Текст книги "Солдат удачи"

– Последний, сударь? – Кровь прилила к щекам Дарта. – Но вы говорили, что срок моей службы вам неизвестен…

– И я вас не обманул. Я ведь не знаю, будет ли поиск успешен, не так ли? Если вы возвратитесь пустым, коллегия Ищущих возложит миссию на другого балара и другого разведчика.

Повисло тягостное молчание. Дарт уставился на реку внизу и плывший по ней кораблик: люди, наяды и тритоны прыгали с палубы, кувыркались в воде, и хрустальный пол поочередно приближал их веселые смеющиеся лица. Было трудно поверить, что раса анхабов вымирает и что на всей планете их осталось миллионов пять – большей частью тысячелетних старцев, не желавших продлить себя в потомстве. Все они, однако, выглядели юными и здоровыми. Дарт подозревал, что метаморфы-анхабы, в силу своей счастливой конституции, не ведают ни дряхлости, ни старческих недугов.

– Взгляните на специалиста, который проинструктирует вас, – прервал молчание Джаннах. – Как было сказано, это великолепный фокатор. Ее зовут…

Он произнес какое-то длинное имя, но Дарт, поднявший глаза к экрану мнемонической записи, его не расслышал. Милое женское лицо сияло перед ним: кудри цвета темного каштана, нежная упругость щек, зрачки фиалковой голубизны, вздернутый носик над пухлым ртом, будто бы созданным для поцелуев… Девушка мнилась ему знакомой – откуда и как, Дарт был не в состоянии ответить, но твердо знал, что с нею связаны мгновения радости и горя. Были связаны… Радость любви и горечь утраты…

Голос Джаннаха зудел в ушах назойливым комаром, слова скользили мимо, падали каплями дождя и уходили в песок забвения. Дарт глубоко вздохнул и попытался вспомнить: где и когда он видел ее?.. при каких обстоятельствах?.. был ли одарен ее благосклонностью?.. касался ли губами белоснежной шеи и локона, скрывавшего висок?..

Память безмолвствовала. Лишь имя всплыло из темных ее пучин, и он, не отрывая от экрана глаз, вдруг прошептал:

– Констанция… Констанция!..

Глава 4

Тучи еще громоздились в сумрачном небе, но ливень иссяк, когда Дарт вышел к берегу лагуны. Спать половину цикла, как это делали волосатые, он был не в состоянии; тело его подчинялось суточным ритмам Земли и Анхаба, и ночь, длившаяся здесь пятнадцать часов, казалась ему бесконечной.

Он принялся бродить у подножия дюн, посматривая то на небо, то на галеру, плясавшую в мелких волнах, то на реку – ток воды в ней быстро замедлялся с падением тяжести. На Диске, как и в других посещенных им мирах, гравитация являлась важнейшим параметром, но здесь ей отвели еще одну функцию – отсчета времени. Дарт уже привык улавливать моменты полудня и полуночи, когда его тело становилось легче или, наоборот, наливалось непривычной тяжестью; ощущение же нормального веса, приходившее дважды за цикл, было связано с утренними и вечерними периодами. Может быть, все обитатели планетоида, разумные и неразумные, не исключая растений, определяют время с гораздо большей точностью, чем он, – скажем, до получаса. Можно спросить об этом у просветленной Нерис…

При мысли, что есть у кого спросить, Дарт ощутил всплеск радости. Итак, его одиночество завершилось! И, надо признаться, самым приятным образом: из всех возможных вариантов он предпочитал женское общество. Конечно, не всякое; но если женщина молода и хороша собой… На миг лицо Констанции мелькнуло перед ним, с упреком напоминая о прекрасной даме, ждущей его возвращения, но эта дама была далеко, тогда как другая, спящая в пещере, – рядом. Представив ее обнаженное смугло-розовое тело, Дарт почувствовал, как пересохло в горле, и усмехнулся. В теории он был однолюбом – но разве есть безошибочные теории? Кто не ошибается, тот не кается, и даже у самых строгих теоретических построений имеется естественный предел.

Он поднял валявшийся на песке дротик, затем подобрал секиру тиан и принялся рассматривать оружие. Древко и топорище были деревянными, вырезанными с большим искусством, но это не вызвало у него интереса. Он осторожно коснулся секирного лезвия – овальной плоской раковины с заточенными краями; ударил секирой по валуну, темневшему в песке, но только с пятого или шестого раза сумел разбить ее на части. Острие дротика, сделанное из шестигранного шипа или иглы длиной в ладонь, тоже оказалось очень прочным, едва ли уступавшим железному наконечнику. Но железа, меди, серебра и других металлов здесь пока что не нашлось – ни на галере тиан, ни среди товаров карликов-тири и снаряжения даннитов. Скорее всего металла на Диске не знали, так как Темные им не пользовались; их высочайшая цивилизация была сугубо биологической.

Дарт прошлепал по воде к галере, осмотрел ее и убедился, что судно собрано без металлических гвоздей, заклепок или скоб. Материал вызвал его удивление – несомненно, дерево, но не пиленое, рубленое или строганое, а как бы принявшее нужную форму и размер естественным путем. Эти странные доски, пошедшие на палубу и бортовую обшивку, а также все неподвижные части, основание мачты в килевом гнезде, скамьи гребцов и все остальное были не сколочены, а склеены. Застывший желтоватый клей выступал в щелях и швах, и Дарт попробовал расковырять его кинжалом. Но эта субстанция почти не поддавалась ни лезвию, ни острию – пружинила, точно анхабский пластик, из которого делали небьющиеся кубки и посуду. Вспотев от усилий, Дарт измерил палубу шагами – получилось двадцать восемь – и возвратился на берег, чтобы еще раз полюбоваться кораблем.

Хорошее судно, большое, крепкое… много надежней, чем катамаран даннитов, сожженный криби… вот на таком бы и отправиться в странствия… Пожалуй, за светлое время, под парусами и веслами можно делать тридцать лье и выбраться к океану циклов за двадцать… Или за двадцать пять… Он знал, что находится в среднем течении реки, но все-таки ближе к полярному эстуарию, чем к периферийному океану. Возможно, от прибрежных гор и той седловины со вскрытой полостью его отделяют шестьсот лье, возможно – восемьсот… Слишком большое расстояние, чтобы блуждать в лесах, среди неведомых племен, без знающего проводника, без лошади или иного транспорта, без пищи и с бесполезным, лишенным энергии скафандром… Но путешествие к океану казалось вполне реальным, если не идти, а плыть – плыть рекой на прочном корабле или хотя бы даннитском катамаране, на любом суденышке, способном преодолеть течение и двигаться быстрее, чем пеший человек. Проблема состояла в том, что для такого судна был нужен экипаж, гребцы и корабельщики, на что в обозримом будущем рассчитывать не приходилось.

Вздохнув, Дарт поглядел на галеру. Да, хорошее судно, надежное, но с помощью Нерис его не вывести из бухты. Парус, может, они и подняли бы, но у него не тридцать рук, чтобы грести тридцатью веслами… А жаль!

Тучи истончились и исчезли, листва на кустах за дюнами высохла, и вместе с первыми лучами солнца пляж заполонили волосатые. Тут были и самцы, и самки с выводком щенков; самые крепкие тащили дубины и молоты из камня, прочие вооружились обломками костей и раковин. Им предстояла большая работа: вернуть в первозданное состояние лагуну и береговой песок – с той целью, чтобы не вызвать подозрений у новых путников. Такая примитивная хитрость была свидетельством того, что криби все же могут воспринять какие-то идеи, пусть не слишком сложные и отвлеченные. Но, к сожалению, любая из этих идей касалась лишь желудка и процедуры копуляции.

К Дарту, переваливаясь на толстых коротких ногах и почесывая брюхо, приблизился вождь. Выглядел он довольным и сытым. Впрочем, эти два понятия в языке криби являлись синонимами.

– Дат кусать свой самка? – с любопытством осведомился Вау.

– Нет. Самка тощий. Самка кусать еда, много еда, стать толстый. Потом Дат ее кусать.

– Ха-аа! – прохрипел вождь и хлопнул в ладоши, что служило знаком одобрения. Тощие самки ему не нравились – даже на вертеле.

Вздыхая и хмуря брови, Дарт следил, как три десятка волосатых под командой Оша топают к галере, разбрызгивая воду. Их шкуры лоснились, бугрились мощные загривки, вздувались мышцы на спинах и плечах, раскачивались молоты в сильных лапах… Какие гребцы пропадают!.. – подумалось ему. Но, к сожалению, эта идея была неосуществимой.

Он повернулся к вождю.

– Хороший хак.

– Хороший, – согласился Вау. – Много дерево харири. Харири долго гореть, хорошо.

– Не гореть. Криби взять хак тиан, взять свой самка, плыть река. Долго плыть.

Нижняя челюсть у Вау отвалилась, губа свисла чуть ли не до груди. Кажется, он был изумлен.

– Не гореть? Взять хак, плыть река? – Вождь возмущенно фыркнул. – Дат кусать плохой капа, его голова выпадать шерсть!

Это означало, что собеседник отведал тухлого мяса и в результате тронулся умом. Но Дарт решил попытаться еще раз.

– Криби плыть река новый место. Хороший место – много хак-капа! Много тири, много ко, много вкусный даннит! Криби кусать всех в новый место, стать толстый!

– Криби кусать всех в старый место, – мудро заметил Вау, почесал мохнатую грудь и отошел в сторонку.

Каменный молот в лапах Оша грохнул о доски, потом ударили кувалды и дубины остальных, жалобно заскрипело дерево, борт треснул, и в нем возникла большая зияющая дыра. Дарт отвернулся, страдальчески скривил губы и быстрым шагом покинул пляж. «Ненасытен человек в своих желаниях, – мелькнула мысль, – дай ему женщину, и он потребует шале с фонтаном, мягким ложем и бархатными покрывалами. Или корабль с гребцами…»

Корабль – увы! – пойдет в костер, но вместо шале имелась пещера, а вместо бархата – мох. Еще была женщина – возможно, колдунья и ведьма, но привлекательная и, надо думать, компетентная в местных нравах, что являлось новым, сулившим надежду обстоятельством. По дороге к своему жилью Дарт обдумывал эту мысль. С Нерис ему повезло, однако везение лишь тогда решает насущные проблемы, когда из него удается извлечь максимум полезного. Он не страдает более от одиночества, он спас весьма приятную особу, и что же дальше? Какой от нее прок?

«Прок, пожалуй, есть, – подумал он, ощупав плечо с заживающей раной. – У этой женщины, ширы Трехградья, не отнимешь уменья врачевать, пусть даже странным способом!» Но способы анхабов, возвращающих жизнь мертвецам, казались еще удивительней и необычней, и потому случившееся не беспокоило Дарта. В данном вопросе он обладал широким кругозором и был не против целителя-прилипалы или целителя-вампира, если их старания шли ему на пользу.

От пещер тянуло дымом и мерзким запахом паленого – криби собирались завтракать. Приблизившись к своему жилью, он услышал шум – треск кустов, женские вопли, пронзительный визг Броката и сопение волосатых. Пара юнцов гонялась за Нерис в виноградных зарослях, то ли желая развлечься, то ли с иной, гастрономической целью. Для этих своих экзерсисов они, вероятно, подстерегли момент, когда Нерис покинула пещеру; внутри ее никто бы не тронул, так как жилище Дарта являлось для дикарей безусловным табу.

Он запустил камнем в одного негодяя, а другого свалил наземь ударом в челюсть, пнув на прощание башмаком. Юнцы уползли, виновато поскуливая. Впрочем, вина их была не слишком большой – в пещеру они не совались, а кусты как-никак территория общая.

Покончив с этим делом, Дарт осмотрел женщину и ее крылатого спутника. Последний уже успокоился, сел на камень у входа в грот и, будто кошка, принялся вылизывать взъерошенную шерстку. Что до Нерис, то она, кажется, не пострадала и выглядела много лучше, чем вчера: следы побоев еще не зажили, но ссадины и синяки побледнели, с лица исчезла печать утомления, и кожа, отмытая дождем, напоминала сейчас бело-розовый перламутр. Ожерелье на ее гибкой шее светилось красками утренней зари.

– Ты меня бросил!.. – Отдышавшись, она гневно ткнула в Дарта пальцем. – Бросил среди этих гнусных тварей!

– Не бросил, а ненадолго оставил, пресветлая госпожа, – возразил Дарт. – Зачем ты покинула пещеру? В мое жилище волосатые не лезут, и там ты была бы в полной безопасности.

– Я проголодалась! – сообщила Нерис, топнув обутой в сандалию ножкой. – Я ела ягоды, и эти вонючки застали меня врасплох! Врасплох, понимаешь? Иначе им пришлось бы пожалеть о миге своего рождения! Я превратила бы их в камни, в грязь, в червей! Лишила бы дыхания и воздуха! Я, просветленная шира Трехградья!.. Я бы…

Она внезапно спрятала лицо в ладонях и расплакалась. Дарт обнял ее, прижимая к себе левым боком, и с удивлением отметил, что не чувствует биения сердца. Но эта мысль была смутной, преходящей, смазанной другими ощущениями – трепетом хрупких плеч под его ладонью и орошавшими грудь слезами. Шелковистые волосы ласкали щеку и шею, упоительный аромат будил воспоминания о просторных залах, в которых, повинуясь мелодии, кружились и приседали дамы с кавалерами в изысканных одеждах и завитых париках. Со вздохом он погладил ее золотистую головку и пробормотал:

– Успокойтесь, мадам, успокойтесь… – Затем, сообразив, что говорит на родном языке, перешел на фунги: – Не плачь, блистательная госпожа. В конце концов, ничего страшного не случилось: ты поела ягод, а тебя не съели. Даже не укусили ни разу.

– Просветленная, а не блистательная, – поправила она, всхлипывая и вытирая слезы. – Ты должен правильно обращаться ко мне и оказывать уважение, Дважды Рожденный. Помни: я – шира!

– Разумеется, я помню, светозарная. – Дарт отступил на шаг и отвесил изящный поклон, коснувшись рукояти шпаги. Все происходящее его изрядно забавляло, будто он играл с ребенком – но разве жизнь без игр и забав не превращается в унылые будни? Лишь женщины, новые впечатления и авантюры придают ей вкус, и в данный момент, обладая тем, и другим, и третьим, он мог почитать себя счастливейшим из смертных.

Поклонившись еще раз, Дарт произнес:

– Любой рыцарь счел бы великой милостью служить тебе, и я клянусь, что под моей защитой ты можешь не опасаться никаких врагов. Ни тиан, ни волосатых криби.

Слезы Нерис высохли, пунцовый рот приоткрылся.

– Что такое «рыцарь»?

– Благородный воин, поклоняющийся женской красоте, – с улыбкой пояснил Дарт.

– Ты находишь меня красивой?

– Несомненно, моя госпожа. Я думаю, ты самая прекрасная из шир Трехградья – по обе стороны этой реки. Да что там – реки! По ту и по эту сторону Диска!

Ее серые глаза кокетливо сощурились – верный признак, что лесть упала на благодатную почву и что взойдет она пышным и сладким посевом. Рано или поздно, но взойдет.

Однако не сейчас. Повернув головку, Нерис взглянула на Броката – тот дремал, разнежившись на солнышке, – затем принюхалась к смрадному дыму, плывшему над пещерами, и брезгливо сморщила носик.

– Мерзкие отродья, пожиратели падали… У каждого роо есть дар Предвечного, но сомневаюсь, что он наделил им этих вонючек! Но лысые жабы ничем не лучше… чтоб их поглотил божественный туман, и тех, и других! Чтоб им сгнить под деревом смерти! – Покончив с проклятиями, она кивнула Дарту: – Мне нужно вымыться и очиститься. Отведи меня на берег, но не туда, где лилась кровь. В какое-нибудь другое место.

Кивнув, он повел ее в прибрежный грот в той части острова, что омывалась не проливом, а рекой. Тут невысокие утесы, перемежавшиеся корявыми деревьями с сизой хвоей, теснились к самой воде; вода же была теплой, ласковой, дно – мелким, почва – песчаной, и в ней криби выкопали сотню ям, забитых всяческим имуществом, не поддававшимся гниению. В них цикл за циклом сваливали награбленное и ненужное – странные товары тири, добро даннитов и многие иные вещи; и в них, несомненно, свалят оружие и снаряжение тиан. В одной из этих ям Дарт схоронил маленькую даннитку, поставив над могилой деревянный крест с ее украшениями, браслетами и ожерельем.

Нерис огляделась.

– Что здесь? Куда ты меня привел? К мусорным кучам?

– Это предметы, принадлежавшие путникам, моя госпожа. Криби-самцы сюда не ходят, только самки – тащат лишнее, когда очищают берег лагуны. Тут я купаюсь и наблюдаю за рекой… Посмотри в ямах – возможно, что-то пригодится?

– Возможно.

Устроившись под скалой, в тени, Дарт с интересом наблюдал, как женщина бродит среди деревьев, камней и груд непонятного мусора, то вороша их ногой, то наклоняясь, приседая и что-то разглядывая. Она подняла плоскую небольшую раковину, потом – трубчатый сосудик размером в палец; открыла его, понюхала и скорчила довольную гримаску – кажется, предназначение этих вещиц не было для нее секретом. У ямы, заваленной большими пустотелыми орехами, одним из главных товаров карликов-тири, Нерис остановилась, вздохнула и грустно покачала головой.

Дарт насторожился.

– Можешь объяснить, что это такое? Я думал, их едят, но они пустые. Одна скорлупа… Зачем тащить ее с собой, да еще в таком количестве?

– Их ядра не едят, из них и из корней изготовляют мазь, что заживляет раны, а скорлупу расписывают узорами и помещают внутрь прах погибших, старейших и воинов. Сосуды для почетного захоронения, плоды с дерева хрза… Растет оно далеко, и в Лиловых Долинах цена на них немалая.

– Судя по этой куче, в Лиловых Долинах нет недостатка в мертвецах, – заметил Дарт. – Что же там случилось, ма белле донна? Кровопролитное сражение или повальная болезнь?

– А ты не знаешь? – На ясном лбу Нерис прорезалась морщинка. – Не знаешь, что происходит в период балата? Когда разверзаются земли, трясутся горы и в небесах играют молнии? В самом деле, не знаешь?

Пожав плечами, Дарт неопределенно улыбнулся. Он с охотой послушал бы что-нибудь о богах, играющих молниями, однако решил не торопиться: женские речи – ручей, который нельзя подгонять, швыряя камешки вопросов. Слово «балата» вспоминалось ему – вроде бы слышал от умершей даннитки, но смысл его оставался неясен, как прочие намеки Нерис и удивительный обычай хоронить покойников в орехах. Вероятно, эти Лиловые Долины были любопытным местом!..

Его спутница положила свои находки на плоский камень у воды, сняла сандалии, сбросила тунику и принялась ее полоскать; затем расстелила изорванную одежду на том же валуне. Дарт с бьющимся сердцем не спускал с нее глаз, чувствуя, что внимание ее не обижает, а, наоборот, приятно; здесь, на Диске, где многие расы не знали иных одеяний, кроме собственной кожи или шкуры, не стыдились наготы. Ему показалось, что Нерис не отличается ничем от земных женщин, а если и были какие отличия, то в лучшую сторону: на удивление тонкая гибкая талия, восхитительно длинные ноги и твердые груди, не колыхавшиеся, а только слегка подрагивавшие при резких внезапных движениях.

«Нимфа», – подумал Дарт, любуясь, как Нерис плещется у берега. Ее формы выглядели не угловато-девичьими, а женственными, зрелыми, округлыми, но, вероятно, она была молода – лет двадцати пяти или чуть больше по земному или анхабскому счету времени. В этих двух мирах, на его старой и новой родине, сутки и годы почти совпадали. Правда, на Анхабе, не имевшем лун, не знали и месяцев, а также смены сезонов: ось планеты была перпендикулярна плоскости эклиптики.

Мысль об Анхабе вернула его к реальности, к погибшему кораблю, лишенному энергии скафандру и миссии, которую надлежало исполнить. Последнее являлось делом чести: сколько бы он ни спорил с Джаннахом, как бы ни торговался, слова оставались словами, деяния – деяниями. Пока он жив, его обязанность – быть верным своему обету, трудиться и искать, как он трудился и искал в других мирах, с полной отдачей сил, не думая о риске и не мечтая о награде. Долг был для него категорией абсолютной, твердой основой душевного склада; приверженность долгу соединялась с другими чертами, с понятиями о благородстве и мужестве, справедливости и милосердии. Возможно, в прошлой жизни он был иным, более подверженным влиянию людей и обстоятельств, но воскрешение очистило его: так с древнего клинка спадает ржавчина под яростным усилием точила.

Долг нужно исполнять – тем более что средства к тому были отнюдь не исчерпаны: он потерял корабль, но Голем уцелел. Его помощник и слуга, оставшийся на перевале в прибрежных горах, под бурым утесом с тремя вершинами… Он получил приказ и будет ждать тысячелетия, подобно верному псу из нерушимой, не подверженной тлению плоти… Этот квазиживой механизм обладал большими запасами энергии и умением накапливать ее, аккумулируя из любых источников; прочный корпус, искусственный мозг, подвижность, встроенные датчики, оружие и инструменты делали его незаменимым в полевых исследованиях. Он мог бы осуществить их сам и мог, вероятно, найти хозяина, рассчитав траекторию падения Марианны, но он подчинялся приказу: ждать. Его способность к самостоятельным действиям была ограниченной, и в случаях критических он нуждался в руководстве человека.

Отсюда, за сотни лье, Дарт был не в силах отменить приказ, обрекший Голема на ожидание. Золотистая полоска-указатель на рукаве скафандра не светилась, так же, как спираль, вмонтированная в лицевой щиток; его передатчик, лишенный энергии, не позволял связаться с механическим слугой. Не трагедия, но неприятность; а возможно, знак судьбы и повод к далекому странствию, которое необходимо совершить. Вот только как?..

В данный момент это являлось важнейшей проблемой, отодвигавшей все остальные, даже утрату Марианны. В конце концов, ее гибель не делала Дарта вечным пленником в этом мире; пройдет какой-то срок, и прилетит другой корабль, беспилотный или с очередным разведчиком, а значит, его отыщут и снимут с Диска. Вернее, отыщут Голема – по встроенному маяку и следам несчастливой попытки вскрыть загадочную полость… И к этому времени он должен соединиться с иразом… Должен, тысяча чертей! Должен, должен…

Видимо, он задремал, и во сне ему явилась персона из прошлой жизни, не столь великая, как та, чей облик принимал Джаннах, но все же могущественная и облеченная властью. Мужчина в годах, со смуглым крючконосым лицом, пронзительным взором и резким командирским голосом, похожий на старого коршуна; вы должны, каркал он, должны, должны…

…Вы должны сохранить привезенное, сколь бы незначительной ни была эта сумма. Еще вам следует усовершенствоваться во владении оружием, поскольку это необходимо дворянину. Я сегодня же составлю письмо начальнику Королевской академии, и с завтрашнего дня он примет вас, не требуя ни единого экю. Не отказывайтесь от этой милости – бывает так, что наши молодые дворяне, даже самые знатные и богатые, тщетно добиваются приема туда. Вы научитесь верховой езде, фехтованию, танцам и куртуазному обращению с дамами, вы отшлифуете манеры и завяжете полезные знакомства. А время от времени вы будете являться ко мне, докладывать, как идут дела и чем я могу вам помочь. Через год вы должны завершить обучение… через год, к апрелю…

Плеск воды заставил его проснуться, и лишь последнее слово сохранилось в памяти. Апрель, весенний месяц, пора цветения каштанов… Что-то случилось с ним в апреле – там, в прошлой жизни, на Земле… Куда-то он ехал, с кем-то встретился, вступил в перебранку и скрестил клинки… Не с тем крючконосым из сна, что поучал его, с другим, враждебным и наглым… Мерзкая личность! Прикончил ли он негодяя? Кажется, нет, не удалось; в тот раз ему помешали. Но кто? Кто, дьявол его побери?!

Нерис, расстелив на валуне свою изодранную тунику, что-то делала с трубчатым сосудом. Любопытствуя, он приподнялся: влажная клейкая масса стекала на края прорех, тонкие пальцы перебирали ткань, гладили ее, слегка сжимали, и, подчиняясь этой ласке, дырявое и рваное становилось целым. Возможно, не просто целым, а живым: ткань трепетала и подрагивала, поблескивала, словно шелк, переливаясь теплыми оттенками радуги. Порыв ветра вдруг подхватил ее, взметнул вверх и опустил на плечи Нерис. Она рассмеялась и, лукаво посматривая на Дарта, натянула одежду. Свисавшее с гибкой шеи ожерелье отсвечивало золотисто-розовым.

В точности как плоская круглая раковина в ее руке. Бросив эту вещицу на колени Дарту, она сказала:

– Вот, возьми! Кажется, у тебя нет джелфейра?

– Чего нет, того нет, – признался он. – Это украшение? Как твое ожерелье и этот кружок? – Палец Дарта прикоснулся к виску.

– Кружок? Ты называешь мой раят кружком? – Нерис негодующе взмахнула ресницами. – Мой раят, знак ширы, вживленный навечно! Нет, это не украшение, воин, не только украшение! Раят потускнеет, если во мне зародится новая жизнь. Есть от него и другая польза – например, чтоб роо знали, перед кем сгибать колени.

– А это что такое? – Дарт уставился на ракушку.

– Джелфейр, я же сказала! По его оттенкам судят о времени. В начале цикла время красное, в легкий период – розовое и желтое, а когда тело начинает тяжелеть – зеленое и голубое. Затем синее, когда приходят большая тяжесть, дожди и сумрак… Разве ты этого не знаешь? И разве в твоих родных краях не пользуются такой полезной вещью?

– Где они, мои края? – вздохнул Дарт, подбрасывая раковину в ладони.

– И правда – где? – Нерис присела перед ним на корточки, глаза ее потемнели, расширились, стали огромными. – Где же твой край, Дважды Рожденный, и каков твой обычай? У тебя странные вещи… невиданные, твердые, блестящие… – Она с опаской коснулась витого эфеса шпаги. – Ты спас меня от жестокости тьяни… Ты говорил, что явился издалека, и обещал, что будешь меня защищать… так, как защищал Сайан… Но почему? Ведь мы не просили Предвечного о вещих снах… Мы даже не связаны обрядом синего времени! Ты не дарил мне жизнь, я не дарила тебе радость…

– Еще подаришь. Все впереди, – Дарт ласково погладил ее обнаженное плечо. – Ты можешь мне довериться, ма белле, хотя мне трудно объяснить, откуда я пришел. Боюсь, ты бы сочла меня бесноватым, услышав о недоступных пониманию вещах, о солнцах, что светят в холодной тьме, о людях, способных менять свой облик и обитающих в небесных замках, об удивительных тварях, живых и неживых в одно и то же время. Впрочем, кто знает? Возможно, ты все бы поняла… возможно, ширы Трехградья так же мудры, как прекрасны, и разуму их нет границ… – Он усмехнулся, глядя в ее сосредоточенное личико. – Но поговорим о другом, сиятельная. Я, видишь ли, кое-что ищу… кое-что, потерянное мной у океана, в который впадает эта река. Хочешь помочь мне в поисках?

– Не раньше, чем ты объяснишь их цель и смысл. В последнее время развелось слишком много ищущих – как это обычно бывает в период балата. Что же ищешь ты?

Показалось ли ему, что в глазах Нерис мелькнуло подозрение? Быть может, он напрасно говорил о светилах, горящих в космической бездне, о летающих замках анхабов и существах, подобных Голему? В конце концов, это слишком далекие материи, столь же неясные для обитателей Диска, как смена ночи и дня и небосвод, усыпанный звездами…

Поверх золотистой женской головки он бросил взгляд на реку. Полдень, самое легкое время… желтое, если судить по ракушке-джелфейру… Гигантский поток перед ним струился медленно и плавно, индиговый лес на дальнем берегу манил загадочным молчанием, яшмовые скалы, вздымаясь над деревьями, подпирали небесный купол – прозрачный голубой алмаз с пылающим сапфиром солнца. Оно висело прямо над головой, изливая полуденный жар и затмевая звезды; казалось, что хрустальная голубизна, пронизанная светом и теплом, бесконечна, нерушима и вечна, как само Мироздание.

– Мон дьен, какое величие!.. – прошептал Дарт. – Какое чудо, какая красота!

Нерис нетерпеливо шевельнулась.

– Так что же ты ищешь на берегах Срединного океана? Не ту ли удивительную тварь, которая жива и нежива в одно и то же время? Помнится, ты говорил о ней… Или мне послышалось?

Очнувшись, Дарт с изумлением уставился на нее, потом пробормотал:

– Как ты догадалась? – Женщина смотрела на него непроницаемым взором, и, не дождавшись ни слова в ответ, он произнес: – Если мы доберемся до моря, я покажу тебе эту тварь. Очень полезное существо, хотя вид его необычен и страшен… Надеюсь, ты не испугаешься.

– С чего мне пугаться? – Ее рот скривился в пренебрежительной усмешке. – Я – шира, и я понимаю, о чем ты говоришь… О бхо, не так ли? Ну, подобную тварь я сама могла бы тебе показать – прямо здесь и прямо сейчас, не дожидаясь, пока ты окажешься у океанских берегов. Если захочу…

Брови Дарта полезли вверх, в горле запершило. Он откашлялся и, не зная, как скрыть удивление, поиграл рукоятью кинжала, затем освободил клинок до половины, с лязгом загнал в чеканные ножны и вытащил снова. Нерис, глядя на солнечные блики, скользившие по серебристому лезвию, неторопливо произнесла:

– Ты слышал о маргарах? О тех, чья поступь легка, прыжок – стремителен, удар – смертелен? О тех, что бродят там и тут, дожидаясь балата? О великих искателях зерен, что не страшатся подземной тьмы? Может быть, ты из них?

– Почему ты так решила? – Дарт недоуменно нахмурился. О маргарах он знал лишь то, что они обладают мягкой шкурой в черную и серую полоску, подходящей для изготовления мешков. – Я не брожу без цели там и тут и не люблю убивать – разве лишь для защиты обиженных и слабых. Я обладаю речью и разумом, а маргар – животное!

– Не всегда, – на губах Нерис зазмеилась таинственная улыбка. – Не всегда, мой воин. Встречаются разные маргары.

«Что-то не так, – мелькнуло у Дарта в голове, – что-то не складывается, чего-то я не понимаю – или не понимают меня. Быть может, дело не в отсутствии контакта, а в чем-то ином, в какой-то хитрой интриге, пока что неясной мне, – ведь женщинам нравится играть в загадки и напускать туман на ровном месте. Но на сегодня, пожалуй, хватит тумана, загадок и тайн. В конце концов, женщина есть женщина, и самая прекрасная из них не в силах дать больше, чем имеет…»

Были, однако, другие вопросы, которые ему хотелось выяснить. Диск – по крайней мере, с голубой стороны – являлся населенным миром, обителью нескольких рас, так же как другие планеты Ушедших. Не все, но многие; Дарту казалось, что где-то он встречал существ, подобных тири и даннитам, – возможно, на Лугуте или Буит-Занге. Где именно и в каких перипетиях, в общем, не имело значения; память об этом была смутной, но разум подсказывал, что всякий народ должен где-то жить и что-то есть, а значит, строить, обрабатывать землю, делать мечи и орала, странствовать и торговать. С двумя последними моментами он уже познакомился – аборигены странствовали и торговали, пусть даже таким необычным товаром, как орехи, произраставшие в одном краю, а в другом игравшие роль погребальных урн. Но, пролетая над Диском, он не заметил ни дорог, ни поселений, ни пашен, ни скотоводческих ранчо – словом, ни единого признака хозяйственной активности. Здесь были океаны и реки, холмы и горы, леса и равнины, но не было ни городов, ни полей. Странный факт! Особенно в том, что касалось равнин, пригодных для скотоводства и посева злаков.

Термины, обозначавшие эти занятия, в торговом жаргоне фунги отсутствовали, а под «городом» понималось пространство, где обитает много людей и других существ, разумных и неразумных. Для Дарта город ассоциировался с дворцами и улицами, башнями, стенами и, разумеется, домами – но, расспрашивая Нерис о местных городах, он вдруг сообразил, что слова «дом» в фунги тоже не было, а самым ближайшим эквивалентом являлось «жилище», оно же – убежище, укрытие, место для уединения и снов в синий период.