Текст книги "Лесная обитель"

Глава 6

Мацеллий Север-старший, префект лагеря II Вспомогательного легиона, расквартированного в Деве, был высоким статным мужчиной средних лет. Вид у него был внушительный и властный, и он умел скрывать ярость и гнев под маской невозмутимого спокойствия. Он казался мягким и покладистым человеком, но такое впечатление было обманчивым. Обладая могучим телосложением, Мацеллий Север при этом никогда не бушевал и не изрыгал угроз; наоборот, всегда говорил ровно, не повышая голоса, и вообще больше походил на ученого, чем на могущественного чиновника. У тех, кто не знал его, иногда создавалось неверное впечатление, что префект – безвольный человек и просто не способен пользоваться данной ему властью.

Умение владеть собой в сочетании с мягкими манерами – важное качество для префекта лагеря римского легиона. Мацеллий Север управлял всей жизнью лагеря. Командующему легионом он не подчинялся. Только наместник провинции да еще Legatus Juridicus[4]4
  Чиновник канцелярии наместника, занимающийся исключительно ведением судебных дел (лат.).


[Закрыть] (эту должность ввели совсем недавно) были вправе приказывать ему и требовать от него отчета. В данный момент наместник возглавлял военный поход в Каледонию, а резиденция легата располагалась в Лондинии, так что распоряжения префекта по всем вопросам гражданской жизни имели силу закона. К счастью, с командующим легионом у префекта сложились прекрасные отношения. Когда-то Мацеллий Север служил под его началом в нескольких военных кампаниях, и тот в свое время помог Мацеллию накопить денег, чтобы его приняли в сословие всадников – средний класс римского общества, который являлся опорой правительства.

Мацеллий Север ведал вопросами снабжения и расквартирования легиона, а также выступал главным посредником в отношениях между армией и местным населением – как британцами, так и римлянами. Вообще-то считалось, что в его обязанности входила еще и забота об интересах гражданского населения. Реквизируя у местных жителей продовольствие для армии, он должен был следить и за тем, чтобы людей, снабжавших легионеров продуктами и рабочей силой, не обирали до нитки, иначе они могли взбунтоваться. Поэтому в мирное время землями ордовиков, прилегающими к Деве, управлял именно Мацеллий, а не командующий легионом.

Кабинет у префекта был маленький, тесный, обставленный скромно, без излишеств. Удивительно, как ему удавалось принимать ежедневно десятки посетителей и рассматривать их жалобы, просьбы, ходатайства. Иногда создавалось впечатление, что крупную фигуру Мацеллия буквально втиснули в угол.

Он почти уже разобрался со всеми накопившимися за утро делами. Сидя на складном стуле, Мацеллий хмурым взглядом сверлил свиток пергамента, который держал на коленях, делая вид, будто внимательно слушает пухлого женоподобного горожанина в римской тоге. Тот говорил не переставая вот уже минут двенадцать. Мацеллий при желании мог бы прервать его болтовню в любой момент, но в этом не было необходимости – он улавливал лишь одно слово из двадцати, так как в это время изучал список имеющихся в лагере запасов продовольствия. Было бы невежливо лишать просителя аудиенции только для того, чтобы ознакомиться с документом; гораздо проще позволить человеку выговориться, пока сам он читает. К тому же Мацеллий уже понял: Луций Варулл с небольшими вариациями повторяет одно и то же.

– Неужели ты хочешь, чтобы я обратился к легату, Мацеллий? – фальцетом брюзжал Луций.

Мацеллий свернул пергамент и отложил свиток в сторону, решив, что аудиенцию пора заканчивать.

– Обращайся, если считаешь нужным, – мягко ответил префект – Однако в отличие от меня он не станет слушать тебя так долго, если вообще примет – Мацеллий хорошо изучил характер командующего. – Не следует забывать, что время сейчас неспокойное. Кое-чем приходится жертвовать…

Толстяк, сидевший по другую сторону стола, оттопырил нижнюю губу.

– Что ты, что ты, я не возражаю, – запротестовал он, учтивым жестом подтверждая свои слова. – Дорогой ты мой, я все это понимаю, как никто другой. Но объясни, что мне делать с моими фермами и садами, если всех мужчин в округе угнали на работы? Ведь в первую очередь следует заботиться о спокойствии и благополучии римских граждан, не так ли? Ты только представь, я вынужден был послать своих садовников обрабатывать грядки с репой! Ты бы видел, на что теперь похожи мои цветники! – скорбно заключил он.

– Да пойми же, не я решаю, кого из местных жителей забирать на работы, а кого оставить, – небрежным тоном ответил Мацеллий, проклиная про себя императора за то, что тот разрешил предоставлять римское гражданство подобным глупцам. – Мне очень жаль, Луций, – продолжал он (тут он, разумеется, лгал; он вовсе не сочувствовал этому идиоту), – в данном случае ничем не могу тебе помочь.

– Но, дорогой мой друг, ты не можешь мне отказать.

– Послушай, – Мацеллий решил положить конец этому бессмысленному разговору, – ты затеял бесполезное дело. Обратись к легату, если считаешь нужным. Послушай, что он тебе ответит. Не думаю, что он будет с тобой столь же терпелив. Вези рабов из Галлии или найми кого-нибудь здесь, предложив более высокую плату. – «Или, – добавил он про себя, – сам бери в руки вилы. Тебе это не помешает – сбросишь немного жира». – А теперь прошу извинить. Я очень занят. – Мацеллий сдержанно кашлянул и снова уткнулся в документ.

Варулл начал было возражать, но Север, больше не обращая на него внимания, повернулся к своему секретарю – худому молодому римлянину с печальным лицом.

– Кто там следующий, Валерий?

Варулл с ворчанием удалился, а секретарь пригласил в кабинет торговца, который продавал легионам скот. Держа в руке шапку, торговец на корявом латинском языке стал говорить, что не хотел беспокоить столь важного господина, но дороги буквально кишат разбойниками…

– Так что тебя тревожит? Я слушаю, – обратился к торговцу Мацеллий на диалекте силуров, которым владел в совершенстве.

Селянин скороговоркой поведал префекту о своих трудностях: он нанялся перегнать скот на побережье, а на дорогах полно воров и разбойников, а скот уже продан легиону, а он человек бедный и не сможет расплатиться, если его ограбят…

Мацеллий поднял руку.

– Ясно, – доброжелательно заговорил он. – Ты хочешь, чтобы тебе выделили охрану. Я дам тебе записку к одному из центурионов. Займись этим, Валерий. – Он кивнул своему секретарю. – Напиши записку Паулу Аппию, чтобы он выделил людей для сопровождения. Не надо никаких извинений. Это моя работа.

Когда за торговцем скотом закрылась дверь, Мацеллий раздраженно заметил:

– А что же Паул? Почему мне приходится заниматься подобными делами? Любой декурион мог бы самостоятельно решить этот вопрос! – Он сделал глубокий вдох, чтобы восстановить свое обычное состояние невозмутимого спокойствия. – Кто там у нас следующий?

Валерий сообщил, что на прием просится британец по имени Тасио; он хочет продать легиону зерно. Мацеллий нахмурился.

– Я не стану разговаривать с ним. Последний раз он продал нам гнилой товар. Однако запасы зерна у нас истощились. Так. Предложи этому мошеннику вдвое меньше того, что он просит, и, прежде чем отправить его к казначею за деньгами, возьми с кухни человек пять-шесть поваров, пусть проверят качество товара. Если зерно гнилое или заплесневело, вели его сжечь. Пища из гнилого зерна вызывает изжогу. Если зерно нормальное, заплати ему, как было условлено, а если он начнет скандалить, пригрози, что его высекут, чтобы впредь не жульничал. Секстилл сказал, что в прошлый раз пять человек получили отравления. Если он не угомонится, направь его к Аппию, – продолжал префект, – я же подам жалобу в курию друидов, а уж они не станут с ним церемониться. Да, и еще, если он опять привез гнилое зерно, внеси его в черный список и пусть он больше здесь не появляется. Ясно?

Печальный Валерий согласно кивнул. Несмотря на свой тщедушный вид, он был очень расторопный и умело справлялся с подобными делами. Секретарь направился к выходу, и от двери до Мацеллия донесся его удивленный возглас; Валерий разговаривал хриплым басом, что никак не соответствовало его внешности.

– Здравствуй, юный Север. Ты снова здесь?

– Здравствуй, Валерий, – услышал Мацеллий знакомый голос. – Эй, полегче, рука еще не зажила! Отец у себя?

Мацеллий стремительно поднялся, опрокинув стул.

– Гай! Мальчик мой, я уже начал беспокоиться о тебе! – Он вышел из-за стола и обнял сына. – Почему ты задержался?

– Раньше не мог, – проговорил Гай.

Мацеллий крепче сжал сына в своих объятиях и, увидев, что тот поморщился от боли, сразу же разжал руки.

– Что случилось? Ты болен?

– Да нет, уже почти все зажило. Ты занят, отец?

Мацеллий окинул взглядом свой маленький кабинет.

– Валерий прекрасно управится и без меня. – Он неодобрительно оглядел пыльную одежду сына. – В этом одеянии у тебя вид, как у вольноотпущенника или местного деревенщины. Разве у тебя нет более подходящего платья?

Гай плотно сжал губы, как бы уязвленный пренебрежительным сравнением отца.

– Так безопаснее путешествовать, – сухо ответил он, давая понять, что не чувствует себя виноватым.

– Хм! – Мацеллий не мог с этим не согласиться. – Ну а все-таки разве нельзя было хотя бы вымыться и одеться поприличнее, прежде чем показаться мне на глаза?

– Я думал, что ты обеспокоен моим долгим отсутствием, отец, – сказал Гай. – Ведь мой отпуск закончился два дня назад. С твоего позволения я пойду приму ванну и переоденусь. Всю эту неделю мне приходилось купаться только в реке.

– Торопиться незачем, – сердито отозвался Мацеллий. – Я пойду с тобой. – Его ладонь задержалась на предплечье юноши. Он молча сжал руку сына. Каждый раз, когда Гай куда-то уезжал. Мацеллий почему-то беспокоился, боясь, что сын не вернется. Он понимал, что его страхи нелепы, ведь Гай всегда был очень самостоятельным и умел защитить себя. Беспокойство с новой силой овладело им, когда Мацеллий заметил, что у Гая забинтовано плечо. – А теперь объясни мне, что произошло. Почему ты весь в бинтах?

– Я упал в кабанью ловушку, – ответил Гай, – и разодрал плечо о кол. – Мацеллий побледнел. – Оно почти зажило, – успокоил отца юноша. – Больно только, когда обо что-то ударишься. Месяца через полтора снова смогу держать в руках меч.

– Как?..

– Как я оттуда выбрался? – Гай поморщился. – Меня нашли местные жители. Они и выходили меня, пока я снова не встал на ноги.

На лице Мацеллия отразились чувства, о которых он не хотел говорить вслух.

– Надеюсь, ты достойно отблагодарил их. – Однако Гай видел, что отец его крайне взволнован случившимся, хотя и пытается скрыть свою озабоченность.

– Напротив, отец. Ко мне отнеслись, как к благородному гостю, и я вел себя подобающе.

– Понятно. – Мацеллий не стал дальше пытать сына. Гай не любил, когда ему напоминали, что в его жилах течет кровь силуров.

Армейские бани находились сразу же за укреплениями лагеря. Слуги помогли Гаю раздеться и тщательно вымыли его. Мацеллий ждал сына, сидя на низком стуле. Своего личного раба он отправил домой за чистой одеждой для Гая. Откинувшись на спинку стула, Мацеллий размышлял о том, что произошло с его сыном, пытаясь понять, какие мысли тревожат юношу. За тот короткий срок, что Мацеллий не видел сына, Гай очень изменился – и отнюдь не из-за раны. Он вдруг пожалел, что не сидит сейчас в своем кабинете, где, решив очередной вопрос, можно тут же выбросить его из головы.

Вскоре из купальни вышел Гай. Чистый, опрятный, он выглядел совсем еще юнцом в своей короткой шерстяной тунике. Мокрые волосы вьющимися прядями падали на плечи. Гай послал за рабом-цирюльником, и, пока тот подравнивал ему отросшие волосы, делая короткую военную стрижку, и соскребал с подбородка щетину, он рассказывал отцу о своем приключении. Мацеллий чувствовал, что о некоторых вещах Гай умолчал. Интересно, почему Клотин Альб не доложил ему о происшествии? Он вдруг поймал себя на мысли, что в какой-то степени даже благодарен Клотину за молчание: все эти дни его душа не была обременена тяжелыми мыслями о том, что его сын в опасности.

– Тебе следует показать плечо армейскому лекарю, – заметил Мацеллий, когда Гай закончил свой рассказ.

– Да оно уже почти зажило, – раздраженно отмахнулся юноша. Однако Мацеллий настоял на своем. Через некоторое время пришел Манлий. Он снял аккуратно наложенную Синриком повязку и стал ощупывать, сжимать, надавливать на плечо, внимательно осматривая рану. Гай побелел от боли, по его лицу заструился пот. Наконец Манлий торжественно провозгласил, что плечо заживает без всяких последствий, как будто он лично лечил рану с самого начала.

– Я мог бы сказать тебе то же самое… – пробормотал юноша, избегая смотреть в глаза отцу. «Вот и хорошо, – думал Мацеллий, – значит, понимает, что не следует со мной спорить…»

Гай тяжело откинулся на спину, безжизненно свесив здоровую руку, которой он неловко пытался скрепить концы туники. Мацеллий, видя тщетные усилия сына, помог ему застегнуть булавку, и Гай, широко улыбнувшись, дотянулся до руки отца и благодарно сжал ее в своей ладони.

– Я же говорил тебе, что здоров, старый ты стоик, – с показной грубостью произнес он.

«Красивый у меня мальчик, – подумал Мацеллий. – Интересно, что за чертовщина с ним приключилась? Что ж, он имеет право немного почудить. Однако потакать ему в этом не следует…» Мацеллий прокашлялся. Слава богу, что в это время дня в банях никто не моется.

– Так как ты будешь объяснять свое опоздание, сын? Гай кивком указал на больную руку.

– Я все понимаю. Конечно, с такой травмой ты не мог тронуться в путь. Я поговорю с Секстиллом. Но в следующий раз потрудись возвращаться вовремя, несмотря ни на какие происшествия. Ты же не какой-нибудь там молокосос-патриций. Твой дед землю пахал в предместьях Тарента, да и мне пришлось немало потрудиться, чтобы добиться нынешнего положения. Гай, как ты думаешь, стоит тебе возвращаться в Глев?

– Ты хочешь сказать, что за это опоздание меня отдадут под суд?.. – Вид у юноши был очень расстроенный, и Мацеллий поспешил успокоить сына.

– Нет-нет, я совсем не то имел в виду. Я хотел бы узнать, не желаешь ли ты служить под моим началом? Мне нужен помощник. Я встречался с наместником, когда он останавливался в Деве по пути на север, и он согласился сделать для тебя исключение, чтобы ты мог проходить службу здесь, со мной. Пора уже начинать знакомить тебя с людьми, с которыми я поддерживаю деловые связи. Территория провинции расширяется, Гай. Умный энергичный человек может достичь многого. Если мне удалось пробиться в сословие всадников, которое стоит лишь ступенькой ниже нобилитета, то, как знать, может, ты добьешься еще большего?

Гай смотрел на отца с затаенным страданием во взоре, и Мацеллий подумал, что, возможно, его сын испытывает боль. Юноша ответил не сразу.

– Я никогда не мог понять, отец, почему ты избрал своим домом Британию, – вымолвил он после долгого молчания. – Ты бы, наверное, мог добиться большего, если бы согласился служить где-нибудь в другом месте? Ведь империя огромна.

– На Британии свет клином не сошелся, это верно, – ответил Мацеллий, – но мне нравится эта страна. – Его лицо вдруг стало мрачно-серьезным. – Мне как-то предложили должность легата по судебным делам в Испании. Мне не следовало отказываться тогда, хотя бы ради тебя.

– Почему в Испании, отец? Почему не в Британии? – воскликнул Гай и тут же пожалел, что эти слова слетели с его уст. Лицо Мацеллия застыло в напряжении.

– Император Клавдий в основном занимался преобразованиями внутри страны, пытаясь усовершенствовать сенат, денежную систему и даже государственную религию, а то, что армия тоже нуждается в реформах, об этом у него не было времени подумать, – объяснил Мацеллий. – Императоры, пришедшие ему на смену, очевидно, полагали, что, раз Клавдий не стал менять военные законы, значит, они не нуждаются в усовершенствовании, ведь именно Клавдий покорил Британию.

– Не понимаю тебя, отец.

– Я лишь один раз ездил в Рим, – продолжал Мацеллий. – Сегодня Лондиний больше похож на тот Рим, который меня учили почитать с детства, чем сам нынешний Рим. В империи царит хаос, Гай; да ты и сам это знаешь. – Он нахмурился, потом вдруг обернулся к рабу, стоявшему возле них сзади, и раздраженно приказал: – Ну, чего разинул рот, болван. Принеси нам поесть. – Когда они остались одни, Мацеллий повернулся к Гаю. – То, что я скажу тебе сейчас, можно расценивать как измену; поэтому, когда я закончу, тотчас же забудь о том, что ты услышал, ясно? Я занимаю высокий пост, и на мне лежит» определенная ответственность. Если правительство решится на какие-нибудь преобразования, то инициатива, скорей всего, будет исходить из провинций. Например, из Британии. Тит… я высказываю опасные мысли… Тит руководствуется добрыми побуждениями, однако он больше заботится о своей популярности, а не о том, чтобы навести в империи порядок. Его брат Домициан – тот, по крайней мере, опытный и компетентный правитель, но говорят, он очень честолюбив и ему не терпится стать императором. Если он унаследует высшую власть, то сенат и народное собрание окончательно лишатся даже тех незначительных полномочий и влияния, которые у них пока еще остаются. Я предпочел бы, чтобы мои потомки, поколение за поколением, пробивали себе дорогу в жизни, следуя старым традициям: честной службой и личными достижениями, – неторопливо, взвешивая каждое слово, продолжал Мацеллий. – Ты хочешь знать, почему я остался в Британии.

Еще не минуло и десяти лет с тех пор, как Юлий Классик попытался создать в Галлии свою империю. Веспасиан подавил мятеж и затем сразу же издал указ, согласно которому запрещалось использовать иностранных наемников в их родной стране; в легионах должны служить люди из разных частей империи. Вот поэтому мне так трудно было добиться разрешения, чтобы ты служил в Британии. Возможно, благоразумнее было бы переехать в Испанию или еще куда-нибудь. Рим очень боится, что покоренные народы снова поднимут восстание…

– Но ведь ты всегда воспитывал меня в духе преклонения перед прошлыми заслугами Рима. Чего ты добиваешься, отец, раз уж у нас с тобой такой откровенный разговор, и чего ты боишься?

Мацеллий изучающе всматривался в юное лицо сына, пытаясь разглядеть в нем черты, какими бывают наделены сильные натуры, такие, например, как его собственный отец. Подбородок волевой, – возможно, этим он чем-то и напоминал деда, – а вот нос маленький, как у всех кельтов, почти что вздернутый – это явно от матери. Ничего удивительного, что юноша выглядел совсем как британец, когда явился к нему сегодня в кабинет. «Неужели он слабохарактерный, – размышлял сам с собой префект, – или просто еще слишком молод?» И новое сомнение закралось в душу: «Сделал ли он свой выбор: кому служить и за что бороться?»

– Я боюсь хаоса… – серьезным тоном произнес Мацеллий. – Боюсь, что мир сойдет с ума. Боюсь, что опять наступят времена, подобные тем, когда за власть боролись четыре императора или когда свирепствовала Кровавая Царица. Ты ничего этого не помнишь, но в тот год, когда ты родился, всем казалось, что наступил конец света…

– Ты считаешь, что восстание римлян столь же опасно, как и мятеж британцев? – с любопытством поинтересовался Гай.

– Ты читал Валерия Максима? – неожиданно спросил юношу отец. – Если нет, то прочти как-нибудь на досуге; в библиотеке легиона должна быть пара экземпляров его сочинения. Книга скандальная; ему не следовало писать ее. При Нероне он чуть не поплатился за это головой, и я не вижу в том ничего удивительного. Он взялся за перо еще во времена божественного Тиберия; но в книге есть несколько толковых замечаний и об императорах, которые правили после него. Некоторые из них были подвержены ошибкам – что ж, богам свойственно ошибаться, и я не думаю, что эти мои слова следует расценивать как государственную измену, во всяком случае, в наше время. Но даже плохой император – это все же лучше, чем гражданская война.

– Но ты ведь говорил, что преобразования, возможно, начнутся в провинциях…

Мацеллий поморщился. Да, память у сына хорошая.

– Преобразования, но не восстание… Если помнишь, я еще сказал, что Лондиний сейчас очень похож на Рим, каким он был когда-то. В провинциях, куда не проник еще тлетворный дух разложения, который окружает императора, возможно, сохранятся добродетели старого Рима. Местные народы здесь мало чем отличаются от простых землепашцев, среди которых я вырос. Если эти народы воспримут лучшие традиции римской культуры, то, кто знает, может, Британия тоже достигнет былого величия Рима.

Мацеллий умолк.

– Поэтому ты и женился на моей матери? – наконец спросил Гай.

Мацеллий, щурясь, смотрел на сына, а перед глазами стояло лицо темноволосой девушки – красивое, с благородными чертами. Он словно наяву слышал, как она поет, расчесывая роговым гребнем свои густые кудри, которые в отблесках пламени искрились красными бликами. «Моруад… Моруад… зачем ты покинула меня?»

– Пожалуй, и поэтому тоже, – ответил он после некоторого молчания. – И, наверное, я поступил правильно. Мы тогда питали надежды на то, что наши народы сольются в единую нацию. Но это было еще до Классика… и до Боудикки. Возможно, наша мечта все же осуществится, но это будет не скоро, и ты, чтобы выжить, должен быть более предан Риму, чем истинные римляне.

– Тебе что-то известно? – хмурясь, спросил Гай.

– Император Тит болен. Мне это не нравится. Он еще молод. Но если он умрет, кто знает, что нас ожидает? Домициан не внушает мне доверия. Я дам тебе один совет, сын: постарайся устроить свою жизнь так, чтобы не попадать в поле зрения государя. Ты честолюбив?

– Упаси боже, – отозвался Гай.

Однако Мацеллий заметил, какой гордостью вспыхнули глаза сына. Что ж, нет ничего плохого в том, что юноша честолюбив; нужно только умело направлять его амбиции. Он рассмеялся.

– Ладно, как бы там ни было, сейчас самое время сделать следующий шаг по пути повышения статуса нашего рода. На императоре это никак не отразится… Тебе сколько лет – девятнадцать? Самое время жениться.

– Через несколько недель мне исполнится двадцать, отец, – ответил Гай, бросив подозрительный взгляд на Мацеллия. – Ты уже кого-нибудь подыскал для меня?

– Полагаю, тебе известно, что у Клотина – да-да, у того самого Старого Клопа – есть дочь… – начал Мацеллий и тут же умолк, потому что Гай громко рассмеялся.

– Да хранят меня боги. Мне чуть ли не силой пришлось выпихивать ее из своей постели, когда я гостил у них.

– Клотин скоро станет одним из самых влиятельных людей провинции, хоть он и британец. И я не стал бы возражать, если бы ты пожелал взять в жены его дочь, но, поскольку она такая нескромная девушка, говорить не о чем. Мой отец был плебейского рода, но он знал всю свою родословную. Честь рода превыше всего – ты должен быть уверен, что дети, носящие твое имя, зачаты тобой.

В дверях появился раб с подносом в руках. Он принес вино и сухое печенье. Мацеллий наполнил вином два кубка, один из них протянул Гаю и стал жадно пить.

– Есть еще одно предложение. Возможно, оно больше придется тебе по душе. Ты, наверное, не помнишь, но в детстве ты был помолвлен с дочерью одного моего давнего приятеля. Его зовут Лициний. Сейчас он уже прокуратор. Конечно, эта помолвка тебя ни к чему не обязывает.

– Отец, ты уже говорил с ним? – поспешно спросил Гай. – Надеюсь, вы не обсуждали ничего конкретного…

Мацеллий внимательно посмотрел на сына.

– А что? У тебя есть на примете другая девушка? Ты же знаешь, из этого ничего не выйдет. Брак – это прежде всего социально-экономический союз. Поверь мне, сын. Романтические увлечения недолговечны.

Гай понурился, его светлое лицо потемнело. Юноша поднес к губам кубок с вином и с нарочитой медлительностью сделал небольшой глоток.

– У меня есть девушка, и это не просто страсть. Я сделал ей предложение, – тихо проговорил он.

– Что?! Кто она? – рявкнул Мацеллий, в изумлении глядя на сына.

– Она – дочь Бендейджида.

Мацеллий с грохотом опустил кубок на поднос.

– Это невозможно. Он объявлен вне закона, к тому же, если не ошибаюсь, он друид. Хорошего рода, тут я не спорю и ничего не имею против самой девушки, раз она его дочь, но это только усложняет ситуацию. Подобные браки…

– Ты ведь сам женился на британке, – прервал отца Гай.

– И тем самым чуть не погубил свою карьеру! Возможно, твоя избранница столь же славная женщина, какой была твоя мать, но и одного подобного мезальянса вполне достаточно для истории целого рода, – категорично провозгласил Мацеллий. «Прости меня, Моруад, – кричало его сердце. – Я любил тебя, но я должен спасти нашего мальчика» – Тогда были другие времена, – уже более сдержанно продолжал Мацеллий. – Теперь же, после восстания Боудикки, любые сношения с британцами, нелояльными по отношению к Риму, могут привести к катастрофическим последствиям. А тебе следует быть осторожным вдвойне, потому что ты – сын британки. Я отдал легионам тридцать лет своей жизни, и ты думаешь, что я стану безучастно смотреть, как ты сводишь на нет все мои усилия и достижения? – Мацеллий плеснул себе еще вина и залпом осушил кубок. – Имея нужные связи, можно добиться очень многого, а дочь прокуратора – это поистине дар божий; их семья связана родственными узами с Юлианами. И если уж ты питаешь страсть к романтическим приключениям, развлекайся с рабынями или с вольноотпущенницами – вон их сколько. А о британских девушках и думать забудь. – Префект сердито посмотрел на сына.

– Эйлан совсем не такая, как все. Я люблю ее.

– Твоя Эйлан – дочь друида! – гневно воскликнул Мацеллий. – Против него было выдвинуто обвинение в том, что он призывал наемников выступить против нас Обвинение не было доказано, поэтому его всего лишь объявили вне закона, а могли бы повесить или распять – так что ему еще повезло. Зачем тебе связываться с такой семьей? Она случайно не беременна?

– Эйлан непорочна, как весталка, – решительно ответил Гай.

– Хм, я не стал бы так уверенно утверждать это Британцы несколько иначе относятся к подобным вещам, – заметил Мацеллий и, увидев, как потемнел при этом взор Гая, добавил: – Не смотри на меня так – в тебе я не сомневаюсь. Однако если она действительно такая уж целомудренная девушка, тебе тем более следует как можно скорее выбросить ее из головы, иначе ты погиб. Смирись, юноша, эта девушка не для тебя.

– Это будет решать ее отец, – горячо возразил Гай, – а не ты!

– Ее отец скажет то же самое, попомни мои слова, – проворчал Мацеллий. – Он скажет, что этот брак погубит вас обоих. Забудь ее. Лучше обрати свои помыслы к какой-нибудь добродетельной молодой римлянке. Я занимаю достаточно высокое положение и могу женить тебя на любой девушке, какую пожелаешь.

– Конечно, на любой девушке, которую зовут Юлия Лициния… – зло отозвался Гай. – А что, если дочь Лициния не захочет выходить замуж за человека, в чьих жилах течет британская кровь?

Мацеллий пожал плечами.

– Завтра же напишу Лицинию. Если она истинная римлянка, то наверняка понимает, что замужество – это ее долг перед родителями и перед государством. Но тебя я женю непременно, а то ты нас всех опозоришь.

Гай упрямо покачал головой.

– Посмотрим. Если Бендейджид даст согласие, я женюсь на Эйлан. Я честью поклялся ей в этом.

– Нет, это исключено, – возразил Мацеллий. – И к тому же, насколько я знаю Бендейджида, он отреагирует на твое предложение так же, как и я. – «Проклятье, – думал Мацеллий, – он весь в меня. Неужели он надеется, что я пойду у него на поводу?» Юноша, должно быть, полагает, что отцу не понять его чувств, – молодые думают, что только они могут любить по-настоящему, – однако Мацеллий хорошо представлял, что творится сейчас в душе Гая. Он страстно любил Моруад, но, окруженная четырехугольником каменных стен, она не была с ним счастлива. Римлянки насмехались над ней, силуры осыпали проклятиями. Он не может позволить, чтобы и его сын жил с болью в сердце, видя, как страдает женщина, которую он обожает и которой его любовь не принесла ничего, кроме скорби и слез.

Мацеллий выгодно поместил деньги, накопленные им во время военных кампаний, что обеспечит ему безбедное существование, когда он выйдет в отставку. Но Гаю этих средств не хватит; он сам должен служить. Он предаст память Моруад, если позволит сыну растоптать свое будущее.

– Отец, – снова заговорил Гай незнакомым Мацеллию тоном. – Я люблю Эйлан и женюсь только на ней, и ни на ком больше. Если ее отец откажет мне, что ж, можно прожить и за пределами империи.

Мацеллий бросил на сына гневный взгляд.

– Ты не имеешь права связывать себя такими обязательствами. Брани заключаются во имя процветания рода. Если я и соглашусь просить от твоего имени руки этой девушки, все равно я считаю это неразумным.

– Значит, ты согласен? – воскликнул Гай, и Мацеллий скрепя сердце сдался.

– Где дурак, там и глупость. Я посватаю за тебя дочь Бендейджида, но, когда он пришлет отказ, больше об этом не заикайся. Я сразу же напишу Лицинию, и до конца года ты женишься.

Да, думал Мацеллий, были времена, когда отцы полностью распоряжались судьбой и самой жизнью даже взрослых сыновей. Этот закон не отменен и поныне, да толку от него никакого. Вот уже на протяжении нескольких столетий ни один отец не воспользовался своими правами, и Мацеллий понимал, что не сможет нарушить сложившуюся традицию. Да ему и не надо ничего нарушать. Пусть удар за него нанесет отец Эйлан – это быстрее образумит Гая.