Текст книги "Боярышниковый лес"

Я где-то вычитала, что радость человека удваивается, если он понимает, как ему повезло ее испытать. Если бы у каждого на пальцах красовалось по огромному бриллианту или все, как один, закаты были багряно-золотыми, мы бы не ценили ни того ни другого. Точно так случилось и с нами.

Часть вторая
Ривка

Я иногда выступаю с небольшими лекциями; так, ничего серьезного, либо в благотворительных целях, либо в рекламных – для продвижения компании Макса. Либо и в тех и в других разом. За прошедшие годы я усвоила, что есть две темы, которые неизменно цепляют внимание аудитории: первая – как легко сбросить пять фунтов перед отпуском, вторая – созидающая сила дружбы.

С пятью фунтами все просто. На завтрак и ужин нужно есть экзотические фрукты, вроде манго и папайи, а на обед – жареную рыбу или курицу маленькими порциями. Я разбавляю лекцию смешными историями про то, как не удержалась и в один присест умяла целую коробку печенья с шоколадной крошкой или ведерко мороженого. Публике нравится.

Но еще больше ей нравится слушать о моей лучшей подруге Малке. Я зову ее так, хотя ее настоящее имя Морин. Я рассказываю, что мы познакомились в кибуце и до сих пор дружим, что любовь приходит и уходит, а дружба остается. Что дружба в некотором смысле лучше любви, бескорыстнее. Вас не огорчает, если у друга есть еще друзья, вы даже приветствуете это. Но вы будете решительно возражать против того, чтобы у предмета вашей любви появились другие возлюбленные, и сделаете все возможное, чтобы положить этому конец.

Я вижу, как аудитория одобрительно кивает.

О Малке я всегда рассказываю с улыбкой.

Мы разделили множество прекрасных мгновений после той случайной встречи в кибуце. Моя мама считала Малку славной еврейской девушкой и даже подумать не могла, что она родом из городка полоумных католиков, которые поклоняются какому-то затерянному в лесах источнику. Вы бы только его видели! Берегите дружбу, говорила я, а потом убедительно расписывала преимущества поездки в отпуск с подругой, а не с супругом.

Если ваш супруг не хочет ходить по выставкам и магазинам, сидеть на пьяцце, или площади, рассматривать прохожих и придумывать про них истории, то в отпуск лучше отправиться с подругой.

Когда я начала работать на семейную фирму Макса, он то и дело восхищался, как я управляюсь со всеми этими художественными турами, уроками живописи, дамским бридж-клубом и собраниями читательских групп. Действительно восхищался, но как будто бы со стороны и с трезвой головой.

Видите ли, оглядываясь назад, я понимаю, что Макс не любил меня по-настоящему – той любовью, о которой пишут книги, поют и мечтают. Но я никогда не думала, что он любит кого-то другого. Говорила себе, что у него просто может быть слабый сексуальный аппетит, не в пример ирландскому мужу Малки. Нет, я не сомневалась, что никого другого он не любит, просто наш брак рассматривает как своего рода деловое сотрудничество. Такой уж он человек.

Какое-то время я думала: стоит приложить больше усилий, сменить гардероб, похудеть, заискриться живостью – и любовь в муже проснется. Как ни странно, именно Малка убедила меня, что так это не работает. В противном случае все стройные, ухоженные и искрометные люди были бы очень счастливы, а мы знаем – поскольку видим их вокруг себя, – что большинство из них совершенно несчастны.

Малка повторяла, что я та самая умная умница, которая то ли как светлая пуговица, то ли как пестрая курица – и еще с десяток безумных ирландских фразочек. Они оказались настолько убедительными, что я набралась самонадеянной уверенности почти во всем. Оглядываясь назад, могу сказать, что большую часть жизни была счастлива.

Не была я счастлива в те годы, когда мама наседала на меня и пилила по поводу замужества. А еще когда едва не довела себя до истощения: ничего не ела и вкалывала по десять часов в офисе, после чего спешила на очередное торжественное мероприятие – тогда я счастлива не была.

Но когда родилась Лида, моя раскрасавица-дочь, вот тогда я испытала настоящее счастье – и до сих пор в нем пребываю. Я завела блокнот, куда записывала все поступки матери, которые меня когда-то раздражали и безмерно огорчали, и старалась таких поступков избегать.

Но мир изменился.

Представьте реакцию Лиды на мою просьбу определиться с мужем, пока она не вышла в тираж.

Только представьте! Да легче вообразить себе жизнь на другой планете.

И удивительное дело – примерно в это же время мама изменилась, стала нормальным человеком, накопившим изрядно жизненной мудрости. В моей молодости она определенно не была ни нормальной, ни мудрой (а мне бы это тогда не помешало), но все же здорово, что она обнаружила в себе эти качества в более позднем возрасте.

Малка сказала, что с ее матерью случилось то же самое: после рождения внука она успокоилась, хотя я никогда не считала, что у миссис О’Брайан такой уж дурной нрав. Она, конечно, отличалась суеверностью и, как все люди ее возраста, переживала, что про нее скажут или подумают в Россморе, но в целом была милейшей женщиной.

Правда, Малка говорила, что с ужасом вспоминает то время, когда миссис О’Брайан была помоложе. Видимо, это поколение с возрастом менялось к лучшему.

Хорошо хоть с Бренданом Малке повезло – не сынок, а сокровище, – муж-то жестоко обманул все наши ожидания. Было очень здорово, когда они с Бренданом приезжали ко мне на несколько недель. Деклан, ее гулящий муженек, тогда гулял со школьной секретаршей Эйлин. Когда Малка только приехала, она была совершенно раздавлена и все время плакала. Она сказала, что дома не пролила ни слезинки: не хотела, чтобы золовки и свекровь радовались, видя ее сломленной. Но подруга плакала у меня на кухне и в саду, пока мы смотрели, как дети резвятся в бассейне, плакала, когда мы выбрались одним вечером в бар с живой музыкой и пианист заиграл «Blue Moon»[6]6
   «Голубая луна» (англ.) – популярная песня, написанная в 1930-х годах. Ее исполняли многие певцы и коллективы.


[Закрыть], которая раньше была их с Декланом песней.

– Я и подумать никогда не могла, что он увлечется другой женщиной, – сказала она сквозь слезы. – Он всегда говорил, что я для него одна-единственная. Думала, если и разойдемся, то только из-за выпивки. Считала, он сам не знает, что ему всего дороже: я или барная стойка в «Каллахансе».

Я похлопала подругу по руке и протянула ей бумажные платочки. Сейчас было не лучшее время признаваться Малке, что ее суженый подкатывал ко мне все три вечера перед их свадьбой.

Раз уж я накануне венчания смолчала – не помогла, не предупредила, не проявила мудрости, – то и потом говорить не стоило.

Я тогда убедила себя, что дело может объясняться атмосферой праздника. Я ведь не знаю ничего об этих людях и их культуре, так? Что, если для Деклана и его приятелей нет ни капли дурного в том, чтобы зажать меня, лучшую подругу невесты, у стены так, что не вырваться, и поцеловать? Либо я рассказываю обо всем и срываю свадьбу, либо держу язык за зубами.

Может быть, стоило поступить иначе, но я сделала свой выбор и осталась ему верна.

К тому же я всегда говорила себе: раскрой я тогда правду – Брендан мог бы не родиться и Малка многое потеряла бы в жизни.

Брендан оказался чудесным сыном. К советам, конечно, не прислушивался, но кто из сегодняшней молодежи слушает старших? Он не доставлял матери никаких хлопот, пока рос в Дублине без отца. На каникулах всегда работал, чтобы ей было полегче платить за его обучение. Как-то летом Макс устроил Брендана в одно из своих туристических агентств, и парень там так хорошо себя зарекомендовал, что ему были готовы предложить постоянную работу. Но я сказала: ни в коем случае. Как я могла лишить свою подругу Малку возможности говорить: «У меня сын – инженер!»?

К сожалению, тем летом Брендану не удалось встретиться с моей Лидой; она, представьте себе, была в Ирландии. Они с Малкой с ходу прониклись друг к другу теплыми чувствами, но я знала, что так и случится, поэтому совсем не удивилась. Я Брендана тоже полюбила от всего сердца. Он приезжал в гости на выходные: спокойный, легкий в общении парень без застарелых обид на отца.

– Папа всегда неровно дышал к женщинам, никогда не мог остановиться на одной, – объяснил мне Брендан. – Думаю, ему представлялось, что, если будет крутить с каждой встречной, докажет всем, что он еще о-го-го.

Я согласно кивнула. Брендан был прав. Именно это Деклан и делал – кому-то что-то доказывал.

– А ты не такой? – спросила я. Словно в шутку.

По-видимому, не такой. Вон как дети алкоголиков, которые ни капли в рот не берут. По его словам, приятели шутили, мол, Брендана только пожаром с места сдвинешь.

– Подозреваю, Ривка, что отец и с вами заигрывал, – проговорил он.

– Это давняя история, просто недоразумение вышло, – услышала я себя словно со стороны.

– Маме рассказали? Ну, потом, когда они расстались? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Говорю же, думаю, произошло недоразумение.

Он одобрительно кивнул.

Это был единственный секрет между мной и Малкой. Точно. Мы друг другу обо всем рассказывали. Я сомневалась, что у подруги есть от меня тайны. Сомневалась, но, с другой стороны, если бы ее спросили, не утаиваю ли чего-нибудь я, она бы ответила: нет.

Да и что такого подруга могла узнать или пережить, о чем не сумела бы мне рассказать? Макс уж точно не набрасывался на Малку так, как ее будущий муж набросился на меня. У Макса было низкое либидо – так его долгие отсутствия объясняла моя мама. Наверное, и правда низкое. Мама утверждала, что мне следует благодарить судьбу. Думается, это говорило о ее жизни с отцом больше, чем я хотела бы знать.

По мне, так секс у нас с Максом всегда был на троечку, но теперь я понимаю, что и он оценивал его не выше.

Малка говорила, что она Декланом в этом смысле довольна, только вот постоянно боится забеременеть. У каждой из его сестер было по пятеро детей, и их семьи еще считались маленькими.

Кроме Малки, я ни с кем о сексе не разговаривала, да и с ней редко. Очень трудно взять в голову, как так происходит, что из-за секса начинаются войны, совершаются убийства, распадаются семьи и губятся репутации.

Я подозревала, что Лида за свою еще недолгую жизнь уже имеет солидный сексуальный опыт. Она давно сказала, что ходила в женскую консультацию, чтобы решить вопрос с предохранением. Стоило представить, как я заявляю что-то подобное своей матери, в глазах темнело. Но времена меняются.

Кто бы мог подумать, что я, Ривка Файн-Леви, обзаведусь собственным специализированным агентством по организации художественных туров и буду пользоваться почетом и уважением как супруга великого Макса Леви. В отличие от большинства знакомых женщин я ни дня не переживала о том, что Макс может мне изменить. Почему-то я была уверена в муже. Наверное, из-за того, насколько равнодушно он вел себя с женщинами, – совсем не так, как Деклан, который не пропускал ни одной юбки. Даже его сын это видел.

Кто бы мог подумать, что со временем я полюблю свою мать, а не возненавижу ее и что мне понравится ходить с ней по магазинам? Что дочь мне станет дороже жизни; что я до сих пор буду крепко дружить с Малкой, с которой познакомилась за ощипыванием кур кучу лет назад, когда она собиралась принять иудаизм, выйти замуж за Шимона и выращивать гладиолусы на ферме? А я слишком стеснялась, чтобы позволить тому алжирскому юноше по имени Дов себя поцеловать.

Конечно, мне бы хотелось, чтобы Лида съездила в Израиль, но что толку об этом говорить.

Дочь объяснила, что гордится Израилем, но не одобряет какие-то из его нынешних действий и не поедет туда, чтобы не выказывать им поддержку.

В этом вся Лида – со своей точкой зрения, неравнодушная, не боящаяся выложить правду как есть, без увиливаний.

Такой характер достоин похвалы, даже восхищения, но не обещает легкой жизни.

Макса почти никогда не было рядом, чтобы поговорить о дочери. На все мои попытки до него достучаться он только повторял, как поражен, что у него вообще есть дочь. Так себе помощь. Да и отговорка приелась.

Все-таки почти четверть века прошла, пора бы уже привыкнуть к наличию у себя ребенка.

На это лето я запланировала для нас с Малкой небольшое путешествие. Поедем на неделю во Флоренцию, а потом на неделю на Сицилию, к морю, чтобы отойти после осмотра достопримечательностей и хождения по художественным галереям. Странно было думать, что наши дети тоже отдыхают на Средиземном море и купаются в тех же водах. Но мы знали, что не стоит настаивать на встрече и давить на них, – это только оттолкнет. Мы сами через подобное прошли, когда матери нас душили и не давали и шагу в сторону сделать. Мы знали все про необходимость длинного поводка и свободы действий. И про то, что нельзя показывать детям, как скучаешь.

Я так увлеклась подготовкой к поездке, что особенно и не скучала по Лиде. Быстро и грамотно уложила два чемодана. Среди тем моих выступлений на торжественных завтраках или благотворительных обедах для дам числятся «Как правильно собраться в дорогу». Народу нравится.

Я рассказываю о том, что всегда надо иметь распечатанный список вещей в поездку и брать с собой фонарик, любимую наволочку и маленький деревянный клинышек под дверь, чтобы не захлопнулась, – не поверите, какую хорошую службу вам сослужит этот совет.

В общем, сворачивала я себе платья, прокладывая их папиросной бумагой, как в дом вдруг заявился молодой человек лет тридцати с небольшим. Я подумала, он пришел к Лиде. Выяснилось, нет, он ищет Макса.

Я сказала, что Макс сейчас в отъезде, вернется вечером. Я на следующий день улетаю в Европу, но сегодня тот редкий случай, когда мы вместе ужинаем дома, так что я могу передать ему сообщение. Кто его спрашивает?

Молодой человек попросил сказать Максу, что заходил Александр и что он приносит свои извинения: он думал, я улетаю во Флоренцию сегодня, а не завтра. Гость знал, что я на этой неделе отправляюсь во Флоренцию, а я о нем никогда даже не слышала. Я немного встревожилась. От чая молодой человек отказался, что у него за дело к Максу, не сказал и очень быстро откланялся.

– Сегодня заходил Александр, – сообщила я Максу тем вечером. – Он думал, я уже уехала во Флоренцию.

Муж бросил на меня нечитаемый взгляд:

– Мне очень жаль, что ты узнала таким образом.

А я понятия не имела, что именно узнала. Вообще никакого, как сказала бы Малка. Я непонимающе посмотрела на мужа.

– Про Александра, – пояснил он.

И тут наступила ясность. Все встало на свои места. И долгие отлучки, и осмотрительность, и манера Макса таскать меня под ручку на публичные мероприятия, и отдельные спальни.

Малка потом спрашивала, сдержалась ли я, не поддалась ли эмоциям.

Я ответила утвердительно. Потрясение было настолько велико, что я повела себя идеально. Всю ночь просидела в своей спальне, складывая разные детали воедино. Конечно, это все объясняло. Как можно было быть настолько слепой? Да потому, что такого никто не ожидает.

Потом, увы, я забеспокоилась, что все вокруг, наверное, в курсе. Или были еще дураки, которые не догадывались о пристрастиях моего мужа? Когда забрезжил рассвет, я решила, что большинству все-таки ни о чем не известно и я не всеобщее посмешище. Это помогло. Может, не должно было, но помогло. По крайней мере, мое унижение не стало публичным.

Я тщательно оделась и нанесла макияж. В десять часом за мной должна была заехать машина.

Макс, бледный и взъерошенный, выглядел ужасно. Он тоже не спал. Муж походил на провинившегося щенка, который знает, что его ждет наказание.

– Как ты поступишь? – с опаской спросил он.

– О своих планах сообщу тебе, когда вернусь, Макс. – Я держалась прохладно, вежливо и немного отстраненно.

Я отложила все – слезы, проклятия, вопросы, злость – до приезда во Флоренцию к Малке.

Она поняла сразу. Малку не обманешь. Подруга налила нам немного из купленной в дьюти-фри бутылки, и я выложила ей все, ничего не утаивая. Из того отпуска я не помню почти ничего, кроме громких проклятий, рыданий, решимости засудить Макса, обобрать его до нитки. Мы планировали то разоблачить его, выставив на смех, то проявить благородство, сделав вид, что не произошло ничего существенного.

Когда мы добрались до Сицилии, сил на душевные терзания не осталось. Взяв напрокат машину, мы ездили по острову. Плавали в ярко-синем море и пили вино в умопомрачительных количествах.

– Когда вернусь к нормальной жизни, придется лечиться от алкоголизма, – сказала я, на самом деле не желая даже думать о возвращении.

– Может, для начала с офисом свяжешься? – предложила Малка.

Как правило, я всегда была на телефоне и постоянно проверяла почту. В офисе, к моей досаде, все, конечно же, шло прекрасно и без меня.

На электронной почте оказалось письмо от Лиды:

«Папа говорит, что не знает, где именно в Италии ты находишься. В офисе сказали, что ты позвонишь, но ты не позвонила, так что я не виновата. Где я только не пыталась тебя найти, чтобы сказать: планы изменились и я все-таки еду в Израиль. Мы с Бренданом встретились в Риме. Как давно и хотели. Мы уже два года общаемся и часто видимся. Тебе с Малкой не говорили, потому что вы бы из-за нас извелись. Хотели сначала сами во всем убедиться, а потом уже рассказать вам. Теперь мы уверены. Стопроцентно.

Брендан просит передать, чтобы ты сообщила все его маме, потому что она, по-видимому, с техникой не в ладах и ждет письма голубиной почтой. И забудьте про всю чушь о разнице в культуре, традициях, истории и прочей ерунде. Донеси это до бабушки и папы. Сделаешь, хорошо? Ты у меня потрясающая. Брендан говорит то же самое про свою маму. Дай нам знать, где находится эта чертова ферма гладиолусов, мы съездим, поищем, заодно глянем на тех парней, которые могли стать нашими отцами, повернись все по-другому».

Мы с Малкой знаем это письмо наизусть. Да и как иначе? Оно перевернуло мир с ног на голову – и расставило все по местам.

Глава 5
План

Часть первая
Бекка

Мама постоянно говорила мне: «Бекка, со стоящим планом ты можешь добиться в этом мире всего чего угодно». Она повторяла это, когда мы шли по Касл-стрит за покупками, или ждали, пока досушатся простыни с полотенцами в прачечной «Майская роза», или пили кофе в «Прыгающем бобе».

Мама всю жизнь придумывала планы. Например, когда мне должен был исполниться двадцать один, а отец и слышать не хотел о пышном праздновании, мама разработала план. Она направилась в новую, только открывшуюся в Россморе гостиницу и показала там список наших гостей, среди которых было внушительное количество крайне высокопоставленных лиц. Мама настаивала на том, чтобы менеджер сделал ей пятидесятипроцентную скидку, а она, в свою очередь, порекомендует его заведение всем посетившим праздник ее дочери Бекки. Она по чуть-чуть вытянула из отца необходимую сумму. И глядите-ка. Сногсшибательное торжество в честь двадцать первого дня рождения, на котором кого только не было. А все потому, что мама составила план!

Мамуля была права во многом, вот только с отцом, конечно, немного промахнулась. Впрочем, кто бы мог подумать, что он такое выкинет? Тут надо быть ясновидящей. Отец ушел к совершенно ужасной особе по имени Айрис, серой мыши, когда мне было двадцать пять, а мама стремительно приближалась к пятидесятилетию. Ужасная Айрис оказалась даже немолода. Она носила шерстяные кофты на пуговицах и выгуливала свою дворняжку в Боярышниковом лесу. Мама говорила, что лучше бы разлучница была глупенькой молодой девицей с огромной грудью. Но нет, Айрис оказалась одного возраста с родителями. Какое унижение!

Я по глупости предложила маме сходить к источнику Святой Анны. У многих исполнились желания, которые они там загадали. Она пришла в ужас от одной только мысли об этом. Нелепое место, варварские суеверия, туда ходят лишь сельские дурочки и прислуга. Чтобы я не смела впредь даже упоминать о нем!

Мама сказала, что, будь у нее побольше сил, она бы прикончила Айрис.

Я умоляла ее не совершать этого:

– Пожалуйста, мама, не убивай Айрис. Тебя поймают, арестуют и отправят в тюрьму.

– Нет, если я все сделаю правильно.

– Нет, мама, не сделаешь. И даже если на минуту предположить, что сделаешь, представь, как будет ужасно, если отец начнет тосковать по этой Айрис. Получится просто кошмар.

Мама нехотя согласилась.

– Была бы я помоложе и со стоящим планом, легко бы прикончила эту Айрис, – сказала она спокойно. – Но, Бекка, дорогая, начинать следовало гораздо раньше, тогда бы все обошлось. Думаю, ты права, сейчас будет мудрее оставить все как есть.

К счастью, так она и поступила.

Отец, можно сказать, исчез с горизонта. Только писал время от времени, что мать вытягивает из него последние деньги. Мама же утверждала, что он со своей жуткой Айрис заграбастал все до гроша, что полагалось по праву ей, – она осталась в Россморе с одним только домом-развалюхой. Она, не переставая, вздыхала и охала, говоря, что нанимать еще одного юриста в придачу к Майлзу Барри – выбрасывать деньги на ветер.

– Когда станешь постарше, Бекка, дорогая, заклинаю тебя, всегда имей наготове план. Ничего не делай, хорошенько все не обдумав, и не тяни с принятием решения.

Совет, как мне всегда казалось, был ценным, ведь дела, с которыми мама затягивала, оборачивались скверно, а те, с которыми не медлила, завершались благополучно. Судя по всему, она была права, когда говорила, что железо надо ковать, пока горячо.

Так что я старалась обзавестись планами на все случаи жизни. Я работала в новом россморском бутике модной одежды, который был рассчитан на клиентов побогаче, и планировала обрасти таким образом полезными знакомствами. Иногда знакомиться получалось, иногда – нет. Еще я подружилась с водителем фургона по имени Кевин, который подрабатывал таксистом. Он часто подвозил меня, куда нужно. Это было весьма кстати, потому что с деньгами приходилось туго и я не могла позволить себе разъезжать на такси.

Кевин был славным парнем. Правда, он ужасно кашлял и страдал жуткой мнительностью (к примеру, при головной боли неизменно подозревал у себя менингит), зато очень хорошо ко мне относился и говорил, что я всегда могу попросить его заехать за мной даже в дождливую ночь и он не откажет. Я никогда не злоупотребляла его добротой, но время от времени Кевин меня все-таки выручал.

Маме часто нездоровилось, но, если уж начистоту, я не слишком интересовалась ею и ее проблемами, потому что была всецело поглощена собственной жизнью. Дело в том, что как раз тогда я познакомилась с Франклином, и все вдруг перевернулось.

Знаете, как люди оказываются не в состоянии описать некое важное происшествие в жизни вроде встречи с кинозвездой, английской королевой, папой римским, президентом США или что-то в равной степени ошеломительное? В памяти всплывает тысяча малозначащих мелочей, но не само событие.

Как будто оно слишком велико для осознания.

Вот такие и у меня воспоминания о встрече с Франклином.

Помню свой наряд: красное шелковое платье с американской проймой из комиссионного магазина. Помню запах своих духов: «Одержимость» от Кельвина Кляйна. Мне такие ароматы были не по карману, но по невероятной случайности кто-то из покупательниц забыл заветный флакончик в бутике.

Не могу вспомнить, почему я пошла именно на ту вечеринку. Она устраивалась в честь открытия нового ресторана в Россморе. Город теперь так разросся и так изменился, не сравнить c тем, каким он был во времена маминой юности. Постоянно открывались то новые рестораны, то гостиницы, то художественные галереи. Никакого приглашения у меня не было, но я знала, что, если заявиться на подобное мероприятие, хорошенько принарядившись, тебя обязательно впустят. Так что я имела привычку раза два-три в месяц заглядывать на такие вечеринки и смешиваться ненадолго с толпой. Это был чудесный повод сбежать из-под маминого надзора и завести интересные знакомства.

Так вот, до тех пор мне попадались исключительно какие-то хлыщи, и я уже начала отчаиваться из-за того, что так и не встречу своего принца, но в тот вечер познакомилась с Франклином. Большие часы, подсвеченные розовым неоном, показывали девятнадцать сорок три. В восемь я собиралась уходить домой. Кевину тем вечером решила не звонить: автобусная остановка располагалась совсем рядом. И тут ко мне подошел поздороваться Франклин.

Голубоглазый блондин с взъерошенными волосами и идеальной улыбкой – ослепительный красавец. К тому же с ним было легко и приятно. Притяжение между нами возникло почти сразу. Выяснилось, что нам нравится одно и то же, и это касалось всего. Мы оба любили Грецию и Италию, предпочитали тайскую еду, обожали кататься на лыжах и смотреть по телевизору старые фильмы, питали слабость к крупным собакам, чечетке и долгим поздним завтракам по воскресеньям.

Мама в тот период совсем пала духом и к завязавшемуся у меня роману отнеслась скептически:

– Бекка, глупая ты девчонка, да кому же такое не нравится? Не обольщайся, дорогая, он говорит очевидные вещи. Разве найдется хоть кто-то, кто может не любить Италию, «Сержанта Билко»[7]7
   «Сержант Билко» – комедийный фильм 1996 года со Стивом Мартином в главной роли.


[Закрыть], «Папашину армию»[8]8
   «Папашина армия» – популярный британский ситком 1960–1970-х годов.


[Закрыть] или катание на лыжах? Прояви благоразумие, дорогая! Прошу тебя!

А потом мама лично познакомилась с Франклином и, как и любая другая на ее месте, не устояла.

Он был само очарование. Она ловила каждое его слово.

«Теперь вижу, от кого Бекки унаследовала свои выразительные скулы»; «Судя по мастерству, с которым вы играете в бридж, у вас, видимо, пугающе острый ум»; «Вы непременно должны позволить мне звать вас Габриель, вы слишком молоды, чтобы я обращался к вам „миссис Кинг“».

Будь я циничной особой, могла бы сказать, что он просто-напросто знал, как расположить к себе пожилых дам. Но я вовсе не циник, наоборот, человек жизнерадостный и оптимистичный, поэтому предпочитала помалкивать. Только улыбалась.

А так как у бедолаги Франклина не было тогда никакого приличного жилья, он поселился у нас. Некоторое время мы делали вид, что он занимает комнату для гостей, но вскоре нам действительно потребовалось выделить для его вещей отдельную комнату, поэтому он переехал в мою спальню.

Работы как таковой у Франклина не было, он со своим приятелем Уилфредом развивал какую-то сложную идею, концепцию. Они собирались запустить совместное дело, что-то там связанное с мобильными телефонами. Смысл их предприятия объяснить было трудно, а понять – еще труднее. Но Франклин с Уилфредом напоминали двух талантливых школьников, горящих своей научной работой. Их энтузиазм казался неисчерпаемым.

Мама неоднократно повторяла, что мне следует хорошенько подумать, как удержать Франклина, потому что такие мужчины, как он, на дороге не валяются. Для начала мне нужно больше времени заниматься домом – например, готовить для него. А еще следует чаще принаряжаться: можно ненадолго одалживать вещи из бутика, а после химчистки возвращать их обратно. Франклин должен понять, каким ценным приобретением я стала в его жизни.

Мы были счастливы вместе. Мама учила нас троих, меня, Франклина и Уилфреда, играть в бридж, а потом я готовила на всех ужин. Так прошли четыре чудесных месяца.

У нас с Франклином установилось потрясающее взаимопонимание. Нам обоим было по двадцать девять лет, и за плечами, разумеется, имелось кое-какое прошлое, но мы никого еще не любили так, как друг друга, никогда еще не испытывали и десятой доли теперешних чувств. Поэтому условились: если по какой-либо причине любовь начнет ослабевать или мы встретим кого-то, между нами не будет ни лукавства, ни лжи. Мы скажем друг другу все как есть. И тут же взорвались хохотом при одной только мысли о таком повороте! Казалось, ничего подобного просто не может произойти.

Но однажды вечером Франклин сообщил мне, что познакомился с девушкой по имени Дженис и что у них возникли чувства друг к другу, и вот, верный нашему обещанию и соглашению, он сразу обо всем мне рассказывает. И улыбнулся своей фирменной улыбкой, разбивающей женские сердца.

На лице Франклина было такое выражение, словно его стоило похвалить за то, что он рассказал мне об этой треклятой Дженис. Словно его честность и порядочность выдержали какую-то проверку. Я стиснула зубы и выдавила из себя улыбку. От напряжения свело скулы, те самые, которые мне, по-видимому, достались от матери.

– Может, тебе только кажется, что ты испытываешь к ней чувства, – сказала я. – Возможно, когда ты узнаешь ее поближе, поймешь, что ошибся. – Я даже сама восхитилась собственной невозмутимости.

Тогда он объяснил, что все уже понял. И ошибка исключена.

– Может, стоит повременить с выводами, пока ты с ней не переспал? – Как же я гордилась своей выдержкой.

– Так уже, – отозвался он.

– Вроде наше соглашение не подразумевало занятий сексом втайне друг от друга. – Я надеялась, что он не почувствует арктический холод в моем голосе.

– Но тебя же там не было: я не мог спросить разрешения, – произнес он так, словно привел самый несокрушимый аргумент на свете.

– Где именно меня не было? – уточнила я.

– В гостинице. Нам с Уилфредом там назначили встречу инвесторы. Так случилось, что там же шла игра в бридж. Мы решили поучаствовать, и я познакомился с Дженис.

Я поняла, что мне подложила свинью собственная мать. Ну почему она взялась учить Франклина играть в бридж? Не сделай она этого, он бы никогда не встретил эту Дженис. И наша жизнь была бы безоблачной.

Я знала, что мне обязательно нужен план. А пока у меня его нет, необходимо сохранять спокойствие.

– Что ж, Франклин, как есть, так есть, – широко улыбнулась я. – И я искренне надеюсь, что вы с Дженис будете счастливы вместе.

– Ты – чудо! – воскликнул он. – Знаешь, я рассказал Дженис о нашем с тобой соглашении, но она ответила, что ты ни за что не станешь его соблюдать. А я был уверен, что станешь, что ни один из нас его бы не нарушил. И я оказался прав. – Он стоял, лучезарно мне улыбаясь и пребывая в восторге оттого, что не обманулся в ожиданиях.

Он что, рехнулся? Не видел, что со мной произошло, – свет для меня померк? Не слышал, как в моей голове что-то щелкнуло и вокруг меня закрутился вихрь? Может, дело было в последствии сильного потрясения. Или нервном срыве. Или начале безумия. Я никогда еще не чувствовала себя так, словно вот-вот свалюсь в обморок. Мир перед глазами раскачивался, то приближаясь, то удаляясь.

Но ни о каком обмороке и речи идти не могло, мне нельзя было показывать ни малейшей слабости. В моей жизни наступил переломный момент. Теперь требовалось придумать план, как вернуть Франклина. Он не должен был догадаться, что весь мой мир сейчас рушится.

Я сказала Франклину, что мне нужно спешить: в бутике поздним вечером случился завал и просто необходимо уехать. Пожелала им с Дженис всех благ и сбежала из дому. Я уже пять лет не курила, а сейчас купила себе пачку сигарет. Потом пришла в бутик, села за стол и залилась слезами.