Текст книги "Женщины, о которых думаю ночами"

Миа Канкимяки
Женщины, о которых думаю ночами

«Ты думаешь, будто знаешь, что сулит тебе дорога, но на самом деле именно этого ты и не знаешь».

Карен Бликсен, письмо из Африки 18.01.1917

«Ныне, сюда, к нам, святые Хариты, прекрасноволосые музы».

Поэтесса Сапфо, ок. 600 до н. э.

I
Ночные женщины: признание

Меня зовут М. Мне 43 года. И долгие годы я по ночам думаю о женщинах, причем это никак не связано с сексом.

Я много раз думала о женщинах бессонными ночами, когда глаз не сомкнуть из-за того, что все – дела / задумки / заботы – идет наперекосяк и кажется, что этот кошмар никак не закончится. Тогда по ночам я мысленно набираю собственную гвардию женщин-бодигардов и ангелов-хранителей, которые поведут меня дальше.

Образ жизни этих ночных вдохновительниц вовсе не был «традиционным»: они ломали устои и подчас вытворяли такое, чего от них никто не ожидал. Многие из них стали художницами или писательницами – теми, чей труд требует сосредоточенности и добровольного заточения. Другие не обзавелись семьями и детьми, а их взаимоотношения с мужчинами были далеки от норм повседневной морали. Некоторые из этих женщин путешествовали или переезжали на новое место, проникали в новую культуру, решаясь на радикальные перемены в зрелом возрасте. Кто-то из них прожил свой век при матери. Многие при этом страдали от болезней тела и духа, но все они следовали своей страсти и делали собственный выбор вне зависимости от установлений своей эпохи. Все эти женщины для меня – пример для подражания. Они же – мой план «Б», к которому я обращусь, если все окончательно пойдет прахом.

Среди них – Сей-Сёнагон, писательница и придворная дама, проживавшая 1000 лет назад в Киото. Ей я посвятила свою первую книгу[1]1
  Kankimäki M. Asioita jotka saavat sydämen lyömään nopeammin («Вещи, которые заставляют сердце биться чаще»). Helsinki, 2013.


[Закрыть]. Были и другие. По ночам я думаю о Фриде Кало, чью биографию прочитала в восемнадцатилетнем возрасте и которая полностью перевернула мои представления о женственности. Думаю о Джорджии О’Кифф. Когда-то она отправилась в пустыню Нью-Мексико, чтобы писать с натуры черепа буйволов, а затем, когда ей было уже за 70, совершила кругосветное путешествие. Думаю о японке Яеи Кусама, решившей стать художницей и обратившейся в связи с этим к Джорджии О’Кифф. А позже, как следует встряхнув мир искусства Нью-Йорка, вернувшейся назад в Токио и попросившейся жить в психлечебницу. Думаю о Карен Бликсен, которая поехала за мужем в Африку, где ей пришлось управлять плантацией. Думаю о Джейн Остин, что стала новатором в жанре романа, хоть и жила в английской глуши, на чердаке дома своих родителей, и так и не обзавелась семьей. Думаю о поэтессе и художнице Эме Саико эпохи Эмо, чья умиротворенность дарует сон в беспокойный утренний час.

Я думаю о том, откуда все эти женщины черпали свою смелость. Какой совет они могли бы дать мне при встрече? И прежде всего: смогу ли я отправиться в путешествие вслед за ними, чтобы найти то, что они оставили после себя на земле?

Мое путешествие уже началось и какое-то время длится. Я нахожу все больше потрясающих, хоть ныне и почти забытых имен, и в моей голове разрастается запутанная сеть из женских судеб – память о тех, кто жил в разное время и в разных частях планеты. Мэри, Карен, Нелли, Ида, Александра, Софонисба, Баттиста – писательницы, художницы, путешественницы, зажатые «синие чулки», военные корреспондентки, супруги вельмож эпохи Возрождения…

И все это – женщины, о которых я думаю ночами. Первоначально я размышляла о них в моменты, когда не могла уснуть, обращаясь к ним за силой, вдохновением и смыслом жизни. Но сейчас именно они – причина моей бессонницы, настолько вдохновенно я думаю о них. Зачем они вошли в мою жизнь, присосались к ней, увели меня за собой? К чему мой стол заставлен их изображениями? Почему посвященные им книги растут стопками все выше и выше, раскачиваясь из стороны в сторону, и почему я собираю детали их жизни, словно талисманы своей?

Итак, начну сначала. Портрет за портретом. Но сначала упакую багаж, ибо мой самолет совсем скоро.

Часть первая
Африка

[письмо на салфетке]

Дорогая Карен!

Пишу тебе эту коротенькую записку на салфетке «KLM». Лечу самолетом в Танзанию. Побаиваюсь. Я вся дрожу – так мне страшно. Сижу и думаю: вот проклятье! Зачем опять навязала себе столько проблем? И почему именно в Африку, если мне так страшно? Может, стоило остаться дома и смотреть по воскресеньям телепрограмму «В мире животных»?

Хуже всего то, что я даже не представляю, куда еду. Да, я связалась по почте с одним живущим в Африке финном. С ним я почти не знакома, но он пригласил меня приехать к нему в любое время. Ну вот я и еду. Надеюсь, что он хоть встретит меня в аэропорту Килиманджаро, потому что я даже не в курсе, где он живет.

Карен, ты всему виной! Пожалуйста, не могла бы ты прислать мне хоть капельку своей пресловутой смелости? Мне теперь без нее никуда!

Твоя М.

II
Белый туман, зима – весна

Если начать издалека, то случилось все так.

Ноябрь прошлого года. Я в Киото. Лежу на покрытом татами полу в холодной комнате и совсем не хочу вставать с матраса-футона. Моя дебютная книжка вышла всего пару месяцев назад, и теперь я здесь – пытаюсь собраться с мыслями, решая, что делать дальше. Днем брожу по узеньким улочкам ставшего таким любимым города, встречаюсь с друзьями, сижу в чайных комнатах, заглядываю в пышущие оранжевым цветом храмы, но мысли вязкие, малоподвижные… Ощущение такое, будто я в точке абсолютного нуля.

Мне 42 года, не замужем, детей нет, безработная. Продала квартиру, выпустила свою первую книгу и окончательно уволилась с прежнего рабочего места. Я вошла в полосу белого тумана. Совершенно свободна и ни к чему не привязана.

Вот только туман кажется мне чуточку зловещим. Я не знаю, что делать, куда идти, за кем следовать. Чему может посвятить свою жизнь женщина чуть за сорок, не имеющая ни семьи, ни работы, бросившая свой дом?

Признаться, последние годы были лучшими в моей жизни. Я провела их, сидя на чемоданах, – в Киото, Лондоне, на Тайване, в Берлине. В Финляндии я сторожила коттедж своих друзей, занимая угол на чердаке у родителей. Я писала книгу, ощущала полную свободу и парила в том непостижимом эфире, когда можно распорядиться своей жизнью как тебе угодно.

А теперь, глядя на своих достигших «точки выгорания» друзей, я ощущаю некоторое чувство вины: никакого тебе «рабства» жестких рабочих графиков, никаких сокращений и оптимизаций, никаких ждущих дома по лавкам иждивенцев. Ощущение такое, словно мне удалось сбежать из неприступной тюрьмы, и теперь я, преспокойно плавая на надувном матрасике, наблюдаю за тем, как все остальные продолжают вкалывать в поте лица. Чувствую себя даже чересчур наглой, уж коли я самостоятельно распоряжаюсь своей жизнью и сама несу ответственность за свои поступки. Не может ведь жизнь и вправду быть такой?!

В принципе все складывается просто блестяще, но что-то все равно меня гложет.

Такое ощущение, что наши жизни движутся в противоположных направлениях. Мои друзья обставляют дома, пекут тосканские пироги для школьных ярмарок своих детей, бегают марафонские дистанции, покупают дачи и выезжают на уик-энды в Центральную Европу, чтобы как следует развеяться. А я в свои «чуть за сорок» вернулась обратно в свои «чуть за двадцать»: никаких графиков и обязательств, никакого места работы и, что характерно, – никаких денег. Переехала в такую конуру, в какой не обреталась, даже будучи студенткой. Я свободна – но в то же время совершенно неприкаянна.

В худшие моменты начинаю думать, что за двадцать лет так ничего и не добилась.

В лучшие моменты мне кажется, что я сумела освободиться от всего лишнего.

Просто теперь мне, сорокалетней женщине, нужно найти новый смысл и новое направление своей жизни. И вот, расслабляясь в Японии на киотском футоне, я испытываю внезапное озарение: быть может, стоит пуститься по следу женщин, которые стали для меня примером, пойти за теми, о ком я думаю ночами? Может быть, мне самой стать путешествующей писательницей и двинуться их маршрутами вокруг света – в Африку, Мексику, Полинезию, Китай, пустыню в Нью-Мексико? Но разве такое возможно?!

А потом однажды вечером в одной из чудесных японских чайных я выпиваю в слишком поздний час чашку изумрудного «матча», после чего мой мозг начинает крутиться на повышенных оборотах. И тогда я сказала себе: вот оно – место, что меня больше всего интересует: Африка! А еще я подумала, что Африка – это чертовски страшно. И что именно поэтому туда надо ехать. Потом я возвращаюсь в Финляндию и решаю послать свою первую книгу о Сэй-Сёнагон в Танзанию. В Сети нахожу адрес некоего Олли, местного исследователя диких животных – Box 10, Arusha, Tanzania, – и отправляю ему посылку под тем предлогом, что он мимоходом упомянут на двадцать шестой странице. В книгу вкладываю записку, что мечтаю оказаться в саванне. А сама тайком (сомневаясь в реальности происходящего) начинаю представлять себе, как героиня моей первой книги – японская посланница, разведчица, экзотичная «приманка» – сможет в конечном итоге повести меня за собой.

Именно так она и поступила!

В канун Нового года я получаю из Африки эсэмэску: «Спасибо за книгу! Напишу подробности по емейлу. Будет желание – приезжайте сюда когда угодно!»

Если предположить, что я ждала знака – то вот он. Меня охватил ужас: черт подери, ведь я никогда не прощу себе, если не решусь поехать. Я не знаю этого Олли, мы никогда не встречались, но по его книгам о танзанийской природе и телефонному разговору года три назад у меня создалось впечатление, что он весьма общительный и открытый человек. В Интернете узнала, что у него дом где-то неподалеку от Аруши. Неужели он меня зовет туда? (Мое воображение уже рисует заросшие жакарандой тропинки сада, поваров и садовников, только ведь этот его домик может оказаться простой хибарой!) Надеюсь, Олли не думает, что я ищу в этой поездке каких-то романтических приключений? (Мой бывший: «Слушай, если белый живет в Африке, вряд ли финская женщина бальзаковского возраста станет для него светом в окошке».)

Пожалуй, сейчас или никогда нужно посягнуть на банковский счет под условным названием «Карен Бликсен», на который я годами откладывала деньги для путешествия своей мечты (того самого, в которое или решусь сейчас отправиться, или нет).

Для меня Карен Бликсен – символ непознанных континентов и дикой природы Африки, а также – беспримерной решительности.

Я дважды ездила в Африку. Обе поездки стали для меня исполнением мечтаний, и оба раза я боялась до смерти. Казалось бы, чего может бояться человек, едущий по путевке с группой? Но именно в таких поездках, наоборот, утрачиваешь всякую волю. В ЮАР мы часами сидели в автобусе, проезжая сотни километров в день. Помнится, где-то в Свазиленде нам позволили выйти наружу, чтобы размяться, так мне даже лень было снять с шеи надувную дорожную подушку. И все равно я постоянно трусила! Когда мы ночевали в саванне и рядом раздался львиный рык, я так перепугалась, что зубы стучали. (До этого и предположить не могла, что зубы могут стучать от страха.)

А вот Карен Бликсен совсем не боялась саванны. Она руководила плантацией в Восточной Африке, выезжала поохотиться на сафари на целые недели, а то и месяцы. Там она вкушала ужин, приготовленный для нее слугами на костре, пила шампанское из хрусталя и слушала граммофонные записи Шуберта. В своем воображении я вижу ее одетой в длинную юбку, белую блузку и высокие шнурованные ботинки, а позади – бесконечное море саванны соломенного цвета с похожей на зонтики акацией, с зебрами, жирафами – и пишущей машинкой. А если вспомнить фильм «Из Африки», то можно представить, что рядом с ней лежит, опираясь на локти, молодой красавец с повязанным на шее шелковым платком.

Читая книгу ее воспоминаний «Из Африки», ясно видишь, что Карен была храброй, сильной, умной и что она умела добиваться своего. Она удивительным образом справлялась с любой ситуацией. Порой Карен кажется недостижимой сверхженщиной – она почти мужчина. Список ее заслуг впечатляет:

1. Карен выращивает кофе в Африке.

2. Карен – опытный охотник. Однажды масаи попросили ее убить терроризировавшего их скот льва. Порой она могла запросто подстрелить зебру, а то и двух на обед работникам плантации.

3. Карен ходит в походы. В одиночку. Вместе с сомалийцами и кикуйю. Скачет с собаками в окружении стада антилоп.

4. Карен – снискавший всеобщее признание лекарь. Каждое утро она принимает пациентов. Те страдают чумой, черной оспой, брюшным тифом, малярией. У них раны, переломы, раздробленные конечности, ожоги и змеиные укусы. В самых тяжелых случаях больные транспортируются в Найроби или в ближайшую миссию. Однажды по ошибке Карен принимает дозу мышьяка, но после вспоминает, что где-то у Александра Дюма она читала, что в таких случаях надо делать. Ей удается нейтрализовать мышьяк молоком и яичным белком.

5. Карен учительствует, судит и благотворительствует. Она основала при плантации школу и разрешает споры между местными жителями. По утрам Карен занимается сбором кофе вместе со своими работниками, которых она любит. По воскресеньям она раздает старухам жевательный табак.

6. Однажды Карен находит мертвым старого Кнудсена и вместе с туземным мальчишкой доставляет тело в хижину. Она не боится мертвых (в отличие от местных или меня). Она вообще ничего не боится.

7. Карен замечательно готовит. Она училась у повара-француза одного элитного ресторана в Дании, и теперь слава об ее ужинах гремит по всей Восточной Африке.

8. И когда не наступает ожидавшийся период дождей, Карен садится за письменный стол. Ясно и без слов, что она умеет писать. Ее голос спокоен, чист и нежен. Это сильная женщина, знающая себе цену. Она понимает суть вещей. Она знает, что делать, и ничто не в силах ее остановить.

Вот если бы я была Карен!

Однако я – не она, и это очевидно. Я сижу в салоне самолета и почти в панике. Мое прибытие в аэропорт Килиманджаро запланировано на девять. Там темно. Этот Олли хоть встретит меня?

По электронке я поинтересовалась у него на предмет москитной сетки и «одежды, тщательно обработанной перметрином» – подобные меры настойчиво рекомендуются во всех путеводителях по Африке для защиты от малярии. Но Олли посоветовал мне расслабиться. Если принимать лекарства, то можно забыть о проблеме. И все равно я готова поклясться, что врач нашей поликлиники выглядела явно озабоченной, выписывая мне рецепт.

Не могу не думать о крайне однобоком и крайне искаженном видении Африки в сознании живущих на Западе людей. Выставка чилийского художника Альфредо Джаара в музее «Киасма» в Хельсинки недавно очень четко это показала. Собранные им обложки журнала «Тайм» дают наглядное представление о том, какого рода африканские картинки нам скармливают: дикие животные, кричащая нищета, голод, болезни и войны. А вот города, культурная жизнь и университеты – обычная жизнь африканцев среднего класса – напрочь отсутствуют. И ведь я тоже подпитываюсь этими образами. Думая об Африке, я вспоминаю о болезнях, антисанитарии и терроре, о грабежах, насилии, похищениях людей и зашкаливающей статистике дорожно-транспортных происшествий. Я думаю о москитах, змеях, мухах цеце, об амебах, шистосомозе, малярийном отеке мозга, о диарее, солнечном ударе, желтой лихорадке, холере, ВИЧ и вирусе Эбола.

Или еще хуже: я думаю о чем-то таком, чего даже не существует. Спрашивая совета у двух работавших в кенийском Найроби знакомых, я поняла, что существую в абстрактном пространстве заблуждений, надуманных мечтаний и романтизированных образов. Они рассказывают о трущобах Киберы и о работе в лагерях для беженцев. Для моих знакомых поездка в Кению означает благотворительную работу во благо беженцев и уличных детей. Мне как-то неловко признаваться им, что я-то мечтаю о сафари в колониальном духе, об очаровании давно ушедшего мира, о перелете над саванной на частном самолете. Что я хочу научиться языку слонов и посмотреть прямо в глаза льву, а еще вечером, сидя на походном стуле перед палаткой, стучать клавишами старинной печатной машинки или читать книгу в кожаном переплете, держа в другой руке хрустальный бокал.

И вообще, в этом году помимо подготовки к поездке и изучения биографии Карен Бликсен выдалась довольно странная весна. В феврале мне пришлось удалить зуб мудрости, вследствие чего я не могла открыть рот целых три недели. Одурманенная лекарствами, я просто лежала на чердаке у родителей, пила через трубочку мамины отвары, читала книжку Аксели Галлена-Каллела об Африке и завидовала бегемоту в телевизоре, способному распахнуть пасть на 180 градусов. В марте из-за проблем с горлом мне пришлось восстанавливать голос. Я выполняла странные упражнения и пела вместе с врачом на два голоса гимн Финляндии через вставленную в стакан стеклянную трубку. Верхом абсурда оказалась фоноскопическая экспертиза, в результате которой констатировали, что у меня сопрано, хотя я разговариваю самым низким тембром из возможных. Подумать только – сопрано! Какая чушь! Мое представление о самой себе всегда основывалось на том, что я обладаю печальным и флегматичным альтом, а теперь, оказывается, я некто совершенно иной: радостная, экзальтированная и исполненная энергии женщина, всю свою жизнь разговаривавшая не своим голосом!

Символика во всем. Я отправляюсь в путь, чтобы найти новый голос. Голос смелой женщины, идущей по жизни с улыбкой на устах.

Пока еще не нашла.

Пишу Карен безответное письмо на салфетке, еще не подозревая, что мое отношение к ней будет неожиданно противоречивым.

Карен Бликсен

Первый совет ночных женщин:

Отправляйся в Африку

Ночная женщина № 1: Карен Бликсен, урожденная Динесен.

Род занятий: кофейный плантатор, позже – литератор. Прибыла в Африку в январе 1914 года в возрасте 28 лет. Провела в Африке в общей сложности восемнадцать лет, управляя плантацией. Окончательно покинула Африку в июле 1931 года в возрасте 46 лет без средств к существованию, в состоянии депрессии, больная сифилисом, полностью все потерявшая. Перебралась к матери в дом, где провела детство, и приступила к написанию своей первой книги.

Отправляясь на Черный континент в 1913 году, Карен хотела только одного – перемен в жизни. Ей опостылело все то, что предлагалось молодой даме в ее мире, и переезд в Африку стал для нее «планом Б».

Карен Динесен родилась в 1885 году в состоятельной датской семье и провела детские годы в старинном поместье Рунгстедлунд на берегу моря неподалеку от Копенгагена. Танне, как называли ее домашние, была папиной дочкой. Это неудивительно: отец считался человеком свободомыслящим, путешествовал по Америке и жил вместе с индейцами. Карен ощущала тягу к этому миру страстей, героических деяний и влекущих дальних стран. Однако отец покончил с собой, когда ей исполнилось десять, и это травмировало ее на всю оставшуюся жизнь.

А вот женский мир матушек и тетушек она презирала. Казалось, жизнь женщин ограничена четырьмя стенами, в которых они сидят, готовые бесконечно перемалывать вопросы половой морали и нравственности. В таком мире женщин не готовили зарабатывать себе на пропитание – там учили только удачно выходить замуж. Карен также получила подобающее для девушки из высшего общества воспитание. Частные учителя обучали ее декламировать стихи, писать красивым почерком, разговаривать на английском и французском и при этом обходить стороной такие ненужные для женщины предметы, как математика. Жизнь в Рунгстедлунде шла замкнуто, наводя клаустрофобию. Впоследствии, всякий раз возвращаясь туда, Карен говорила, что ощущает себя вошедшей в переполненный вагон поезда: такая же затхлость, что не продохнуть. А ей не хотелось оставаться в душном вагоне, и она вовсе не собиралась жить сословной жизнью, праздно проводя время, занимаясь семьей и благотворительностью.

Ей исполнилось двадцать, и она решила стать художницей, для чего поступила в Датскую королевскую академию изящных искусств. В свободное от учебы время Карен предавалась веселью в кругу аристократов, где увлекались скаковыми лошадьми, охотились на птиц, играли в гольф, пили виски, устраивались балы, где приобретались автомобили и самолеты и пылали страсти. В тех же кругах вращались и ее младшие двоюродные братья – Брор и Ханс фон Бликсен-Финеке. Первый слыл неунывающим, безответственным транжирой и эпикурейцем, ставившим праздник во главу угла всей своей жизни и не особенно заботившимся об уме или утонченности манер. Не в него влюбилась Карен, а в его брата-близнеца Ханса.

Однако Ханс совсем не интересовался Карен, чем разбил ее сердце. В 1910 году она перебралась в Париж и занялась оттачиванием манер. В итоге Карен стала бойкой, острой на язык и немного пугающей своей колкостью юной фрекен. Она курила папиросы, говорила низким голосом, а свое домашнее прозвище стала произносить на русский манер – Таня. И когда Брор фон Бликсен через пару лет попросил ее руки, Карен ему не отказала. Вместе с ним можно было осуществить нечто совершенно неожиданное, а именно: отправиться в Африку. К этому времени Карен исполнилось 27 лет.

В декабре 1912 года было объявлено о помолвке Карен и Брора. Родственники не слишком обрадовались этой новости – Брор был не на самом хорошем счету, да и с Карен они не производили впечатления влюбленной пары. Но дядя Брора поддержал их в решении переехать в Африку: поговаривают, что там потрясающе красиво и что там «фантастических масштабов экономический потенциал». Британская восточная Африка была создана в 1895 году, и многие европейцы устремлялись на ее территорию, чтобы осесть на плодородных высокогорьях. Местные коренные жители – кикуйю, масаи и прочие племена – изгонялись с насиженных мест, после чего их земли продавались европейским поселенцам по смехотворным ценам.

Средства на покупку земли одолжили родственники Карен. Ее будущий супруг отправился решать вопросы купли-продажи и обустраивать дом. Планировалось, что они поженятся, как только в январе 1914 года Карен приедет к нему. В Африке Брор, вместо того чтобы заниматься скотоводством, напропалую кутил и выезжал на сафари. В конечном итоге он надумал продать уже купленное имение и приобрел куда большую кофейную плантацию, поскольку решил, что будущее – за кофе.

Тем временем Карен готовилась к отъезду в Момбасу. Она брала с собой всю мебель для столовой и двух спален, множество ящиков со столовым серебром, хрустальными бокалами, фарфором, постельным бельем, картинами, фотокарточками в рамках, драгоценностями, коврами. А еще – напольные часы французской работы, всю дедовскую библиотеку, целый сундук лекарств и любимый подарок на свадьбу – собаку-дирхаунда по кличке Даскин. В начале декабря 1913 года Карен вместе с матерью и сестрой отправилась на поезде из Копенгагена в Неаполь, где через несколько недель она села на отправлявшийся в Африку пароход «Адмирал». Путь, длившийся пятнадцать дней, лежал через Средиземное море и Суэцкий канал в Красное море и Индийский океан, и дальше вдоль сомалийского побережья на юг до самой Момбасы.

Что Карен могла знать о конечном пункте своего назначения? Разумеется, ей приходилось видеть тогдашние невысокого качества фотографии. Она знала что-то об Африке из книг, газет и писем Брора, но, в отличие от меня, ехала в неизвестность совершенно иным путем. Каким она представляла свое будущее теми одинокими ночами? Хотя откуда мне знать, чувствовала ли она себя одинокой? Судно было переполнено эмигрантами – южноафриканцами, британцами, немцами, – и все они произносили здравицы, поднимая бокалы с шампанским, танцевали, играли в кают-компании в бридж…

«Адмирал» прибыл в порт Момбасы 13 января 1914 года, и уже на следующее утро Карен и Брор обвенчались. Вся церемония, после которой Карен официально стала именоваться баронессой фон Бликсен-Финеке, длилась ровно десять минут. Затем молодожены покинули влажный и жаркий климат Момбасы, отправившись в сторону просторных, пышущих зеленью и дышащих прохладой возвышенностей Найроби, где их ждала будущая совместная жизнь.

Я прибываю в Африку через сто лет и четыре месяца, в мае 2014 года. В аэропорту Килиманджаро меня от них отделяют вулкан Килиманджаро, прямая как стрела граница Танзании и Кении, менее 300 километров пути и вышеупомянутые сто лет с хвостиком. Знаю точно, что именно изменилось за истекшее время: ледяная шапка Килиманджаро сократилась на 82 процента.

Конечно, идеально было бы загодя выйти за кого-нибудь замуж и уже потом ехать до места назначения, но весьма маловероятно, что подобное произойдет.