Текст книги "Туманы Авалона"

Игрейне казалось, будто она едет под дождем вот уже целую вечность. До чего же до Лондиниума далеко – все равно что до края света!

До сих пор Игрейна путешествовала мало, если не считать того давнего переезда от Авалона до Тинтагеля. Молодая женщина мысленно сравнивала перепуганного, отчаявшегося ребенка тех времен с собою теперешней. Ныне она скакала рядом с Горлойсом, и тот взял на себя труд рассказать ей кое-что о землях, через которые они проезжали; она смеялась, поддразнивала мужа, а ночью в шатре охотно разделяла с ним ложе. Она немного скучала по Моргейне, гадая, как там дочка: плачет ли ночами, требуя мать, удается ли Моргаузе накормить ее? Но до чего отрадно было вновь обрести свободу и мчаться верхом в окружении стольких мужчин, ощущая на себе восхищенные взгляды и всеобщее почтительное внимание – никто из воинов не осмелился бы подступиться к супруге Горлойса, ею любовались – и только. Игрейна вновь перевоплотилась в беспечную девочку – но не ту испуганную дикарку, шарахающуюся от незнакомца, который стал ей мужем и которому нужно любой ценой угодить. Она словно вернулась в пору девичества, но только без тогдашней полудетской нескладности, и от души наслаждалась происходящим. Ее даже не раздражала вечная пелена дождя, за которой терялись далекие холмы, так что отряд ехал точно в белесом ореоле тумана.

«А ведь в таком тумане мы, чего доброго, собьемся с пути, ненароком окажемся во владениях фэйри и уже никогда не вернемся в этот мир, где умирающий Амброзий и честолюбец Утер строят планы спасения Британии от свирепых дикарей. Британия падет под натиском варваров, подобно Риму, а мы никогда о том не узнаем, нам будет все равно…»

– Ты устала, Игрейна? – В мягком голосе Горлойса звучала неподдельная забота. Право же, никакой он не великан-людоед, каким казался в те первые, кошмарные дни четыре года назад! Теперь он всего-навсего стареющий мужчина; в волосах и бороде полным-полно седины (хоть он и бреется тщательно по римскому обычаю); весь в шрамах после многих лет бесчисленных сражений и так трогательно старается угодить ей! Возможно, не испугайся она его так поначалу, не будь она непокорной бунтаркой, она бы поняла, что муж уже тогда пытался ей понравиться. Горлойс не был с ней жесток, а если и был, так только потому, что, по-видимому, почти ничего не знал о свойствах женского тела и о подобающем с ним обращении. Теперь Игрейне казалось, что всему виною неуклюжесть, а вовсе не жестокость, скажи она мужу, что он причиняет ей боль, и он бы ласкал ее осторожнее. Четыре года назад Игрейна думала, что это все неизбежно: и боль и ужас. Теперь она стала мудрее.

Молодая женщина лучезарно улыбнулась мужу.

– Нет-нет, ничуть, кажется, я могла бы так ехать до бесконечности! Но ты не боишься, что в столь густом тумане мы того и гляди собьемся с пути и до Лондиниума вовеки не доберемся?

– Тебе не о чем тревожиться, – серьезно отозвался он. – У меня опытные проводники, они знают путь как свои пять пальцев. А еще до вечера мы выедем на старую римскую дорогу, что ведет в самое сердце города. Так что нынче ночью мы будем спать под крышей и на приличной кровати.

– Сколь порадуюсь я приличной кровати, – кротко проворковала Игрейна, и, как она и ожидала, Горлойс так и вспыхнул. Он тут же отвернулся – так, словно жена внушала ему едва ли не страх, – и Игрейна, лишь недавно открывшая для себя эту власть, втайне возликовала.

Молодая женщина скакала рядом с Горлойсом, размышляя про себя о том, что нежданно-негаданно прониклась к мужу своего рода нежностью, причем к нежности этой примешивалось сожаление, как если бы Горлойс стал ей дорог только теперь, в преддверии утраты. Так ли или иначе, но только Игрейна знала: дни Горлойса сочтены. Никогда она не забудет, как ей впервые открылось, что муж умрет.

К Игрейне прибыл посланец с известием о том, что ей следует готовиться к приезду мужа. Горлойс прислал одного из своих людей, гонец подозрительно зыркал глазами и повсюду совал свой нос, без слов давая понять Игрейне, что, будь у него самого молодая жена, уж он-то бы примчался домой без предупреждения, в надежде уличить ее в каком-нибудь проступке или расточительстве. Игрейна, не зная за собою никакой вины – эконом рачителен, кухня в порядке, – оказала посланцу достойный прием, не обращая внимания на его назойливое любопытство. Пусть допрашивает слуг, если хочет, небось узнает, что, кроме сестры и лорда мерлина, никаких гостей в Тинтагеле она не принимала.

Гонец уехал, Игрейна повернулась идти к дому и вдруг резко остановилась. В ярком солнечном свете на нее пала тень и накатил беспричинный страх. И в этот самый миг она увидела Горлойса: но где же его конь и свита? Он исхудал, постарел, так что в первое мгновение Игрейна не узнала герцога; лицо его осунулось, глаза ввалились. Щеку пересекал шрам от удара мечом, этой раны Игрейна не помнила.

– Муж мой! – воскликнула она. – Горлойс… – В лице герцога отражалось такое невыразимое горе, что молодая женщина напрочь позабыла свой страх перед мужем и годы обид и, не помня себя, бросилась к нему и заговорила так, словно обращалась к своему ребенку: – Ох, родной мой, что с тобой случилось? Что привело тебя сюда вот так – одного, безоружного, – ты не захворал ли? Ты не… – И тут Игрейна умолкла, и голос ее утих, затерялся среди отзвуков. Ибо на дворе никого не было, лишь тени струили неверный свет да звенело эхо ее голоса.

До самой ночи Игрейна упорно убеждала себя в том, что это – лишь Послание, не более, разве не так же Вивиана предупредила ее о своем приезде? Но обмануть себя не удавалось: Горлойс не обладает даром Зрения, а даже если бы и обладал, так ни за что в него бы не поверил и пользоваться бы им не стал. То, что она видела, – Игрейна знала, что это, хотя ни с чем подобным прежде не сталкивалась, – это призрак ее мужа, его двойник, тень и предвестник его смерти.

А когда Горлойс наконец вернулся, живой и здоровый, молодая женщина попыталась отогнать воспоминание, внушая себе, что всему виной лишь игра света – вот почему она различает за спиной мужа уже знакомую тень с рассеченной щекой и неизбывным горем в глазах. Ибо сам Горлойс ни от какой раны не страдал, а унывать и не думал, напротив, был в превосходном настроении, осыпал жену подарками и даже привез нить крохотных коралловых бусинок для Моргейны. Он загодя порылся в тюках, набитых захваченным у саксов добром, и вручил Моргаузе алый плащ.

– Небось принадлежал какой-нибудь саксонской блуднице, из тех, что таскаются за обозами, а не то одной из тех визгливых воительниц, что сражаются у них бок о бок с мужчинами в чем мать родила, – рассмеялся Горлойс и ущипнул девочку за подбородок. – Так что пусть уж лучше его носит порядочная британская девушка. Цвет тебе к лицу, сестренка. Вот подрастешь еще малость – и станешь такой же хорошенькой, как моя жена.

Моргауза жеманничала, хихикала, запрокидывала голову, вертясь в новом плаще то так, то этак. Позже, когда Горлойс и Игрейна уже собирались ложиться спать (орущую Моргейну выпроводили в комнату Моргаузы), герцог резко заметил:

– Надо бы выпихнуть девчонку замуж как можно скорее, Игрейна. Эта малявка – сучка та еще, глаза похотливые, по сторонам так и зыркают: ни одного мужчины не пропустит! Ладно на меня засматривается – так ведь еще и на дружинников, тех, что помоложе, ты не заметила? Я в доме такую не потерплю: нечего позорить семью и подавать дурной пример моей дочери!

Игрейна ответила мужу мягко и сдержанно. Не она ли видела гибель Горлойса, а как спорить с обреченным на смерть? Кроме того, поведение Моргаузы ее и саму изрядно раздосадовало.

«Итак, Горлойс умрет. Ну что ж, и без всяких там пророчеств нетрудно предположить, что сорокапятилетний мужчина, всю свою жизнь сражавшийся с саксами, вряд ли успеет увидеть, как повзрослеют его дети. Из этого отнюдь не следует, что я поверю во всю остальную Вивианину чепуху, а не то, чего доброго, и впрямь стану ждать, что Горлойс возьмет меня с собою в Лондиниум!»

Но на следующий день, когда супруги засиделись за завтраком, а молодая женщина зашивала здоровенную дыру в лучшей мужниной тунике, Горлойс объявил напрямик:

– Ты, Игрейна, часом, не задаешься вопросом, с какой стати я приехал так внезапно?

Минувшая ночь прибавила Игрейне уверенности. Она улыбнулась, не опуская глаз:

– Должно ли мне искушать судьбу, задаваясь вопросом, что привело моего супруга домой после годичного отсутствия? От души надеюсь, это значит, что Саксонский берег очищен и снова в руках бриттов.

Горлойс рассеянно кивнул и улыбнулся. Но улыбка тут же угасла.

– Амброзий Аврелиан умирает. Старому орлу жить уже недолго, а птенца он себе на смену не вывел. Ощущение такое, словно легионы опять уходят, Амброзий был Верховным королем, сколько я себя помню, – и хорошим королем для тех из нас, что упорно надеялись, как я, на возвращение Рима. Теперь я вижу: день этот никогда не наступит. Владетели земель Британии съедутся в Лондиниум со всех концов страны, дабы избрать нового короля и военного вождя; должно ехать и мне. Путь я проделал длинный, а задержаться могу недолго, через три дня мне снова пора в дорогу. Но мог ли я, оказавшись так близко, не повидать тебя и ребенка? Народу там соберется видимо-невидимо, Игрейна, многие вожди и короли прибудут с супругами, не хочешь ли ты поехать со мной?

– В Лондиниум?

– Да, если ты согласна отправиться в такую даль и найдешь в себе силы оставить ребенка. Не вижу, почему бы и нет. Моргейна здоровенькая и крепкая, а женщин тут довольно, чтобы присмотреть и за дюжиной таких, как она. А если моими стараниями ты вновь забеременела… – Встретив ее взгляд, Горлойс улыбнулся; подобной улыбки на его лице Игрейна никак не ждала увидеть. – …Пока что езде верхом это не помешает. – В голосе герцога звучала непривычная нежность. – Мне бы не хотелось с тобой расставаться – по крайней мере, так вот сразу. Поедешь ли ты, жена моя?

«Ты должна как-то исхитриться и заставить мужа взять тебя с собою в Лондиниум». Так велела Вивиана. А теперь вот благодаря самому Горлойсу дело обернулось так, что ей даже просить ни о чем не надо. На Игрейну внезапно накатила паника: словно лошадь под ней вдруг понесла. Молодая женщина взялась за чашу с пивом и пригубила напиток, скрывая смятение.

– Конечно, я поеду, раз на то твоя воля.

Два дня спустя они уже мчались на восток к Лондиниуму, к лагерю Утера Пендрагона и к умирающему Амброзию, на церемонию избрания Верховного короля…

Ближе к вечеру отряд выехал на римскую дорогу и поскакал быстрее; на закате впереди уже показались предместья Лондиниума, а в воздухе запахло морем. Игрейна и думать не думала, что в одном месте возможно собрать столько домов, на мгновение ей, привыкшей к стылым пустошам юга, почудилось, будто она задыхается, будто дома подступают к ней, грозя раздавить. Она ехала точно в трансе, чувствуя, что каменные улицы и стены отрезают ее от воздуха, света, самой жизни… И как только люди умудряются жить за городскими стенами?

– Сегодня мы заночуем у одного из моих дружинников, у него в городе свой дом, – проговорил Горлойс. – А завтра явимся ко двору Амброзия.

В тот вечер, устроившись у огня (что за роскошь, думала она, огонь в очаге, когда до дня середины лета рукой подать!), Игрейна спросила мужа:

– Кто, по-твоему, станет следующим Верховным королем?

– Женщине-то какая разница, кто правит страной?

Игрейна уклончиво улыбнулась мужу, на ночь она распустила волосы, и, разумеется, Горлойс не остался равнодушен к улыбке.

– Хоть я и женщина, Горлойс, судьба и мне назначила жить в этой стране, и весьма хотелось бы мне знать, за каким таким человеком следует супруг мой в дни мира и войны.

– Мир! Мира нам не видать, по крайней мере, я до него не доживу, – отвечал Горлойс. – Нам не знать покоя, пока все эти дикари стекаются к нашим изобильным берегам; чтобы защититься, нам должно собрать все силы, что есть. Многие, очень многие не прочь облечься в Амброзиеву мантию и встать во главе войска. Вот, например, Лот Оркнейский. Жесток, зато надежен, сильный вождь, хороший военный стратег. Хотя до сих пор не женат, значит, о династии речь не идет. Для Верховного короля он слишком молод, но властолюбив; в жизни не видел такого честолюбца, и в его-то годы! Есть еще Уриенс, владыка Северного Уэльса. Здесь с династией все в порядке; сыновья у него уже имеются. Зато воображением его природа обделила; он хочет, чтобы все делалось точно так же, как встарь; дескать, один раз удалось, значит, удастся и снова. Кроме того, подозреваю, что христианин из него никудышный.

– А ты бы кого выбрал? – полюбопытствовала Игрейна.

Горлойс вздохнул.

– Ни того, ни другого, – признался он. – Я всю жизнь служил Амброзию, и я пойду за тем, кого изберет Амброзий, это вопрос чести, а ставленник Амброзия – Утер. Вот и все, и говорить тут не о чем. Не то чтобы Утер мне по душе. Распутник тот еще, ублюдков наплодил не меньше дюжины, рядом с ним ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности. Он ходит к обедне, потому что так поступает все войско и потому что так полагается. По мне, лучше бы уж был честным язычником, чем христианином из соображений выгоды.

– И все-таки ты его поддерживаешь…

– О да. Такой воин в цезари сгодился бы, он только скажи – солдаты за ним хоть в ад. Утер из кожи вон лезет, пытаясь снискать популярность в войске: ну, ты знаешь все эти штуки: обходит лагерь, ест из солдатских котлов, вместо того чтобы отдохнуть, целый день может убить на то, чтобы сходить к префекту лагеря и добиться увольнения для какого-нибудь беззубого дряхлого ветерана, накануне битвы дрыхнет у костра бок о бок с солдатами. Люди умереть за него готовы – и умирают же! У него и мозгов достаточно, и с воображением все в порядке. Прошлой осенью он умудрился заключить мир с союзными саксами, так что они сражались на нашей стороне… по мне, так он мыслит слишком уж на саксонский манер, зато знает, как у них голова устроена. Да, я его поддержу. Но это вовсе не значит, что Утер мне по сердцу.

Слушая мужа, Игрейна думала про себя, что узнает куда больше о самом Горлойсе, нежели о прочих претендентах на титул Верховного короля. Наконец она вымолвила:

– А ты никогда не задумывался… Ты – герцог Корнуольский, и Амброзий тебя ценит; что, если Верховным королем изберут тебя?

– Поверь мне, Игрейна, о короне я не мечтаю. А тебе хотелось бы стать королевой?

– Я бы не отказалась, – обронила она, вспоминая пророчество мерлина.

– Ты говоришь так лишь потому, что слишком молода и не понимаешь, что это значит, – улыбнулся Горлойс. – Ты в самом деле желаешь править королевством так же, как распоряжаешься прислугой в Тинтагеле, на самом деле будучи на побегушках у всех и каждого? В давние времена, когда я был помоложе… но я не хочу остаток жизни провести на войне, нет. Игрейна, вот уже много лет, как Амброзий вручил мне Тинтагель, да только я там почитай что и не появлялся: лишь четыре года назад мне удалось-таки пробыть там достаточно долго, чтобы обзавестись женой! Я буду защищать эти берега, пока в силах поднять меч, но я хочу сына – чтобы играл с моей дочкой; хочу отдохнуть в мире, порыбачить со скал, поохотиться, погреться на солнышке, наблюдая, как поселяне убирают хлеб; и еще, пожалуй, мне нужно время, чтобы примириться с Господом: пусть Он простит меня за все то, что мне приходилось совершать, будучи солдатом. Но даже когда на земле царит мир, Верховный король не знает покоя, ибо едва враги покидают наш берег – что бы ты думала? – сражаться начинают друзья, ну, скажем, за королевские милости. Нет уж, корону я не приму, а когда тебе исполнится столько же, сколько и мне, ты этому только порадуешься.

У Игрейны защипало в глазах. Итак, этот суровый воин, этот угрюмый мужчина, некогда внушавший ей такой страх, ныне чувствует себя с ней настолько легко и свободно, что готов поделиться самым сокровенным. Молодая женщина всем сердцем желала, чтобы судьба даровала-таки Горлойсу его последние несколько лет под солнцем, как ему мечталось, но даже сейчас, в отблесках огня, она различала за его спиной неотступную, зловещую тень рока.

«Это все пустые фантазии, я наслушалась мерлина и навоображала себе всяких глупостей», – убеждала себя Игрейна. Горлойс зевнул, потянулся – дескать, ну и устал же он после целого дня в седле! – и она не мешкая помогла мужу раздеться.

На незнакомой кровати Игрейна так и не сомкнула глаз. Она ворочалась и металась на постели, прислушиваясь к тихому дыханию герцога; Горлойс то и дело тянулся к ней во сне, и молодая женщина баюкала его на груди, точно ребенка. «Возможно, мерлин и Владычица испугались собственной тени, – размышляла она, – возможно, Горлойс и впрямь успеет состариться на солнышке». Возможно, перед тем как уснуть, он и впрямь заронил в нее семя того самого сына, которого, по словам мерлина с Вивианой, якобы никогда не зачнет. Но под утро Игрейна забылась беспокойным сном, и приснился ей затерянный в тумане мир и очертания Священного острова, постепенно тающие в мареве; Игрейне грезилось, будто она гребет на ладье, измученная, обессиленная, пытаясь отыскать остров Авалон, где Богиня с лицом Вивианы ждет ее, чтобы спросить, хорошо ли она исполнила то, что от нее требовалось. Но хотя береговая линия казалась такой знакомой и к самой воде подступали яблоневые рощи, когда Игрейна дошла до святилища, в нем стоял крест, и хор облаченных в черное христианских монахинь тянул унылый гимн. Игрейна бросилась бежать, ища сестру, и крики ее тонули в звоне церковных колоколов. Она проснулась с тихим всхлипом – отголоском плача во сне – и села на постели. Повсюду разносился колокольный звон.

Горлойс тоже приподнялся.

– Это та самая церковь, куда ходит к обедне Амброзий. Скорей одевайся, Игрейна, мы пойдем вместе.

Молодая женщина уже затягивала поверх льняного платья тканый шелковый пояс, когда в дверь постучался незнакомый слуга и попросил дозволения переговорить с госпожой Игрейной, супругой герцога Корнуольского. Игрейна вышла к порогу; посланец показался ей знакомым. Тот поклонился, и молодая женщина тут же вспомнила, где его видела: много лет назад, на веслах ладьи Вивианы. В памяти тут же воскрес сон, и внутри у Игрейны все похолодело.

– Твоя сестра шлет тебе вот это, – проговорил слуга, – и велит носить эту вещь на себе и помнить о своем обещании, не более. – И гонец вручил молодой женщине крохотный шелковый сверточек.

– Это еще что такое, Игрейна? – хмуро осведомился Горлойс, подходя сзади. – Кто шлет тебе подарки? Этот посланец тебе знаком?

– Он из свиты моей сестры, с острова Авалон, – отозвалась Игрейна, разворачивая сверток.

– Моя жена не принимает подарков от гонцов, мне неизвестных, – сурово отрезал герцог, грубо отбирая у нее вещицу. Игрейна негодующе вскинулась. Все ее недавняя нежность к Горлойсу растаяла в единый миг: да как он смеет!

– Да это же тот самый голубой камень, что был на тебе в день нашей свадьбы, – насупясь, промолвил Горлойс. – А обещания тут при чем? И каким образом камень попал к твоей сестре – если послание и впрямь от нее?

Быстро собравшись с мыслями, Игрейна впервые в жизни умышленно солгала мужу:

– Когда сестра навещала меня, я отдала ей камень вместе с цепочкой – починить застежку: она знает на Авалоне одного златокузнеца, до которого корнуольским мастерам далеко. Я же пообещала ей впредь обращаться со своими украшениями аккуратнее, ведь я – взрослая женщина, а не беспечный ребенок, не знающий цены дорогим вещам, вот об этом она мне и напоминает. А теперь могу ли я получить назад свою подвеску, о супруг мой?

По-прежнему хмурясь, Горлойс протянул ей лунный камень:

– У меня в услужении довольно златокузнецов, так что застежку можно было бы починить, обойдясь без нравоучений, что читать тебе сестра давно уже не вправе. Вивиана слишком много на себя берет, может, в детстве она и заменяла тебе мать, да только теперь ты не на ее попечении. Надо бы тебе почаще вспоминать о том, что ты – взрослая женщина, и меньше оглядываться на дом родной.

– Ну вот, теперь меня отчитали дважды, – раздраженно отпарировала Игрейна, застегивая цепочку на шее. – Один раз – сестра, а второй раз – муж, точно я и впрямь дитя неразумное.

Над его головой по-прежнему маячила тень смерти, жуткий призрак, неотступно преследующий обреченного. И внезапно Игрейна пожелала про себя, пожелала исступленно, чтобы никакого ребенка и не было, чтобы ей не пришлось рожать сына мужу, который одной ногою в могиле… Внутри ее все обратилось в лед.

– Ну, будет тебе, Игрейна, – примирительно проговорил Горлойс, приглаживая ей волосы, – не злись на меня. На будущее постараюсь запомнить, что ты и впрямь – взрослая женщина на девятнадцатом году жизни, а не пятнадцатилетняя девчонка! Пойдем же, надо собраться к обедне, а то священники не одобряют хождений туда-сюда после того, как служба начнется.

Церковь оказалась маленькой, сплетенной из прутьев мазанкой; в сыром, промозглом воздухе тускло мерцали светильники. Игрейна порадовалась про себя, что надела плотный шерстяной плащ. Горлойс шепотом пояснил жене, что седовласый священник, престарелый и благообразный, что твой друид, – личный исповедник Амброзия, состоящий при войске, и что сегодня служат благодарственную службу в честь возвращения короля.

– А сам король здесь?

– Вон он входит, его место у самого алтаря, – прошептал Горлойс, наклоняя голову.

Игрейна тут же узнала Амброзия по темно-красной мантии, надетой поверх темной, богато вышитой туники, у бедра его висел инкрустированный самоцветами меч. Молодая женщина прикинула про себя, что Амброзию Аврелиану где-то около шестидесяти: высокий, худощавый, чисто выбритый на римский манер, он брел, ссутулившись, осторожно переставляя ноги, словно изнутри его терзала боль. Некогда он, возможно, был весьма хорош собой, сейчас лицо его пожелтело, покрылось морщинами, темные усы обвисли, побелели, волосы посеребрила седина. Рядом с ним шли двое-трое советников, а может быть, и герцогов; Игрейна уже собиралась спросить мужа, кто они, но священник, видя, что король прибыл, принялся читать по своей внушительной книге. Молодая женщина прикусила язычок и промолчала, внимая службе, которую даже теперь, после четырех лет наставлений отца Колумбы, не вполне понимала, да и не стремилась понять. Игрейна знала: глазеть в церкви по сторонам под стать неотесанной деревенщине считается дурным тоном, однако ж она украдкой приглядывалась из-под капюшона к окружению короля: к человеку, которого она сочла Уриенсом из Северного Уэльса, и к богато разодетому, стройному красавцу, чьи темные волосы были коротко подстрижены на уровне подбородка по римской моде. Не это ли – Утер, соратник Амброзия и его вероятный преемник? На протяжении всей долгой службы он предупредительно держался рядом с Амброзием; стоило стареющему королю пошатнуться, и темноволосый изящный сопровождающий тут же предложил ему руку. Он не сводил глаз со священника, однако Игрейна, обученная читать мысли людей по лицам, понимала: этот человек не прислушивается ни к святому отцу, ни к службе как таковой, а сосредоточенно размышляет о своем. Один раз он поднял голову, поглядел прямо на Горлойса и на мгновение встретился взглядом с Игрейной. Глаза его казались двумя темными точками под кустистыми бровями, и молодая женщина передернулась от отвращения. Если это Утер, она не желает иметь с ним ничего общего, рядом с ним корона встанет ей слишком дорого. Надо думать, этот человек старше, чем выглядит, на вид ему было лет двадцать пять, не больше.

Служба шла своим чередом, когда в дверях возникла небольшая суматоха. В церковь вошел высокий, воинского вида незнакомец, широкоплечий, но худощавый, закутанный в плотный тканый плед вроде тех, что носят северяне. За ним следовали четыре-пять ратников. Священник, точно не заметив, невозмутимо продолжал читать, но стоявший тут же диакон оторвался от Евангелия и сердито нахмурился. Вновь вошедший обнажил голову, явив взгляду шапку светлых волос, уже редеющих, особенно на макушке. Он пробрался сквозь толпу прихожан, священник произнес: «Помолимся»; и, уже опускаясь на колени, Игрейна увидела, что высокий светловолосый незнакомец и его спутники совсем рядом, ратники смешались со свитой Горлойса, а сам предводитель оказался подле нее. Опускаясь на колени, он быстро оглянулся по сторонам, проверяя, всем ли его людям нашлось место, и, благочестиво склонив голову, приготовился внимать молитве.

На протяжении всей долгой службы он так и не поднял головы. Даже когда прихожане вереницей потянулись к алтарю за освященным хлебом и вином, незнакомец не двинулся с места. Горлойс коснулся плеча Игрейны, и она послушно подошла к нему: христиане считают, что жене должно принять мужнюю веру, так что если она и идет к причастию, не подготовившись должным образом, пусть этот их Господь винит Горлойса. Отец Колумба долго урезонивал ее насчет подобающих молитв и прочего, так что Игрейна в конце концов решила, что толком соблюсти все тонкости ей все равно не удастся. Но Горлойс на нее рассердится, и, в конце концов, разве можно нарушать тишину, вступая с мужем в спор, пусть даже и шепотом?

Стиснув зубы, она вернулась на место: хлеб грубого помола и кислое вино на пустой желудок пришлись куда как некстати. Высокий незнакомец поднял голову. Горлойс коротко кивнул ему – и прошел дальше. Незнакомец взглянул на Игрейну, на мгновение показалось, что он смеется и над нею, и над Горлойсом. Молодая женщина не сдержала улыбки. Горлойс неодобрительно нахмурился, Игрейна поспешила за мужем и покорно преклонила колени рядом с ним. Она видела: светловолосый незнакомец не сводит с нее глаз. Игрейна предположила, что это наверняка Лот Оркнейский, тот самый, кого Горлойс назвал честолюбивым юнцом. Среди северян на каждом шагу встречаются светлокудрые, точно саксы.

Зазвучал заключительный псалом, Игрейна слушала, в слова особенно не вдумываясь.

 
                         Избавление послал Он народу Своему;
                         заповедал навеки завет Свой.
                         Свято и страшно имя Его!
                         Начало мудрости – страх Господень…1010
  Пс 110:9-10.


[Закрыть]
 

Горлойс склонил голову, дожидаясь благословения. Сколько всего поняла она о своем супруге за эти несколько дней! Игрейна знала, что он христианин, еще когда только выходила за него замуж; по правде говоря, в нынешние времена почти все – христиане, куда ни глянь, а те, что нет, тщательно это скрывают, кроме разве тех, кто живет поблизости от Священного острова, оплота Древней веры, да еще северных варваров и саксов. Но Игрейна и не подозревала, что муж ее искренне набожен.

Отзвучало благословение, священник и его диаконы удалились, унося с собою крест для благословения и Священную книгу. Игрейна оглянулась на короля. Выглядел он бледным и измученным, по пути к выходу он тяжело опирался на руку темноволосого юнца, что стоял рядом и поддерживал старика на протяжении всей службы.

– Владыка Оркнейский времени не теряет, не так ли, мой лорд Корнуольский, – проговорил высокий светловолосый незнакомец, закутанный в плед. – Последние дни он ни на шаг от Амброзия не отходит, так вокруг него и вьется!

«Выходит, – подумала про себя Игрейна, – это вовсе не герцог Оркнейский».

Горлойс хмыкнул в знак согласия.

– Это, надо думать, твоя госпожа и супруга, Горлойс?

– Игрейна, дорогая моя, это наш военный вождь, Утер, Племена прозвали его Пендрагоном, по гербу на знамени, – неохотно буркнул Горлойс.

Молодая женщина, изумленно моргая, присела до полу. Этот нескладный увалень, светловолосый, точно сакс, – Утер Пендрагон? Этому придворному, этому невеже, что ввалился в церковь посреди службы, суждено стать преемником Амброзия? А Утер между тем глядел во все глаза – нет, не на лицо ее, осознала Игрейна, но куда-то чуть ниже. Молодая женщина, встревожившись, уж не пролила ли она часом на платье вино святого причастия, тоже опустила взгляд и обнаружила, что Утер неотрывно смотрит на лунный камень у нее на груди. «Неужто раньше таких не видел?» – раздраженно подумала она.

Горлойс тоже проследил направление его взгляда.

– Мне хотелось бы представить мою супругу королю, доброго вам дня, лорд мой герцог, – бросил он и, не дожидаясь прощальных слов Утера, зашагал к выходу. – Мне не нравится, как он на тебя смотрит, Игрейна, – объявил он, оказавшись за пределами слышимости. – Для порядочной женщины он – неподходящее знакомство. Избегай его.

– Он смотрел вовсе не на меня, о супруг мой, но на мою подвеску, – возразила Игрейна. – Он что, так жаден до драгоценностей?

– Он до всего жаден, – коротко отрезал Горлойс. И увлек жену за собою, да так стремительно, что Игрейна в своих башмачках на тонкой подошве то и дело спотыкалась на каменной мостовой. Вскоре супруги поравнялись с королем и его свитой.

Амброзий в окружении священников и советников выглядел самым обычным дряхлым, больным стариком, который отправился к обедне натощак и теперь не прочь присесть и подкрепиться. Он шел, прижимая одну руку к боку, точно внутри у него все болело и ныло. Но Горлойсу он улыбнулся с искренней приязнью, и Игрейна тотчас же поняла, почему все жители Британии разом позабыли о своих распрях ради того, чтобы встать под знамена этого человека и отшвырнуть саксов от родных берегов.

– Как, Горлойс, ты уже вернулся из Корнуолла – так быстро? Я уж почти и не надеялся увидеть тебя до совета, а то и вообще, – промолвил Амброзий. Голос его звучал чуть слышно, с придыханием, король протянул к Горлойсу руки, а тот осторожно обнял старика и без околичностей выпалил:

– Вы больны, мой лорд, вам не следовало вставать с постели!

Амброзий улыбнулся краем губ.

– Очень скоро я в нее лягу, и боюсь, что надолго. Вот так и епископ говорит, он предлагал принести святые дары мне в постель, буде я того пожелаю, да только мне захотелось еще разок показаться среди вас. Пойдем, Горлойс, позавтракаешь со мной, да заодно и расскажешь, как там жизнь в вашем мирном захолустье.

Мужчины зашагали дальше, Игрейна спешила вслед за мужем. По другую руку от короля шел стройный, темноволосый, одетый в алое юнец: Лот Оркнейский, вспомнила она. В королевских покоях Амброзия усадили в удобное кресло – и король поманил к себе Игрейну.

– Добро пожаловать к моему двору, леди Игрейна. Твой супруг рассказывал мне, что ты – дочь Священного острова.

– Это так, сир, – смущенно подтвердила Игрейна.

– В числе моих придворных советников есть и твои соплеменники; священникам не по душе, что друидов ставят на одну доску с ними, но я им говорю: все вы служите Великим, тем, что над нами, только под разными именами. А мудрость есть мудрость, откуда бы она ни пришла. Иногда мне кажется, что ваши Боги окружают себя слугами более разумными, нежели избирает наш Господь, – проговорил Амброзий, улыбаясь гостье. – Ну же, Горлойс, садись к столу, сюда, рядом со мной.