Текст книги "Король-олень"

Гвенвифар наклонилась к Артуру и что-то прошептала. Король сказал:

– Моя госпожа говорит, что ее отец никогда не признавал, что зачал тебя. Но успокойся: мы разберемся с этим делом, и если твои притязания справедливы, мы их удовлетворим. Теперь же, сэр Мелеагрант, я прошу тебя положиться на мое правосудие и присоединиться к моему пиру. Мы обсудим это дело с нашими советниками и решим его справедливо, насколько это нам под силу.

– К чертям пир! – гневно взревел Мелеагрант. – Я пришел сюда не за тем, чтобы есть сладости, глазеть на дам и на то, как взрослые мужчины забавляются, словно мальчишки! Говорю тебе, Артур: я – король этой страны, и если ты посмеешь оспорить мои права, тем хуже для тебя – и для твоей госпожи!

И Мелеагрант положил руку на рукоять своего огромного боевого топора, но Кэй и Гарет мгновенно оказались рядом с ним и крепко ухватили его за руки.

– Никто не смеет обнажать оружие в королевских чертогах! – резко произнес Кэй, а Гарет тем временем выдернул топор из рук Мелеагранта и положил к ногам Артура. – Садись на свое место, человече, и занимайся едой. У нас, за Круглым Столом, все делается по порядку, и раз наш король сказал, что рассмотрит твое дело, ты будешь ждать его решения!

И они невежливо развернули его кругом, но Мелеагрант вырвался и сказал:

– Да провались тогда ко всем чертям ваш пир вместе с вашим правосудием! И провались тогда ваш Круглый Стол и ваши соратники.

Он не стал подбирать свой топор, а вместо этого развернулся и, громко топая, двинулся прочь из зала. Кэй шагнул было следом за ним, и Гавейн привстал со своего места, но Артур жестом велел ему сесть.

– Пусть уходит, – сказал он. – Мы разберемся с ним в должный час. Ланселет, вероятно, тебе, как паладину королевы, придется призвать к порядку этого невежу.

– С радостью, мой король, – отозвался Ланселет и поднял взгляд с видом человека, только что очнувшегося ото сна. Моргейне почудилось, будто Ланселет понятия не имеет, что же, собственно, он согласился сделать. Тем временем стоявшие у дверей герольды продолжали объявлять обо всех, взыскующих королевского правосудия. Случился при этом и небольшой забавный эпизод: в зал вошел некий крестьянин и принялся рассказывать, как они с соседом не смогли поделить небольшую ветряную мельницу, расположенную на границе их участков.

– И так мы с ним и не смогли договориться, сир, – сказал он, комкая в руках грубую шерстяную шляпу, – а потом сообразили, что король бережет всю эту страну, и мельницы тоже, и потому я пришел сюда. Как ты скажешь, так мы и сделаем.

Дело было решено под общий добродушный смех; но Моргейна заметила, что Артур не смеялся. Он серьезно выслушал крестьянина и вынес решение, и лишь после того, как проситель поблагодарил короля и вышел, непрестанно кланяясь, Артур позволил себе улыбнуться.

– Кэй, проследи, чтобы этого человека накормили, прежде чем он отправится домой; он проделал немалый путь. – Король вздохнул. – Кто там следующий взыскует правосудия? Дай бог, чтобы это и вправду оказалось дело, требующее моего решения, – а то ведь так скоро люди начнут приходить, чтобы посоветоваться со мной насчет разведения лошадей или еще чего-нибудь такого.

– Это показывает, Артур, что они считают тебя своим королем, – сказал Талиесин. – Но тебе следует позаботиться, чтобы люди знали, что с такими делами им следует идти к лордам своих земель, и сделать так, чтобы твои лорды вершили правосудие от твоего имени.

Он поднял голову и взглянул на следующего просителя.

– Но, возможно, следующее дело и вправду требует королевского решения. Насколько я понимаю, эта женщина попала в беду.

Артур жестом велел просительнице приблизиться. Это была молодая женщина, величественная, уверенная в себе и явно происходящая из знатного рода. При ней не было сопровождающих, кроме одного лишь карлика трех футов ростом, – но он был широкоплечим и крепко сбитым и имел при себе тяжелый боевой топор.

Женщина поклонилась королю и поведала свою историю. Она служила даме, которая, подобно многим другим, после долгих лет войны лишилась всех родственников. Владения ее находились на севере, неподалеку от старинного римского вала, что протянулся на много миль, с его разрушенными крепостями и сторожевыми постами, по большей части обветшавшими и превратившимися в руины. Но пятеро братьев, бандитов и негодяев, заново укрепили пять таких крепостей и принялись опустошать округу. И вот теперь один из них, хвастливо величающий себя Красным рыцарем из Красных земель, осадил владения ее госпожи. А братья его были еще хуже.

– Ха, Красный рыцарь! – воскликнул Гавейн. – Знаю я этого господина. Я с ним дрался, когда возвращался на юг после последней своей поездки в королевство Лота, и едва-едва уцелел. Артур, возможно, нам придется отправлять целую армию, чтобы избавиться от этих типов – в тех краях нет ни порядка, ни закона.

Артур нахмурился и кивнул, но тут со своего места поднялся юный Гарет.

– Лорд мой Артур, эти места граничат с владениями моего отца. Ты обещал поручить мне важное дело – так исполни же обещание, мой король, отправь меня на помощь к этой леди, чтобы я помог ей сокрушить сих злых людей.

Молодая женщина взглянула на Гарета – на его сияющее безбородое лицо, на белое шелковое одеяние, в которое он облачился после посвящения, – и рассмеялась.

– Тебя? Но ты же еще мальчик! Я и не знала, что великому Верховному королю прислуживают за столом дети-переростки!

Гарет покраснел, как мальчишка. Он действительно поднес Артуру чашу с вином – всякому отпрыску благородного семейства, воспитывающемуся при дворе, случалось исполнять на пирах эту обязанность. Гарет просто не успел еще привыкнуть к своему новому статусу, а Артур, любивший юношу, не стал его поправлять.

– Мой лорд и король, – выпрямившись, произнесла женщина, – я пришла сюда, чтобы попросить у тебя в помощь одного или нескольких твоих рыцарей, прославленных в сражениях, что смогли бы усмирить этого Красного рыцаря – Гавейна, или Ланселета, или Балина, – тех, кто обрел славу, сражаясь с саксами. Неужто ты позволишь, сир, чтобы всякий мальчишка-прислужник насмехался надо мной?

– Мой соратник Гарет – не мальчишка-прислужник, госпожа, – отозвался Артур. – Он приходится сэру Гавейну братом и обещает стать таким же хорошим рыцарем, если не лучше. Я действительно обещал поручить ему первое же почетное задание, и я отправлю его с вами. Гарет, – спокойно произнес король, – я поручаю тебе сопровождать эту леди и охранять ее от всех опасностей. Тебе надлежит, добравшись до ее владений, помочь ее госпоже оборониться от этих негодяев. Если тебе понадобится помощь, сообщи мне об этом с гонцом. Впрочем, я уверен, что у нее достаточно людей, способных сражаться – ей нужен лишь человек, сведущий в стратегии, а этому ты научился у Кэя и Гавейна. Госпожа, я даю вам в помощь хорошего человека.

Женщина не посмела спорить с королем, но смерила Гарета сердитым взглядом. Юноша с достоинством произнес:

– Благодарю тебя, лорд мой Артур. Я внушу страх Божий негодяям, терзающим весь тот край.

Он поклонился Артуру и повернулся к даме, но та развернулась и выскочила вон.

– Он молод для такого дела, сэр, – негромко произнес Ланселет. – Может, ты лучше все-таки пошлешь туда Балана, или Балина, или еще кого-нибудь более опытного?

Артур покачал головой.

– Я вправду считаю, что Гарет может с этим справиться. И я не хочу особо выделять никого из соратников – этой даме должно быть довольно того, что один из них идет на помощь ее людям.

Он откинулся на спинку кресла и жестом велел Кэю подать ему блюдо.

– Нелегкая это работа – вершить правосудие. Поесть и то некогда. Остались ли еще просители?

– Остались, лорд мой Артур, – спокойно сказала Вивиана, поднимаясь с места, – она сидела среди дам королевы. Моргейна привстала было, чтобы помочь ей, но Вивиана взмахом руки велела ей сидеть. Владычица Озера держалась так прямо, что казалась выше своего роста. Но отчасти тут сказывалось и воздействие чар, чар и очарования Авалона… Белоснежные косы Вивианы были уложены венцом; на поясе у нее висел небольшой серповидный нож, нож жрицы, а на лбу сиял знак Богини, сверкающий полумесяц.

Артур на миг удивленно воззрился на Вивиану, затем узнал ее и жестом пригласил подойти поближе.

– Владычица Авалона, сколь давно ты не удостаивала этот двор своим присутствием. Садись рядом со мной, родственница, и поведай, что я могу сделать для тебя.

– Оказать Авалону должный почет, как ты клялся, – ответила Вивиана. Ее чистый грудной голос – голос жрицы, обученной говорить с людьми, – был слышен во всех уголках зала. – Мой король, я прошу тебя посмотреть на тот меч, что ты носишь, и вспомнить о тех, кто вложил этот меч в твои руки, и о твоей клятве…

Много лет спустя, когда вести об этом происшествии разошлись повсюду, так и не получилось узнать, что же произошло сперва – каждый из гостей рассказывал это по-разному. Моргейна видела, как Балин вскочил со своего места и бросился вперед; она увидела руку рыцаря на рукояти огромного топора Мелеагранта – тот так и валялся у подножия трона; затем последовала короткая свалка, раздался чей-то возглас, топор взлетел и опустился, и Моргейна услышала, словно со стороны, собственный крик. Но удара она так и не заметила, а увидела лишь, как белые волосы Вивианы окрасились кровью, и жрица рухнула на пол, не успев даже вскрикнуть.

Затем зал зазвенел множеством воплей; Ланселет и Гавейн держали Балина, а тот бился у них в руках; Моргейна бросилась вперед, и в руках у нее невесть как появился ее собственный кинжал – но тут в ее запястье мертвой хваткой впились скрюченные пальцы Кевина.

– Моргейна! Моргейна, не нужно, уже поздно!.. – Голос барда был хриплым от рыданий. – Керидвен! Матерь-Богиня!.. Нет, Моргейна, не надо, не смотри на нее…

Он попытался заставить Моргейну отвернуться, но она застыла, словно каменное изваяние, слушая, как Балин во все горло выкрикивает ругательства.

– Глядите! – внезапно воскликнул Кэй. – Лорд Талиесин!

Старик потерял сознание и сполз с кресла. Кэй подхватил его и усадил, а потом, неразборчиво извинившись, схватил кубок Артура и принялся вливать старику в рот вино. Кевин отпустил Моргейну, пошатываясь, подошел к дряхлому друиду и неловко опустился рядом с ним. «Нужно подойти к нему», – подумала Моргейна, но ноги ее словно приросли к полу, и она не могла сделать ни единого шага. Она смотрела на лежащего в обмороке Талиесина – чтобы не смотреть на чудовищную лужу крови на полу; кровь уже успела пропитать волосы, платье и длинный плащ Вивианы. В последний миг Вивиана успела схватиться за свой небольшой серповидный нож. И сейчас ее рука, запятнанная кровью, все так же лежала на рукояти ножа… кровь, сколько же крови… Голова Вивианы была развалена надвое, и повсюду была кровь, кровь течет по трону, словно кровь жертвенных животных с алтарей, кровь у подножия трона Артура… В конце концов, Артур вновь обрел дар речи.

– Презренный негодяй! – хрипло произнес он. – Что ты натворил?! Ты совершил убийство, хладнокровное убийство перед троном твоего короля…

– Убийство, говоришь? – низким хриплым голосом произнес Балин. – Да, она была отвратительнейшей убийцей во всем твоем королевстве, она дважды заслужила смерть! Я избавил твое королевство от нечестивой ведьмы, король!

Артур был охвачен скорее гневом, чем горем.

– Владычица Озера была мне другом и благодетельницей! Как ты смеешь так говорить о моей родственнице, которая помогла мне взойти на трон?!

– Я призываю в свидетели самого лорда Ланселета – он подтвердит, что она замышляла убийство моей матери, – заявил Балин, – доброй и благочестивой христианки Присциллы – приемной матери его собственного брата, Балана! И она убила мою мать, говорю тебе, она ее убила при помощи злого чародейства…

Балан скривился. Казалось, что этот рослый мужчина вот-вот расплачется, как ребенок.

– Говорю вам, она убила мою мать, и я отомстил за нее, как и надлежит рыцарю!

Ланселет в ужасе зажмурился; лицо его исказилось, но он не плакал.

– Лорд мой Артур, жизнь этого человека принадлежит мне! Позволь мне отомстить за смерть моей матери…

– И сестры моей матери, – сказал Гавейн.

– И моей, – добавил Гарет.

Оцепенение, сковывавшее Моргейну, рассеялось.

– Нет, Артур! – выкрикнула она. – Отдай его мне! Он убил Владычицу перед твоим троном – так позволь же женщине Авалона отомстить за кровь Авалона! Взгляни: вон лежит лорд Талиесин, наш дед, – недвижим, словно и его поразил убийца…

– Сестра, сестра! – Артур вскинул руку, пытаясь остановить Моргейну. – Нет, сестра, нет… нет, отдай мне свой кинжал…

Моргейна лишь отчаянно встряхнула головой, продолжая крепко сжимать кинжал. Внезапно Талиесин, поднявшись, отобрал его у Моргейны; руки старика дрожали.

– Нет, Моргейна. Хватит кровопролития – видит Богиня, и без того довольно крови – ее кровь пролилась здесь как жертва Авалону…

– Жертва! Да, жертва Господу – так Господь наш поразит всех злых колдуний и их богов! – с неистовством выкрикнул Балин. – Позволь же мне, лорд мой Артур, очистить твой двор от всего этого злого чародейского рода…

И он принялся вырываться с такой силой, что Ланселет и Гавейн с трудом удержали его. Подскочивший Кэй помог им бросить Балина – тот все еще продолжал сопротивляться – к подножию трона.

– Тихо! – крикнул Ланселет и быстро оглядел зал. – Предупреждаю: я убью всякого, кто поднимет руку на мерлина или на Моргейну – что бы ни сказал потом Артур! – да, мой лорд, и умру потом от твоей руки, если ты так решишь!

Лицо его было искажено гневом и отчаяньем.

– Мой лорд король, – прохрипел Балин, – прошу тебя, позволь мне повергнуть всех этих волшебников и колдунов, во имя Христа, ненавидевшего всех их…

Ланселет с силой ударил Балина по лицу; рыцарь задохнулся и умолк. Из разбитой губы потекла струйка крови.

– Прошу прощения, мой лорд.

Ланселет снял роскошный плащ и осторожно накрыл изуродованное безжизненное тело матери.

Когда труп оказался укрыт, Артуру словно бы стало легче дышать. И лишь Моргейна продолжала широко распахнутыми глазами смотреть на бесформенную груду, скрытую ныне темно-красным праздничным плащом Ланселета.

«Кровь. Кровь у подножия королевского трона. Кровь, кровь струится из сердца…» Моргейне показалось, будто откуда-то издалека до нее долетели пронзительные вопли Враны.

– Позаботьтесь о леди Моргейне, – негромко произнес Артур, – она теряет сознание.

Моргейна почувствовала, как чьи-то руки осторожно подхватили ее и помогли опуститься в кресло; кто-то поднес к ее губам кубок с вином. Она попыталась было оттолкнуть вино, но ей почудился голос Вивианы. «Пей. Жрица не должна терять силы и волю». Моргейна послушно выпила, слушая голос Артура, мрачный и суровый.

– Балин, что бы тебя ни вело – довольно, я уже слышал, что ты можешь сказать! Ни слова больше! Ты либо безумец, либо хладнокровный убийца. Что бы ты ни говорил, но ты убил мою родственницу и в день Пятидесятницы обнажил оружие в присутствии Верховного короля. И все же я не стану убивать тебя на месте – Ланселет, положи меч.

Ланселет вогнал меч обратно в ножны.

– Я выполню твою волю, мой лорд. Но если ты не покараешь этого убийцу, я буду просить позволения покинуть твой двор.

– Покараю. – Лицо Артура было мрачным. – Балин, достаточно ли ты разумен, чтобы выслушать меня? Вот твой приговор: я навеки изгоняю тебя от этого двора. Пусть тело госпожи омоют и положат на конные носилки. Я велю тебе отвезти его в Гластонбери, рассказать обо всем архиепископу и исполнить ту епитимью, которую он на тебя наложит. Ты говорил сейчас о Боге и Христе; так вот, христианскому королю не подобает вершить личную месть за убийство, совершенное перед его троном. Ты слышишь меня, Балин, мой бывший рыцарь и соратник?

Балин понурился. Удар Ланселета разбил ему нос, изо рта текла струйка крови, и говорил рыцарь неразборчиво – мешал выбитый зуб.

– Я слышу тебя, мой лорд король. Я иду, – произнес он, опустив голову.

Артур махнул рукой слугам.

– Пожалуйста, приведите кого-нибудь перенести несчастные останки…

Моргейна вырвалась из удерживавших ее рук и рухнула на колени рядом с Вивианой.

– Мой лорд, прошу тебя, позволь мне приготовить ее к погребению… – взмолилась она и задохнулась, пытаясь сдержать слезы, не смея заплакать в такой момент. Это изломанное мертвое тело не было Вивианой. Рука, напоминающая морщинистую лапу, по-прежнему сжимала серповидный кинжал Авалона. Моргейна взяла кинжал, поцеловала его и сунула за пояс. Вот и все, что предстоит ей сохранить.

«Матерь милосердная, я ведь знала, что нам никогда не вернуться вместе на Авалон…»

Нет, она не будет плакать. Она почувствовала рядом с собой присутствие Ланселета. Ланселет пробормотал:

– Слава богу, что здесь нет Балана – из-за одного мгновения безумия потерять мать и приемного брата… Но если бы Балан был здесь, этого могло и не случиться! Есть ли на свете хоть какой-нибудь бог и хоть какое-нибудь милосердие?

В голосе Ланселета звучала такая мука, что у Моргейны заныло сердце. Ланселет боялся и ненавидел свою мать, но все же он глубоко почитал ее, как воплощение самой Богини. Моргейна почувствовала, что разрывается надвое: ей хотелось обнять Ланселета, прижать к груди, позволить ему выплакаться, – но одновременно она ощутила вспышку гнева. Он пренебрег своей матерью, – так как он теперь смеет горевать о ней?

Талиесин опустился на колени рядом с ними и произнес надтреснутым старческим голосом:

– Давайте я вам помогу, дети. Это мое право…

Моргейна и Ланселет отодвинулись, и старый бард, опустив голову принялся читать древнюю молитву об уходящих в последний путь.

Артур встал с трона.

– Сегодня пира не будет. Слишком большое горе постигло нас, чтобы мы могли продолжать пировать. Если кто-то из вас голоден, заканчивайте трапезу и тихо расходитесь.

Он медленно спустился с возвышения и подошел к телу. Его рука осторожно легла на плечо Моргейны; Моргейна почувствовала это прикосновение даже сквозь охватившее ее мучительное оцепенение. Она слышала, как гости расходились, стараясь не шуметь. Сквозь шорохи пробился негромкий голос арфы; лишь один-единственный человек во всей Британии мог так играть. Оцепенение развеялось, и из глаз Моргейны хлынули слезы – а арфа Кевина пела погребальную песнь по Владычице Озера, и под эту песнь Вивиану, жрицу Авалона, медленно вынесли из пиршественного зала Камелота. Моргейна двинулась за носилками; оглянувшись на мгновение, она окинула взглядом зал, и Круглый Стол, и согбенную фигуру Артура, единственного, кто стоял рядом с арфистом. И сквозь горе и отчаянье Моргейны пробилась мысль: «Вивиана так и не передала Артуру послание Авалона. Это чертоги христианского короля, и отныне никто не сможет этого оспорить. Как возрадовалась бы Гвенвифар, если бы узнала…»

Артур стоял, воздев руки, – может быть, молился, она не знала. Моргейна увидела змей, вытатуированных у него на запястьях, и подумала о молодом короле, явившемся к ней, когда на руках и лице его еще не высохла кровь Короля-Оленя – и на мгновение ей почудился насмешливый голос королевы фэйри. А потом не осталось ничего, кроме скорбных рыданий арфы Кевина и всхлипов Ланселета, что шел рядом, пока они несли Вивиану навстречу последнему упокоению.

ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА

Когда тело Вивианы вынесли из зала Круглого Стола, я последовала за ней. Я плакала – второй раз в жизни.

И той же ночью я поссорилась с Кевином.

Вместе с женщинами королевы я приготовила тело Вивианы к погребению. Гвенвифар прислала своих женщин, и лен, и благовония, и бархатный покров на гроб, но сама так и не пришла. Но это было только к лучшему. Готовить жрицу Авалона к погребению должны посвященные жрицы. Как мне хотелось, чтобы рядом со мной были мои сестры из Дома дев! Но, по крайней мере, руки христиан ее не коснулись. Когда все было сделано, Кевин пришел взглянуть на тело.

– Я отправил Талиесина отдыхать. Теперь я облечен властью, как мерлин Британии. Талиесин очень стар и очень слаб – просто чудо, что у него сегодня не разорвалось сердце. Боюсь, он ненадолго ее переживет. Балин присмирел, – добавил он. – Возможно, осознал, что он натворил, – но это наверняка было сделано в приступе безумия. Он готов отвезти ее тело в Гластонбери и выполнить любую епитимью, которую на него наложит архиепископ. Я в гневе уставилась на него.

– И ты это допустишь?! Допустишь, чтобы она оказалась в руках церковников? Мне все равно, что станется с убийцей, – сказала я, – но Вивиану следует доставить на Авалон.

Я судорожно сглотнула, стараясь не расплакаться. Мы могли бы сейчас вместе ехать на Авалон…

– Артур повелел, – негромко сказал Кевин, – чтобы ее похоронили в Гластонбери, рядом с церковью, чтобы всякий мог видеть ее могилу.

Я встряхнула головой, не веря собственным ушам. Неужели сегодня все мужчины сошли с ума?

– Вивиана должна покоиться на Авалоне, – сказала я, – там, где испокон века хоронили жриц Матери. Она была Владычицей Озера!

– Но она также была другом и благодетельницей Артура, – сказал Кевин, – и он позаботится, чтобы ее гробница стала местом паломничества.

Он поднял руку, призывая меня к молчанию.

– Нет, Моргейна, выслушай меня – в том, что он говорит, есть свой резон. За все царствование Артура не случалось еще столь ужасного преступления. Он не может допустить, чтобы могила Вивианы была скрыта от людских глаз и исчезла из памяти людской. Ее следует похоронить так, чтобы люди помнили о правосудии короля – и о правосудии церкви.

– И ты это допустишь?

– Моргейна, бесценная моя, – мягко произнес он, – не в моей воле разрешать или запрещать это. Артур – Верховный король, и в этом королевстве правит его воля.

– И Талиесин спокойно это принял? Или ты отправил его отдыхать, чтоб он не мешал тебе с согласия короля творить это кощунство? Неужто ты допустишь, чтобы Вивиану похоронили по христианскому обряду – ее, Владычицу Озера, – чтобы ее хоронили люди, заточившие своего бога в каменных стенах? Вивиана выбрала меня своей преемницей, и я запрещаю хоронить ее так, запрещаю – слышишь ?!

– Моргейна, – тихо произнес Кевин. – Нет, выслушай меня, милая. Вивиана умерла, не назвав своей преемницы…

– Ты присутствовал при том, как она сказала, что выбирает меня…

– Но тебя не было на Авалоне, и о твоем назначении не было объявлено, – сказал Кевин. Его слова обрушились на меня подобно холодному дождю, и я содрогнулась. Он посмотрел на носилки, на которых покоилось тело Вивианы, укрытое с головой; мне так и не удалось привести ее лицо в порядок, чтобы его можно было показать людям. – Вивиана умерла, не назвав своей преемницы, и потому решение надлежит принимать мне как мерлину Британии. А раз воля Артура такова, одна лишь Владычица Озера – прости, что я так говорю, милая, но на Авалоне сейчас нет Владычицы, – могла бы оспорить мое решение. Я вижу, что у короля есть веские причины поступать именно так. Вивиана всю жизнь трудилась ради того, чтобы в этой земле воцарились мир и порядок…

– Она приехала, чтобы упрекнуть Артура за то, что он отрекся от Авалона! – в отчаянье крикнула я. – Она умерла, так и не завершив этого дела, а теперь ты допустишь, чтобы ее похоронили на христианском кладбище, под звон церковных колоколов, чтобы христиане могли восторжествовать над ней в смерти, как торжествовали при жизни?

– Моргейна, Моргейна, бедная моя девочка, – Кевин протянул ко мне руки, изуродованные руки, так часто ласкавшие меня. – Я тоже ее любил – поверь мне! Но она мертва. Вивиана была великой женщиной, она посвятила всю свою жизнь этой стране, неужто ты думаешь, что ее волновало, где будет лежать ее опустевшая оболочка? Неужели ты думаешь, что она стала бы возражать против того, чтобы ее тело положили там, где оно наилучшим образом послужит той цели, которой она добивалась всю жизнь – чтобы королевское правосудие восторжествовало над злом во всех уголках этого края?

Кевин был столь красноречив, а голос его звучал столь красиво и убедительно, что я на миг заколебалась. Вивиана ушла; и ведь действительно, одних лишь христиан волнует, будут они лежать в освященной или неосвященной земле – как будто не вся земля, грудь Матери, священна! Мне хотелось упасть в объятья Кевина и заплакать о единственной матери, которую я знала, о крушении надежды вернуться вместе с ней на Авалон, заплакать обо всем, что я отвергла, и о своей разбитой жизни…

Но следующая фраза Кевина заставила меня в ужасе отшатнуться.

– Вивиана была стара, – сказал он, – и жила на Авалоне, отгороженном от реального мира. Мне же довелось жить рядом с Артуром, в мире, где выигрывались сражения и принимались реальные решения. Моргейна, бесценная моя, послушай. Слишком поздно требовать, чтобы Артур сдержал свою клятву Авалону именно в той форме, в какой он ее давал. Время не стоит на месте; звон церковных колоколов теперь плывет надо всей этой землей, и людей это устраивает. И кто мы такие, чтобы утверждать, что в этом нет воли богов? Любимая моя, хотим мы того или нет, но это христианская страна, и мы, почитая память Вивианы, лишь окажем ей дурную услугу, если дадим всем знать, что она явилась сюда, дабы предъявить королю невыполнимые требования.

– Невыполнимые требования? – Я отдернула руки. – Да как ты смеешь!

– Моргейна, выслушай…

– Я не желаю слушать объяснений предательству! Если бы тебя слышал Талиесин…

– Я говорю лишь то, что слышал от самого Талиесина, – мягко сказал Кевин. – Вивиана не дожила до того, чтобы погубить дело всей своей жизни – она ведь стремилась создать страну, где будет царить мир. И какая разница, христианской будет эта страна или друидской? Воля Богини исполнится, какими бы именами ни величали ее люди. Кто тебе сказал, что это не было волей Богини, – чтобы Вивиана получила этот удар прежде, чем успела снова ввергнуть в смуту землю, на которой наконец-то воцарился мир? Говорю тебе, нельзя снова ввергать страну в раздоры. Если бы Вивиана не погибла от руки Балина, я сам высказался бы против ее требования – и думаю, что Талиесин поступил бы так же.

– Как ты смеешь говорить за Талиесина!

– Талиесин сам назначил меня мерлином Британии, – сказал Кевин, – и тем самым дал мне право действовать от его имени в тех случаях, когда он не может высказаться сам.

– Еще немного, и ты заявишь, что стал христианином! Тебе недостает лишь четок да распятия!

– Моргейна, неужели ты и вправду думаешь, что от этого что-то изменилось бы? – спросил он с такой нежностью, что я едва не разрыдалась.

Я упала на колени перед ним – как год назад – и прижала к груди его изуродованную руку.

– Кевин, я любила тебя. Ради этой любви молю тебя – будь верен Авалону и памяти Вивианы! Пойдем со мной – сегодня, сейчас. Не допусти этого издевательства. Проводи меня на Авалон, чтобы Владычица Озера могла покоиться рядом с остальными жрицами Богини…

Он склонился надо мной, и прикосновение его изломанных рук было нежным до боли.

– Моргейна, я не могу. Бесценная моя, неужто ты не можешь успокоиться, прислушаться к голосу рассудка и понять, что ведет меня?

Я встала, вырвавшись из его непрочных объятий, и вскинула руки, призывая могущество Богини. Я слышала, как мой голос исполнился силой жрицы.

– Кевин! Именем той, что пришла к тебе сюда, именем мужественности, которую она дала тебе, я призываю тебя к повиновению! Ты обязан верностью не Артуру и не Британии, но одной лишь Богине и своим обетам! Покинь же это место! Иди со мной на Авалон и помоги унести ее тело!

В полумраке я видела, что меня окружает сияние Богини. Коленопреклоненный Кевин содрогнулся. Я поняла: еще мгновение, и он подчинится. А потом… я не знаю, что произошло потом; возможно, что-то спуталось у меня в сознании. Нет, я недостойна, я не имею права… Я покинула Авалон, я отвергла его – так по какому же праву я приказываю мерлину Британии? Чары развеялись; Кевин дернулся и неловко поднялся.

– Женщина, ты не можешь мной командовать! Ты, отрекшаяся от Авалона, как ты смеешь приказывать мерлину Британии? Скорее это тебе надлежит стоять передо мною на коленях!

Он с силой оттолкнул меня.

– Оставь свои уговоры!

Он развернулся и захромал прочь; его размытая тень металась по стене. Я смотрела ему вслед. Потрясение было так велико, что я не могла даже плакать.

Четыре дня спустя Вивиану похоронили по церковному обряду, в Гластонбери, на Священном острове. Но я туда не поехала.

Я поклялась, что ноги моей не будет на Острове священников.

Артур искренне горевал по Вивиане; он построил для нее гробницу, и установил памятный знак, и поклялся, что они с Гвенвифар упокоятся рядом с Вивианой, когда придет их час.

Балину же архиепископ Патриций во искупление злодеяния велел совершить паломничество в Рим и в Святую землю. Но прежде, чем тот успел отправиться в изгнание, Балан узнал от Ланселета о случившемся и разыскал Балина. Приемные братья сошлись в бою, и Балин был убит одним ударом; но и Балан был тяжко ранен и пережил брата всего лишь на день. Вивиана была отомщена – так говорилось впоследствии в песнях; но что толку в той мести, если Вивиану оставили лежать в христианской гробнице?

А я… я даже не знала, кого они избрали Владычицей Озера вместо Вивианы – я ведь не могла вернуться на Авалон.

… я была недостойна Ланселета, я была недостойна даже Кевина… я не смогла уговорить его выполнить свой истинный долг перед Авалоном…

… мне следовало тогда пойти к Талиесину и упросить его – пусть даже мне пришлось бы встать перед ним на колени – отвезти меня обратно на Авалон, чтобы я могла искупить свою вину и снова вернуться в обитель Богини…

Но прежде, чем окончилось лето, Талиесин ушел вслед за Вивианой; мне кажется, он так и не осознал, что Вивиана умерла. Даже после похорон он говорил о ней так, словно она вот-вот приедет и увезет его на Авалон. И еще он говорил о моей матери – так, словно она была жива, и жила в Доме дев, и все еще была маленькой девочкой. И в конце лета он мирно скончался и был похоронен в Камелоте, и даже епископ скорбел о нем как о человеке мудром и ученом.

А зимой до нас дошла весть о том, что Мелеагрант объявил себя королем Летней страны. Но весной Артур уехал по делам на юг, а Ланселет отправился проверить, как обстоят дела в королевском замке в Каэрлеоне – вот тогда-то Мелеагрант и прислал посланца под белым флагом. Он просил, чтобы сестра его Гвенвифар приехала и обсудила с ним, что же делать со страной, на которую оба они имели право.