Текст книги "Повелительница ястреба"

– Что, если нам использовать старую как мир уловку – ею часто увлекаются в горах. У нас достаточно лерони, чтобы добиться успеха. Позвольте мне взять два-три десятка людей – вместе с лерони, чтобы создать иллюзию, что нас во много раз больше. Мы начнем огибать его левый фланг – он не выдержит, ударит. Тут вы его и прижмете. Сир, взгляните на местность – мы начинаем движение вдоль вон той балки…

Каролин, размышлявший некоторое время, прервал его:

– Ясно, Орейн. А что, это может сработать… Нервишки у них того. Ракхелу как воздух нужен хотя бы малюсенький успех. Обороняться с такими людьми можно, воевать – нельзя.

Орейн хмыкнул.

– Да, но у него немало отъявленных негодяев, у которых руки по локоть в крови. Этим терять нечего. Этих бы… в капусту…

– Я не могу рисковать лерони, большинство из них никогда не держали в руках оружия.

Ранальд Риденоу выехал вперед.

– Ваше величество, мой ларан, так же как и мой меч, всегда верно служил вам. Позвольте мне возглавить группу.

– Давай! Собери своих людей. Постой, а хватит у тебя сил, чтобы воспроизвести полноценную иллюзию? Надо взять всех лерони.

– Нам поможет госпожа Ромили, – ответил Ранальд. – Другого выхода нет.

Орейн засомневался:

– Стоит ли брать на такое дело женщину?

– А выбор у нас есть? – спросил Ранальд, однако Ромили, на мгновение оторвавшись от сознания птицы и полностью овладев своим разумом, перехватила у Риденоу поводья и решительно заявила:

– Лорд Орейн! Я – меченосица!.. И в эту минуту я должна быть рядом с братом.

Руйвен слова не вымолвил, однако Ромили почувствовала волну благодарности, хлынувшую из его головы: «Хорошо сказано, сестричка…» Тут же ее обдало трепещущей мыслью Алдерика. Что-то подобное она испытала в тот день, когда они встретились на ярмарке возле «Соколиной лужайки» в разгар Праздника середины лета.

«Пусть только кончится эта война! Никогда больше не поеду на охоту, теперь-то я знаю, что чувствует зверь…»

«О, это мысли Орейна, это его стиль… Как это близко к тому, что я сама испытываю!» В который раз Ромили с горечью подумала о том неодолимом расстоянии, которое отделяло ее от Орейна. «Все-таки у нас столько общего, мы так похожи!»

Что поделаешь – так устроен мир, и Орейн какой он есть, таким и останется. Его не переделаешь… Усилием воли она вновь связалась со сторожевой птицей – теперь Ранальд наблюдал посредством ее мозга за всем, что делалось в лагере Ракхела. Прочь глупые пустые мысли, нашла время, когда взгрустнуть об Орейне или Алдерике.

По периметру позиций Ракхела стояли отряды конницы, ближе к центру – пехота и в самом центре – дурно пахнущие огромные фуры, в которых и хранился клингфайр. Оборона была выстроена по всем направлениям – там, где склон был полог, его спешно подкапывали саперы. Линия редутов вычерчивалась буквально на глазах…

Теперь и Ромили стало ясно, что выкурить врага на открытое место атакой невозможно. Предложение Алдерика, как бы оно ни было скороспело и наивно, давало единственную возможность выманить главные силы Ракхела в поле. «Ах, как было бы хорошо, если бы тот поддался на эту уловку! В этом случае он не смог бы применить липучий огонь. Не по своим же пулять?!»

Между тем Алдерик и Ранальд уже скакали во главе небольшого – числом не более двух десятков – отряда, следом за ними – Руйвен…

Тут ее словно ошпарило – она видит их всех в последний раз! Боже, они же смертники!.. Как же так, за что? Впервые ей стало ясно, что солдаты Ракхела, обрушившись на всадников Каролина и обнаружив, что тех всего горстка, изрубят их. В капусту!..

Было поздно… «Надо взять себя в руки, попытаться защитить их, сделать все, что можно… Что можно? Как успеть?..»

Между тем группа всадников, прикрываясь туманом, подобралась к подножию холма. Потом они скопились в неглубокой лощине… Пелена тумана растекалась прямо на глазах, но что это? Огонь? Зыбкое зарево двинулось вверх по склону, змейками поползли по траве языки голубого пламени, а в нем, набирая скорость, вытаптывая траву, с криками и воплями пошла бессчетная масса всадников… Чьи солдаты? Батюшки, это же воины Ракхела! Недоумение отразилось на лице Ромили, еще большее смятение обнаружилось в рядах вражеской армии. Что-то знакомое было в этом исступленном набеге конницы, и вдруг девушка догадалась – нечто подобное она уже видела. Только что! Эти всадники… Это та часть войска Ракхела, которая дезертировала! Удиравшая во всю мочь конница, словно отразившись в гигантском зеркале, неслась на свои же позиции. Теперь она со всем пылом вкупе со все расширяющимся, плодящим новые очаги огнем штурмовала вершину холма.

Некоторое время солдаты Ракхела твердо стояли на позициях. Для начала они осыпали подступающего противника дождем стрел, но они все канули в смердящем удивительном крошеве огня и влаги. А стена огня между тем неумолимо наползала на них…

«Поддержите нас! Именем Господа, все, кто обладает лараном, дайте нам свою силу. Помогите удержать иллюзию…»

Дышавшее смертью облако внезапно начало делиться, слоиться, и в прогалах можно было видеть атакующие ряды. Но кто шел на штурм – неясные гигантские фигуры, скелеты, скачущие на костяных остовах коней, – все они источали пламя, изрыгали гибель…

До Ромили, следившей за разворачивающимся сражением глазами сторожевой птицы, донесся исступленный призыв: «Стойте непоколебимо! Смелее, смелее!» Однако гибнуть за Ракхела, грудью встретить наваливающийся ужас охотников оказалось немного, и когда прозвучал рев боевой трубы и раздался приказ контратаковать врага, немногие отряды выполнили его. Это была роковая ошибка, и Ромили сразу почувствовала, с каким облегчением вздохнул король. Как он и предсказывал, все решила выдержка, боевой дух. Стоило частям Ракхела смело дождаться приближения этого облака, и, возможно, чары бы рассеялись; теперь же, когда солдаты должны были броситься вперед (на явную гибель – так подсказывало зрение), многие побежали назад, в рядах занявшей вершину холма армии началась паника. Огневая слизь текла под ноги коней, чьи всадники исполнили приказ и бросились на врага – лошадям-то невдомек, что огонь им только кажется, и неожиданный разгром отдельных конных отрядов, ударивших в это месиво, довершил дело. Река огня перевалила через бровку, тщетно несколько офицеров и опытных солдат руками черпали горящую жидкость и кричали: «Видите, это не огонь, он без запаха и жара. Это только колдовство, химера…» Линия обороны была разорвана, и в лагере Ракхела начали беситься кони, скидывать всадников…

Наступил решающий момент.

«Пора! Каролин! Каролин! Хастур! Хастур!»

Боевой клич потряс округу, и король бросил вперед конницу. Следом бегом, в каре в атаку пошла пехота – нельзя было терять ни секунды. Лерони почти обессилели.

Атакующие половодьем охватили подкову холма и отчаянно рванули вверх. В течение нескольких минут по всему северному и западному участкам обороны закипела кровавая битва. Тут Ромили бросилось в глаза, что Алдерик и Ранальд во главе своего небольшого отряда прорвали вражеский строй и устремились вперед, прямо к центру лагеря, где под охраной самых верных Ракхелу солдат располагался фургон с клингфайром. Их осыпали кучей стрел, но Алдерик и Орейн прорвали хлипкую оборону и вместе с Ранальдом, на мгновение придержав коней, пустили впереди себя раскаленный, размером с лошадь шар – так и гнали его мыслью. Этот сгусток энергии вонзился в фургон. Время остановилось – Ромили едва успела отогнать подальше сторожевую птицу, – и со страшным, переливчатым, сухим треском в небо взметнулся столб огня. Тут же треск сменился протяжным нестерпимым ревом. Все бросились врассыпную, и тотчас из-под облаков посыпался частый огненный дождь. Капли падали на траву, на повозки, на людей, прожигали доспехи насквозь. Запылало дерево – в лагере начался кромешный ад. Живые факелы метались по вершине холма, вопли, вскрики, рев животных слились в единый вой. Тут как раз подоспела одолевшая первую линию обороны конница короля, и началась такая резня, что кровь полилась ручьями.

Ромили на миг оторвалась от созерцания поля битвы – то-то изумилась она, когда часть ее сознания оказалась намертво сцепленной с разумом Солнечного. Каролин не жалея гнал его вперед. Ромили почуяла запах горелой травы, паленого мяса, в морду ее коня пахнуло смердящим жаром огня; вокруг мелким дождиком падали полыхающие капли, пятнавшие землю круглыми обугливающимися проплешинами… Однако жеребец, управляемый сильной рукой, бесстрашно мчался вперед. Вот он перемахнул через траншею… Или это сама Ромили несла на себе короля? Они оказались в самом сердце вражеского лагеря.

Собственно говоря, и вражеской армии как таковой уже не существовало. Разве что испытавшая смертельный ужас толпа отчаявшихся людей, которую топтали конями, рубили мечами, кололи копьями.

– Эй! – послышался зычный голос Орейна. Только он и мог перекричать шум битвы. – Ищите Ракхела. За ним, ребята!.. Взять подлеца живьем!..

Теперь Ромили совсем рассталась со сторожевой птицей – та свободно, в стороне, парила над землей. Вся, мыслями и чувствами, девушка была с вороным жеребцом. В чужом лагере сгорело все, что могло сгореть, – хорошо поработали лерони короля. Кое-где враги еще оказывали организованное сопротивление – туда и направил свой бег Солнечный. Его не надо было понукать – Каролин правил им при помощи мысленных приказов.

Вдруг вороной споткнулся. Ромили сразу не поняла, ей почудилось, что сбился с ноги ее конь, нет, это всадник притормозил бег и вздернул его на дыбы. Солнечный уже опускался на внезапно оказавшегося перед ним человека, взмахнувшего мечом… Конь ударил его огромным копытом, ударил сокрушительно, как бьют молотом. Ромили невольно ощутила, как смялась голова солдата, скорее лопнула, как созревший плод. Это сделали ее копыта? Или то был вороной?.. Она ощутила, как Каролин поерзал в седле, сохраняя равновесие. В этот миг еще один солдат возник перед ним, взмахнул мечом – Каролин откинулся назад и грохнулся оземь; следом Ромили ощутила, как режущее лезвие коснулось незащищенной шеи, острая боль пронзила ее, голова отделилась от плеч, хлынула кровь, и вместе с ней из нее умчалась жизнь…

Как она упала на землю, Ромили уже не почувствовала.

Дождь. Крупный холодный дождь… Барабанит и барабанит по земле. Почва уже пропиталась влагой, вода выступила, а капли все падают, падают… Даже запаха клингфайра не слышно, а это такая вонь, что за версту почуешь. Но нет, не слышно… Все смыл дождь. И небо черным-черно, полночь, что ли? Ромили села – голова отчаянно кружилась, она ничего не могла понять, потом на мгновение вспомнила свист опускаемого меча, острейшую боль в шее и вновь, потеряв сознание, повалилась на мокрую траву.

Теперь забвение длилось недолго, и не такое оно было полное, мерцало на грани сознания.

Солнечный! Она вновь села – ее неожиданно обильно вырвало. Сразу полегчало, девушка решительно принялась отыскивать в беспробудной темноте вороного.

Напрасно!..

Вокруг стояла глухая вязкая тишина, разве что шелест дождя, редкий свист ветра и еще какие-то неясные звуки сливались в мучительное, едва слышимое неясное ворчание. Ромили глянула в одну сторону, в другую – неожиданно остро заныла шея, однако прочная мгла поглотила местность и только в нескольких шагах от нее смутно угадывалось тело лошади. Уже привыкнув, девушка обнаружила, что голова коня почти напрочь отрублена и неестественно закинута назад. Здесь же под трупом валялись человеческие останки – по-видимому, тот самый солдат, кого затоптал Солнечный… Дождь смыл остатки крови, потому, может, особенно отвратительно и зловеще выглядела чудовищная рана. Какой же силы удар обрушился на коня! Солнечный, Солнечный – мертв, мертв, мертв! Она едва не потеряла сознание – голова закружилась, опять подступила тошнота. Солнечный, чьей жизнью она так долго жила…

Которого она так откровенно предала, привела к гибели. Два властителя не поделили трон… Никто из них не достоин и копыта этого скакуна… «Ах, Солнечный… вместе с тобой умерла и моя душа…»

Ромили ощутила пустоту и безысходность – да жива ли она?! Или ей весь этот кошмар только мерещится. Она слышала легенды, в которых рассказывалось, что некоторые люди, распростившиеся с жизнью, еще пытались подать знаки живым, вступить с ними в контакт. «Ах, какой бред! Что я несу! Какие тут могут быть легенды!..» Что ей осталось, кроме ярости и чувства вины…

Она выпрямилась. Начинало светать…

Вокруг лежали трупы солдат – по форме она определила, что здесь были солдаты и Ракхела, и Каролина. Самого короля видно не было, хотя он должен был лежать неподалеку. Ее охватила смутная тревога – неужели Ракхел одержал победу? Нет, что-то здесь не то – она ясно слышала, как Орейн призывал своих людей схватить узурпатора. Выходит, дело сделано? Тогда почему кругом такая тишь, почему безмолвие?.. Что же случилось на самом деле?

«Какая разница, кто из мошенников займет трон!..»

Наконец к ней вернулось ощущение собственного тела и огромной давящей усталости и бессилия. Над полем в сумрачной мгле черными тенями кружили кворебни. Один из стервятников тяжко опустился на труп Солнечного – Ромили замахала на него руками, – к сожалению, горло еще не подчинялось ей, тем не менее стервятник с ленцой взмахнул крыльями и взмыл в мерцающее, зыбкое, едва различимое небо. На этот раз он улетел, но скоро вернется. Кто сможет помешать?

«Солнечный мертв. Я обучала его, своими руками каждую шерстинку приглаживала. И в конце концов передала его человеку, который повел его на верную гибель… Какой ты был скакун! Никогда не спотыкался, не уставал, ты принес Каролина к тому месту, где тебя поджидала смерть. Лучше бы я убила тебя собственными руками – еще тогда, на постоялом дворе. Лучше бы я не подходила к тебе, когда ты зверем смотрел на этих двуногих, загнавших тебя в тесную коробку. Лучше б я миновала тот постоялый двор, и ты никогда бы не узнал, что такое жалящий огонь, что такое лезвие меча, коснувшееся твоей шеи…»

Вдали в ночи мелькнул и пропал тусклый свет. Еще раз… Кто-то обходил с фонарем поле битвы. Грабители, обыскивающие трупы? Похоронная команда? Неожиданно она догадалась – это сестры из Ордена, разыскивающие своих товарищей, тех, кому заказано быть похороненным вместе с солдатами…

Словно теперь это имеет значение…

Огонек зигзагами, то замирая, то вновь пускаясь в путь, двигался по полю. Ее тоже считают погибшей… Скоро они доберутся сюда – когда она полетела с коня, сраженная насмерть гибелью Солнечного, все решили, что она тоже убита. Теперь они ищут ее тело. Когда найдут – обрадуются…

Как-то разом исчезли гнев и ощущение безысходной тоски. Будущее смутно замаячило перед ней – ничего, кроме недоумения и желания отринуть его, оно не вызывало. Пройдет еще с полчаса, ее обнаружат, доставят в лагерь, объявят героем. То-то будет радость… Спасибо, не надо. Для того ли она лишилась семьи, родины, чтобы попасть в тесные, неразрывные объятия Ордена? И ладно, что ей доверили объездку и обучение коней. Это ей по вкусу. Но с какой целью? Чтобы подготовить их к смерти? Чтобы какой-нибудь негодяй, ничтоже сумняшеся, поднял меч на такое чудо природы, как лошадь? Какое дело вольным коням до тревог человеческих? Какое дело птицам до наших звериных инстинктов, которые кто-то хитроумно – или злоумышленно – объявил «чувствами».

Хороши чувства! Жажда власти, крови, обладания – алчность во всевозможных степенях; убийства… И все это на фоне тоски, печали, раскаяния, посыпания головы пеплом. Ну лицемеры! Ну злоденыши!.. Шваль подзаборная, голь кабацкая!.. Велика храбрость – погубить коня. Мечом его по шее – вон рана какая, на одной жилочке да на кусочке кожи голова держится…

И вновь вернуться ко всему этому? Ни за что! Никогда!.. И не ищите…

Трясущимися руками она вытащила сережку – знак принадлежности к Ордену Меча, – тончайшая проволочка рвала ухо, но Ромили этого не замечала. Даже боли не ощутила… Вырвав, бросила серьгу на землю… Вот оно, жертвоприношение, совершенное на могиле коня. Святой дар… Прощай, друг…

Ромили с трудом поднялась, а выпрямившись, покачнулась так, что едва устояла на ногах. Теперь яснее было видно, что творилось на поле брани. Огоньков оказалось несколько, стервятников – множество, живых не видно… Разве что потерявшие хозяев кони бродили между трупов. Ей хватило легкого прикосновения лараном, и всхрапывающий неподалеку скакун подбежал к ней. Вновь начало накрапывать, но дождь робел разойтись во всю силу, словно давал возможность все исполнить не спеша, обстоятельно. Ромили взгромоздилась в седло, перевела дух, справилась с головокружением, едва не выбросившим ее из седла. Конь покорно пощипывал траву… Ромили легонько пнула каблуками в бока, и скакун мелко потрусил по полю. Куда – девушке было все равно. Коню тоже, он перешел на шаг, однако Ромили вновь толчком заставила его перейти на рысь.

«Тоже вопрос – куда? Какое это имеет значение? Все равно, лишь бы подальше от этого места. Прочь от этой открытой братской могилы, клекота ненасытных стервятников, от тусклых огоньков, врученных сестрам, жаждущим вернуть ее к жизни. Какой такой „жизни“? Насквозь пропитанной кровью? Извините – это не жизнь. Даже не существование, а последовательная подготовка к смерти. Или к убийству – не ты, так тебя! Что, собственно, одно и то же… С любой точки зрения… Прощай, друг…»

Ромили разрыдалась в полный голос – завыла, как воют солдатки, получив похоронки. Может, так и было? Может, в каком-то смысле Солнечный был ей супругом? Не в каком-то, а в самом высшем. Божественном!.. «Ибо ты, Господи, дал мне этот дар; ты обручил меня со всяким существом – бегающим, летающим, ползающим и плавающим».

Душа ее полнилась святым кощунством – она в страхе примолкла, приглушила мысли. Но в чем она была не права? Не ей судить. Это точно. Не надо судить – надо рубить концы. Прочь человеческие установления, прочь Орден, прочь лерони. У нее своя дорога, началом которой служило поле, усыпанное телами погибших, а продолжение терялось в сумеречной завеси все усиливающегося дождя.

«С этого момента я отказываюсь быть в подчинении у любого из людей, будь то мужчина или женщина…»

Ромили крепко ткнула коня, и тот, обученный, сразу взял в галоп…

Всю ночь она ехала в неизвестность – конь сам выбирал дорогу. Ему тоже было все равно. Утром встало солнце, утомленное этими несколькими дождливыми днями. Теперь следовало разгонять туман, сушить землю, подбавить жара, чтобы вновь распустились цветы, ожил лес. Ромили все еще не могла прийти в себя, при каждом шаге лошади ее мотало из стороны в сторону, но – опытная наездница – она легко удерживала равновесие. Ромили никак не могла сообразить, что делать дальше – в общем-то не очень старалась. Пустота и беспросветность грядущего устраивали ее – вот так бы и с прошлым. Забыть все и жить только настоящим. Солнечный мертв – и это факт. Каролин и Орейн тоже сгинули – правда, неизвестно куда… Да это ее и не касается… Орейн не желает перейти на «ты». Госпожа Ромили, госпожа Ромили!.. Она вовсе не госпожа, а просто женщина. А с женщинами лорд Орейн обходится вежливо и круто… Боже, какие глупости! Какая теперь разница, как лорд Орейн обходится с женщинами. Или Каролин? Ну, это особый разговор. Король при всей его деликатности использует людей и их способности. От нее Каролину нужен был только ларан. Ордену тоже – готовь, мол, Ромили, лошадок, воспитывай, обучай, а потом мы их пошлем в бой… Руйвен? Брат теперь мало что значил для нее, он превратился в монаха, и его правда, его вера стали слишком далеки от людей. И животных… К тому же он имеет дело с проклятыми Башнями, где изготовляют эту дьявольскую горючую смесь – клингфайр.

«Одним словом, во всем свете нет человека, который мог бы что-то значить для меня».

Весь день она скакала по безрадостной пустынной местности. К вечеру подъехала к опушке, слезла с коня и похлопала его по шее.

– Ступай, братец, – прошептала девушка, – и больше никому не попадай в рабство. Любой хозяин в конце концов приволочет тебя на бойню. Будь вольным, скачи куда хочешь, живи как знаешь…

Лошадь несколько мгновений смотрела на нее – Ромили улыбнулась и напоследок пошлепала ее, потом толкнула. Ступай!.. Та помотала головой, теперь уже откровенно удивленно глянула на человека и легкой рысцой затрусила прочь. Девушка побрела в лес. Одежда промокла до нитки, но она не замечала ни сырости, ни холода. Конь тоже живет под открытым небом, и ему хватает одной шкуры. Между корней старого дерева она обнаружила небольшую уютную норку – там и расположилась. Свернулась клубочком, завернулась в плащ, подаренный Орейном, и заснула как убитая.

Утром, проснувшись, услышала крики и пение птицей показалось, что к этому хору примешивается и квохтанье кворебни. Неужели поле битвы так близко? Выходит, конь бродил по кругу? Ромили выбралась наружу и, не разбирая дороги, пошатываясь, пошла в глубь леса. Подальше от этого зловещего поля.

Она шла большую часть дня. Голода не ощущала… Бродила подобно дикому зверю – избегала тропинок, заслышав какой-нибудь шум, скрывалась в чаще. В полдень едва не угодила в ручей, бежавший среди густых трав и зарослей колючек – сложила ладони лодочкой и попила. Вода была необыкновенно вкусна. Потом устроилась на солнечном месте и высушила одежду. Замерзнув, снова оделась и, свернувшись, заснула в кустах. Какая-то тварь, копошившаяся в траве, пробежала по ней, но Ромили даже не пошевелилась.

На следующее утро она проснулась поздно, когда солнце напекло спину. Девушка открыла глаза и вскрикнула – над самым ее носом паук успел развесить паутину, и капельки росы блистали на ней, как драгоценные камешки. Она засмотрелась на них – впервые за эти дни позабытое чувство довольства, потаенной радости, что она жива, охватило ее. Солнце палило ласково, травка ровнилась, густела… Что-то ткнулось в левую ногу – Ромили осторожно перевела взгляд. Кустарниковая попрыгунья вела четверых своих детишек прямо через штанину. Хвосты, голубые, пушистые, у всех были гордо задраны. Девушка невольно рассмеялась, и зверьки замерли, опустили хвосты. Ромили тут же замолчала, однако грызуны молниями метнулись вперед и скрылись в траве.

В лесу было удивительно тихо. Ясно, что никакого человеческого жилья здесь и в помине не было. На много лиг вокруг… Если уж кустарниковые попрыгуньи вели себя так беззаботно, то, значит, они никогда не встречали человека.

Она лениво потянулась, размяла затекшие члены. Очень хотелось пить, но ручья поблизости не оказалось. Пришлось собрать в большой лист скопившуюся за ночь росу. На поваленном мшистом стволе девушка обнаружила несколько старых грибов и съела их, потом полакомилась ягодами. Некоторое время она бесцельно бродила по лесу, пока не наткнулась на выпирающий из земли корень. Корень был съедобен, и Ромили при помощи заостренной палки выковыряла его из земли, очистила от грязи и с большим удовольствием съела. Режущий запах выдавил слезы на глазах, тем не менее она насытилась.

Теперь, когда прошел запал первых дней, когда неумолимо гнавшие ее вперед гнев и ярость растаяли, девушка как бы протрезвела и бродила по лесу, словно в полудреме. А то сидела, грелась на солнышке. Когда же наступала ночь, там и засыпала.

Каждую ночь во сне ее кто-то окликал – звал из немыслимого далека, томил несказанной печалью. Чей это голос, она не могла разобрать. Орейна? Вряд ли. С чего бы ему звать ее? Он дружил с ней, когда Ромили переоделась мальчишкой, однако стоило ему узнать, кто она на самом деле, и вся дружба врозь. Отец старался мысленно докричаться? Тоже не может быть – «Соколиная лужайка» слишком далеко от этих лесов. Вот было золотое времечко, спокойное, безмятежное… Если бы только она не научилась там этому дьявольскому ремеслу – объезжать коней, усмирять ястребов! Те, кого она любила, оказались в руках смерти. Во сне ей часто являлся Солнечный, она взбиралась на него и скакала по бледно-серой, подернутой туманом равнине… Эта картина каждый раз будила ее, и Ромили просыпалась со слезами на глазах.

Спустя день, а может, два она осознала, что где-то оставила сапоги и портянки и носки изодрались в клочья. Теперь так и шаталась по лесу. Ноги до середины голени покрылись коркой грязи и налипших травинок. Ромили все глубже и глубже забиралась в лес – питалась фруктами, выкапывала корни, вечерами охлаждала натруженные ступни в ручьях, но ни разу не подумала о том, что их следует вымыть. Ела, когда находила еду; пила, обнаружив источник или речушку, при этом не обращала внимания, что пьет, где… Однажды она три дня не могла найти еду – в общем-то ее это ничуть не обеспокоило, как-то смутно свербило в желудке, но девушке было плевать… Спустя какое-то время она уже не удосуживалась счищать грязь с выкопанных корней – так и пожирала с землей. Случилось найти несколько ореховых деревьев – Ромили было встрепенулась, влезла; полакомилась плодами… Это была такая вкуснятина, как… Как что – она не могла припомнить. Наевшись, слезла и побрела дальше, даже не сделав запас, не рассовав орехи по карманам.

Как-то раз она проснулась ночью – диск Лириэля стоял в небе и с упреком смотрел на нее. Ромили задумалась.

«Я что, точно сошла с ума? Куда я бреду, зачем? Сколько можно безумствовать?»

На следующий день все было забыто. Теперь, правда, тот далекий зовущий голос стал яснее, громче: «Ромили, где ты?» В голове смутно проблескивало, что Ромили – это она. Непонятно, зачем они ищут ее?

Проходило несколько минут, и сознание меркло вплоть до нового мысленного оклика: «Ромили, где ты?» Кто бы это мог быть – Ромили? Странное имя, недоумевала девушка. Сколько можно звать эту самую Ромили?

На следующий день она неожиданно вышла на опушку леса. Перед ней распахнулась обширная холмистая степь. Лишь кое-где по распадкам еще копились мелкие рощицы и заросли колючника, но это вблизи, а далее открывалось бескрайнее приволье. Ветер шевелил высокую нетронутую траву – по ней бежали волны. Злаки давно заколосились, и зерна уже созрели. Она налущила их и с шелухой – сдуть не догадалась – отправила в рот. Девушка сплюнула… Что-то она делала не так…

Ромили долго стояла, разглядывая степь. Тут бы жить людям, распахивать целину; здесь и влаги вдосталь. Девушка замычала – что-то смутно теребило ее сознание, какой-то непорядок, но чем взволновала ее эта земля, понять было трудно. Как тень мелькнуло трудное слово – «безлюдье». Но что бы это могло значить? Когда-то ей был ясен тоскливый смысл этого понятия, теперь смысл ушел, осталась тоска. Все нагоняло тоску – и ширь необъятной степи, раскатившаяся с запада на восток, и хмурая стена леса позади (то там, то здесь робкие рощицы деревьев мелькали в степи), и серовато-жемчужные, прикрытые лиловой дымкой горы на севере – чуть скошенные зубья побеленных снегами вершин…

Сплюнула еще раз и догадалась, что надо сдуть шелуху… Принялась дуть на ладонь, пока чистые крупные зерна не освободились и не застряли в ложбинках между пальцами. Вот это другое дело! Какая вкуснятина… Из зерен еще что-то ухитряются добывать… А может, печь?.. Она нахмурила брови, глянула вверх, на солнце, и, прикрыв ладошкой глаза, разглядела в серо-розовой выси ястреба. Что это он?

Девушка без страха следила, как хищник, сложив крылья, камнем бросился вниз и только у самой земли, распустив маховые перья, спланировал и сел ей на плечо. Человек и птица долго смотрели друг другу в глаза – Ромили удивлялась, зачем он сел ей на плечо? Что-то упорно стучалось в ее сознание, какие-то мысли о прошлом пытались проникнуть в ее разум. Прошлое? Что такое прошлое? Это как-то связано со странной птицей? Да-да, она когда-то кормила ее с руки. И в сознании ясно обозначилось темное помещение соколятника, насест, она сама и эта ястребица, гордо отвергающая мясо. Точно, она еще обучала ее охотиться. Не как дикие звери и птицы, а так, как нужно человеку, которому следует принести добычу и только по свистку взять выделенный тебе кусочек. Человек? Что такое человек? Человек – это тот, у кого есть имя. Без имени ты не человек. Но у этой ястребицы тоже было имя. Как же ее звали? Девушка мучительно пыталась вспомнить, а хищник тем временем пытливо, не мигая, смотрел ей в глаза.

Нет, никак не вспомнить… Значит, она не человек. Ну и пусть! Все равно она хорошая… Прилетела и села на плечо… Ромили потянулась, чтобы погладить ястребицу, но что-то остановило ее… Нельзя касаться ее оперения. Почему? Непонятно… Девушка, так же не мигая, уставилась в круглые, с черными зрачками золотистые глаза ястребицы и все пыталась вспомнить, где же ее видела раньше.

Ночью Ромили опять проснулась – сердце билось неровно, воздуха не хватало. Как никогда стало ясно, что она сходит с ума, что дальше так продолжаться не может. Надо как-то выбираться из этой привольной безлюдной пустыни. Но куда идти? В какую сторону? И спросить не у кого… В этот миг девушка ясно сознавала, кто она. Ее зовут Ромили Макаран, она сбежала из дома, после долгих приключений принимала участие в битве… Тут мысли несколько расплывались, она не помнила – то ли ударилась головой о землю, то ли настолько сильным оказался шок от увиденного, что она, очнувшись, бежала с поля боя; потом заблудилась и теперь плутает в незнакомой местности. Рядом с ней ее любимая Пречиоза – вон сидит на суку над самой головой. Как она разыскала ее – тоже непонятно. Может, почувствовала, что Ромили изнемогает от затмения рассудка. Глупо! Пречиозе должно быть известно, что ей нельзя оставаться рядом; что всякая тварь, попавшая в руки Ромили, обречена; что всякое обучение есть не что иное, как подготовка к гибели. Впрочем – девушка сделала себе поблажку, это касается не только ее, но и всякого другого человека.

Пять дней Ромили брела по степи – никакой надобности считать дни она не видела, но делала это по привычке, машинально, надо же что-то считать! Вот и Лириэль талдычит о том же. Луна уже обрела свое истинное полукруглое лицо. Когда же последний, четвертый месяц вошел в фазу полнолуния, она возненавидела вернувшуюся память. Слишком обжигающи, нестерпимо болезненны были картины прошедшего. Еды ей хватало, воды тоже довольно. Однажды ястребица принесла ей добычу, села на плечо, вскрикнула от негодования. Ромили долго смотрела на мертвую тишину, так и не вспомнив, что надо срочно выделить птице долю. Вот что привлекло ее внимание – окровавленный клюв. Ромили содрогнулась – опять кровь. Всюду кровь! Лицо девушки исказилось, она отшвырнула тушку и отбежала подальше от убитой птицы. Затмение разума в тот день было особенно плотным, беспробудным.