Текст книги "Боярышниковый лес"

Но подобный ход мыслей ведет к пустым фантазиям. И помешательству. Он не собирается им предаваться.

Отец Флинн вышел из грота, касаясь рукой его стен – сырых, исцарапанных посланиями. Прошел мимо кустов боярышника, густо разросшихся у входа, кустов, которые никто не прореживал, чтобы освободить дорогу, потому что они казались неотделимыми от чаяний, молитв и просьб столь многих людей.

К старой деревянной калитке и то была приколота записка:

«Святая Анна, услышь мой голос».

Эти голоса раздавались вокруг отца Флинна почти явственно. Много лет они звали, просили, заклинали. И в их хоре зазвучала его собственная короткая молитва:

– Прошу, дозволь мне услышать голоса пришедших к тебе и узнать, кто эти люди. Если я способен свершить здесь хоть какое-то благо, дозволь мне узнать, что они говорят и в чем нуждаются, и помочь им…

Глава 2
Самый острый нож на полке

Часть первая
Недди

Я слышал, как люди говорят обо мне: «А-а-а, Недди. Не самого он острого ума…» Вот только я никогда и не хотел быть самого острого ума. Как-то давно у нас в кухне завелся острый нож, так все говорили о нем только с опаской.

«Убери острый нож на полку, пока дети себе ничего не отрезали», – просила мама, а папа предупреждал: «Всегда клади острый нож лезвием к стенке, а рукоятью к себе, чтобы на него никто не напоролся». Оба они жили в мучительном ожидании, что случится страшное и наша кухня окажется залита кровью.

Честно говоря, я тот острый нож жалел. Он же был не виноват, что пугает людей, – его таким сделали. Но я никому об этом не рассказывал, а то опять бы заговорили, что я простофиля.

Меня все так и звали – Недди Простофиля.

А все потому, что я не смог вынести писк мышонка, угодившего в мышеловку, и не удержался от слез, когда к нашему дому выскочила лиса, затравленная охотниками; увидев глаза несущегося со всех лап зверька, я отогнал его в сторону Боярышникового леса. Понятно, почему парни решили, что я простофиля, но, как по мне, мышонок не просился родиться в кладовке вместо чистого поля, где бы он тихо-мирно жил, пока не превратился в солидную старую мышь. А чудесная рыжая лисичка ну никак не могла настолько досадить всем тем собакам, лошадям и людям в красном, чтобы они с бешеной яростью мчались за ней во весь опор.

Вот только быстро и толково объяснять такие вещи у меня не выходит, потому чаще всего я и не берусь. Да от Недди Простофили никто многого и не ждет, так что меня особо не донимают.

Я думал, что, когда вырасту, все изменится. Взрослые не переживают и не расстраиваются по пустякам. Я был уверен, что и со мной так выйдет, но взрослеть, кажется, не спешил.

Когда мне было семнадцать, мы взяли фургон и всей толпой – я, мой брат Кит и его приятели – поехали на танцы за озера (а это довольно далеко от Россмора), и там оказалась одна девушка. Она выглядела совсем иначе, чем все остальные девушки: те надели платья на тонких бретельках, а она – толстый свитер под горло и юбку. А еще она была в очках, с непослушными пушистыми волосами, и, похоже, с ней никто не хотел танцевать.

Поэтому ее пригласил я, а когда танец закончился, она пожала плечами:

– Ну вот, разок сегодня я все же потанцевала.

Тогда я пригласил ее еще раз, а потом еще и, когда вечер подошел к концу, объявил:

– Нора, сегодня ты потанцевала четырнадцать раз.

– Наверное, ты захочешь меня проводить?

– Проводить? – переспросил я.

– Ну, подвезти, – бесцветным голосом уточнила Нора, покорно озвучивая цену, которую была готова заплатить за четырнадцать приглашений на танец.

Я объяснил, что мы живем по другую сторону озер, под Россмором, и домой поедем все вместе. На фургоне.

Было неясно, обрадовалась она или расстроилась.

В фургоне на меня обрушился град насмешек.

– Наш Недди влюбился, – распевали ребята до самого дома.

Четыре месяца спустя стало не до песен: у нас на пороге объявилась Нора в компании своего родителя, чтобы сообщить, будто бы я являюсь отцом ее будущего ребенка.

Меня как обухом по голове ударили.

В глаза Нора не смотрела, стояла, потупив взгляд в пол. Я видел только ее макушку. Грустные, распушившиеся кудерьки перманента. Меня захлестнула волна жалости к ней. И жалость стала еще острее, когда на Нору с отцом разом насели все мои братья во главе с Китом.

Совершенно исключено, сказали они, Недди наедине с Норой и десяти секунд не пробыл. У них тому сотня свидетелей. Они вызовут домой каноника Кэссиди, тот Недди хорошо знает и поручится за него. Раскрасневшись, братья спорили с отцом Норы и клялись, что, когда затаскивали меня в фургон, я девушку даже не поцеловал на прощание. Что это первостатейное разводилово.

– Я никогда еще не занимался любовью, – признался я отцу Норы, – но, если бы занимался и Нора бы забеременела, я бы ни за что не стал увиливать от ответственности и посчитал за честь жениться на вашей дочери, но дело в том, что… ничего этого не было.

И по какой-то причине мне все поверили. Все до одного. И ситуация разрешилась.

А бедная Нора подняла свое красное, заплаканное лицо и посмотрела на меня сквозь толстые линзы очков:

– Прости меня, Недди.

Я так и не узнал, что с ней случилось.

Кто-то однажды проговорился, что во всей этой истории был виноват ее дед, но, поскольку он распоряжался семейными деньгами, к ответу его не призвали. Я так и не узнал, родила ли Нора ребенка и кто его воспитывал. Ее семья жила в такой дали от Россмора, что расспросить было попросту некого. А моя семья проявлений любопытства на этот счет не приветствовала.

В выражениях родственники не стеснялись.

– Вот нахалка, – возмущалась мама.

– Собралась своего ублюдка на нашего Недди повесить, – не отставала бабушка.

– Еще чего, даже наш Недди Простофиля не запал бы на эту козу драную, – негодовал отец.

А у меня ком в горле вставал при мысли о бедной девушке, которая с такой гордостью сказала, что все же раз за вечер потанцевала, а потом предложила мне себя в качестве унизительной благодарности за такую роскошь, как четырнадцать танцев.

Все это было очень грустно.

Вскоре после случившегося я уехал из Россмора и перебрался в Англию, в Лондон, чтобы работать на стройке вместе со старшим братом Китом. Он подыскал неплохую квартиру прямо над магазином: там уже набралось трое жильцов, и я стал четвертым. Ни чистотой, ни ухоженностью квартира не отличалась, но располагалась поблизости от станции метро, а для Лондона это было самое главное.

Поначалу я лишь заваривал чай и разносил что нужно по стройплощадке. Там были в ходу настолько старые кружки, надтреснутые и выщербленные, что я с первой же зарплаты отправился на рынок и купил десяток прекрасных новых. Парней слегка удивило, что я мыл кружки так тщательно, да к тому же обзавелся молочником и сахарницей.

– А Недди-то у нас джентльмен хоть куда, – говорили они обо мне.

Я в таких случаях никогда до конца не уверен, похвала мне досталась или издевка. Наверное, второе. Впрочем, это не важно.

Так вот, на стройке был заведен такой порядок: в каждый шестой мусорный бак закидывали вовсе не мусор, а мешки с цементом, кирпичи или запасные инструменты. Судя по всему, была тут некая система, договоренность, но мне о ней ничего не сообщили, ну и я, понятное дело, прорабу на это указал, мол, вроде материалы хорошие, а их на выброс. Думал, доброе дело сделаю.

Как бы не так.

Вышло совсем наоборот.

И больше всех разозлился Кит. На следующий день он сказал мне сидеть дома.

– Меня же выгонят, если не появлюсь на работе, – распереживался я.

– А если появишься, парни с тебя шкуру спустят, – сквозь зубы процедил Кит.

С ним было лучше не спорить.

– И что мне тут весь день делать? – спросил я.

Кит всегда знал, что и кому нужно делать. Но не в этот раз.

– Господи, да не знаю я, Недди, займись какой-нибудь хренью, приберись, что ли. Да что угодно делай. Только на стройку не лезь.

Остальные со мной вообще не разговаривали, из чего я понял, насколько серьезной была вся эта история с мусорным баком. Я задумался. Дела складывались не так благополучно, как я рассчитывал.

Я-то планировал скопить в Лондоне побольше денег. Чтобы потом отправить маму отдохнуть, а папе купить добротное пальто с кожаной отделкой. А теперь мне велели не ходить на работу.

Сказано было: «Приберись». А чем? У нас ничего для уборки не водилось: ни чистящих средств для раковины или ванны, ни полироли для мебели, ни стирального порошка для постельного белья. Да и на руках у меня было всего-навсего девять английских фунтов.

Тогда в голову пришла одна мыслишка, и я спустился в магазин на первом этаже, где круглосуточно трудилось семейство Патель.

Там я набрал кучу чистящих средств и взял банку белой краски – в общей сложности на десять фунтов – и, сложив все в коробку, обратился к мистеру Пателю:

– Если бы я, скажем, прибрался у вас во дворе – подмел бы его, составил коробки с ящиками друг на друга… Вы бы согласились отдать мне все это в счет платы за работу?

Он посмотрел на меня задумчиво, словно подсчитывая в голове объем и стоимость предлагаемых услуг.

– А может, ты бы и витрину заодно вымыл? – решил поторговаться он.

– Не вопрос, мистер Патель, – ответил я с широкой улыбкой.

Неожиданно мистер Патель медленно улыбнулся в ответ.

Потом я направился в прачечную, где предложил покрасить дверь – та выглядела довольно потертой.

– Сколько ты хочешь? – Миссис Прайс, которая там заправляла и, поговаривали, имела много друзей мужского пола, знала, как в этом мире дела делаются.

– Две стирки и сушку.

На том и договорились.

Когда Кит с парнями вернулись со стройки, они глазам не поверили.

Постели были застланы свежим бельем, старый линолеум на полу блестел, а стальная раковина сверкала чистотой. Я еще и шкафчики подновил в кухне и ванной.

Я рассказал ребятам, что могу выполнить еще кое-какие поручения Пателей и они дадут мне средство, которое восстановит эмалевое покрытие ванны. А в прачечной еще много всего требует покраски, так что мы сможем постирать там кучу вещей – рубашек, джинсов, да чего угодно, – я сам буду относить и забирать одежду, раз уж на стройку все равно пока не хожу.

Теперь, когда парни, вроде бы оттаяв, любовались прибранной и похорошевшей квартирой, я решился спросить, что там с прорабом. Остыл?

– Похоже на то, – ответил Кит. – Не верит, что ты бы заложил меня, собственного брата! Я ему объяснил, что никто среди нас ничем подобным заниматься бы не стал, – мы все точно ни при чем. Виноватых нужно искать в другом месте. Вот он и ищет.

– Думаешь, найдет? – загорелся я.

Прямо как в детективе каком-то.

Парни в замешательстве переглянулись. Повисла тишина.

– Вряд ли, – наконец отмер Кит.

– Так я смогу выйти на работу на следующей неделе? – уточнил я.

Опять тишина.

– Знаешь, ты здесь отлично постарался, Недди, квартиру теперь не узнать, может, вот чем тебе нужно заниматься? Что скажешь?

Я очень расстроился. Думал, будем ходить на работу вместе, как настоящая команда.

– А на что мне тогда жить, как скопить на взнос за дом без работы? – тихо спросил я.

Кит наклонился вперед и заговорил со мной как мужчина с мужчиной:

– Думаю, нам стоит считать себя компанией, Недди, а ты можешь быть нашим управляющим.

– Управляющим? – ошеломленно переспросил я.

– Ну да, будешь готовить нам завтрак, собирать обед на работу и поддерживать здесь все в лучшем виде. Еще, конечно, заниматься финансами, носить за нас деньги на почту. Так ты здорово облегчишь нам жизнь, а мы скинемся тебе на зарплату. Что думаете, парни? Хорошая чистая квартира – даже гостей сможем приглашать, когда Недди тут развернется.

Все единодушно решили, что это прекрасная идея, и Кит сбегал за жареной рыбой с картошкой фри, чтобы отпраздновать мою новую должность управляющего.

Работа в целом была отличная и куда более понятная, чем на стройке, потому что я сам все планировал и точно знал, что нужно сделать. Я рассказал обо всем в очередном письме домой – я писал родителям каждую неделю, – думал, папа с мамой будут довольны. А они только распереживались, как бы Кит со своей компанией не сели мне на шею и не завалили поручениями.

«Ты у меня такой милый, добрый мальчик, Недди, – писала мама, – а в жизни нужно обязательно уметь постоять за себя. Пообещай, что не будешь забывать об этом, ладно?»

Но на самом деле работа оказалась совсем нетрудной, потому что люди относились ко мне по-доброму и я все успевал. Приготовив плотный горячий завтрак, я отводил детей четы Патель в школу. Затем открывал прачечную, так как миссис Прайс, у которой водилось много друзей-мужчин, ранние подъемы недолюбливала.

Потом я возвращался к Пателям, помогал им расставлять товары на полках и выносил мусор на помойку. После этого я брался за нашу квартиру и наводил там порядок, а еще каждый день старался придумать что-нибудь новенькое – прибить очередную полку или прибраться в телевизионной мастерской в обмен на подержанный телевизор. Позже Кит подобрал видеомагнитофон, который выпал из грузовика, но не разбился, так что в гостиной у нас теперь было что-то вроде собственного кинотеатра.

Я забирал детей Пателей из школы и закупал продукты для Кристины, пожилой гречанки, которая сшила нам за это занавески.

А еще я каждый год заказывал билеты в Ирландию. Мы с Китом ездили домой, на маленькую ферму под Россмором, чтобы повидаться с семьей.

В Россморе постоянно что-то менялось, городок рос и расширялся. Даже пустили автобус, который доезжал до нашего поворота. Никаких слухов о бедняжке Норе и ее положении до меня не доходило, а расспрашивать о ней Кит отсоветовал.

Я всегда старался что-то починить у родителей за две недели, которые мы проводили на ферме. Все-таки Кит пропадал на танцах и ничего не замечал, а дом ветшал: где-то нужно было подкрасить, где-то лишнюю полку прибить. Отец занимался скотом, ни времени, ни сил на это у него не оставалось.

Я предлагал Киту купить родителям хороший телевизор или, может, даже стиральную машину, но Кит сказал, что мы в деньгах не купаемся и не надо делать вид, будто в Лондоне мы зарабатываем миллионы: нам чужая зависть ни к чему.

Я всегда переживал за маму. Она никогда не отличалась крепким здоровьем, но любила говорить, что святая Анна подарила ей несколько дополнительных лет и она увидела, как выросли дети, за что очень благодарна. Как-то летом мне показалось, что мама выглядит чересчур болезненно, но она попросила не переживать за нее. Заверила, что все в порядке и что теперь стало полегче, потому как отец продал одно поле и часть стада и больше времени проводит дома – всегда есть кому заварить ей чашку чая. Единственное маму беспокоило, что будет с отцом, когда ее все-таки не станет.

А потом мы с Китом вернулись на мамины похороны.

Все наши друзья из Лондона прислали цветы, потому что я рассказывал им о маме. В городе говорили, что Кит, наверное, стал в Лондоне уважаемым человеком, раз у него столько друзей. На самом деле друзья были моими, но это не имело никакого значения.

Бедный отец стал похож на старого бассета. Когда он нас провожал, я заметил, что горе рассекло его лицо сеткой глубоких морщин.

– Присмотри за нашим Недди, – наставлял он Кита на вокзале.

Вообще-то, звучало это довольно странно, поскольку присматривал за всеми именно я.

– Мог бы и заплатить за нашу дорогу, не думаешь? – пробурчал Кит.

Но за дорогу заплатил я, так что это было не важно.

А потом за то, что я навел порядок во всех пристройках мистера Пателя и у него стало больше пространства для хранения товаров, чета Патель разрешила нам занять дополнительную комнату без увеличения арендной платы. Один из парней к тому времени съехал: завел девушку и у них закрутился серьезный роман. Так что в квартире нас теперь жило трое, и у каждого была своя комната.

Ребята время от времени приводили девушек домой, и те всегда оказывались милыми – оставались на завтрак и относились ко мне очень по-доброму.

Хлопот, честно говоря, хватало, время пролетело незаметно, и вот мне исполнилось тридцать семь. Сберегая понемногу в течение почти двадцати лет, накопил кругленькую сумму на счетах строительного общества. Ну, если откладывать сперва по двадцать фунтов в неделю, потом по тридцать, а потом и по пятьдесят, в итоге набежит солидный капитал.

Каждый год стоило немалых сил уговорить Кита съездить домой. Брат жаловался, что в Россморе чувствует себя как на кладбище. В один из наших приездов стало ясно, что со здоровьем у отца неважно. Он не починил загон для кур, и всех птиц утащила лисица. Не мог больше ходить на рынок и был вынужден ждать, пока к нему кто-нибудь не заглянет сам и не предложит свою цену за скот, – это просто разбивало папе сердце.

Он ушел в себя и запустил хозяйство. Я сказал Киту, что отец не может больше жить один. Кит ответил, что в дом престарелых тот ни за что не поедет. Как будто я бы отправил нашего отца в дом престарелых!

– Нет, – объяснил я, – я подумал, мне стоит остаться здесь. Буду присматривать за папой. С фермой попробую управиться.

– И приберешь к рукам все наше наследство? – с ужасом спросил Кит.

– Да нет же, Кит, попрошу кого-нибудь здесь все оценить, может Майлза Барри, городского поверенного, а потом отдам тебе с братьями вашу долю. Мне кажется, так будет по-честному.

– Собираешься жить тут с отцом? – Кит в изумлении открыл рот.

– Ну кому-то все равно придется, – объяснил я, – и потом, я, может, скоро женюсь, вот только найду хорошую девушку.

– Выкупишь дом? Отдашь нам нашу долю? Мечтай больше, – рассмеялся Кит.

Но я мог позволить себе его выкупить, что и сделал уже на следующий день. Отец был счастлив, а вот Кит ужасно недоволен.

Брат, по его словам, не имел никаких сбережений, а тут я, парень, который, по сути, ни дня в жизни не работал, запустил руку в карман и выудил из него достаточно, чтобы купить небольшую ферму с жилым домом. Вот так поворот!

– Почему ты говоришь, что я ни дня в жизни не работал? А как же должность управляющего?! – воскликнул я, донельзя расстроенный несправедливым упреком.

Кит, похоже, пропустил мои слова мимо ушей.

– Я был вашим управляющим! – настаивал я. Потому что говорил правду.

И управляющий из меня получился отличный. А как я квартиру обустроил! Да и деньги бы парням каждую неделю сберегал, как делал сам, если бы они только захотели. А так их средства клались на счета в почтовом отделении под кучей самых разных имен. Вроде бы из-за каких-то сложностей с отчетностью. Да и выцарапать у парней деньги в пятницу было невозможно: они то собирались прошвырнуться по клубам Западного Лондона, то пригласить девушку на свидание, то прикупить какой-нибудь классный прикид.

Мне удавалось откладывать, потому что я не пил. Одежду покупал в комиссионках, да и вообще так много работал, что просто не было времени куда-то ходить и тратить деньги, – вот я и накопил на дом.

Я терпеливо изложил это Киту, тщательно все растолковывая, чтобы у него не осталось вопросов, и наблюдая за выражением лица брата. Понял, что он больше не злится. Это было видно. Лицо его смягчилось и подобрело, как в ту ночь, когда он назначил меня управляющим. И сбегал за жареной рыбой с картошкой фри. Кит положил свою широкую ладонь на мою руку:

– Прости, Недди. Брякнул, не подумав. Конечно, ты был нашим управляющим, и к тому же отменным. Даже не знаю, как обойдемся без тебя, если решишь остаться здесь. Но зато мы неплохо разживемся с этого места, да еще будем уверены, что папа под присмотром. Одно это – как камень с плеч.

Я с облегчением улыбнулся. Все снова наладится.

– Знаешь, Недди, а вот с женитьбой, пожалуй, посложнее будет. Ты только не расстраивайся, если вдруг нелегко придется. Поди пойми этих женщин. Их не разберешь. Ты парень славный, но не самого острого ума и даже не представляешь, какие у них сегодня запросы, – тебе не потянуть.

Кит отнесся ко мне по-доброму, и я его поблагодарил, как всегда благодарю за советы, даже если ничего в них не понимаю. А после занялся поисками девушки, на которой бы мог жениться.

Я искал семь месяцев. А потом встретил Клэр.

Она работала учительницей. Мы познакомились в нашей приходской церкви на окраине Россмора на похоронах ее отца. Клэр показалась мне очень милой.

Все вокруг говорили, что мы не пара: слишком она умная.

Правда, отец ничего такого не говорил, потому что ему нравилось со мной жить и огорчать меня он не хотел. Я каждое утро готовил папе овсянку. Нанял работника, который ходил за несколькими нашими коровами, а цыплятами и утками занялся сам. Брал отца на прогулки в лес, чтобы его ноги сохраняли подвижность. Иногда он наведывался к источнику, чтобы поблагодарить святую Анну за дополнительные годы, которые они с мамой провели вместе. И я каждый день водил его в паб встретиться с друзьями, пропустить пинту пива и съесть горячий обед.

Отец часто говорил:

– Недди не такой уж и простофиля, как вам всем кажется…

Он считал, что мы с Клэр вполне друг другу подходим. Сказал, что мне следует потратиться на пару хороших рубашек и сделать приличную стрижку в салоне в Россморе. Подумать только, отец знал такие слова, как «салон».

Клэр мне сразу сказала, что настроена на карьеру. Она хотела продолжать преподавать – может, даже получится дослужиться до директора. Я ответил, что ничего не имею против. Я мог бы стать управляющим в семье и наводить дома порядок к ее приходу. А если, предположим – только предположим, – у нас появится ребенок, буду присматривать за ним, пока Клэр на работе. К моей радости, она сказала, что это звучит просто отлично и обещает весьма спокойную жизнь, – она будет счастлива стать моей женой.

Кит не смог приехать на свадьбу, потому что по какому-то недоразумению попал в Англии в тюрьму. Настоящих преступников так и не нашли. Снова.

Отец заметно окреп и стал лучше выглядеть. Все плохое самочувствие было оттого, что он ощущал себя одиноким и брошенным.

Мы пригласили опытного рабочего-строителя, договорились о цене, и тот прекрасно справился с задачей, разделив дом на две части. Теперь Клэр, когда переедет сюда после свадьбы, почувствует себя хозяйкой в собственном доме, а не в гостях у нас с отцом. Так будет лучше для всех.

Я пригласил отцовских друзей заглядывать к нам по вечерам. Купил большой телевизор, и всем понравилось смотреть по нему спортивные передачи.

Наша свадьба в Россморе прошла просто великолепно.

Официальную церемонию провел каноник Кэссиди, однако его новый помощник отец Флинн также принимал в ней самое деятельное участие. А празднование мы устроили в гостинице, где собравшиеся могли нас поздравить.

Отец сказал, что чувствует, будто его любимая супруга, исцеленная святой Анной, рядом и тоже хочет поздравить молодых. И что я лучший сын в мире и стану лучшим мужем, а когда придет время, то и лучшим отцом.

Я выступил коротко. Припомнил историю с ножом из детства и сказал, что, пусть я не самый острый нож на полке – хотелось дать всем понять: я знаю, что обо мне говорят, – зато самый удачливый. У меня есть все, о чем я мечтал в жизни, и больше мечтать не о чем.

Клэр попросила выслушать и ее. Она знала, что невесты обычно речей не произносят, но ей бы хотелось кое-чем поделиться.

Я понятия не имел, о чем она будет говорить.

Она поднялась, в своем красивом платье, перед всеми гостями и сказала, что полки завалены хоть и острыми, но старыми и ужасными ножами. Их так много, что она почти отчаялась и перестала даже смотреть в их сторону. А потом встретила меня, и вся ее жизнь перевернулась. Я оглядел просторный зал отеля и увидел, что гости, аплодируя и выкрикивая что-то одобрительное, почти плачут. Это был прямо-таки самый счастливый день в моей жизни…