова.

Мы подписали брачный контракт и отправились в «Трон», рядом с Эдинбургским замком, а потом брат отвел нас с Уиллом в Камеру-обскуру[3]3
  Камера-обскура и мир иллюзий – музей в центральной части Старого Эдинбурга, на Королевской Миле.


[Закрыть], чтобы мы могли полюбоваться городом. Потом мы вернулись домой и стали играть с детьми как настоящая семья. Вечером мама устроила ужин в нашу честь, где присутствовали все, кто был на свадьбе. Мы пили шампанское, радовались, родственники общались друг с другом, а рядом со мной сидел мой муж. Я была на седьмом небе от счастья. Это был счастливейший день моей жизни.

После свадьбы Уилл начал более практическую работу на ЦРУ в Великобритании. Он часто был водителем у известных лиц, которым требовался специалист и конфиденциальность. Им нужен был надежный водитель, который мог исполнить роль телохранителя и был тщательно проверен службой безопасности.

В конце 2002 года мать Уилла оказалась в больнице. Он должен был ее поддержать. Отец не мог оплатить больничный счет. Нужно было собрать 5000 фунтов и отправить в США. Мы все обсудили и договорились, что я возьму кредит на 7500 фунтов, и 2500 сразу же отправлю на оплату овердрафта. 5000 фунтов наличными отдала Уиллу, чтобы он отправил деньги отцу.

Я поддерживала его финансово и в других вопросах. Как-то раз ему нужно было быстро найти машину, чтобы выполнить контракт, а в ODCI свободного авто не было. Брать машину на его имя было нельзя, чтобы следы не привели в Эдинбург, к нам. Он убедил меня взять машину на свое имя. Я не совсем понимала, зачем это нужно, хотя он объяснил несколько раз. Ситуация мне не нравилась, поскольку была не совсем законной. Но Уилл настаивал, обещал, что это лишь на пару дней. Все затянулось на несколько месяцев, и на это ушла почти вся моя зарплата. Он возвращался домой, но каждый раз говорил, что машина нужна еще на несколько дней. Постоянно обещал, что вернет ее, но не делал этого. В конце концов я потеряла терпение и пригрозила заявить в полицию.

Теперь Уилл много работал, но денег не получал – ему ни разу не удалось вразумительно объяснить, почему так получается. Я все больше влезала в долги, но благодаря хорошей кредитной истории мой овердрафт каждый месяц увеличивали – мы дошли до 7000 фунтов, но потом терпение банка лопнуло. Я оказалась в странном и неприятном положении, но пыталась не слишком волноваться, потому что муж постоянно твердил, что его финансовое положение вот-вот изменится.

Нам явно нужен был какой-то прорыв, поскольку положение наше было далеко от идеального. В моей маленькой квартирке было две спальни, где спали дети, а мы с Уиллом разместились на диване в гостиной. Несмотря на денежные проблемы, мы стали планировать совместную покупку более просторной собственности. Мы считали, что это возможно, потому что Уилл и его коллеги должны были получить приличные деньги за миссию в Дженине – главным образом за молчание, особенно о резне. Ситуация была очень взрывоопасной. Я читала о том, что ООН отправила в этот регион своих наблюдателей, чтобы во всем разобраться. Хотя израильтяне согласились на приезд комиссии, но в последнюю минуту израильские войска не допустили наблюдателей на территорию. Все должно было сохраниться в тайне. Уилл должен был получить 250 тысяч фунтов компенсации. Если добавить к этому деньги от продажи дома, который оставила ему тетя, мы вполне могли купить новый дом.

Уилл показал мне онлайн-счет Банка Америки – там было около 350 000 долларов от продажи дома и ожидались новые поступления. К счету имел доступ его отец, он готов был перевести деньги нам после оплаты налога с продажи. После всех наших проблем я искренне верила, что все пришло в норму.

В первом квартале 2003 года мы начали искать жилье. Я нашла чудесную квартиру в районе Брантсфилд в Эдинбурге. Квартира нам понравилась. Мы спросили у владельца, сколько будет стоить снять ее с продажи. Он назвал сумму в 450 000 долларов. Уилл мгновенно согласился. Мы подготовили все документы и должны были уже переводить деньги, но он снова пропал. Каждый день обещал, что деньги из США вот-вот переведут – просто случилась какая-то задержка. Сегодня все поступит – но деньги так и не поступили.

В конце концов от покупки пришлось отказаться. Мне было страшно неудобно, но я сообщила продавцам, что они могут снова выставлять квартиру на продажу. Они согласились и, к счастью, быстро продали ее по еще более выгодной цене. Тем не менее отказ от сделки обошелся нам в 17 000 фунтов.

Уилл появился через несколько дней после того, как я вынуждена была отказаться от квартиры. Он, как всегда, объяснил все делами службы. Налоговая инспекция арестовала его счет за неуплату подоходного налога с продажи американской собственности, Уилл сказал, что это явно сделано с подачи ЦРУ, хотя не смог вразумительно объяснить причины. Налоговая инспекция заблокирует все средства, пока ситуация не разрешится, потом вычтет налог и снимет арест с оставшейся суммы. Он не знал, когда точно это произойдет, но заверил меня, что «скоро».

Я считала, что все это – попытки удержать его на службе. Похоже, коллеги и руководство были не в восторге от его решения выйти в отставку. Они считали себя семьей, а его уход восприняли как предательство. Он предал их, выбрав меня и детей, вместо того чтобы исполнять долг и служить своей стране. Неудивительно, что решили осложнить ему жизнь – он должен был послужить примером для других, чтобы у них не появлялось подобных мыслей.