Текст книги "Юмористические рассказы"

У каждого свои комплексы

Я вам вот что скажу: мужчина и женщина – они о-очень друг от друга отличаются! И не только в физиологическом плане. Сам образ мыслей и их направленность, логика – ну, всё настолько разное, что даже удивляешься, как им вообще удаётся иногда хоть о чём-то договориться.

Приходит ко мне однажды девушка. Красивая! А фигурка – обалдеть. И вообще, вся такая милая – ну, просто залюбуешься! И улыбка у неё очень приятная. И вот улыбается она и говорит:

– Здравствуйте! Я из жилконторы. Вы заявление писали, что у вас в квартире всяких неполадок много.

– Здравствуйте, – обрадовался я, – раздевайтесь, проходите!

Улыбка у неё тут же погасла, она прямо вспыхнула вся:

– Ну, знаете!.. – говорит. – Меня, конечно, предупреждали, что мужчины только об одном и думают, но вот чтобы так! Я ещё толком-то и войти не успела, а вы уже: раздевайтесь! Я в книжках читала, что раньше мужчина, прежде чем девушке такое сказать, не менее полугода за ней ухаживал: цветы дарил, на свидания приглашал, в театр водил, в ресторан… А вы?… Вы хоть заметили, как вообще это сказали? Даже не «проходите, раздевайтесь», а «раздевайтесь, проходите»! Ужас!

Я, конечно, покраснел.

– Да нет, – говорю, – вы меня неправильно поняли! Я в том смысле, что дождик на улице, плащик у вас промок, ну, вот я и сказал: «Раз…»… в смысле, что повесьте плащик вот сюда; пока вы всё осматриваете, он и подсохнет хоть немного!

Девушка с минуту смотрела на меня недоверчиво.

– Ну, ладно, – говорит, – буду надеяться, что вы и в самом деле это имели в виду. А то уж я прямо растерялась. Что, думаю, делать: войти или наоборот, сразу выйти…

– Как это – выйти? – испугался я. – За кого – выйти? За меня? А я вам ничего не предлагал! Между нами ещё и не было-то ничего, а вы…

Надо же, как внешность бывает обманчива! И где мои глаза были: красивая, милая! Присмотрелся я к ней повнимательнее и вижу: красивая, конечно, но только сквозь эту красоту что-то хищное проглядывает. Охотница, одним словом! Такая мигом любого на себе женит и фамилии не спросит!

– Вот, – сказала она, печально кивая головой, – все вы, мужчины, одинаковы! Не успеет девушка войти, вы сразу: раздевайтесь! А как жениться – так в сторону! Только зря вы испугались: не собираюсь я за вас замуж! Честно говоря, как мужчина вы меня ничуть не заинтересовали!

Это она только говорит так, а сама – я же вижу! – квартиру мою внимательно изучает. Быстренько всё осмотрела, а лицо такое, будто вот-вот скажет: «Дорогой, а ты не считаешь, что нам уже пора поменять мебель»? Или: «Милый, ну, что же ты сегодня мусор не вынес»? Да хорошо, если ещё так! А то: «Ты когда, наконец, мусор вынесешь, так твою и растак»!

Осмотрела она всё и говорит:

– Ну, ладно, давайте делом займёмся. Так какие у вас проблемы?

– У меня? – хмыкнул я. – Никаких!.. А, вы в смысле: в квартире? Ну, вот, например, ванная. Давайте пройдём туда…

– Как это? – остановилась она. – Что – вместе?

В общем, вижу, зациклилась она на одном и говорю:

– Если не хотите, в саму ванную можно не проходить, я вам из коридора всё покажу. Там у меня радиатор отопления не работает. Сейчас-то ещё ничего: лето, а вот зимой просто невозможно. Разденешься…

– Послушайте, – негодующе говорит она, – вы что, ни о чём другом думать не можете? С вами опасно рядом находиться! Я в вашей квартире ещё и пяти минут не пробыла, а вы мне уже второй раз раздеться предлагаете!

– Да я не вас имел в виду! – начинаю кипятиться я. – Я о себе! Я разденусь, а…

Она от возмущения аж задохнулась.

– Слушайте, – говорит, – вы меня с каждой минутой всё больше поражаете! Ладно ещё, когда мужчина девушке такое говорит: это, в конце концов, естественно. Но когда он первым собирается раздеться, это уже ни в какие рамки не укладывается!

Вижу, не идёт у нас разговор, никак мы друг друга понять не можем. Ай, думаю, ладно, подумаешь – радиатор!

– Знаете, – говорю, – я вот что подумал: я ведь могу и обогреватель включать. Так что вы на ванную внимания не обращайте…

– Да нет, почему же, – говорит она, – радиатор не работает – это я понимаю. Конечно, его надо ремонтировать. Но только не у одного вас эта проблема: там очередь целая. Так что вам нужно подойти к нам в контору и у секретарши зарегистрироваться.

Ну, и дела, думаю. Меня чуть ли не маньяком выставила, а сама свою линию упорно гнёт: сначала насчёт замужества намекнула, а теперь прямо открытым текстом говорит: нам, мол, с вами зарегистрироваться надо, а то и ремонт делать не будем! А ведь если женщина что-то себе в голову вобьёт – крышка! Не отступится, пока своего не добьётся. Так что надо мне, пока не поздно…

И тут меня прямо-таки в жар бросило! Стоим-то мы в прихожей, а в этой же прихожей на столике возле телефона мой паспорт лежит! Да ведь пока я ей ванную показывал, она десять раз могла его незаметно взять! А дальше – ясное дело: в ЗАГСе у неё, конечно, свои люди, да даже, если и не так, там же женщины работают! А какая женщина своей сестре-женщине в таком вопросе не поможет: мужика охомутать! Нет, представляете, я бы ни сном ни духом, а она через денёк заявляется: «Здравствуй, дорогой муженёк! Ты, наверное, паспорт свой ищешь? Так он у меня»! И подаёт мне его; я открываю, а там: «Зарегистрирован брак с гражданкой…»…

Я в институте прыжками в высоту занимался: в соревнованиях участвовал, вполне приличные результаты показывал. А тут и в длину неплохо прыгнул. Схватил паспорт – и в карман! И уж до самого конца её визита руку оттуда не вынимал.

Она, конечно, заметила, поняла, что оплошала, но виду не подаёт.

– Ну, – говорит, – с ванной всё ясно, что у вас ещё не в порядке?

– Ещё, – говорю, – у меня крыша протекает. Давайте в спальню пройдём, я вам покажу.

Она руками всплеснула.

– Вот, – говорит, – я так и знала! Что, думаете, не заметила, как вы на меня ещё там, у двери смотрели? Я сразу поняла: этот меня обязательно под любым предлогом в спальню потащит! Нет, к таким типам, как вы, надо бы мужчин посылать, да только не работают они у нас! Но вы учтите: у меня в сумочке газовый баллончик есть и кричу я очень громко. Да и в конторе знают, куда я пошла. Так что шансов у вас – никаких!

А я с тех пор, как паспортом своим завладел, совсем, было, успокоился и на все её комплексы внимание обращать перестал. Но как она про газовый баллончик сказала, мне опять не по себе стало: понял я, к чему это она свою линию ведёт. Зайдём мы с ней в спальню, я случайно окажусь рядом, а она под предлогом будто бы ей в моём поведении что-то угрожающее почудилось, брызнет в меня из баллончика, я вырублюсь, а она паспорт мой выхватит – и бежать! Нет, думаю, дистанция – семь шагов, не меньше.

И до чего ж вовремя я всё это сообразил! Она, как только в спальню вошла, баллончик из сумочки достала и на меня смотрит: ясное дело, ждёт, когда я поближе подойду! Да только не вышло у неё ничего! Я прямо у двери остановился, паспорт в кармане покрепче сжал, а свободной рукой на потолок показываю: вот, мол, полюбуйтесь! Ну, нечего делать, пришлось ей акт составлять.

– Где, – говорит, – у вас тут сесть можно, бумаги заполнить?

– Так вот же, – говорю я от двери, – журнальный столик стоит и кресло. Садитесь и пишите всё, что нужно.

Села она, бумаги какие-то достала, стала заполнять, а баллончик рядом положила – ну, на всякий случай: а вдруг я забудусь и близко подойду. Специально очень долго писала, но только я всё равно на эту удочку не поймался. А когда, наконец, закончила, так это небрежно и очень естественно говорит:

– Ну вот, всё. Подойдите, распишитесь!

Ага, думаю, сейчас! Нашла дурака! Но, с другой стороны, как-то неудобно показывать, что я её боюсь.

– Знаете, – говорю, – давайте-ка я вас чаем угощу! Я вижу, вы до сих пор дрожите, промокли сильно, наверное. Так что горячий чай вам не помешает. И не беспокойтесь: я вам его не здесь пить предлагаю, а на кухню пройти. Против кухни-то, надеюсь, вы ничего не имеете?

Она встала.

– Нет, – говорит, – ни против кухни, ни против чаю я ничего не имею. Хотя, знаете, некоторые и на кухне такие чудеса творят!

В общем, дальше у нас с ней всё просто замечательно пошло. Чай я заварил хороший, да и девушку угостить у меня нашлось чем. Я всё быстренько одной рукой накрыл и уселись мы за стол. Она, когда чай пила, совсем успокоилась. Смеяться начала, всякие истории из своей работы рассказывала. Я тоже расслабился, даже руку из кармана два раза вынимал.

Перед тем, как уходить, она меня, всё-таки, в акте расписаться заставила, а листок придерживать не стала. Тут я, было, опять заволновался: мне ж для этого обе руки понадобилось. Расписываюсь я, а сам краем глаза за ней наблюдаю. Но она ничего, стояла спокойно и за баллончик не хваталась. В общем, вполне приличная девушка оказалась. А расстались мы совсем по-дружески: она пообещала, что лично проконтролирует, чтобы мне весь необходимый ремонт сделали.

Всяких неисправностей у меня в квартире оказалось много. Так что она ещё не раз ко мне приходила. И, в конце концов, разделась. Но, правда, уже после того, как я с ней зарегистрировался.

День, когда перевернулся мир

С начала 149-й серии популярного телесериала прошло уже больше трёх минут, а ещё до сих пор никого не убили, не ограбили и не изнасиловали. Заинтригованный таким неожиданным ходом сюжета, Трофимов включил погромче звук и стал внимательно наблюдать за событиями.

А на экране происходило что-то непонятное: герои сериала, непомерно суетясь и стараясь опередить друг друга, совершали добрые поступки. Трофимов, совершенно сбитый с толку, пытался разглядеть в их действиях какой-то коварный умысел, но все его предположения не сбывались. Впрочем, ощущалось, что сбит с толку не он один: актёры тоже чувствовали себя весьма неуютно в столь непривычном амплуа и явно не знали, как себя вести. Так, актёр, игравший главного злодея, переводя старушку через улицу, то и дело срывался на крик, а его рука постоянно дёргалась за пистолетом. Когда же он перевёл её, так и не пристрелив и даже ни разу толком не ударив, старушка неумело принялась его благодарить, по привычке пересыпая слова благодарности отборным матом, из-за чего четырежды пришлось глушить их звуковым сигналом. А главная интриганка, из-за чьих злобных наветов в предыдущих сериях пострадало не менее полусотни человек, в течение двух минут безуспешно пыталась погладить по голове соседского ребёнка.

Не все, правда, актёры выглядели такими растерянными. Жена главного героя, не совершая над собой никаких видимых усилий, заботливым голосом осведомилась о здоровье свекрови, а сам герой, садясь в автобус, так легко и непринуждённо пропустил вперёд пожилую женщину, как будто и в реальной жизни ему уже доводилось такое проделывать.

Не менее странно вели себя и дети. Вместо того, чтобы делать что-то такое, что было бы можно снять на мобильный телефон и выставить в Интернет, они внимательно слушали объяснения учителя и прилежно записывали в тетрадь материал, время от времени задавая разные умные вопросы; а придя из школы домой, целовали родителей и тут же принимались помогать им по хозяйству.

После сорока минут такого просмотра Трофимов почувствовал, что нервы его на исходе, и ему просто необходимо переключиться на какую-нибудь новостную программу, чтобы снова глотнуть реальности и немного передохнуть.

Однако, то, о чём говорили в новостях, было ничуть не лучше. После сюжета об олигархе, который совершенно безвозмездно передал социальным службам города все наряды пяти своих бывших жён, одной настоящей и двух будущих, показали не менее странного типа. Он, будучи крупным муниципальным чиновником, уже сегодня с утра успел отвергнуть пять предложенных ему взяток, из которых только одна была операцией ФСБ, а все остальные – настоящими. Снимали его, правда, с чёрным прямоугольником на лице и с изменённым голосом, очевидно, для того, чтобы не опознала жена, которую вряд ли могли обрадовать такие незапланированные потери в семейном бюджете.

Не на шутку встревоженный Трофимов нервно защёлкал пультом дистанционного управления, лихорадочно переключая каналы в поисках чего-нибудь родного, привычного: хотя бы малюсенькой, пусть даже не очень кровавой, катастрофы или, на худой конец, просто бытовой драки. Минут через двадцать ему стало совершенно ясно, что между руководством всех телевизионных каналов имеет место быть масштабный сговор, цели которого были Трофимову непонятны и поэтому пугали своими непредсказуемыми последствиями. Всё оставшееся до сна время ему пришлось любоваться на опрятно одетых юношей, которые дарили своим подружкам цветы, читали им стихи и вместо общепринятого «тёлка» говорили: «Любимая»; на предупредительных пассажиров, которые только тем и занимались, что уступали друг другу место в городском транспорте; на честных продавцов, которые категорически отказывались обсчитывать покупателей, несмотря на все их просьбы об этом, и прочее.

Только в одном из сериалов мелькнуло что-то знакомое: банда вооружённых террористов захватила в заложники всех обитателей дома престарелых. Они продержали их в плену целый месяц и всё это время вкусно кормили и заботливо за ними ухаживали, а на предложения сдаться выдвигали суровое требование: немедленно заменить весь персонал дома, который воровал у стариков продукты и плохо о них заботился. В конце концов власти города вынуждены были пойти на уступки. Террористы немедленно сдались, и их тут же отвезли прямо в здание суда, где за пять минут оправдали, освободили из-под стражи и даже не стали отнимать оружие, а пожелали дальнейших успехов.

Всё это совершенно выбило Трофимова из привычной колеи, и поэтому вместо того, чтобы, как всегда, незаметно уснуть под негромкий звук телевизора, он неожиданно для себя поднялся с дивана, пошёл на кухню и стал помогать жене мыть посуду, а потом сам погладил свою рубашку.

И тут до него дошло, что сделал он это не по собственной воле, а под влиянием телевизионных программ и ощутил в спине неприятный холодок. «Вот она, четвёртая власть! – испуганно подумал он. – Зомбируют, гады»!

Утром он с надеждой включил телевизор, но вчерашний беспредел продолжался, и он, не желая, чтобы телевизионщики вертели им, как марионеткой, поспешно отправился на кухню. Но оказалось, что те времени не теряли и за один только вчерашний день сумели полностью взять под контроль его жену: вместо того, чтобы молча показать пальцем на приготовленный завтрак, она нежно поцеловала Трофимова и очень мило пролепетала: «С добрым утром, дорогой»! После этого он в отместку просто был вынужден сказать, что сегодня она выглядит ещё очаровательнее, чем всегда.

Однако всю глубину проведённого зомбирования он осознал в подъезде, когда соседская собака его не облаяла, а начала приветливо вилять хвостом. «Даже животных не пожалели! – ужаснулся он. – Уж хоть бы их-то не трогали»!

По дороге на работу он со страхом думал: а как, в свете произошедших в сознании людей изменений, сложится сегодня там? Работал Трофимов линейным механиком в автобазе и привык, что на него орут все: и начальство, и шофера, а последние иногда доходили и до рукоприкладства. А вдруг сегодня они начнут разговаривать с ним вежливо и предупредительно? Как ему себя в таком случае вести?

Опасения Трофимова превратились в уверенность, когда он услышал, как живший в соседнем подъезде криминальный авторитет, стоя у машины, отчитывал своего громилу-подручного. «Что же это Вы, друг мой, – мягко журил он, – за весь вчерашний день не смогли получить деньги ни с одного должника»? Громила виновато ссылался на плохую память: мол, забыл, что в таких случаях отрезают – нос или ухо; раньше-то с этим проблемы не было, по телевизору каждый день что-нибудь подходящее показывали, а вчера…». Он тяжело вздохнул. «Э-эх, батенька, – укоризненно покачал головой авторитет, – а Вам не приходило в голову, что можно просто обратиться к совести человека: как же, мол, так, уважаемый? Взяли денежки – извольте вернуть! О процентах не думайте: шеф вчера счётчик обнулил и больше включать не собирается, но уж сколько положено, будьте любезны, отдайте»!

Начальство и точно, повело себя более чем деликатно: «Николай Ильич, милый Вы наш, что-то Вы сегодня маленько опоздали! Ну, ничего, ничего, со всяким бывает! Не расстраивайтесь, идите – и спокойно работайте»! К счастью для Трофимова, ни один из шоферов вчера телевизор не смотрел, поэтому рабочий день прошёл, в целом, неплохо. Уже через пять минут после его начала Трофимов полностью оправился и уверенно материл всех без различия пола и возраста.

Труднее дался обратный переход, но делать его было необходимо, так как люди на улицах наотрез отказывались хамить. Дети с почтением выслушивали старших, мужчины улыбались и говорили комплименты всем без исключения встреченным женщинам и даже водители не забрызгивали пешеходов грязью, хотя подходящих для этого луж было предостаточно. Всё же к концу пути Трофимов и сам смог втянуться в эту атмосферу доброжелательности, поэтому без оцепенения прореагировал на то, что жена встретила его с улыбкой и снова поцеловала. «Уже второй раз за сегодня», – отметил он.

Порадовал родителей и сын-пятиклассник. Тоже насмотревшись вчера телевизора, он весь день прилежно и активно работал на уроках и в результате этого принёс домой сразу две пятёрки, чего ни разу не случалось с ним за предыдущие семь лет обучения.

Пример сына подействовал на Трофимова самым неожиданным образом: он решил, что обязательно поступит в какой-нибудь институт и окончит его, хотя бы и заочно. Он сел на диван и стал просматривать газету в поисках подходящего. Жена сидела рядом и смотрела по телевизору сериал, где всё происходило абсолютно по-вчерашнему. Время от времени они обнимались и целовались столько раз, что Трофимов даже бросил считать.

Внезапно в телевизоре послышался какой-то треск, и картинка исчезла. Некоторое время экран оставался пустым, затем что-то замелькало, и появилась заставка «Новости. Чрезвычайный выпуск».

Появившийся на экране диктор был очень суров. Суровым же тоном он пояснил, что только что была обнаружена и арестована крупная международная преступная организация, в состав которой входили инженеры-радиотехники самой высокой квалификации. Им удалось подключиться к спутниковой связи, переключить на себя все каналы и удерживать их более суток, транслируя свои, заранее подготовленные передачи. К настоящему моменту почти все члены банды задержаны и вскоре предстанут перед судом.

На этом новости закончились, и сразу же начался художественный фильм, уже в начальных кадрах которого кому-то методично и неторопливо стали отрезать голову кухонным ножом. Делали это минут десять, и всё это время камера охотно и в подробностях демонстрировала происходящее, в особо интересных местах давая замедленные повторы.

Трофимов забросил справочник в угол и увлечённо погрузился в привычное зрелище. Иногда его мысли возвращались к членам неизвестной организации. «Не вышло у вас, голубчики! – насмешливо думал он. – Хотели нас на свой манер перекроить? Марионеток из нас сделать задумали! Как бы не так! Мы – свободные люди, и это уже навсегда»!

Перед сном он подошёл к окну и выглянул во двор, немного опасаясь, что ещё не все граждане смогли очнуться от преступного гипноза, и мир уже никогда не будет таким, как раньше. То, что он увидел и услышал, его сразу же успокоило: где-то невдалеке рванула граната и послышались автоматные очереди; в углу двора, возле трансформаторной будки, подростки избивали прохожего, а в самом подъезде истошно завопила женщина, которую, очевидно, грабили. Всё вернулось на круги своя!

Радостно улыбнувшись, Трофимов прилёг на диван и вскоре задремал под негромкий звук телевизора. И даже то, что на кухне гремела посудой жена, не помешало ему быстро заснуть.

Даёшь МиГ-29!

Собрались мы в цеху на перекур. Не только перекуриваем, но и попутно производственные вопросы решаем. Токарь Валера орёт на наладчика Федю, что тот ему фрикцион слабо подтянул; слесарь Михалыч кричит инструментальщику Сергуне, чтобы тот ему новое полотно для ножовки выдал; ученик электрика Сашка втолковывает мастеру Виталию Палычу, что надо сделать, чтобы производительность труда поднять, уборщица Татьяна рычит на всех, чтобы окурки на пол не бросали, а моторист Семёныч сказал, что надо бы выпить. И что интересно: Валера, Михалыч, Сашка и Татьяна изо всех сил орали, чтобы других перекричать; соответственно Федя, Сергуня, Виталий Палыч и все мы на уши показывали – мол, ничего не слышно, – а Семёныч потихоньку сказал, но его все услышали. И, конечно, сразу согласились. И на меня посмотрели. Понятное дело: как-то так сложилось, что когда речь о выпивке заходит, именно я иду начальника приглашать. Я спорить не стал – традиция есть традиция – поднялся и пошёл.

Вот вы, наверное, сейчас думаете: ну, и начальничек у них! С рабочими пьянствует! И будете неправы. Что там скрывать, бывают такие начальники, которые именно так и делают и тем самым роняют свой авторитет и нарушают производственную дисциплину. Наш не такой. У него даже, если хотите знать, на столе в кабинете под стеклом лист А4 лежит, а на нём в альбомном формате крупными буквами написано: «Не пей с подчинёнными»! Это он сам на компьютере набрал и на цветном принтере отпечатал, чтобы всегда перед глазами было. Вроде памятки, в общем. Поэтому когда я к нему прихожу и говорю: «Иваныч, мы тут выпить собираемся, ты с нами будешь?», он молча стекло поднимает, лист обратной стороной переворачивает и только после этого спрашивает: «По сколько сбрасываемся»?

Но в этот день он, похоже, не в духе был. Сразу бурчать начал: «И что за рабочие у меня? Даже выпить – и то без начальства не могут»!

– Ну, скажи честно: не можете ведь? – торжествующе спрашивает он меня.

– Не можем, – признался я. – А как мы без тебя выпьем, если ты зарплату пятый месяц не платишь? Вот нам и приходится в бухгалтерии аванс просить. А бухгалтерша без твоей подписи в приказе ничего не даст.

Но он из моей фразы только первые два слова услышал, улыбнулся довольно и приказ подписал. Ну и, конечно, стольник из кармана достал и мне подал. Ему-то аванс не нужен.

Вышел я из его кабинета, подошёл к бухгалтерии, и тут-то до меня дошло, что в бухгалтерию надо было кого-то другого послать. Потому что наша бухгалтерша Клавдия Петровна меня очень не любит. Всех мужиков любит (она до сих пор не замужем), а меня – нет. Раньше она и меня любила, а неделю назад перестала. А потому что случай такой был.

Не так давно выяснилось, что на нашем малюсеньком заводике есть профсоюзная организация, и мы все – её члены. А члены профсоюза должны взносы платить. А как мы их будем платить, если нам зарплату не дают? Вот наш профорг, эта же самая Клавдия Петровна, и заставила всех писать заявления, чтобы профвзносы у нас из зарплаты высчитывали. Все безропотно написали, один я под всякими предлогами три месяца от этого удачно увиливал. А неделю назад и я попался. Во всём телевидение виновато: в программе «Доброе утро!» показали мой гороскоп на день, а там сказано: «Вас ожидают крупные финансовые пополнения». Поэтому когда секретарша ко мне подошла и сказала, что меня в бухгалтерию зовут, я, как дурак, и помчался. Только я туда вошёл, наша кассирша Вера Львовна из-за стола выскочила и в дверях встала. А уж мимо неё не проскочишь! Я даже и не пытался. А Клавдия Петровна говорит: хватит тянуть волынку, давай пиши заявление. Я, правда, попытался отговориться, но как-то без энтузиазма, без огонька. Потому что понимал: шансов у меня – никаких. Да я, говорю, не знаю, как его писать.

– Ничего, – говорит Клавдия Петровна, – вот тебе заявление твоего напарника Бунина, пиши всё, как у него, только в шапке, естественно, свою фамилию поставь.

Ну, написал я шапку заявления, стал уныло читать дальше: «Прошу высчитывать мои профсоюзные взносы из моей зарплаты», – и тут меня осенило. Ах, так, думаю, значит, всё, как у него? Ладно! И написал: «Прошу высчитывать мои профсоюзные взносы из зарплаты Бунина». Расписался и ей подал. Она до того обрадовалась, что, наконец-то, из меня заявление выбила, что даже читать не стала, а в общую папку сверху положила.

А на следующий день у них ревизия была. И, конечно, комиссия её отчитала за то, что одно заявление не совсем правильно написано. И в акте проверки это указали. Вот она меня и невзлюбила.

Что же, думаю, теперь делать-то? Не даст она мне денег, из вреда не даст. А я из-за этого перед мужиками опозорюсь. Но ничего, выкрутился. Сказал, что Семёныч с женой на развод подали, вот он и хочет это событие отпраздновать. Клавдия Петровна без звука всю сумму отсчитала и сказала, что на святое дело ничего не жалко.

Собрались мы, как всегда, за столом в раскомандировке. Водку в стаканы налили, закуску порезали – тут и начальник подошёл. А следом за ним и Клавдия Петровна явилась. Семёныча по голове погладила и рядом с ним села. Она, оказывается, на свои деньги бутылку коньяку купила, но наливала из неё только Семёнычу.

Вначале, как обычно, анекдоты рассказывали, но потом разговор серьёзный пошёл. Начальник сказал, что, вроде бы, иногда даже работаем, а выручки почти никакой не получаем, а скоро вообще обанкротимся. А всё потому, что ерундой занимаемся: тракторы и бульдозеры ремонтируем, а их в городе всего несколько штук. Надо бы за что-то выгодное взяться, да вот за что?

Тут ученик Сашка и ляпнул: надо, мол, МиГи двадцать девятые делать, он сам по телевизору видел, что чуть ли не все иностранные государства за ними прямо в очередь выстраиваются. Мы, конечно, рассмеялись: всю жизнь тракторами занимаемся, и то не выпускаем, а только ремонтируем, а тут – самолёт! Да ещё какой: лучшая в мире боевая машина! Да и электроники в нём, наверное, побольше, чем в телевизоре. Ну, ты, Сашка, и загнул!

Однако, после пятой бутылки снова к этому разговору вернулись. И – странное дело! – почему-то эта идея уже перестала нам казаться бредовой. Вдохновлённый коньяком Семёныч заявил, что двигатель он берёт на себя. У него, мол, давно лежит списанный двигатель от «К-700», и он берётся довести его до нужной мощности.

Слесарь Михалыч сказал, что не видит ничего сложного в том, чтобы изготовить всякие там крылья и фюзеляж: одно время он работал кровельщиком и ещё не всё из этого забыл. И тормозные колодки ему клепать приходилось. Так что, говорит, загну и склепаю в лучшем виде.

Тут уже и все закричали, что Русь всегда умельцами славилась – взять, хотя бы Левшу с Кулибиным, – а мы чем хуже? Не посрамим чести и памяти предков!

Стали детали обсуждать, и чувствуем: получается. Что начальник ни спросит – а это, мол, как? – на всё ответ у кого-нибудь есть. Через полчаса и две бутылки самолёт, в принципе, был готов. Тогда стали о рынках сбыта думать. Начальник говорит: это самое трудное – у своих денег на такую продукцию нет, а за рубеж мы выхода не имеем. Тут и Клавдия Петровна вмешалась:

– То есть, как это – «не имеем»? Очень даже имеем: я через неделю в турпоездку в Египет еду, найду там кого-нибудь.

В общем, к концу застолья мы все дружно себя ругали, как это раньше до такой простой вещи не додумались.

На следующий день, честно говоря, некоторые из нас полагали, что на разговорах всё и закончилось. Ан нет. Прямо с утра начальник велел открыть бывшее складское помещение (оно давно пустое стояло: из него ещё три года назад последний болт унесли) и сказал, что это будет ангар для постройки самолёта. Оказалось, что он времени зря не терял. Ещё с утра нашёл в каком-то журнале фотографию МиГа, увеличил её на компьютере и, как только вошли в склад…. е., ангар, фотографию эту на стену повесил и сказал, что больше никаких чертежей у нас не будет, придётся работать по тому, что имеется.

Потом пошли в раскомандировку и стали распределять фронт работ: кто чем конкретно заниматься будет. Здесь никаких сложностей не оказалось, и только для мастера Виталия Палыча ничего подобрать не смогли: он после школы сразу в институт поступил и поэтому никакой полезной специальности не приобрёл. Но начальник и тут оказался на высоте: сказал, что назначает его лётчиком-испытателем. Тем более, выяснилось, что он – единственный из нас – уже и раньше аж три раза на самолёте летал. Правда, не пилотом, а пассажиром, но ведь и это – какой-никакой, а опыт.

И завертелось! Скажу честно: начинать было очень трудно. Когда вошли в пустой ангар, страшновато было. Как представишь, сколько работы впереди – руки опускаются. Но ведь начать можно только одним способом: начать! И ничего, втянулись.

Хорошо всё-таки, что есть такая вещь: стандарт. Оказалось, что многие детали тракторов, бульдозеров и экскаваторов запросто и для самолёта годятся. Ну, буквально всё в дело пошло. Кроме гусениц, конечно. Их мы никуда приспособить не смогли. А в остальном – просто прелесть. Взять, к примеру, трактор «Беларусь» – так ведь его ходовая часть с колёсами прямо-таки готовое шасси. Рулевое колесо ножовкой в двух местах распилили – штурвал получился. И кабина почти без переделок для самолёта подошла. А списанный двигатель от «К-700»? Цилиндры расточили, загильзовали, такой вакуум получился, так мощность возросла, что ставь его обратно на «Кировец» – без всяких крыльев взлетит!

А Михалыч взял в помощники наладчика Федю, и они вдвоём корпус изготовили. Действительно, кровельщик он оказался на удивление, и Федя под его руководством эту специальность освоил. Другие – в том числе, и я – ничем им не уступали, и через три недели МиГ был, практически, готов. Прямо хоть сейчас лети.

Но тут-то мы и загрустили. Потому что делали его не для того, чтобы самим летать, а чтобы иностранцам продавать. А иностранцы ведь избалованные: без кондиционера или бортового компьютера самолёт не купят. А из чего это делать? Всю электронику? С остальным легко было: за годы нашей деятельности на заднем дворе целое кладбище угробленной техники скопилось. Снимай с неё чего хочешь, – хоть с бульдозера, хоть с экскаватора, – доработай немного и ставь. А из электроники мы только два сломанных чёрно-белых телевизора нашли, 1965– го года выпуска. Электронное направление у нас ученик Сашка вёл, так он твёрдо заявил: из этого ничего использовать нельзя. В общем, деньги нужны, а где их взять?

Но тут абсолютно вовремя к нам финансовая помощь подоспела. Вот что значит – грамотно всё спланировать! Клавдия Петровна из Египта вернулась.

Поначалу мы её не узнали. Сами представьте: подъезжает новенький «Вольво», выходит водитель, дверцу с поклоном открывает, а оттуда роскошная женщина выплывает: в шляпке какой-то умопомрачительной, в платье от… кого-то из классиков и вся в бриллиантах. Не сразу мы в ней нашу Петровну признали!