Текст книги "Боярышниковый лес"

Кевин оказался рядом. Заядлый курильщик, он подсел ко мне и похлопал по руке.

Не успела я рассказать, что стряслось, как он начал делиться со мной собственными горестями.

– У меня самого не все слава богу, Бекка, – сказал он, и тут я заметила, какое у него измученное, осунувшееся лицо.

– Что у тебя случилось, Кевин? – поинтересовалась я вежливо, хотя мне не было до него никакого дела.

Наверное, что-нибудь не то с фургоном, мало заказов такси, угадал всего два счастливых номера в лото – да кому какая разница? Кого это, черт возьми, заботит, когда Франклин бросает меня ради Дженис и мир летит в тартарары?

– У меня запущенный рак, Бекка. Говорят, смысла оперировать нет. Осталась в лучшем случае пара месяцев.

– Ах, Кевин, мне очень-очень жаль, – проговорила я, нисколько не лукавя. Я на целых тридцать секунд забыла и про Франклина с Дженис, и про план. – В больницах сейчас все по высшему разряду, – заверила я его. – Дадут тебе кучу обезболивающих.

– А я не хочу ждать, Бекка. Не могу каждое утро просыпаться с мыслью, что этот день может стать последним.

– И что будешь делать?

– Разгонюсь на своем фургоне и впечатаю его на полной скорости в стену. Шмяк, и готово. Быстро, и не надо сидеть, переживать и ждать неизбежного.

И тут у меня в голове родился план.

Мозг вдруг заработал с бешеной скоростью – мне показалось, что я могу разобраться с сотней вопросов одновременно. План был дерзкий, просто безумный. Но стоящий. Он решит все проблемы одним махом.

Если уж Кевин намеревается себя убить, пусть прихватит и Дженис.

Раз он все равно умрет и не хочет ждать смерти, почему бы им тогда не уйти из жизни вдвоем?

Мне нужно быть крайне, крайне осторожной, чтобы он ни в коем случае ни о чем не догадался. У него не должно возникнуть ни малейшего подозрения о том, что я замышляю.

– Думаю, ты совершенно прав, Кевин, я бы на твоем месте именно так и поступила. Вообще-то, мы все когда-нибудь там будем. И я сделаю то же самое. Уйду по своему собственному почину, и это станет только моим решением.

Мои слова оказались для него полнейшей неожиданностью. Он-то рассчитывал, что я начну его умолять не идти на самоубийство.

– Но знаешь, что я думаю, Кевин? Думаю, что лучше это сделать на такси, а не на личном фургоне. Такси постоянно разбиваются. Для следователей все будет выглядеть естественнее, меньше вопросов с выплатой по страховке. Потом твоей маме или кому-то еще будет проще получить деньги.

– Понятно, – протянул он. – Выходит, если подумают, что это самоубийство, то ничего не заплатят?

– Скорее всего, нет.

– Бекка, конечно, хорошо, что ты так прониклась моим положением, но а тебя-то что так расстроило?

– Да ничего, Кевин, по сравнению с твоими проблемами совсем ничего. Дурацкая ссора с матерью. Все образуется.

– А с Франклином у вас все хорошо? – спросил он.

Мне всегда казалось, что Кевин в меня чуточку влюблен. Я, конечно, не подавала виду, что догадываюсь о его чувствах. Но он не должен был узнать, что выкинул Франклин.

– У нас с Франклином все отлично, просто чудесно, – заверила я его.

Одна эта мысль высушила мои слезы. Кевин дал мне бумажную салфетку, и я вытерла глаза. Все будет хорошо.

Я могла позволить себе проявить доброту и потратить немного времени на Кевина.

– Пойдем, Кевин, поужинаем в каком-нибудь китайском ресторанчике. Я угощаю, – предложила я.

– Франклин не будет против? – уточнил Кевин с трогательно благодарным видом.

– Франклин позволяет мне делать все, что захочу, – ответила я.

– Если бы ты была моей, я бы себя вел точно так же, – сказал Кевин.

Ужин у нас вышел долгим и ужасно тоскливым: Кевин рассказывал о своем диагнозе и желании со всем покончить. Я сочувственно кивала и повторяла, что он совершенно прав. Все его слова до единого я пропускала мимо ушей. Думала только о своем плане. Кевин сделает все за меня. Кевин доведет дело до конца.

Я притворюсь, что в восторге от этой противной Дженис, и подружусь с ней.

Потом дам ей телефон Кевина, мол, это таксист, на которого всегда можно положиться. Кевин, понятное дело, не захочет брать с собой ни в чем не повинного пассажира, становиться, так сказать, убийцей. Поэтому придется наплести ему, что Дженис тоже страдает от какой-то жуткой неизлечимой болезни и попросила меня устроить ей быстрый уход из мира. Моя задача будет не из простых. Выступлю сразу и сценаристкой, и актрисой. Но раз надо – значит надо. План получился безупречным. Никто в жизни меня не заподозрит, потому что я буду настоящей милашкой, самой добротой.

– Не знаю даже, как бы я обошелся без тебя, Бекка, – сказал мне Кевин раз десять за ужин.

– А я не знаю, как бы обошлась без тебя, Кевин, – искренне отвечала ему я.

Уилфред, друг и деловой партнер Франклина, поражался мне.

– Ты и правда полна сюрпризов, – недоумевал он. – Я-то думал, устроишь нам тут знатный разнос – все, как полагается, – и оказался в корне не прав.

– Мы с Франклином всегда понимали друг друга, Уилфред, – звонким колокольчиком рассмеялась я и, заметив его благоговейный взгляд, улыбнулась в надежде на то, что он, как и Франклин, не устоит перед моей улыбкой.

Мама была потрясена, когда я заявила ей, что нет смысла держаться за Франклина, если он того не желает. Она покачала головой в изумлении и сказала, что я всегда была даже сумасброднее ее и удивительно видеть меня столь рассудительной.

Я посоветовала Франклину не спешить с переездом. Но теперь ему, конечно, придется спать в комнате для гостей, раз все изменилось. Сама я много времени проводила вне дома. Часто с Кевином. На мой взгляд, в этом не было ничего предосудительного. Но разумеется, главной моей целью стало сблизиться с Дженис.

Первым ударом оказалось то, что ей всего девятнадцать.

А потом то, что ее не интересовала одежда, поэтому ни к чему было предлагать ей дешевые вещи из бутика. Готовка ее тоже не занимала – делиться с ней рецептами смысла не имело. Ну и как я могла с ней сблизиться?

Как это часто бывает в жизни, решение нашлось благодаря игре в бридж. Я попросила гадкую Дженис оказать любезность и составить мне пару по этой игре на женском благотворительном вечере. Поскольку я была с ней чрезвычайно мила и проявила крайнюю добропорядочность, безропотно уступив Франклина, Дженис не оставалось ничего иного, кроме как согласиться.

Мы сразу же прекрасно поладили, и она несколько раз повторила, как ее восхищает мое – и моего поколения вообще – отношение к любви. Она надеется когда-нибудь достичь такого же уровня зрелости.

Я едва сдержалась, чтобы не удавить девчонку собственными руками прямо за карточным столом. В конце концов, у меня имелся план получше.

Мы, как ни странно, выиграли и договорились на следующей неделе снова сыграть вместе на очередном благотворительном мероприятии в гостинице «Россмор». Как ни крути, Дженис в разных смыслах составляла довольно приятную компанию. Студентка университета, у которой не к добру на руках оказалось слишком много времени и денег, но при этом девица хорошего воспитания и, вынуждена признать, умелый игрок в бридж. Юная и наивная, конечно, что малый ребенок.

Меня, естественно, временами грызла совесть и немного томило чувство вины или, может, беспокойство из-за того, что я посылаю девятнадцатилетнюю девчонку на верную смерть. Я ведь тоже человек. Как здесь отрешиться от эмоций? Но, с другой стороны, она встала между мной и любовью всей моей жизни, и было невозможно заставить их отказаться друг от друга.

Выбора передо мной не стояло.

Поэтому мы с Дженис продолжали играть в паре и успели побывать на нескольких мероприятиях, прежде чем я решила, что время пришло.

Франклин поговаривал, что вот-вот съедет от нас, но я упросила его остаться еще на несколько дней.

– Ты всегда можешь переночевать у Дженис, – промурлыкала я. – Но погоди перевозить все свои вещи.

Мой план мог сработать только в том случае, если он будет жить с нами, когда она умрет.

От Кевина в те дни было одно беспокойство.

Он начал сомневаться. Стал переживать из-за того, что берет с собой пассажира. Решил, что ему следует прежде переговорить с Дженис и узнать ее пожелания. Подумал, что ей, возможно, захочется принять успокоительное перед столкновением.

Я сказала, что уверена: она совершенно точно не изменит решения. Когда мы с Кевином раз за разом проговаривали все до мелочей, этот вопрос всегда становился для него камнем преткновения. Что, если в самый последний момент она передумает? Он уже не сможет затормозить. Будет слишком поздно.

Нет, настаивала я, этого определенно не случится. Снова и снова объясняла, что Дженис страдает от ужасного недуга, который уже разрушает ее организм, и что страдания скоро окажутся невыносимыми. Вдобавок к изнурительной болезни у нее развивается расстройство личности. Она попросила меня все устроить, чтобы ей не пришлось об этом думать или говорить.

Что же, он лишь хотел как лучше, отвечал Кевин. Он и впрямь был добрым и внимательным человеком. Иногда я позволяла себе подумать о том, насколько проще стала бы моя жизнь, полюби я кого-то вроде него. Но что толку тратить время на пустые рассуждения? С той поры, когда Франклин рассказал мне о Дженис, я стала очень собранной.

Иногда Кевин задумывался, имеет ли он право отнять у себя жизнь. Может ли он вообще ею распоряжаться?

С его сомнениями тоже приходилось разбираться. Люди вещают о любящем Боге, который все понимает. Если так оно и есть, тогда Бог поймет, что Кевин не мог сидеть и ждать неотвратимого. Что он попросту ускорил неизбежный ход событий. Для всех. Обычно такие разговоры срабатывали минут за десять-пятнадцать, но совершенно меня изматывали.

Все это время мама, Франклин, Уилфред, коллеги и даже бедняга Кевин твердили, что я перестала быть похожей на себя. Сделалась какой-то дикой. Или, по выражению мамы, «шальной». Но я лишь наносила побольше косметики и растягивала рот в жуткой ухмылке.

Наконец наступил долгожданный вечер, тот самый, когда должна была произойти смертельная авария. Ранее в этот день я встретилась с Кевином и заверила его, что он поступает правильно по отношению к себе и что мы оба поступаем правильно по отношению к Дженис. Он стоял, как мы и планировали, прямо у дверей гостиницы, где проходил благотворительный вечер игры в бридж.

– А вот и твое такси, Дженис! – довольно воскликнула я.

– Ты чудо, Бекка, все вокруг с ног сбились, разыскивая машину, а ты вон сразу нашла, – сказала она как будто бы с неподдельным восхищением.

Кевин выбрался с водительского сиденья и открыл пассажирскую дверь. Мы с ним крепко пожали друг другу руки.

Дженис собиралась направиться к себе на квартиру, куда позднее должен был подъехать Франклин. Они с Уилфредом пропадали сейчас на очередной деловой встрече. Я сказала, что мне пора бежать: автобус как раз подходит, да и нам в любом случае совсем в разные стороны.

– Прощай, прекрасная Бекка, – произнес Кевин.

– Вот об этом я и говорю, Бекка, все от тебя без ума, – с завистью заметила Дженис, махнув мне на прощание рукой.

Я двинулась домой и после продолжительного разговора с мамой отправилась спать. Позвонил Франклин, чтобы узнать, во сколько мы разошлись после игры, так как Дженис все еще не вернулась. Я сказала, что не могу этого объяснить, куча людей видела, как она несколько часов назад села в такси. А утром он позвонил снова и сказал, что за ночь она так и не объявилась.

Я сочувствовала ему, но не представляла, что могло случиться.

Он позвонил днем, чтобы сообщить: милая крошка Дженис погибла, как и водитель такси, который ее вез, – они влетели в стену. Произошедшее всех потрясло. Франклин так и не съехал, настолько он оказался выбит из колеи, а вскоре снова меня полюбил. Все должно было сложиться наилучшим образом, все обязательно бы так и сложилось, если бы не Кевин.

Я оказалась права.

Он действительно меня любил.

И застраховал свою жизнь в мою пользу. Мне причиталась круглая сумма. И это обстоятельство, разумеется, загубило весь план. Никто бы даже не подумал связать меня со всей этой историей, если бы не страховка.

А еще письмо, в котором Кевин благодарил за все, что я для него сделала.

Кто только не участвует в расследовании. Страховщики, полиция, да все. Весь Россмор обо мне гудит. Говорят, мать и сестры Дженис ходили в лес к тому дурацкому источнику, а за ними образовалась целая процессия. Как будто это могло вернуть ее!

Люди думают, я черствая, что камень. Да какое там… Наоборот, я всегда была мягкой, как котенок.

Понятно, что мне, может, еще никаких обвинений и не предъявят. Но Франклин меня побаивается. Ничего не говорит, но на прошлой неделе начал потихоньку вывозить свои вещи.

И ведь какой был безупречный план – не вздумай Кевин проявить щедрость. Не реши облагодетельствовать меня, лишая себя жизни.

А вместо этого ухитрился разрушить до основания мою.

Часть вторая
Габриель

Все приятели по бридж-клубу относятся ко мне очень по-доброму. Правда по-доброму.

Прожигают взглядом того, кто по случайности упомянет заключенных, убийства, преступников или что-то в этом роде. Считают меня очень смелой, потому что я каждую неделю навещаю Бекку в тюрьме и высоко держу голову, куда бы в Россморе ни пошла. Вообще-то, излучать уверенность в себе – дело нехитрое. Весь секрет в том, как ты выглядишь. Я это всегда знала, но у меня никогда не было денег, чтобы выглядеть достойно.

Бывший муженек, чертов Эймон, бросил меня без гроша, когда ушел к этой отвратительной и вульгарной дамочке по имени Айрис. Содержание дома обходилось недешево, поэтому с деньгами у меня всегда было туго. Вот потому-то я так благодарна желтой прессе.

Да знаю я, что следует делать вид, словно бульварные газетенки, все как одна, ужасны, и мы допускаем их присутствие дома только в качестве чтива для прислуги, но они крайне заинтересовались тем, что натворила бедняжка Бекка, отчего я в глубине души пребывала в совершеннейшем восторге. Одно из таких изданий купило у меня историю детства Бекки и вообще все подробности, которые можно было подать в ключе «Что сделало эту женщину той, кем она стала». Другое приобрело материал о ее работе в бутике модной одежды. Нужно было стребовать долю с той задаваки – владелицы магазина: могу поспорить, благодаря мне ее доходы выросли вдвое.

Потом появились материалы о том, как Бекка изменилась после того, как ее папаша, чертов Эймон, ушел из дома. Я с удовольствием сама приложила к ним руку. О моем непосредственном участии нигде не было ни слова, но я предоставила репортерам всю нужную информацию и фотографии. Получилась великолепная серия статей.

Мне, конечно, не по душе приходились заголовки вроде «В голове у убийцы», но, с другой стороны, так газеты продавались бойчее, да и кем еще в сознании многих была бедная глупышка Бекка, если не убийцей.

Каждый раз, когда я ее навещала, она спрашивала, как газетчики выведали все эти подробности. Я заверяла, что не рассказывала им ничего нового: они и так уже всё знали. А что не знали, то выдумывали, как, например, эту нелепицу про то, как бедняжка Бекка ходила в Боярышниковый лес к источнику и молилась там святой Анне о том, чтобы Франклин ее полюбил.

– Я никогда этого не делала, мама, ты же знаешь, – рыдала она.

Я поглаживала ее, утешая. Конечно, все знают, что это полнейшая нелепица. Журналисты просто выдумывают…

Как раз за эту самую историю мне особенно хорошо заплатили. Газеты, не стесняясь, публиковали фотографии нашего жуткого капища. И эти газеты продавались влет! Бекка, само собой, ничего об этом не знала, а я ее подбадривала и напоминала, что мне все-таки удалось сделать так, чтобы о Франклине журналисты не узнали, и дочь, естественно, была очень благодарна. После освобождения она, конечно же, выйдет за него замуж, поэтому ей не хочется привлекать к жениху ненужное внимание и выставлять его в неприглядном свете.

Бекка очень ждала, что Франклин навестит ее, пока я не сказала, что у тюрьмы постоянно дежурят репортеры, и если они его увидят, то все наши попытки сохранить его личность в тайне пойдут прахом. Она согласилась, что это было бы неразумно.

В тюрьме, собственно, не так плохо. Для заключенных стараются создать приличные условия, что, должно быть, довольно непросто, если вспомнить о том, какие это обычно люди. Бекка, конечно, из совсем другого теста, и работники тюрьмы это видят, как же иначе. Во-первых, моя дочь – настоящая леди, а во-вторых, она не мыслит, как преступница. Она на голову выше всех, кто ее там окружает, и тем не менее прекрасно с ними ладит, а это верный признак хорошего воспитания.

В свободное время она учится вышивать у одной из надзирательниц, милой женщины по имени Кейт. Бекка говорит, это занятие очень успокаивает, даже словно бы исцеляет. Она подарила мне жутчайшую наволочку, которую вышила своими руками, и я пообещала положить ее на самое видное место в гостиной. Бедняжка Бекка! Думает, что не сегодня завтра вернется домой и сама во всем убедится. Она нашла выход из своего ужасного положения – предпочла его не признавать. Есть такой способ справиться с неизбежным, и ей он подошел идеально.

Она взялась за огромное покрывало для кровати, на котором переплетались имена «Франклин» и «Ребекка».

Нужно помнить, что нельзя надевать свои лучшие наряды к ней на свидания: Бекка натренированным многолетней работой в бутике глазом может распознать фирменные вещи за километр. Она знает, что, вообще-то, пиджаки от «Прада» или «Джозеф» мне не по карману. Я подобрала одежду, которую называю экипировкой для тюремных свиданий, чтобы Бекка не связала истории, появляющиеся в желтой прессе, с новым гардеробом матери.

От недели к неделе, от месяца к месяцу Бекка выглядит все лучше. Спину держит ровнее, не поправляет то и дело волосы, не теребит их, как раньше. Теперь она носит их прямыми, и прическа выглядит благородно. Спасибо одной из надзирательниц, Гвен, подруге той самой милой Кейт. Гвен, по-видимому, училась на парикмахера и до сих пор подрабатывает в салоне красоты; так вот она регулярно подравнивает заключенным кончики. Разумеется, им запрещено брать в руки ножницы. Что в случае с Беккой, конечно, в высшей степени глупо: ну как она может кому-то навредить при помощи ножниц?

Сейчас дочь, кажется, меньше тревожится, чем до тюрьмы, она стала куда более спокойной. Увлеченно подбирает по цвету и тону нитки, волнуется, возьмут ли ее в команду по нетболу. Ну надо же! Бекка вдруг заинтересовалась спортом и вышивкой! Кто бы мог представить такой поворот? Да, собственно, кто бы мог представить, куда повернет вся наша жизнь в целом?

Иногда репортеры из желтых газет спрашивают, испытываю ли я хоть какое-нибудь сочувствие к несчастной Дженис, которая стараниями Бекки отправилась навстречу собственной смерти, сама того не подозревая. Однако я напоминаю им, что не разрешаю себя цитировать, как не позволяю освещать в прессе свое мнение и описывать свою искреннюю и глубокую скорбь по поводу случившегося. И тут же, пока журналисты не отвернулись от меня, подкидываю им очередную фотографию Бекки или новую подробность о вечеринках, которые она посещала, – презентациях и приемах, куда ее даже не приглашали. Писаки только рады запустить еще одну историю, где можно выставить ее любительницей повеселиться.

Представьте себе!

Знаете, что люди говорят о тех, кто попадает в исправительные учреждения? Так вот, я думаю, они нисколько не ошибаются. У Бекки почти не осталось интересов за стенами того ужасного места, где она содержится. Она рассказывает мне об отвратительных лесбийских связях, процветающих между заключенными, а иногда и между заключенными и надзирательницами. Единственное, что связывает ее с внешним миром, – это будущее с Франклином.

То, что дочери удается сохранять столь жизнерадостный настрой, конечно, чудесно. Хотя Бекка, похоже, окончательно утратила связь с реальностью и не осознает, как долго ей еще придется находиться в тюрьме. Как и не понимает чудовищность совершенного ею злодеяния. Она будто просто отмахнулась от случившегося.

А ведь поступила Бекка и впрямь ужасно: убила невесту Франклина – или подстроила ее смерть, что ничем не лучше. «Умышленное и хладнокровное убийство», как сказал судья, когда выносил ей приговор после единогласного решения присяжных. Бекка ни разу не вспоминала о Дженис или хотя бы о том несчастном парне Кевине, который был за рулем, да и вообще хоть о чем-то, что касалось того вечера.

А я не хотела ее расстраивать.

Бедняжка, жизнь обернулась совсем не так, как ей мечталось.

Поэтому, когда она заговаривала о Франклине и их будущем, я ее не одергивала. Как только она поняла, что он не может к ней прийти, перестала меня спрашивать, как он и чем занимается.

Я почувствовала большое облегчение.

Огромное на самом деле. Становилось все труднее справляться с ее вопросами о нем. Я попыталась рассказывать ей о своем бридж-клубе, но Бекка потеряла к игре всякий интерес – едва отреагировала, когда я похвасталась, что взяла Большой шлем. Сомневаюсь, что она отдает себе отчет в том, что мы втроем, Уилфред, Франклин и я, регулярно играем вместе, если удается найти четвертого. Но потом я подумала, что бридж мог сделаться для нее больной темой, учитывая, что Дженис познакомилась с Франклином именно за партией в бридж, где они составили пару.

Так что бриджа, пожалуй, касаться не стоит.

Беда в том, что тем, которых касаться не стоит, слишком много. Приходится говорить о том, к какому оттенку ближе та или иная нитка – к вишне или фуксии, и о том, как трудно надзирательнице Кейт тянуть двух детей на свою зарплату. А еще приходится слушать – о том, что Глория с Эйлис больше не вместе, и о том, сколько интриг наверчено вокруг зачисления в команду по нетболу.

И я сижу и слушаю все эти истории про женщин, которые торговали кто собой, кто наркотиками или убили мужей при самообороне. Жуткая и странная у них жизнь. Тут еще чертов Эймон, мой бывший муженек, узнавал, не хочет ли Бекка, чтобы он ее навестил, и я ответила, что конечно же нет. Где он был со своей помощью до всей этой заварухи? Теперь он только лишний раз расстроит дочь. Это несколько охладило его энтузиазм.

Кейт время от времени отводит меня в сторону, когда я прихожу на свидания, и говорит, что Бекка быстро обвыкается и пользуется уважением среди заключенных. Как будто мне приятно слышать, что этим ужасным женщинам понравилась моя Бекка! Но Кейт хочет как лучше, она не виновата, что у нее было тяжелое детство и что, по словам Бекки, она тоже пострадала от мужчин: ее бросил муж. Вот ведь сволочи, что там говорить, все до одного.

Поэтому, собираясь в тюрьму, я начала захватывать с собой небольшие подарочки для Кейт. Ничего особенного: кусок хорошего мыла, глянцевый журнал или баночку тапенады[9]9
   Тапенада, или тапенад – блюдо французской кухни: густой соус из оливок, каперсов и анчоусов.


[Закрыть]. Бедняжка, наверное, и не знала, что это такое, но ей все равно было приятно. Как я уже сказала, нельзя винить Кейт за то, что она не выросла в приличном доме. Кроме того, она очень добра к моей Бекке.

Франклин с облегчением узнал, что я все уладила и ему не нужно ходить в тюрьму. С большим облегчением, надо думать. А вот Уилфред, который отличался исключительной вежливостью и всегда старался поступать правильно, спросил, не стоит ли ему проведать Бекку? Я подумала над этим некоторое время и ответила, что, пожалуй, не стоит: что он ей скажет? И он тоже испытал страшное облегчение. Это было заметно. Мне в любом случае не хотелось, чтобы Уилфред туда заявился и сболтнул что-нибудь лишнее. Он и предлагал только из вежливости.

Он все еще оставался партнером Франклина по загадочному бизнесу, связанному с мобильными телефонами. Что-то они там то ли скачивали, то ли выгружали, то ли извлекали. Не разберешь.

Потом мать этой несчастной Дженис поинтересовалась, нельзя ли ей сходить к Бекке, но я попросила Кейт передать администрации, что этого лучше не допускать. Бедная женщина была из «Вновь рожденных» или еще какой секты и думала, что Бекка обретет покой, если она скажет ей, что простила. Но, честно говоря, Бекка, как мне кажется, вообще позабыла про Дженис, так что я воспротивилась их встрече, да и Кейт, должно быть, передала информацию кому надо, потому что эта женщина так никуда и не пошла.

Жизнь текла своим забавным чередом: все изменилось и тем не менее дни обрели предсказуемый ход. Мы продолжали играть в бридж по вечерам два раза в неделю. Отец Бекки, чертов Эймон, звонил мне всякий раз, когда в газетах появлялось что-нибудь новенькое, – его жена-страхолюдина, видимо, ничего другого не читала.

– Откуда они об этом знают? – кричал он в трубку.

Я пожимала плечами. Говорила, что понятия не имею. Мы с ним не виделись, поэтому он не знал, что я обзавелась шикарным гардеробом и спортивной машиной. Или что ко мне каждый день приходит уборщица и раз в неделю садовник. В любом случае это никак его не касается. Он не переживал, когда бросил жену с дочерью.

Я каждую неделю ездила в тюрьму на такси, просила водителя подождать на автобусной остановке за углом, присоединялась к другим посетителям, демонстрировала содержимое своей сумки и проходила личный досмотр, прежде чем увидеть собственную дочь. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь донес Бекке, что меня ждет такси. Еще начнет задумываться, откуда я беру деньги. В конечном счете все это делается для ее же блага и душевного спокойствия, а вдобавок дает мне возможность навещать дочь каждую неделю без лишней нервотрепки и напряжения.

– Кейт ко мне очень добра, мама, – сказала однажды Бекка.

– Несомненно, – ответила я, гадая, к чему она ведет.

– Я тут подумала, может, ты пригласишь ее к себе на чай, когда у нее будет выходной?

– Нет, дорогая, этому не бывать.

– Мама, ну пожалуйста.

Бекка окончательно потеряла связь с реальностью. Как я могла пригласить эту горемычную, которая живет в квартире, предоставленной городом, и работает надзирательницей в тюрьме, к себе домой?

– Извини, Бекка, вопрос закрыт, – отрезала я.

Бекка очень расстроилась. Это читалось у нее на лице. Но задумка была совершенно невозможной. Больше Бекка ничего не сказала, только лихорадочно взялась за стежки. Садясь в такси, я размышляла, зачем вообще к ней приезжаю. Никакой признательности за все свои старания я не вижу. Разве недостаточного того, что я покупаю для Кейт все эти маленькие подарки? А от Бекки ни слова благодарности. Может, та ей ничего не говорит.

Сложно судить. Все-таки Кейт лишь тюремная надзирательница. Надо же было Бекке такое удумать: что я стану развлекать эту особу у себя дома. Ей ни в коем случае нельзя видеть, как мы живем.

Когда такси тронулось с места, мне показалось, будто я увидела неподалеку Кейт, которая провожала меня задумчивым взглядом. Наверное, почудилось. Если бы она меня заметила, обязательно бы подошла и заговорила, а не просто стояла там и смотрела. Я понадеялась, что она ничего не скажет Бекке о том, что я уехала на такси. Правда, потом встряхнулась и велела себе не выдумывать лишнего. Как побываешь за этими ужасными стенами, еще не то померещится.

Когда я приехала домой, меня уже ждали ребята в компании имбирного виски. Они всегда спрашивают про Бекку, а я всегда отвечаю, что там такой кошмар и ужас, что и вспоминать не хочется, и что мне нужно пойти и как следует отлежаться в ванне. Хоть всего одной ногой там побывала, а чувствуешь себя грязной до невозможности. И вот я лежала в теплой ароматной пене и потягивала прохладный виски с имбирным элем. Все-таки нынешняя жизнь не идет ни в какое сравнение с той, прежней. Просто поразительно, насколько все становится проще, если у тебя водятся деньги.

Никаких переживаний по поводу трат на черепицу, или сумочку в тон к новому наряду, или хорошее вино в ресторане. Я начинаю полагать, что имею полное право побаловать себя шелковым пеньюаром или переделкой спальни. Сегодня вечером я собираюсь надеть по-настоящему шикарное платье, которое стоило столько же, сколько мы потратили на нашу первую машину. Смотрится оно, конечно, отлично, но к нему нужны туфли получше. Наверное, стоит подумать над очередной историей для этих мерзких газетенок. Назову ее как-нибудь в духе «Вышивая свой путь в будущее» и дополню описанием покрывала, над которым трудится Бекка. Да, это я хорошо придумала, заодно брошу тень подозрения кое на кого внутри тюрьмы. Вот, например, на Кейт с ее вечно недовольной миной.

Я оглядела себя в зеркале.

Совсем неплохо для моего возраста. А в новых туфлях и вовсе буду как картинка.

Франклин стоял у основания лестницы. Уилфред уехал пораньше и уже ждал нас за столиком. Особый ужин в новом ресторане. Я угощаю. Как и всегда. Ну же, Габриель, прекращай со своей подозрительностью и обидчивостью, сказала я себе. У мальчиков все только-только налаживается, впереди еще долгий путь. С деньгами у бедных крошек пока туговато.

– Прелестно выглядите, – сказал Франклин.

Всегда отрадно принарядиться для тех, кто сможет оценить твои старания по достоинству. Чертов Эймон и не заметил бы, во что я одета.

– Благодарю, – промурлыкала я ему.

– Она совсем обо мне не спрашивает? – неожиданно спросил он.

– Нет, в общем, знаешь, мы решили, что вам лучше не связываться, пока… ну ты понимаешь… пока она не выйдет оттуда.

– Но, Габриель… – Он уставился на меня в изумлении. – Она же пробудет там еще долгие годы.

– Знаю, – ответила я. – Но ты бы поразился силе ее характера. Мы бы с тобой в подобном месте сломались, но только не Бекка. Она настоящий боец.

Он посмотрел на меня с нежностью.

– Если бы не вы, мне было бы куда тяжелее, – признался он.

В его глазах светилась благодарность.

– Пойдем, Франклин, не будем опаздывать, – сказала я, и мы спустились по ступеням нашего дома, минуя новую кованую ограду крыльца, увитую душистым горошком и жимолостью.

Я уже собиралась сесть в машину, как мне показалось, будто на нашей дороге стоит Кейт.

Ну конечно, это только почудилось.

Что бы ей делать рядом с нашим домом?

Однако на следующий день мне снова показалось, что я ее вижу. Быть такого никак не могло. Но на сердце у меня отчего-то потяжелело, и я решила приготовить этой женщине небольшой подарок и поболтать с ней, когда поеду навестить дочь в следующий раз. Может статься, наивная Бекка уже пригласила ее ко мне на чай и теперь та злится, потому что от меня самой приглашения так и не последовало.

Глупости, конечно, но кто знает, что может прийти в голову таким людям.

Я принесла Бекке розы из нашего сада и несколько веточек душистого горошка для Кейт. Для последней еще прихватила миленький носовой платочек, отделанный кружевом, с вышитой буквой «К». Она молча кивнула и забрала цветы с платком, после чего сразу ушла, даже не перекинувшись со мной парой слов.