Текст книги "Ночи дождей и звезд"

– Какой адрес мне назвать? – спросил он.

– А ты сегодня куда? – запаниковала она.

– Примерно в пятидесяти километрах отсюда маленький храм и колония художников. Она называется Три… Три… не помню. Это в небольшом заливе. Я собирался ехать туда на автобусе.

– Мы возьмем туда такси, – твердо сказала она.

– Нет, Эльза, мы выйдем и сядем на автобус, такси выльется нам в целое состояние, уверяю! – возразил Дэвид.

– А у меня как раз есть состояние, – ответила та, протягивая ему пачку банкнот. – Прошу тебя, Дэвид, просто соберись с духом и вперед, действуй прямо сейчас, не упусти момент хотя бы раз… – Эльза взглянула на него и увидела, как он сник: почему она ведет себя с ним так резко, уж не считает ли она его слабаком? – Я имею в виду, это безумие – полагаться на едва знакомого человека, но мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. Я все тебе расскажу, когда мы доберемся до места. Я не преступница, ничего такого, но я в беде, и если ты мне сейчас не поможешь, тогда я, честно говоря, не знаю, как быть. – Она говорила от всей души, без притворства, но с той же убежденностью, с какой всегда стояла перед камерой.

– На площади как раз очередь из таксистов. Вернусь через пять минут, – ответил Дэвид.

И Эльза устроилась в тенистом кафе, не замечая, что все взгляды устремились к ней – высокой белокурой богине, вдруг сошедшей в эту скромную обитель, чтобы вручить нервному молодому очкарику чей-то годовой оклад; и теперь она дожидалась его здесь, схватившись за голову.

Глава 4

Фионе пришлось довольно долго ждать, пока Шейн проснется. Он с открытым ртом развалился в кресле, его влажные волосы липли ко лбу.

Во сне он выглядел таким уязвимым. Ей бы погладить его по лицу, но лучше не будить спящего раньше времени.

В комнате по-прежнему было жарко и душно; хозяева держали здесь свою одежду, поэтому пахло, как в секонд-хенде.

Со своего этажа Фиона слышала, как усталая Элени, чьи глаза покраснели от слез, пролитых по погибшим, зовет своих сыновей. Соседи продолжали названивать Элени, очевидно снова и снова пересказывая подробности потрясшей их трагедии.

Фиона не собиралась спускаться и беспокоить этих людей, пока Шейн не выспится и не будет готов к отъезду.

Проснувшись, он оказался в дурном настроении.

– Зачем ты позволила мне спать в кресле? – спросил он, потирая шею. – Чертовы мышцы одеревенели.

– Пойдем искупаемся, тебе станет легче, – попыталась подбодрить его Фиона.

– Тебе-то легко говорить, ты всю ночь проспала на кровати, – ворчал он.

Не время было рассказывать ему, что она проворочалась большую часть ночи, думая о бедном Маносе, лежавшем в местной церкви рядом со своим маленьким племянником и телами многих других, погибших на его яхте. И конечно, было бы не вовремя огорошить Шейна тем, что она, возможно, беременна. Это, безусловно, могло подождать, пока он не раскачается, не сосредоточится и не перестанет жаловаться на боль в плечах.

В любом случае сегодня они собирались в Афины, как он сказал. На встречу с его приятелем, по каким-то делам.

– Мы соберем вещи до завтрака? – спросила Фиона.

– Вещи? – озадачился Шейн.

Наверное, он сам все забыл.

– Не обращай внимания, я постоянно забываю, где нахожусь, – со смехом ответила она.

– Заметь, не я это сказал… Так, я немного отосплюсь, а ты можешь пока пойти и принести нам кофе. Хорошо?

– Кафе далеко отсюда. К моему возвращению кофе остынет.

– Ох, Фиона, ну попроси его внизу. В конце концов, это просто кофе, а ты знаешь все эти их «пожалуйста» и «спасибо», которые им так нравятся.

«Эти слова нравятся большинству людей», – подумала Фиона, однако не стала это озвучивать.

– Тогда поспи часика два, – сказала она Шейну, но он ее не услышал, так как уже уснул.

Обратно в деревню Фиона шла по пляжу, босыми ногами ступала по теплому песку у самой кромки воды, позволяя Средиземному морю щекотать ей пальцы ног. Она не могла поверить, что это происходит. Фиона Райан, всегда самая разумная в их семье, самая надежная медсестра во всем отделении, бросила работу, чтобы сбежать с Шейном, человеком, о котором ее предупреждали все вокруг.

И вполне возможно, что теперь она беременна.

Не только ее мать не видела в Шейне вторую половинку Фионы, но и все друзья, включая Барбару – подругу, ближе которой у Фионы никого не было с шести лет. То же самое про Шейна думали ее сестры и коллеги.

Но что они знали?

И вообще, любовь – непростое дело: вспомните любую великую историю любви и сами поймете. Встретить приличного, подходящего мужчину, который бы жил неподалеку, мог похвастать хорошей работой, планировал серьезные отношения и копил на дом, – это не любовь.

Не любовь, но компромисс.

Она подумала о возможной беременности, и сердце ее дрогнуло. Пару раз, совсем недавно, они были неосторожны. Но так бывало и раньше – обошлось же.

Фиона коснулась своего плоского живота. Неужели внутри росла крохотная частица, которая могла стать ребенком, наполовину Шейном, наполовину ею? Слишком захватывающе, чтобы поверить.

Чуть дальше по пляжу Фиона увидела странные мешковатые шорты и слишком длинную футболку Томаса, того симпатичного американца, который был с ними вчера.

Он узнал ее и воскликнул:

– Выглядишь счастливой!

– Я и вправду счастливая!

Фиона не стала делиться с ним ни причинами этого, ни дикими, чудны́ми планами в ее голове: вот бы жить здесь, в Айя-Анне, воспитывать ребенка среди этих людей; Шейн трудился бы на рыбацких лодках или в ресторанах, Фиона помогала бы местному врачу, может, даже в качестве акушерки…

Все это были мечты о будущем, мечты, которые они с Шейном обязательно обсудят; она скажет ему сразу, как только он допьет кофе.

– Мой сын звонил мне из Штатов. Так хорошо поговорили! – Томас не мог не поделиться своими добрыми новостями.

– Я очень рада.

Казалось, этого человека заботило лишь одно: мальчик по имени Билл, чью фотографию он показывал им вчера, проводя с ними время. Мальчишка на фото, белокурый и улыбающийся во весь рот, походил на любого другого; но для Томаса, как для всякого родителя, он был лучшим ребенком в мире.

Фиона оборвала себя, стоило мыслям свернуть в эту сторону.

– Знаешь, я так и знала, что он тебе перезвонит. Я чувствовала это вчера, когда ты рассказывал о нем.

– Давай я куплю тебе кофе, чтобы отпраздновать это событие, – ответил Томас, и они вместе направились в небольшую таверну недалеко от пляжа.

Так же свободно, как и вчера, они обсуждали и случившуюся трагедию, и целую ночь без сна, и людей с яхты: вчера они начинали день с кофе в таких же тавернах, а сегодня лежат мертвые под сенью церкви.

Фиона объяснила: она шла в деревню за хлебом и медом для завтрака, рассчитывая поделиться с хозяевами дома, чтобы те взамен позволили ей сделать чашку кофе для Шейна, когда тот наконец проснется.

– Сегодня мы собирались ехать в Афины, но, кажется, он слишком устал, – сказала она. – В каком-то смысле я этому даже рада. Мне нравится это место. Не хочется уезжать.

– Мне тоже. Я как раз планирую подняться вон на те холмы, а еще почему-то хочу остаться на похороны.

Фиона с интересом взглянула на него:

– Я бы тоже осталась, и нет, это не какое-то мерзкое желание посмотреть на чужое горе; это желание сопричастности.

– Осталась бы? Значит, вы все-таки уедете?

– Ну, мы точно не знаем когда, но Шейн, как я уже говорила, хочет в Афины.

– Но только если и ты этого хочешь… – Он притих.

Фиона заметила выражение его лица. Такое лицо в конечном итоге делал каждый, кто чуть-чуть узнавал Шейна. Она встала:

– Спасибо за кофе. Я пойду.

Томас, похоже, ощутил разочарование, как будто хотел, чтобы она осталась. Фионе тоже было интересно продолжить беседу с этим милым, мягким человеком, но она не могла рисковать: а вдруг Шейн проснется и не обнаружит ее рядом.

– Томас, как думаешь, могу я дать тебе денег на цветы на случай… ну, на случай, если все цветы расхватают?

Он поднял руку. Он знал, что она небогата.

– Умоляю, я с удовольствием куплю цветы и ленточку «Покойся с миром», и это будет как бы от ирландки Фионы.

– Спасибо, Томас. Если вдруг увидишь остальных, Дэвида и Эльзу…

– Скажу, что вам с Шейном пришлось уехать в Афины, и попрощаюсь от вашего имени, – мягко ответил он.

– Они были очень милыми, вы все такие замечательные… Интересно, где они сейчас?

– Сегодня утром я видел, как оба выезжали из деревни на такси, – сказал Томас. – Но здесь не так много мест. Уверен, мы встретимся снова.

Он смотрел, как она уходит за буханкой теплого хлеба и горшочком греческого меда для своего эгоистичного парня, и вздохнул. Профессор, писатель, поэт – что толку, он все равно ничего не смыслил ни в этой жизни, ни в любви.

Почему, например, Ширли нашла его холодным и отстраненным, а пустоголового Энди – восхитительным партнером? Томас вспоминал, о чем он и его новые знакомые беседовали вчера на закате; их жизни, так, как они описывали, тоже были для него загадкой. К примеру, отец Дэвида должен быть горд и счастлив за такого сына, так почему же он держал парня на расстоянии и находил для него только обидные слова?

И также Томас понятия не имел, что могло случиться с немецкой красавицей Эльзой, раз она сбежала из дома с видом, будто ее преследуют.

Ему в жизни не понять такого, сказал себе Томас, и лучше даже не пытаться.

Подняв глаза, он увидел Вонни, переходившую улицу.

– Ясу, Томас, – сказала она. – Здравствуй.

– Ясу… Ну разве не трагедия? Вы, должно быть, знали его, Маноса?

– Да, я знала его еще ребенком, школьником; он всегда был озорник. Подворовывал у меня в саду, ну а я предложила ему там же и поработать. Уж этим я его приструнила. – Казалось, ее радовало это воспоминание.

Томасу не терпелось поговорить с ней, спросить, почему она приехала на этот остров, но было в Вонни что-то такое, что препятствовало любым попыткам сократить дистанцию. Она тут же роняла шутливые замечания, чтобы сбить собеседника с толку:

– Как бы то ни было, сегодня вечером он предстанет перед Богом, но Манос наверняка и Его обаяет. – Она пожала плечами и пошла дальше.

Разговор окончен, понял Томас. Он смотрел, как Вонни шагает вдоль улицы к своей сувенирной лавке. Работы у нее было немного. Интересно, откроет ли она вообще свой маленький магазин…

Он смотрел, как она на ходу пожимает руки прохожим, легко и как ни в чем не бывало.

В такси Эльза наклонилась и накрыла голову шарфом и сидела так, пока они не выехали из деревни. Только тогда она выпрямилась. На ее лице читалось напряжение и озабоченность.

– Хочешь, расскажу, что знаю о том месте, куда мы едем? – предложил Дэвид.

– Спасибо. Это же просто отлично! – Она откинулась на сиденье и закрыла глаза, слушая его речь.

Судя по всему, там располагался небольшой храм, где раньше велись раскопки, но, когда средства иссякли, храм остался в полузаброшенном состоянии. О храме было известно не так много, раскопки на первых порах мало что дали. Но некоторые люди утверждали, что экскурсия того стоит.

А много лет назад неподалеку обосновалась целая колония художников, которая процветала до сих пор. Мастера по серебру и гончары со всех концов земли приезжали туда и поныне. Сама колония оставалась более или менее свободной от коммерции, хотя художники возили свои изделия в деревню для продажи.

Рассказывая все это, Дэвид время от времени поглядывал на Эльзу. Она расслабилась. Очевидно, девушка не желала посвящать его в свои страхи, а он и не спрашивал. Лучше было и дальше бубнить о том месте, куда они направлялись.

– Я тебе надоедаю? – внезапно спросил он ее.

– Нет, с чего ты так решил? Ты успокаиваешь, утешаешь, – слабо улыбнулась Эльза.

Дэвид обрадовался.

– Люди частенько находят меня скучным, – признался он, вовсе не жалея себя и не напрашиваясь на похвалу; он просто констатировал факт.

– Я в этом сомневаюсь, – ответила Эльза. – Как по мне, с тобой очень приятственно проводить время. Я правильно говорю или надо говорить «приятно»?

– «Приятственно» хорошо звучит, – ответил Дэвид.

Она похлопала его по руке, и они устроились в такси поудобнее, глядя либо вверх, в одно окно, где по скалистому склону холма карабкались козы, либо вниз, в другое окно, на сверкающее синее море. Море, которое сейчас выглядело таким дружелюбным и манящим, но вчера забрало столько людей.

– Когда похороны? – вдруг спросила таксиста Эльза.

Он понял вопрос, но не знал слов, нужных для ответа.

– Аврио? – сказал он.

– Аврио? – повторила она.

– Завтра, – перевел Дэвид. – На днях выучил пятьдесят слов, – добавил он извиняющимся тоном.

– Это на сорок пять больше, чем знаю я, – сказала Эльза, и на ее лицо вернулась прежняя улыбка. – Эфхаристо́, мой друг Дэвид, эфхаристо́ поли́. Спасибо, большое спасибо!

Они странствовали по пыльной дороге. Как друзья.

После кофе и хлеба с медом Шейн почувствовал себя намного лучше. Он сказал, что в этом месте они проведут последний день, а завтра отправятся в Афины. Паромы до Афин уходили из гавани каждые два часа, добраться – не проблема.

Он сел размышлять, где бы им развлечься сегодня.

– Не думаю, что днем или вечером найдется много развлечений: деревню наводнили пресса, следователи, чиновники. Знаешь, похороны ведь завтра, мне внизу так сказали. – Фионе нужно было спросить, нельзя ли поехать в Афины после похорон, но за день у нее накопилось столько тем, что этот вопрос мог и подождать. – Я тут видела одно милое местечко, там рыбу вылавливают и сразу жарят, прямо у моря; может, сходим туда, как думаешь?

Шейн пожал плечами. Почему бы нет? Вино там наверняка дешевле, чем в модных ресторанах вдоль гавани.

– Ну ладно, тогда идем, Фиона, только давай ты не будешь часами переживать о том, как сказать хозяевам: «Я пошла, а вы оставайтесь».

Она добродушно рассмеялась:

– Вряд ли я настолько жестока, я просто хотела поблагодарить Элени за то, что она так добра к нам, и выразить соболезнование по поводу ее друзей.

– Это не твоя вина. Ради всего святого! – У Шейна был один из тех дней, когда его могло взбесить что угодно.

– Нет, конечно же не моя, но быть вежливым не помешает.

– Мы достаточно хорошо платим им за постой, – проворчал он.

Они не платили практически ничего: не будь приютившая их семья такой бедной, им с Шейном не досталась бы эта спальня. Но сейчас было не время спорить с ним.

– Ты прав. Пора выдвигаться, пока не стало слишком жарко, – сказала она, и они спустились по облезлой лестнице, затем пройдя через людную кухню мимо семьи, которая так и сидела, оглушенная своей бедой.

Фиона хотела остановиться, посидеть рядом с ними, шепча им слова утешения, все эти греческие фразочки, которые слышались повсюду: «ти́пота, зен пира́зи», то есть «ничего, ничего страшного».

Но она знала, с каким нетерпением Шейн ждет первого глотка холодного пива за сегодня. И как много она должна рассказать ему, так что лучше не тянуть. Подкрадывался полдень, становилось очень жарко. Им следовало немедленно отправиться в таверну на берегу.

Дневная жара действительно крепчала.

Томас раздумал подниматься на холмы, для такого путешествия нужно было подняться рано-рано утром. Он заглянул в сувенирную лавку. Так и знал: Вонни не открылась. Она вывесила в окне объявление на греческом языке, короткое и с черной окантовкой, – он видел такие по всей деревне. Ему сказали, что там написано: «Закрыто в дань уважения».

Вонни дремала в своем кресле. Она выглядела усталой и старой. Что, если она действительно ночевала в курятнике? Тогда как в квартире была пустая спальня. Она могла бы легко перебраться туда, но Томас знал, что лучше не лезть с расспросами.

Магазины позакрывались, но и без них было куда пойти. Да и, по правде говоря, он не хотел уезжать далеко от потонувшей в горе деревушки. Он шел вдоль побережья к простенькой забегаловке, которую заприметил на прошлой неделе. Несколько дней назад, когда он проходил мимо, там стоял чудесный запах жареной рыбы. Самое подходящее место, чтобы посидеть, полюбоваться морем и подумать. Как хорошо, что он вспомнил об этом.

Там была защита от солнца – потрепанные зонтики, с моря дул прохладный бриз. Туда Томас и направился.

Такси Эльзы и Дэвида прибыло на старую площадь – самый центр Калатриады.

Водитель принялся размышлять, где их высадить.

– Вот тут подойдет, – сказала Эльза и щедро заплатила ему.

Дэвид хотел разделить оплату, но Эльза настояла, что ей это в радость. Теперь они стояли и разглядывали деревню, куда прибыли по извилистому, опасному серпантину. Калатриада не пользовалась популярностью у туристов. Туроператоры наверняка еще не наткнулись на это место.

Море шумело далеко внизу, к нему сходила другая узкая тропа. Половина зданий вокруг площади представляла собой крохотные ресторанчики или кафе, а также множество гончарных мастерских.

– Я знаю, ты хочешь отправиться на поиски своего храма, – сказала Эльза. – Мне тут безопасно и хорошо, есть где спрятаться.

– Храм может и подождать, – покачал головой Дэвид. – Я бы вполне посидел немного с тобой.

– Ну, после всех этих крутых виражей я, признаться, хотела бы выпить кофе, – улыбнулась Эльза. – Но это и правда прекрасное место, здесь легче дышится. Знаешь, ты действительно мой герой.

– О, герой, говоришь! – Это рассмешило Дэвида. – Боюсь, мне непривычно быть в этой роли.

– Только не говори, что обычно тебя принимают за злодея, – вновь повеселела Эльза.

– Увы, все не настолько драматично. Чаще я похож на шута, – признался он.

– Ни за что не поверю, – улыбнулась Эльза.

– Ты просто меня не знаешь, ты не видела меня в обычной жизни, где я просто порчу всем настроение.

– Это не так. Ты говорил, что вы с отцом не сошлись во взглядах. Тут ничего криминального, половина мужчин на земле знают, что это такое.

– Я подвел его, Эльза, я во всем его подвел. Вот честно, будь у него какой-нибудь другой сын, все пошло бы иначе. Тут и налаженный бизнес, и привилегированное положение. Прекрасный дом. Но лично меня все это душило, я чувствовал себя как в капкане. Неудивительно, что он меня презирает.

– Сядем тут, как тебе? – Эльза указала на ближайшее, самое обычное кафе и заняла не самый надежный на вид стул.

Подошедший официант расстелил лист вощеной бумаги на другом стуле и сказал:

– Вот лучшее место для леди.

– Здесь все такие милые, – удивилась она.

– К тебе все и всегда будут добры, Эльза, ты такая солнечная.

Дэвид заказал два метриос – кофе средней сладости. Вскоре они уже дружно потягивали напиток.

– Я не знала своего отца, Дэвид, он рано ушел от нас, но я часто, очень часто ссорилась с матерью.

– Знаешь, наверное, это даже более здоровое поведение. С моим отцом особо не поссориться – в ответ получишь только вздохи и пожимания плечами, – сказал Дэвид.

– Поверь, я наговорила матери столько всего, я критиковала ее так, что, если бы могла все переиграть, я бы не зашла так далеко. Но люди смотрят на это как на типичные «дочки-матери»!

– Из-за чего вы ссорились?

– Сама не знаю, Дэвид. Из-за всего. Я всегда утверждала, что мой путь правильный, а ее – нет. Мне не нравилась ее одежда, не нравились ее друзья, ну, знаешь, лишь бы прицепиться.

– Честно говоря, не знаю. Мы-то в семье почти не разговариваем.

– Если бы ты мог начать все сначала, что бы ты сделал? – спросила Эльза.

– То же самое: все испортил бы, я полагаю.

– Вот так сразу капитулируешь? Ты молод. Гораздо моложе меня. Твои родители живы, и для вас еще не все потеряно.

– Не заставляй меня чувствовать себя хуже, Эльза, прошу.

– Я и не пытаюсь, просто я подумала: будет справедливо напомнить тебе, что у нас есть кое-что общее, но вот мне-то уже не исправить своих ошибок. Моя мать умерла.

– Как она умерла?

– В автокатастрофе, вместе с одним из своих ненормальных друзей.

Дэвид наклонился и похлопал Эльзу по руке:

– Быстрая смерть. Уверен, она ничего не почувствовала.

– Ты такой добрый парень, Дэвид, – дрожащим голосом произнесла она. – Допивай кофе, и мы пойдем исследовать Калатриаду. А потом за обедом я расскажу тебе о своих проблемах, и ты дашь мне совет.

– Ты не обязана ничего рассказывать, знаешь ли, – сказал он.

– Мне так приятственно, Дэвид, – улыбнулась она.

– Ну и где твое так называемое милое местечко? – проворчал Шейн, прежде чем его внимание привлек шумный бар, мимо которого они шли. – Может, здесь будет нормально, – кивнул он.

Это было совсем не то место, где она могла бы сообщить ему свою новость, поэтому Фиона отказалась от обсуждения.

– Дороговато, цены рассчитаны на туристов, – сказала она.

И это решило проблему. Они направились к рыбному ресторану на мысе.

Андреас сидел со своим братом в полицейском участке. Стол Йоргиса был завален отчетами об аварии. Его телефон звонил не переставая. Наконец наступило временное затишье.

– Я написал Адони сегодня, – медленно произнес Андреас.

– Хорошо, очень хорошо, – проговорил Йоргис через некоторое время.

– Я не извинялся, ничего подобного.

– Нет, конечно нет, – согласился Йоргис.

– Потому что мне не за что извиняться. Ты это знаешь.

– Знаю-знаю.

Йоргису не нужно было спрашивать, почему его брат написал давно уехавшему сыну в Чикаго. Он и так это понимал.

А написал он потому, что смерть Маноса и остальных людей на яхте показала им, насколько коротка жизнь. Вот и все.

Томас миновал телевизионщиков и фотографов на площади рядом с гаванью. Хоть он и полагал, что работа есть работа, но чем-то они напоминали ему рой насекомых. Наверное, тем, что они роились не там, где людям было весело и уютно, а только там, где произошло несчастье.

Он думал об Эльзе, той златовласой немецкой красавице. Она с большим пренебрежением воспринимала свою роль во всем этом. Он гадал, куда она ехала сегодня на такси. А может, она даже знала тех немецких тележурналистов, окруживших гавань. В Греции отдыхало множество немцев, два немецких гражданина оказались даже в числе погибших с яхты Маноса. Но когда он поискал глазами Эльзу, то нигде ее не увидел. Вероятно, она еще не вернулась в деревню. И он продолжил свой путь в ресторанчик на мысе.

Дэвид и Эльза слонялись по руинам храма. Кроме них, здесь не было ни одного посетителя.

Пожилой гид взял с них пол-евро и взамен вручил гардеробный номерок, а также плохо составленный, почти невнятный проспект о том, чем этот храм когда-то был.

– Они заработали бы целое состояние, если бы просто написали нормальную брошюрку на немецком, – покачала головой Эльза.

– Или даже на английском! – засмеялся Дэвид.

Они вернулись на площадь.

– Давай посмотрим, куда бы мне сводить тебя пообедать как следует, – сказала она.

– Мне без разницы, Эльза… Гляди, официант из кафе, где мы были, машет нам рукой. Буду рад снова пойти туда, если захочешь.

– Конечно, я… Раз такое дело, то я с удовольствием. Но я планирую заказать что-нибудь грандиозное, ведь мне нужно будет снова попросить тебя об одолжении.

– Ты не обязана кормить меня дорогим обедом, да и вряд ли в Калатриаде вообще найдется шикарный ресторан.

К ним выбежал официант, обрадованный их появлением.

– Я знал, что вы вернетесь, леди, – заговорил он, так и сияя.

Он принес блюдо с оливками и сырной нарезкой, затем обвел рукой кухонные помещения, где в больших подогреваемых шкафах держали горячее. С гордостью приоткрывал крышку каждого блюда, давая им сделать выбор.

Сидя рядышком, Эльза и Дэвид общались так, будто дружили всю жизнь.

Они гадали, каково это – расти в такой вот горной деревушке, а не в больших городах, как довелось им обоим.

Они восхищались высокими белокурыми скандинавами, приехавшими из холодных северных краев, чтобы стать здесь ювелирами и гончарами. И только когда допили сладкий черный кофе, Эльза сказала:

– Я расскажу тебе, в чем дело.

– Я не настаиваю, мы отлично проводим время.

– Нет, я должна тебе рассказать, поскольку, видишь ли, я не хочу возвращаться в Айя-Анну. Я бы хотела, чтобы мы остались, побыли здесь до завтра, пока не пройдут похороны.

У Дэвида отвисла челюсть.

– Остались здесь?

– Мне нельзя возвращаться, Дэвид. Там вся моя съемочная группа, они меня узнают, они расскажут Дитеру, нашему боссу, а тот поедет искать меня и найдет. Я этого не вынесу.

– Почему?

– Потому что безумно его люблю.

– Разве плохо, что мужчина, которого ты любишь, хочет тебя найти?

– Если бы все было так просто… – Эльза взяла обе его руки и поднесла к своему лицу.

Дэвид ощутил, как по его пальцам скатываются на стол ее слезы.

– Я так понимаю, что на сегодня мы, конечно, остаемся здесь, в Калатриаде, – сказал Дэвид, чувствуя, как с каждым часом он действительно все больше смахивает на героя.

Было еще совсем рано. Фиона и Шейн сидели в ресторане одни. Официант оставил их наедине с рыбой и вином смотреть на темно-синее море и белый песок. Шейн очень быстро одолел два пива и стаканчик рецины. Фиона наблюдала за ним, дожидаясь подходящего момента, чтобы сообщить ему свою новость. Наконец, когда ожидание стало невыносимым, она положила руку ему на плечо и сообщила, что у нее задержка на шесть дней. Она добавила, что с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет, месячные не опаздывали ни на один день. И что, будучи медсестрой с определенными медицинскими познаниями, она уверена: это не ложная тревога, это и впрямь означает, что она беременна. А затем Фиона с надеждой взглянула на его лицо.

Чтобы увидеть написанное на нем недоверие.

Прежде чем заговорить, он махнул еще бокал вина.

– Я не могу этого признать, – выдавил Шейн. – Мы приняли все меры предосторожности.

– Ну, на самом деле нет… Не все время… Помнишь, как… – Фиона собиралась напомнить ему про один их совместный выходной.

– Как ты могла повести себя так глупо?

Ее это уязвило.

– Ну, дело ведь не только во мне…

– Боже, Фиона, ты и впрямь умеешь все испортить и разрушить чужую жизнь.

– Но мы же хотели детей, мы ведь говорили, ты же сказал… – Фиона расплакалась.

– Я сказал: «когда-нибудь», но не сейчас, вот же дура, не сейчас, не после одного месяца путешествий!

– Я думала… думала… – Она всеми силами старалась говорить сквозь слезы.

– Что ты думала?

– Я подумала: мы могли бы остаться здесь, ну, в этом месте, и вырастить ребенка…

– Это не ребенок, это шестидневная задержка.

– Но это мог бы быть ребенок, наш ребенок, и ты наверняка мог бы устроиться в какой-нибудь ресторан, и я тоже могла бы работать…

Шейн встал и перегнулся через стол, чтобы наорать на нее. То, что он говорил, едва до нее доходило, настолько обидными и жестокими были его слова. Фиона была шлюхой, как и любая женщина. Она планировала, она замышляла связать его по рукам и ногам, нарожав целый выводок, и заставить его работать официантом. Официантом, в этой глухомани!

Она должна избавиться от ребенка и никогда больше не сочинять себе подобных сказок. Никогда! Она была глупой, безмозглой дурой!

Похоже, Фиона заспорила с ним, ничего при этом не соображая; но затем на ее лицо обрушился жгучий удар, потрясение заставило ее отшатнуться, и тогда Шейн снова накинулся на нее с кулаками. Она вдруг оказалась на полу, ее затошнило, она вся тряслась. Затем Фиона различила топот и крики позади себя, и два официанта скрутили Шейна, пока появившийся ниоткуда Томас оттаскивал ее, чтобы усадить обратно на стул.

Фиона зажмурилась, когда Томас отер ее лицо холодной водой.

– С тобой все хорошо, Фиона, – проговорил он, гладя ее по волосам. – Верь мне, теперь все хорошо.