Текст книги "Теaтр чудес"

Мигель де Сервантес
ТЕAТР ЧУДЕС

Лица:

Ч а н ф а л ь я М о н т ь е л ь.

Ч и р и н о с.

К а р а п у з и к-музыкант.

Лиценциат Г о м е с и л ь о с, гобернадор[1]1
  Гобернадор – хотя слово громкое, но оно значит: бургомистр местечка, не более. (Прим. перев.)


[Закрыть].

Б е н и т о Р е п о л ь о, алькальд.

Т е р е с а, его дочь.

Х у а н К а с т р а д о, рехидор.

Х у а н а, его дочь.

П е д р о К а п а ч о, письмоводитель.

Р е п о л ь о, племянник алькальда.

Ф у р ь е р.

Жители местечка без речей.

Сцена первая

Улица.

Входят ЧанфальяиЧиринос.

Ч а н ф а л ь я. Чиринос, не выпускай из памяти моих наставлений, в особенности относительно новой проделки; нужно, чтоб она удалась нам на славу.

Ч и р и н о с. Знаменитый Чанфалья, все мои способности в твоем распоряжении: и моя память, и рассудок, и, сверх того, желание сделать тебе угодное превосходит границы возможного. Но скажи мне, зачем нам этот Карапузик, которого мы наняли? Разве мы вдвоем с тобой не можем исполнить нашего предприятия?

Ч а н ф а л ь я. Он нам необходим, как насущный хлеб, чтобы играть в промежутках между выходами фигур в нашем представлении чудес.

Ч и р и н о с. Нет, вот чудо-то будет, если нас не побьют камнями за этого Карапузика[2]2
  …если нас не побьют камнями за этого Карапузика. – В то время в Испании, да и в других странах, существовало какое-то суеверное отвращение к уродам; предполагали, что они являются на свет не без участия дьявола. Уродам небезопасно было являться перед публикой; случалось, что их даже убивали. (Прим. перев.)


[Закрыть]; потому что такого несчастного недоноска я во всю свою жизнь не видывала.

Входит Карапузик.

К а р а п у з и к. Будет мне какое-нибудь дело в этом городе, сеньор директор? Я готов умереть, чтобы ваша милость видели, что я вам не в тягость.

Ч и р и н о с. Четверых таких мальчиков, как ты, можно в горсть взять, так уж какая тут тягость! Если ты так же велик в музыке, как ростом, так будем мы в барышах.

К а р а п у з и к. А вот это как вам покажется: мне было сделано письменное предложение войти в долю в одной компании, нужды нет, что я мал.

Ч а н ф а л ь я. Если будут мерять твою долю по твоему росту, так тебе достанется такая малость, которую и разделить нельзя. Чиринос, вот мы мало-помалу добрались до городка; и те господа, которые идут к нам, без сомнения, должны быть гобернадор и алькальды. Пойдем им навстречу. Наточи свой язык на камне лести, только смотри, не переточи.

Входят гобернадор, Бенито Репольо – алькальд, Хуан Кастрадо – рехидор и Педро Капачо – письмоводитель.

Целую руки ваших милостей. Кто из ваших милостей гобернадор этого местечка?

Г о б е р н а д о р. Я гобернадор. Что вам угодно, добрый человек?

Ч а н ф а л ь я. Если б у меня было только две унции смысла, и то я сейчас же должен был бы догадаться, что этот перипатетический[3]3
  Перипатетический, то есть пеший. Чанфалья нарочно кудрявит речь, чтобы показаться ученым. (Прим. перев.)


[Закрыть], пространный и торжественный выход не может принадлежать никому другому, кроме достойнейшего гобернадора этого города, который вы, ваша милость, скоро покинете, заняв должность наместника целой области.

Ч и р и н о с. Да, клянусь жизнью сеньоры и маленьких сеньоров, если сеньор гобернадор их имеет.

К а п а ч о. Не женат сеньор гобернадор.

Ч и р и н о с. Ну, когда будут; от моих слов убытка нет.

Г о б е р н а д о р. Ну, чего же вы хотите, честный человек?

Ч и р и н о с. Много честных дней желаем вашей милости за оказанную нам честь: наконец, дуб дает желуди, груша – груши, виноградные лозы – кисти, от честного человека – честь, иначе и быть не может.

Б е н и т о. Цицерониаское выражение, ни прибавить, ни убавить нечего.

К а п а ч о. «Цицероновское» – хочешь сказать, сеньор алькальд Бенито Репольо.

Б е н и т о. Да, я всегда хочу сказать как можно лучше, но по большей части это у меня не выходит. Наконец, добрый человек, что вам угодно?

Ч а н ф а л ь я. Я, сеньоры мои, Монтьель – содержатель театра чудес. Меня вызвали из столицы сеньоры госпитального братства[4]4
  Сеньоры госпитального братства. – В XVI—XVII веках в Испании театры находились в ведении церковных благотворительных организаций, в пользу которых поступала значительная часть сборов со спектаклей, употреблявшаяся на содержание госпиталей, домов призрения и странноприимных домов.


[Закрыть]; у них нет ни одного содержателя театра, а они умирают от желания иметь театр; с моим прибытием все дело поправится.

Г о б е р н а д о р. А что это значит: театр чудес?

Ч а н ф а л ь я. От чудесных вещей, которые на этом театре изъясняются и показываются, произошло и название театра чудес. Этот театр изобрел и устроил мудрец Дурачина, под такими параллелями, румбами, звездами и созвездиями, с такими условиями, особенностями и соблюдениями, что чудес, которые на нем представляют, не может видеть ни один из тех, которые имеют в крови хоть какую-нибудь примесь от перекрещенцев[5]5
  …имеют в крови хоть какую-нибудь примесь от перекрещенцев. – При установлении рода и происхождения решающее слово принадлежало инквизиции, которая заверяла «правоверие» и «чистоту» крови, то есть отсутствие в роду предков мавританского или еврейского происхождения. Такие «проверенные» христиане носили название «старых», «старинных».


[Закрыть] или которые родились и произошли от своих родителей не в законном браке. И кто заражен этими двумя столь обыкновенными недостатками, тот лучше откажись видеть никогда невиданные и неслыханные представления моего театра.

Б е н и т о. Вот, извольте видеть, каждый день какие-нибудь новости являются на белом свете. А этот мудрец назван Дурачиной оттого, что он театр изобрел?

Ч и р и н о с. Дурачиной он назван потому, что родился в городе Дураково поле. Про него идет молва, что у него борода была по пояс.

Б е н и т о. Люди с большими бородами по большей части мудреные.

Г о б е р н а д о р. Сеньор рехидор Хуан Кастрадо, с вашего позволения, я полагаю, что сегодня вечером выходит замуж сеньора Тереса Кастрада, ваша дочь, которой я довожусь крестным отцом. Для увеселения на этом празднике я желаю, чтобы сеньор Монтьель дал в вашем доме свое представление.

Х у а н. Я всегда готов к услугам сеньора гобернадора, с мнением которого я соглашаюсь, которое утверждаю и к которому присоединяюсь, и ничего против не имею.

Ч и р и н о с. Вот что имеется против: если нам за наш труд не будет вперед заплачено, то мы с нашими фигурами останемся, как раки на мели. Ваши милости, сеньоры судьи, есть ли в вас совесть и душа? Куда как хорошо это будет: сегодня вечером весь ваш городок сберется в дом сеньора Хуана Кастрадо, или как там зовут его милость, да и удовольствуется этим спектаклем; а завтра, когда мы захотим дать представление для народа, так не явится ни одной живой души. Нет, сеньоры, ante omnia[6]6
  прежде всего (лат.)


[Закрыть] пусть нам заплатят, что следует.

Б е н и т о. Сеньора директорша, здесь нет никакой Антонии[7]7
  …здесь нет никакой Антонии… – Игра слов: Антония – anle omnia.


[Закрыть], никакого Антония, чтобы заплатить вам. Сеньор рехидор Хуан Кастрадо заплатит вам более чем честно; а если не он, так общинный совет. Его знают здесь хорошо. Здесь, родная моя, мы не дожидаемся, пока какая-нибудь Антония заплатит за нас.

К а п а ч о. Ах, грехи тяжкие! Опять вы, сеньор Бенито Репольо, не туда попали. Сеньора директорша не говорит, чтобы ей платила какая-то Антония, а только чтоб заплатили ей немедленно, прежде всего; это и значит ante omnia.

Б е н и т о. Ну так, письмоводитель Педро Капачо, заставьте, чтоб со мной разговаривали начистоту, тогда я пойму все без сучка и задоринки; вы и начитанный и письменный человек, вы можете эти арабские выверты понимать, а я нет.

Х у а н. Ну, хорошо. Доволен будет сеньор директор, если я заплачу ему сейчас же полдюжины дукатов? И, кроме того, мы примем предосторожности, чтобы сегодня вечером жители местечка не входили в мой дом.

Ч а н ф а л ь я. Я доволен, я доверяю себя распорядительности вашей милости и вашему разуму.

Х у а н. Пойдемте со мной, получите деньги, посмотрите мой дом и удобства, какие он имеет для устройства театра.

Ч а н ф а л ь я. Пойдемте, но не забывайте, какие качества должны иметь зрители, которые хотят видеть чудесное представление.

Б е н и т о. Это уж мое дело. Что касается меня, то я должен сказать, что могу идти на суд с уверенностью, потому что мой отец был алькальд. Четыре пальца старого христианского жиру со всех четырех сторон наросло на мое родословное дерево; вот и посудите, могу ли я видеть представление.

К а п а ч о. Все надеемся видеть, сеньор Бенито Репольо.

Х у а н. Мы тоже не выродки какие-нибудь, сеньор Педро Капачо.

Г о б е р н а д о р. По моему мнению, все будет как надо, сеньоры алькальд, рехидор и письмоводитель.

Х у а н. Пойдемте, директор, и за работу. Меня зовут Хуан Кастрадо, сын Антона Кастрадо и Хуаны Мача; и больше я ничего не скажу, кроме того, что, по совести и чести, могу с открытым лицом и смелой поступью идти на сказанное представление.

Ч и р и н о с. Ну, дай бог!

Хуан Кастрадо и Чанфалья уходят.

Г о б е р н а д о р. Сеньора директорша, какие поэты в настоящее время пользуются в столице славой и почетом, особенно из так называемых комических? Я сам чуть-чуть поэт и имею претензию на комизм и комическую маску. Я написал двадцать две комедии, все новые, и одна другой стоит. И я жду только случая отправиться в столицу и обогатить ими с полдюжины антрепренеров.

Ч и р и н о с. На ваш вопрос о поэтах, сеньор гобернадор, я вам хорошенько ответить не умею, потому что их так много, что из-за них солнца не видать, и все они считают себя знаменитостями. Теперь комические поэты все заурядные, такие, как и всегда, и нет надобности называть их. Но скажите мне, ваша милость, прошу вас, как ваше имя?

Г о б е р н а д о р. Мое имя, сеньора директорша, лиценциат Гомесильос.

Ч и р и н о с. Боже милостивый! Ваша милость – сеньор лиценциат Гомесильос, тот, который написал эти знаменитые стихи: «Захворал Люцифер тяжко; он по родине тоскует»?

Г о б е р н а д о р. Эти стихи приписывают мне злые языки; они столько же принадлежат мне, как и турецкому султану. Я писал стихи и не отказываюсь, но то были другие: в них я описывал наводнение в Севилье[8]8
  Наводнение в Севилье. – Речь идет о разливе Гуадалквивира 19 декабря 1603 года.


[Закрыть]. Хотя поэты постоянно воруют один у другого, но я себе не позволял никогда украсть даже малости. Помоги мне бог писать стихи, а ворует пусть, кто хочет.

Возвращается Чанфалья.

Ч а н ф а л ь я. Ваша милость, сеньоры, пожалуйте! Все готово, остается только начать.

Ч и р и н о с (тихо). Деньги в кармане?

Ч а н ф а л ь я. У самого сердца.

Ч и р и н о с. Заметь, Чанфалья, гобернадор – поэт.

Ч а н ф а л ь я. Поэт! Как бы не так! Нет, это ты в нем ошиблась; все эти смешные люди только для насмешек и созданы: ленивы, легковерны и простодушны.

Б е н и т о. Пойдем, директор! Меня так и поджигает видеть чудеса.

Все уходят.

Сцена вторая

Комната в доме Кастрадо.

Входят Хуана Кастрада и Тереса Репольо, первая в венчальном платье.

К а с т р а д а. Вот здесь можешь ты сесть, милая Тереса Репольо, чтобы сцена была прямо перед нами. Ты ведь знаешь, под каким условием можно смотреть это представление; не забудь, а то будет большая беда.

Т е р е с а. Ты знаешь, Хуана Кастрада, что я твоя родственница, больше я ничего не скажу. Как твердо я уверена, что буду на небе, так же уверена и в том, что увижу все, что на этом представлении будет показываться. Клянусь жизнью моей матери, я готова выколоть себе оба глаза, если случится со мной какая-нибудь беда. Ничего со мной не будет, вот что!

К а с т р а д а. Потише, сестрица, все идут сюда.

Входят гобернадор, Бенито Репольо, Хуан Кастрадо, Педро Капачо, директор и директорша, музыкант, некоторые из жителей местечка и племянник Бенито, человек ловкий, мастер танцевать.

Ч а н ф а л ь я. Садитесь все; представление будет за этим занавесом, и директорша там же, а здесь музыкант.

Б е н и т о. Это музыкант-то? Уж и его тоже за занавес; за то только, чтоб не видать его, я с удовольствием откажусь его слушать.

Ч а н ф а л ь я. Вы, ваша милость, сеньор алькальд Репольо, без всякого основания недовольны музыкантом. Он поистине очень добрый христианин и идальго, от известного корня.

Г о б е р н а д о р. Эти качества необходимы, чтоб быть хорошим музыкантом.

Б е н и т о. Чтоб деревом – допускаю; но музыкантом – abrenuncio.[9]9
  Не признаю (лат.)


[Закрыть]

К а р а п у з и к. Да, действительно тот должен считать себя дураком, кто явился играть перед таким…

Б е н и т о. Нет, ей-богу, мы видывали здесь музыкантов совсем не таких, как…

Г о б е р н а д о р. Оставьте ваши обоюдные возражения, как сеньор Карапузик, так и алькальд; а то они могут затянуться до бесконечности. Сеньор Монтьель, начинайте свое дело.

Б е н и т о. Не много ж утвари у директора великого спектакля.

Х у а н. Тут, должно быть, все чудеса.

Ч а н ф а л ь я. Внимание, сеньоры! Начинаю. О ты, кто б ты ни был, ты, который устроил этот театр с таким чудесным искусством, что он получил имя театра чудес! Ради добродетели, которая в нем заключается, заклинаю тебя, заставляю тебя и приказываю тебе, чтобы сейчас, сию минуту показал ты некоторые из тех чудесных чудес этим сеньорам, для их утешения и увеселения, без всякого скандала. Но вот я уж вижу, что ты мою просьбу исполняешь, потому что с этой стороны является фигура сильнейшего Самсона, обнимающего столбы храма, чтобы повергнуть их на землю и отомстить своим врагам. Стой, храбрый рыцарь, стой ради самого бога! Удержись от такого злого дела! Ты разрушишь дом и превратишь в яичницу столь многих и благородных людей, каковы собравшиеся здесь.

Б е н и т о. Остановись, прах тебя побери! Хорошо будет, если вместо удовольствия, за которым мы пришли, нас расплюснут в лепешку. Остановись, сеньор Самсон, чтоб тебе провалиться! Тебя просят честные люди.

К а п а ч о. Видите вы его, Кастрадо?

Х у а н. Еще бы не видать! У меня глаза-то на затылке, что ли?

К а п а ч о. Удивительное это дело: я так же вижу там Самсона, как турецкого султана; хотя поистине я законный сын и старый христианин.

Ч и р и н о с. Берегитесь! Идет бык, тот самый, который убил носильщика в Саламанке. Ложись, ложись! Сохрани тебя боже! Сохрани тебя боже!

Ч а н ф а л ь я. Ложитесь все, ложитесь все! Ух, ух, ух!

Все ложатся и трепещут.

Б е н и т о. В этом быке сидит сам дьявол: он с боков черноват и пегий. Если я не присяду, он меня вздернет кверху.

Х у а н. Сеньор директор, постарайтесь, если можно, чтоб не выходили фигуры такие страшные, они нас пугают. Я говорю не про себя, а про этих девочек… в них кровинки не осталось при виде такого свирепого быка.

К а с т р а д а. Да еще как, отец! Я думала, что три Дня не приду в себя. Мне показалось, что я уж на его рогах, которые у него такие острые, как шило.

Х у а н. Не была ты, дочка, на рогах и их не видала.

Г о б е р н а д о р (про себя). Ну, пускай все видят го, чего я не вижу; под конец и я скажу, что все видел; а то стыдно будет.

Ч и р и н о с. Это стадо мышей, которое появляется перед вами, происходит по прямой линии от тех, которые были в Ноевом ковчеге. Вот тут белые, а тут пестрые, тут крапчатые, а тут синие; и, наконец, все это мыши.

Х у а н а К а с т р а д а. Боже! Горе мне! Держите меня, я выпрыгну в окошко. Ах, я несчастная! Милая, обожми крепче твои юбки и смотри, чтобы тебя не укусили. Нет, их тут не стадо, клянусь жизнью моей бабушки, их больше тысячи!

Т е р е с а. Я несчастная-то, потому что они забрались ко мне, так что и не выгонишь; одна гнедая мышь влепилась мне в коленку. Силы небесные, помогите мне, на земле нет мне помощи!

Б е н и т о. Однако хорошо, что я в штанах; ни одна мышь ко мне не залезет, даже самая маленькая.

Ч а н ф а л ь я. Эта вода, которая с такой стремительностью низвергается из облаков, есть тот источник, который дал начало и происхождение реке Иордану. У каждой женщины, если ей плеснуть этой воды в лицо, оно превратится в гладкое серебро, а если мужчинам, то у них бороды сделаются золотыми.

К а с т р а д а. Слушай, милая, открой лицо – ты увидишь то, что тебе нужно. О, какая вкусная вода! Закройся, отец, не замочись!

Х у а н. Все закроемся, дочка.

Б е н и т о. От плеч вода пробралась у меня до главного шлюза.

К а п а ч о (про себя). Я сух, как ковыль.

Г о б е р н а д о р (тоже). Это черт знает что такое! На меня не попало ни одной капли, а все промокли! Как, неужели же я, между столькими законными детьми, один незаконнорожденный?

Б е н и т о. Уберите вы от меня этого музыканта; иначе, клянусь богом, я уйду и не увижу больше ни одной фигуры. Черт тебя побери, музыкант-оборотень! И пусть идет представление без треску и без звону.

К а р а п у з и к. Сеньор алькальд, не злобьтесь на меня! Я играю так, как мне бог помог выучиться.

Б е н и т о. Тебе-то бог помог выучиться? Ах ты, червяк! Убирайся за занавес! А то, ей-богу, я запущу в тебя этой скамейкой.

К а р а п у з и к. И черт меня занес в этот город!

К а п а ч о. Свежа вода святой реки Иордана; хоть я и закрывался, как только мог, но все-таки мне немного на бороду попало, и я пари держу, что она у меня светится, как золото.

Б е н и т о. И даже в пятьдесят раз хуже.

Ч и р и н о с. Теперь является около двух дюжин свирепых львов и седых медведей: все живое берегись! Хотя они и призрачные, но не преминут наделать каких-нибудь бед и даже воспроизвести подвиг Геркулеса с обнаженными шпагами.

Х у а н. Эй, сеньор директор! Вы, провалиться на месте, хотите прогнать нас из дому, что ли, своими медведями да львами?

Б е н и т о. Ваш Дурачина должен бы нам соловьев и жаворонков показывать, а не львов да драконов. Сеньор директор, или пусть являются фигуры более приятные, или с нас довольно того, что мы видели; и убирайтесь с богом и не оставайтесь дольше ни одной минуты в нашем местечке.

К а с т р а д а. Сеньор Бенито Репольо, пусть являются медведи и львы, хоть только для нас, женщин, нам будет очень приятно.

Х у а н. Как же, дочка, давеча ты испугалась мышей, а теперь захотелось тебе медведей и львов?

К а с т р а д а. Все новое заманчиво, сеньор отец.

Ч и р и н о с. Вот является девица, милая и учтивая; это так называемая Иродиада, пляска которой стоила головы Предтече[10]10
  Иродиада, Предтеча. – По библейской легенде, Иродиада – внучка иудейского царя Ирода, по настоянию которой был обезглавлен Иоанн Креститель, гак называемый Предтеча.


[Закрыть]. Если бы взялся кто-нибудь потанцевать с ней, вы бы увидали чудеса.

Б е н и т о. Это так! Фу ты пропасть, какая милая фигурка, приятная и светленькая! Ах ты, шлюха! Как вертится-то девчонка! Племянник Репольо, ты кой-что умеешь на кастаньетах, пособи ей, и пойдет у вас пир горой.

П л е м я н н и к. Я здесь, дядя Бенито Репольо. (Танцует сарабанду, Карапузик играет.)

К а п а ч о. Клянусь дедушкой, значит сарабанда и чакона очень древние танцы.

Б е н и т о. Эй, племянник, держись крепче за эту плутовку жидовку! Но если она жидовка, как же она может видеть чудеса?

Ч а н ф а л ь я. Нет правила без исключения, сеньор алькальд.

За сценой трубят, входит фурьер кавалеристов.

Ф у р ь е р. Кто здесь сеньор гобернадор?

Г о б е р н а д о р. Это я. Что вам нужно?

Ф у р ь е р. Приготовьте сейчас же помещение для тридцати кавалеристов, они будут здесь через полчаса и даже раньше; уж слышны трубы! Прощайте! (Уходит.)

Б е н и т о. Я бьюсь об заклад, что эту конницу послал наш мудрец Дурачина.

Ч а н ф а л ь я. Ну, нет, это отряд конницы, который был на постое в двух милях отсюда.

Б е н и т о. Ну, теперь я знаю вашего Дурачину, знаю и то, что вы и он величайшие мошенники, не исключая и музыканта. Слушайте же! Я вам приказываю приказать Дурачине, чтобы он не смел присылать этих солдат, иначе я им всем поодиночке закачу в спину по двести плетей.

Ч а н ф а л ь я. Говорю вам, сеньор алькальд, что их послал не Дурачина.

Б е н и т о. А я говорю, что их послал Дурачина, как он послал и всех других гадов, которых я видел.

К а п а ч о. Мы всех их видели, сеньор Бенито Репольо.

Б е н и т о. Я и не говорю, что вы не видали, сеньор Педро Капачо. Не играй больше, ты, разиня-музыкант, а то я тебе голову разобью,

Возвращается Фурьер.

Ф у р ь е р. Ну, готовы квартиры? Кавалеристы уж в городе.

Б е н и т о. Так Дурачина хочет на своем поставить? Ну, так я клянусь этому директору пустяков и плутней, что он мне за это поплатится.

Ч а н ф а л ь я. Будьте свидетелями, что алькальд мне грозит.

Ч и р и н о с. Будьте свидетелями, что про посланных от его величества алькальд говорит, что они посланы от мудрого Дурачины.

Б е н и т о. Самой-то тебе одурачиться бы пошли боже всемогущий!

Г о б е р н а д о р. А я сам про себя думаю, что эти кавалеристы, должно быть, настоящие, а не в шутку.

Ф у р ь е р. В шутку, сеньор гобернадор? Да в уме ли вы?

Х у а н. Очень может быть, что они дурачковские, как все, что мы видели. Сделайте милость, директор, заставьте девицу Иродиаду выйти в другой раз, чтобы вот этот сеньор видел то, чего никогда не видывал. Может быть, мы его подкупим этим, чтобы он поскорее ушел из этого местечка.

Ч а н ф а л ь я. Это извольте. Смотрите же, как она покажется, мигните вашему танцору, чтоб он ей опять помог танцевать.

П л е м я н н и к. Уж, конечно, за мной дело не станет.

Б е н и т о. Так, племянник, замучь ее, замучь ее! Поворот, еще поворот! Ей-богу, это ртуть, а не девчонка! Живо, живо! Еще, еще!

Ф у р ь е р. С ума сошел, что ли, этот народ? Какой тут дьявол, какая девушка, и что за пляска, и что за Дурачина?

К а п а ч о. Значит, сеньор фурьер не видит иродианскую девушку?

Ф у р ь е р. Да какого черта и какую девушку мне видеть?

К а п а ч о. Довольно, ex illis est.[11]11
  Ex illis est – значит: «он из тех», то есть из перекрещенцев или из незаконнорожденных.


[Закрыть]

Г о б е р н а д о р. Ex illis est, ex illis est.

Х у а н. Он из тех, сеньор фурьер, из тех, он из тех.

Ф у р ь е р. Что за подлая порода! А вот, клянусь богом, коли положу я руку на шпагу, так придется вам в окна метаться, а не в дверь.

К а п а ч о. Довольно, ex illis est.

Б е н и т о. Довольно, он из тех, потому что не видит ничего.

Ф у р ь е р. Ах, гнусные канальи, если еще раз вы мне скажете, что я «из тех», на вас живого места не останется.

Б е н и т о. Никогда еще перекрещенцы и незаконные храбры не бывали; и потому мы можем сказать: он из этих, он из этих.

Ф у р ь е р. Ах, проклятая деревенщина! Погодите ж!

(Берет шпагу и дерется со всеми. Алькальд бьет палкой Карапузика, Чиринос сдергивает занавес.)

Ч и р и н о с. Черт их принес, эту трубу и кавалеристов; точно их в колокол сзывали!

Ч а н ф а л ь я. Мы имеем необыкновенный успех. Хорошие качества нашего театра обнаружились, и завтра мы можем показать его городу, а сами можем воспеть триумф этой битвы, восклицая: «Да здравствуют Чиринос и Чанфалья!»