Текст книги "Челобитные Овдокима Бурунова"

И еще одно событие ознаменовало конец девятнадцатого века. К этому времени Вага так подмыла крутой берег в том месте, где стояло городище, что он стал обваливаться. В 1897 году местные власти все же удосужились осмотреть берег и увидели, что еще видны земляные валы, переходы между ними и тайные ходы к Ваге. Еще можно было зарисовать и нанести на план два сохранившихся рва, которые когда-то опоясывали крепость и в которых то и дело находили чугунные ядра. Увы, никто этим не озаботился.

Союз смолокуренных артелей

Начиная с 1860-х годов власти стали ссылать в Шенкурск политически неблагонадежных граждан. Побывала в Шенкурске Вера Засулич, побывали члены «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Меркулов и Романенко, побывал не вылезавший всю жизнь из ссылок социолог, экономист и идеолог народничества Василий Берви-Флеровский, побывал… Впрочем, теперь эти фамилии, быть может за исключением Веры Засулич, уже почти никому ни о чем не говорят. Из тех ссыльных, кого усилием воли еще можно вспомнить… Впрочем, по имени и фамилии Григория Мачтета тоже не вспомнить – только по стихотворению «Замучен тяжелой неволей, ты славною смертью почил…», которое он написал на смерть умершего в тюрьме студента Чернышева. Стихотворение это стало революционной песней, которую, как говорят, любил петь в компаниях своих товарищей вождь мирового пролетариата. Именно эта песня в исполнении хора Большого театра звучала на его похоронах. Мачтет написал еще повесть «Блудный сын» об отношениях интеллигенции и народа, но ее уж точно никто не вспомнит. Кто там был блудным сыном – народ или интеллигенция… Да и к Шенкурску это не имеет никакого отношения.

Уже в 1870-х годах в Шенкурске проживало более ста ссыльных. Сидеть и просто ждать, когда окончится срок ссылки и можно будет уехать, эти люди не умели. Они умели агитировать. Правда, их агитация не всегда нравилась крестьянам. В селе Благовещенском ссыльных грузинских социал-демократов за попытки вести агитацию и разговоры о причинах поражения в русско-японской войне крестьяне хотели избить. Не потому, что их не устраивал разбор причин поражения – они его даже слушать не стали, а потому, что крестьяне Шенкурского уезда приняли грузин за японцев и решили, что настал подходящий момент отомстить за поражение в войне.

Ссыльные принадлежали к разным политическим партиям и течениям. Не всегда эти течения мирно текли в одном русле. Случались и завихрения. К примеру, социал-демократы разругались вдрызг с народниками. И все это на глазах у шенкурских обывателей. В мае 1905 года в Шенкурском уезде в Великониколаевской волости возник первый подпольный политический кружок. Члены этого кружка приняли деятельное участие в событиях лета и осени того же года. В августе в Шенкурск приехал губернатор, но его приезд на обстановку никак не повлиял – она продолжала накаляться. В октябре некоторые горожане и часть крестьян из окрестных деревень разгуливали по городу с красным флагом2222
  Флаг этот с надписью «Свобода. Равенство. Братство» чудом сохранился и висит теперь в краеведческом музее рядом с иконой преподобного Варлаама Важского (в миру Василия Степановича Едемского), фотокопией рядной записи о покупке Шенкурского погоста новгородским боярином Василием Матвеевичем Едемским у старосты Азики с братией и фотокопией фотографии, на которой Яков Иванович Едемский, далекий потомок новгородского боярина Василия Матвеевича Едемского, сидит под лозунгом эсеров. Не то чтобы все смешалось в доме Едемских, но…


[Закрыть], пели песни и призывали к свержению самодержавия, а в ноябре в Шенкурске состоялся первый крестьянский уездный съезд, на который собрались сто делегатов из разных волостей. Три дня город кипел – печатались бесчисленные прокламации, обращения (в Шенкурске к тому времени уже была подпольная типография) и расклеивались по всему городу. Полиция сидела тихо и носа на улицы не показывала. Съезд, понятное дело, постановил, что все земли, включая удельные, монастырские, дарственные и частных владельцев, нужно отобрать и отдать тем, кто их обрабатывает. Требовали созыва Учредительного собрания, призвали прекратить выкупные платежи за землю, не платить земельного налога, а лесом из удельных дач пользоваться безвозмездно, то есть даром.

Делегаты решили создать Союз шенкурских крестьян. Избрали уездное бюро и решили на местах, в волостях, организовать сельские комитеты и дружины самозащиты. Что удивительно – в соседнем Вельске или в Каргополе и близко такого не было, а в Шенкурске, как писал местный исправник архангельскому губернатору, «…народ пришел в состояние какого-то неистовства… Полиция бессильна принять репрессивные меры…». В январе 1906 года в городе прошел второй крестьянский съезд, объявивший Союз шенкурских крестьян частью Всероссийского крестьянского союза. К осени 1907 года беспорядки в Шенкурске все же прекратились. Не без помощи губернских властей, по приказу самого Столыпина пославших туда две роты солдат и почти сотню казаков. Солдаты и казаки под командой вице-губернатора полтора месяца наводили порядок в городе и окрестных деревнях. Арестовали около полусотни активистов крестьянского движения, среди которых были крестьяне, учителя, сельские старосты и писари. Правда, некоторым все же удалось скрыться. Самовольные порубки леса, происходившие во время волнений, прекратились, крестьяне повинились, порубленный лес вернули хозяевам, и удельная лесная стража смогла вернуться на места службы.

И все же архангельский губернатор в своем донесении писал: «Наступившее наружное успокоение в Шенкурском уезде, достигнутое исключительно путем репрессивных мер, отнюдь не может еще считаться прочным и продолжительным, ибо все те коренные причины, которые вызвали столь ожесточенную вражду бывших удельных крестьян Шенкурского уезда к уделу, остаются по сие время неустраненными, и, следовательно, есть полное основание предполагать, что крестьянские беспорядки в Шенкурском уезде в ближайшем будущем могут возникнуть вновь и притом, быть может, с еще большей интенсивностью». Как в воду глядел.

Вообще в Шенкурске и уезде были большие мастера по части объединиться и выступить единым фронтом. Уже в 1901 году важские смолокуры стали объединяться в артели, чтобы противостоять произволу скупщиков смолы и других продуктов смолокурения. К 1906 году артели контролировали почти половину архангельского экспорта. И это не замедлило дать свои результаты – смолокур-артельщик стал получать за бочку смолы на треть больше. Артельщикам мешали чиновники, мешали крупные компании, державшие в своих руках экспорт смолы, но они сумели объединиться и создать Союз смолокуренных артелей Важской области, куда вошли артели не только Шенкурского, но и Вельского и Сольвычегодского уездов. К 1918 году в Союз входило свыше пятидесяти тысяч человек, ему принадлежало шесть барж, два с половиной десятка различных предприятий, среди которых лесопильный завод в Шенкурске, коммерческое училище и типография. Смолокуры издавали собственный журнал «Важская область», редактором которого был организатор и председатель правления Союза Александр Егорович Малахов. Журнал, спустя недолгое время ставший, как и весь Союз, поперек горла большевикам. Склады с товарами Союза были не только в Архангельске, Котласе, Москве и Нижнем, но и в Лондоне, Ливерпуле и Ньюкасле. Кроме Союза смолокуренных артелей Важской области в уезде действовало более двух сотен самых различных кооперативов и потребительских обществ, которые объединяли более одиннадцати тысяч пайщиков. Это все, конечно, скучные и пыльные цифры, но как подумаешь, что из этого кооперативного движения могло вырасти даже в таком глухом таежном углу, как Шенкурский уезд, даже на такой бедной, каменистой земле и в таком суровом климате, если бы не…

«Новое в смолокурении»

Известие об октябрьских событиях в Шенкурске, который и без того лихорадило начиная с февраля, приняли с редким единодушием. Уездный съезд Советов, который прошел буквально через пару недель после переворота в Петрограде, подавляющим большинством голосов большевиков осудил. Уездный комиссар, эсер Яков Леванидов, так и сказал: «Съезд, с негодованием узнав о преступной попытке большевиков захватить власть за три недели до Учредительного собрания, о братоубийственной войне на улицах Петрограда… призывает все крестьянство самыми решительными мерами бороться с кадетской и большевистской пропагандой, сомкнуться вокруг советов крестьянских депутатов… полное доверие Совету Российской республики и вождю народа Керенскому… С нетерпение ждем созыва свободно избранного Учредительного собрания…»

Подождать до созыва и разгона большевиками Учредительного собрания нужно было недолго – всего два месяца. За эти два месяца большевики исхитрились устроить забастовку на лесопильном заводе, принадлежавшем Союзу смолокуров. Одним из шенкурских большевистских агитаторов был сын местного купца второй гильдии Федора Пластинина Никандр, уже успевший к тому времени стать профессиональным революционером, прожившим в эмиграции вместе с женой Ревеккой – такой же профессиональной революционеркой, как и он сам, десять лет. Между прочим, вернулись пламенные революционеры в Россию в апреле 1917 года в пломбированном вагоне вместе с друзьями по партии и ее вождем. Жена Пластинина на лесопильном заводе не агитировала – она была занята организацией женского социалистического клуба.

Пятого января, в день открытия Учредительного собрания, в Шенкурске открылся Второй уездный съезд Советов. Съезд проходил скучно – все замерли в ожидании результатов работы Учредительного собрания в Петрограде. Председателем избрали левого эсера Георгия Иванова, а вот его заместителем и секретарем были избраны большевики, причем секретарем стала Ревекка Пластинина.

После роспуска Учредительного собрания, Третьего всероссийского съезда Советов и Первого губернского съезда Советов в конце февраля 1918 года собрали Третий уездный съезд Советов, чтобы разъяснить городу и уезду решения центральных и губернских властей. На этом съезде большевиков и левых эсеров было уже больше, и делегаты, в основном вернувшаяся домой с фронта и распропагандированная молодежь, подавляющим большинством голосов одобрили роспуск Учредительного собрания и поддержали решения Всероссийского съезда. «Принимая во внимание, что Учредительное собрание было последней ставкой нашего исконного врага – буржуазии… подтасовано буржуазией… приветствуем декрет Центрального Комитета и постановление о роспуске…»

Съезды следовали один за другим. В самом конце марта прошли объединенный съезд Союза смолокуров Важской области и Четвертый съезд Советов солдатских и крестьянских депутатов. Никандр Пластинин произнес зажигательную речь и так зажег делегатов, что часть коммунистов стала требовать расстрела председателя правления Союза смолокуров Малахова. К счастью, обошлось, но после того как часть кооператоров во главе с Малаховым ушла и решила заседать отдельно, съезд все же решил арестовать Малахова, члена правления Союза смолокуров Дегтева и инструктора Костылева. Их арестовали и препроводили в городскую тюрьму. Это было второго апреля, а через десять дней пришла телеграмма из Совнаркома о том, что правительство пришло к соглашению со Всероссийскими кооперативными организациями и потребовало прекратить преследование кооператоров. В Шенкурске на эту телеграмму не обратили никакого внимания, а местный уисполком арестовал еще несколько кооператоров и конфисковал кооперативную типографию. Еще через неделю Малахов и два его товарища по несчастью попросту сбежали из городской тюрьмы. Вернее, ушли, поскольку никто из надзирателей их не стал задерживать.

Забегая вперед, скажу, что Малахову удалось эмигрировать и он дожил до 1950 года и издал в Лондоне воспоминания «Русская кооперация и коммунисты». Он даже смог продать в Лондоне смолу и пек, принадлежавшие Союзу и хранившиеся там на складах. Дегтева расстреляли в Вологде в сентябре того же года, а Костылева тоже расстреляли, но уже в 1938-м в Архангельске. То есть его сначала посадили на два года в 1921 году, он отсидел, вышел, издал книгу «Новое в смолокурении», потом снова отсидел пять лет, потом работал в Архангельском институте промышленных изысканий, а уж в 1937 году его взяли насовсем. Что же касается Союза смолокуренных артелей Важской области, то он прекратил свое существование тогда же – в апреле 1918 года.

Весной 1918 года Шенкурский УИК потребовал у местного Свято-Троицкого монастыря, у которого зимой уже были конфискованы почти все земли, в трехдневный срок выплатить семьдесят две тысячи рублей. В противном случае власти угрожали конфисковать все церковное имущество. Жители города и близлежащих волостей собрались у здания УИКа, требовали снизить сумму налога и оставить монастырю землю. Через какое-то время толпа проникла и в здание. Небо членам УИКа показалось с овчинку, и они побежали за подмогой на лесозавод. С трудом удалось здание от горожан очистить. Несколько дней УИК был в осаде, и его охранял вооруженный берданками отряд с лесозавода.

В мае в уезде появились первые продотряды, созданные из рабочих. Строго говоря, Архангельская губерния не входила в число губерний, которые должны были поставлять хлеб для того, чтобы прокормить рабочих в городах. В Архангельской губернии и без того хлеба собирали так мало, что приходилось его завозить, но эти несущественные детали нимало не интересовали председателя Шенкурского УИКа Иванова2323
  Белогвардейский журнал «Важская область» писал в 1918 году: «…Председатель УИКа Иванов не был похож на председателя в обычном понимании о таковом, а представлял нечто похожее на самодержца, разрешавшего высказывать лишь то, что желательно его воззрениям…» Георгий Иванов был из тех Ивановых, о которых Саша Черный писал: «…А вокруг от Ивановых содрогается земля». От Георгия Иванова она содрогалась недолго – в 1919 году он умер от тифа в Архангельской тюрьме. В нынешнем Шенкурске есть улица Георгия Иванова. И улица Никандра Пластинина есть. И обе они впадают в улицу Ленина. А куда им, спрашивается, еще впадать… Есть еще улица Хаджи Мурата. Не толстовского, а Хаджи Мурата Дзарахохова. Он командовал эскадроном красных кавалеристов и воевал на Вельско-Шенкурском направлении. В 1936-м написал книгу воспоминаний «Жизнь Мурата Дзарахохова, рассказанная им самим». В ней он не писал, что его эскадрон за собой таскал целый обоз из сотни подвод с награбленным имуществом. Не писал и про то, как после сдачи белыми Архангельска его отряд использовался Архгубчека в качестве расстрельной команды.


[Закрыть]. Немедля уездные власти затребовали у губисполкома пятьсот винтовок и двести пятьдесят револьверов для проведения в жизнь политики партии. В Шенкурском УИКе сидели не просто горячие головы – у части его сотрудников голов не было вовсе. В конце мая 1918 года этот воспаленный орган советской власти обратился к жителям города и уезда с заявлением: «…Исполнительный Комитет заявляет, что во имя Всемирной Социальной Революции, во имя победы над всемирным союзом буржуазии для достижения намеченных целей Советская власть – власть только трудящихся не остановится сравнять с землей всю Архангельскую губернию, если это потребуется».

В середине июня состоялся пятый уездный съезд Советов. Определенно по количеству съездов Шенкурск был в Архангельской губернии первым, а может, и не только в Архангельской. Обсуждение продразверстки и дополнительных местных налогов на крестьян довело съезд до раскола на правую и левую фракции. Правая голосовала против продразверстки и дополнительных налогов, а левая, состоящая из большевиков и левых эсеров, была за. В день закрытия съезда УИК объявил о созыве нового, шестого съезда через три недели. Волостные советы стали к нему готовиться. Волости в своих наказах требовали присылки хлеба. Это во время продразверстки! Требовали немедленного переизбрания УИКа, требовали четверть доходов от эксплуатации лесных угодий оставлять волостям…

Второго июля, за восемь дней до начала съезда, губернские власти выпустили постановление о частичной мобилизации военнообязанных, общей мобилизации военных специалистов, мобилизации обозных лошадей и повозок. К шенкурской бочке с порохом власть поднесла спичку. В город начали прибывать мобилизованные и устраивать митинги, а на митингах требовать у власти ответа, зачем их призвали. Мало того, они еще и выдвинули власти ультиматум, в котором требовали: «Объяснить на какой срок призывают куда и против кого шлют. Если против эксплуатирующих трудящиеся массы, то идти согласны на следующих условиях: гарантия немедленного материального обеспечения семьи до возвращения, обработка их участков земли, освобождение от реквизиции продуктов и скота, выдача по прибытии в Шенкурск оружия, снаряжения, обмундирования и обеспечение довольствием, удовлетворение мобилизованных недополученными деньгами по старым аттестатам за прежнюю службу в армии». Понятное дело, что никаких гарантий власть дать не могла и освобождать от реквизиций никого не собиралась, а уж про недополученные деньги за прежнюю службу в армии и говорить было нечего.

УИК принял решении о мобилизации отложить до съезда, а тем временем из Архангельска выехала в Шенкурск комиссия по мобилизации. Шестой съезд большинством голосов мобилизацию не поддержал. Не помогли даже уговоры и давление со стороны архангельской мобилизационной комиссии. Ее председатель – губернский комиссар Новов попросту приказал арестовать лидеров шенкурской оппозиции. Шесть человек были арестованы и под конвоем латышских стрелков отведены в Архангельскую тюрьму. Меньше чем через три месяца их расстреляют по постановлению Архгубчека. Большинство несогласных с мобилизацией делегатов, а их было более ста человек, покинули съезд, но большевиков это уже не смущало. Три десятка оставшихся проголосовали за мобилизацию.

Девятнадцатого июля кончился съезд, и в этот же день Коллегия военных комиссаров по обороне Архангельского порта и Северного края объявила Шенкурский уезд на военном положении. Митинги и любые собрания запрещались. Еще через два дня в селе Спасском Шенкурского уезда, на мельнице, собралось на совещание руководство комитета мобилизованных2424
  Если бы события 1918 года собрать и рассыпать в прошлое Шенкурска и уезда, то наверняка хватило бы если не до покупки Едемским Шенкурского погоста у старосты Азики с братией, то уж точно до постройки крепости при Михаиле Федоровиче. Впрочем, такой бурной истории никакому городу не пожелаешь.


[Закрыть], состоявшее из бывших офицеров. Кстати, эти офицеры были в основном учителями, офицерами их сделала Первая мировая война. На митинг прибыли архангельские комиссары из мобилизационной комиссии, которых немедленно посадили под арест. Комитет отправил парламентеров в Шенкурск, поскольку рассчитывал на мирное разрешение конфликта. Переговоры с УИКом кончились тем, что здание казарм, где заседал УИК, было окружено вошедшими в город отрядами восставших. Тем временем комитет мобилизованных выпустил воззвание к населению Шенкурска и уезда, в котором говорилось: «Власть, назвавшая себя рабочей и крестьянской, нагло обманула народ. Вместо хлеба, мира и воли она дала измученному народу голод, братоубийственную бойню и вконец растоптала все свободы. В довершение всех насилий эта власть объявила новую мобилизацию… Насильники арестованы и находятся в надежном месте. Арестован их руководитель и тиран уезда Иванов».

Засевшие в казарме насильники во главе с тираном отстреливались четыре дня. В уезде началась Гражданская война. Для начала убили случайно проходившего мимо подростка по имени Никифор Лукошков. Помните чугунную пушку, которая была отлита на пушечно-литейном заводе в середине семнадцатого века? Из нее стреляли во время ледохода. Повстанцы зарядили ее и установили в доме напротив казармы. Так она и не выстрелила. Видимо потому, что это был далеко не последний акт пьесы.

Из Архангельска в Шенкурск отправили чрезвычайного комиссара Попова с самыми неограниченными полномочиями. Попов должен был уладить конфликт между властями и населением. Ему дали мотоциклет с водителем, и он поехал, но до Шенкурска добраться не смог – его арестовали восставшие аккурат у шенкурского перевоза через Вагу. Сопровождавший его небольшой отряд латышских стрелков разоружили. Попов под строгим присмотром председателя комитета мобилизованных прапорщика Ракитина смог уговорить засевших в казарме сдаться. Все они, после того как сдали оружие, были препровождены в городскую тюрьму. Им гарантировали личную безопасность. При Ревекке Пластининой был десятилетний сын, и ей предложили его оставить у какой-нибудь семьи в городе, но она отказалась, взяла сына в камеру и немедля объявила голодовку.

Комиссар Попов по телеграфу очень просил Архангельск не присылать войска в Шенкурск, обещая все уладить миром. Само собой, под присмотром прапорщика Ракитина. В Архангельске не поверили и отправили в Шенкурск карательную экспедицию из балтийских матросов и латышских стрелков. Посчитали, что сорока штыков, одной пушки, нескольких пулеметов и десяти тысяч рублей на мелкие расходы хватит, чтобы утихомирить мятежный Шенкурск и уезд. Вместе с заместителем председателя Архангельского губисполкома Виноградовым в Шенкурск отправился и Никандр Пластинин – он к тому времени уже был секретарем губкома. Из Архангельска поплыли они по Северной Двине на барже, которую тащил буксир, а потом по Ваге на пароходе. По мере приближения отряда Виноградова к Шенкурску обстановка в городе менялась. Крестьяне близлежащих волостей решили держать нейтралитет. Крестьяне любят и умеют в нужный момент держать нейтралитет. Они, понятное дело, были бы и рады помочь повстанцам, но где взять оружие… Повстанцы решили город не оборонять, а отступить в верхние волости уезда и туда же забрать с собой арестованных, чтобы отдать под суд. Народный, то есть крестьянский. С архангельских комиссаров просто взяли честное слово и отправили на станцию Няндома безо всякого конвоя. Еще и накормили. Еще и дали лошадей. Комиссары пообещали поговорить с шенкурским УИКом, чтобы он оставил в покое… Короче говоря, обещали переговорить. Через год или даже через полгода комиссаров расстреляли бы на месте, а пока Гражданская война только начиналась. Арестованных забрали не всех, а из тех, что забрали, один по дороге ухитрился сбежать. Вернее, одна. Этой одной была Ревекка Пластинина.

Все это происходило в последние дни июля. Первого августа в город вошел отряд Виноградова. Второго августа он объявил Шенкурск на осадном положении и приказал освобожденному из тюрьмы УИКу немедленно организовать ревтрибунал и арестовать представителей буржуазии и кулачества с целью подавления внутренней контрреволюции. Начались аресты. В следующем приказе было сказано, что «за каждого погибшего члена Губисполкома, Исполкома и других заложников, находящихся в руках бежавших главарей из комитета мобилизованных, будут расстреляны десять человек из числа пленных и заложников, принадлежащих к лагерю контрреволюции и буржуазии». Павлину Федоровичу Виноградову в ту пору было двадцать восемь лет. С пятнадцати лет он состоял в партии большевиков, уклонялся от призыва в царскую армию, успел побывать на каторге в Сибири, сидел в Шлиссельбурге, брал Зимний… Если бы его не убили через месяц с небольшим в бою с белыми, этот комиссар пошел бы далеко. Мог бы дожить до 1937 года.

Между молотом и наковальней

Пока наводили революционный порядок в Шенкурске и рубили головы гидре внутренней контрреволюции, вдруг оказалось, что первого августа в Архангельске случился переворот, власть перешла к белым, а в устье Двины вошел английский крейсер и десантный транспорт. Эвакуированные советские власти Архангельска на пароходах быстро поплыли вверх по Двине. Кое-кто хотел остановиться в Шенкурске, вырыть окопы и дать бой интервентам, но… из стратегических соображений решили все же двигаться дальше вверх по Двине по направлению к Котласу. Восьмого августа белые с помощью англичан сформировали в Архангельске флотилию из четырех речных судов. Три из них пошли вверх по Северной Двине, а четвертое, «Лев Толстой», пошло вверх по Ваге к Шенкурску.

Пока белые с союзниками наступали, в Шенкурске и уезде… шла подготовка к чрезвычайному съезду Советов. Восьмого августа съезд приступил к работе. Белые и союзники уже подошли к месту впадения Ваги в Северную Двину, которое отстоит от Шенкурска на сто километров, а делегаты съезда принимали решение о немедленном аресте руководителей восстания мобилизованных и создавали ревизионную комиссию для оценки ущерба, причиненного народному хозяйству города и уезда. Посчитали все расхищенные новые гимнастерки, старые ботинки, погоны, фуражки, старые гимнастерки, шаровары, стеклянные фляги – и тут пришла телеграмма о том, что белые уже поднимаются вверх по Ваге и нужно срочно эвакуироваться. Двенадцатого августа ночью все председатели, их заместители и секретари вместе с военным отрядом погрузились на пароход «Шенкурск» и утром поплыли вверх по реке по направлению к Вельску. Через недолгое время председатель вельского УИКа телеграфировал в Вологду о прибытии тридцати двух шенкурских товарищей и отряда красноармейцев, которые «своим разнузданным поведением взбудоражили все местное население».

В середине августа в Шенкурске уже работала новая власть. Комендантом города был назначен руководитель восстания мобилизованных Максим Ракитин. Первого сентября было созвано земское собрание гласных прежнего созыва, а на следующий день в город вошли части шотландцев, приплывшие по Ваге на пароходе «Лев Толстой». Нельзя сказать, что новую власть приняли в Шенкурске и уезде с восторгом. Жители города и крестьяне уже не доверяли никакой власти. Уезд раскололся на три части. Одни держали сторону большевиков, а другие, те, кто с ними был знаком поближе и уже успел хлебнуть горя, повернулись к большевикам, мягко говоря, спиной. Третья и самая многочисленная часть выжидала. С востока к Котласу рвался Колчак, а со стороны Архангельска наступали белые и их союзники. Маленький Шенкурск оказался между молотом и наковальней.

Почти пять месяцев Шенкурск был оккупирован белыми, канадцами и американцами. Запасливые интервенты устроили в городе огромные склады, в которые завезли большое количество оружия, консервированных продуктов и добротного обмундирования. Шенкурск был сильно укреплен, но… в середине октября англичане решили прекратить наступление на Вельском направлении. Решили отложить его до весны, а весной, когда Северная Двина и Вага освободятся ото льда, с помощью речной флотилии можно будет успешно наступать. Пока решили зазимовать в Шенкурске. И без того войска отошли от базы в Архангельске почти на четыреста верст. Американцам эта бескрайняя заснеженная страна представлялась едва ли не Марсом. Снег, выпавший уже в середине октября, показался им зловещим знаком. Они вообще плохо понимали, какого черта они тут мерзнут и постоянно отбивают атаки красных. Страдали от холодов и нехватки табака. Пробовали курить сено и листья чая. Не понравилось. Еще хуже были листья хмеля, которые им предложили крестьяне. В одной из стычек в конце ноября красные прижали к крутому берегу Ваги и уничтожили американский патруль. Американцы потом писали, что труп американского лейтенанта красноармейцы обезглавили, разрубили на куски и бросили. Его похоронили в Шенкурске, в закрытом гробу. Вот за этим американцы точно сюда не собирались.

К несчастью, о планах союзников спокойно перезимовать красным ничего не было известно. Последние в конце января начали наступление на Шенкурский выступ, имея трехкратное превосходство в живой силе и артиллерии. Нельзя сказать, чтобы американцы и канадцы стояли насмерть, обороняя Шенкурск. Они просто собрались и ушли из него в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое января. Вместе с ними ушли отряд белогвардейцев, отряд Славяно-Британского легиона и часть шенкурян. Через четыре года один из американских участников тех событий писал: «В серых арктических сумерках Шенкурск нервно сжался, как затравленный заяц, лежащий в снегу, притворился мертвым, чтобы обмануть охотника. Слабые огоньки света пробивались сквозь щели плохо укрытых окон…» Прикрывал отход русский добровольческий Шенкурский батальон2525
  Командира Шенкурского добровольческого батальона штабс-капитана Воробьева расстреляют в декабре 1920-го. Прапорщика Ракитина красным выдаст крестьянка деревни Монастырской Шахановской области Шенкурского уезда. Его заставят отречься от белого движения и напечатают это отречение в газете «На борьбу», а затем расстреляют в мае 1920 года в Архангельске. Никандр Пластинин доживет до 1937 года и умрет в тюрьме Нижне-Удинска. Иван Боговой, председатель шенкурского УИКа с 1918 по 1920 год, будет расстрелян в 1937-м. Шенкурский уездный военком Василий Боговой, впоследствии кавалер двух орденов Красного Знамени, будет расстрелян в 1937-м. Комиссара Попова расстреляют в 1937-м. Только Ревекка Пластинина умрет своей смертью в 1950 году.


[Закрыть].

Свои вступали в город, пленных не щадя… Начались грабежи американских складов. Кроме самих победителей, у которых руки были по локоть в американских консервах, винных погребах и английской военной форме, в город со всей округи съехались мародеры. Из Вологды постоянно требовали наступать дальше, но куда там… С большим трудом прекратили пьяные дебоши на улицах и грабежи. Устроили парад, и войска прошлись торжественным маршем по Сретенской площади. После парада продолжили растаскивать то, что осталось на складах, и так увлеклись, что стали грабить население. Вернувшаяся советская власть ввела в городе классовый продуктовый паек. В город вернулся УИК. Тюрьма так переполнилась всеми теми, кто был замечен в связях с белыми и их союзниками, что ее начальник стал жаловаться Военно-революционному комитету. В комитете долго не думали и приказали «принять энергичные меры к производству следствия находящихся в доме заключения лиц, по возможности к разгромождению таковой от элемента ярко контрреволюционного». Можно себе представить, что ВРК подразумевал под «разгромождением». Аресты, расстрелы и грабежи совместили с непримиримой антирелигиозной борьбой. В Шенкурске были запрещены все богослужения. Спустя некоторое время все же разрешили службу в городском соборе, но чтобы никакого колокольного звона. За колокольный звон можно было сесть в переполненную тюрьму. И тут получилась неувязка. Не все советские граждане, включая и ответственных работников, изжили… порвали… отреклись… Короче говоря, советские граждане хотели венчаться. Хоть кол им на голове теши. Пришлось сдавать назад. Через три дня после взятия Шенкурска ВРК предписал священнику Кьяндского прихода Лыскову «немедленно обвенчать товарища Спиридонова Филиппа Александровича и никаких недоразумений о том, что он разведен бракоразводным отделом Архангельского Губисполкома с вашей стороны быть не может». Какие уж тут недоразумения, когда в это же самое время священников, агитировавших против советской власти, призывавших благословение на иностранных захватчиков и принимавших участие в восстании мобилизованных, расстреливали, а отчеты о расстрелах публиковали в городской газете «На борьбу».

Больше скипидара

Через какое-то время Красная армия пошла дальше на север, а в израненном и измученном войной Шенкурске началась мирная советская жизнь с раскулачиванием, коллективизацией, пионерскими и комсомольскими отрядами, неурожаем в 1920 году и созданием в этом же году краеведческого музея. В 1930-м на лесозаготовках появились электропилы. Образовался Важский союз смолокуренных кооператоров. Правда, от прежнего союза в нем было только название. Кроме обычной смолы и канифоли стали производить больше скипидара, уксусной кислоты и порошка уксуснокислого кальция, который применяют в пищевой промышленности. В районе появилось большое количество ссыльных с Украины. Их не расселяли по деревням. Их просто завозили в тайгу, и они сами строили себе поселки, работали на лесоразработках и умирали, умирали… Местных раскулаченных отправляли еще дальше – на Урал и в Зауралье, на берега Печоры. В 1932 году открыли педагогический техникум, а через два года его реорганизовали в педагогическое училище. В 1936-м от удара молнии сгорел деревянный восьмиглавый Михайло-Архангельский собор и сильно обгорел соседний каменный Благовещенский. Оба они стояли на высоком берегу Ваги, и ни одна дореволюционная фотография Шенкурска без них не обходилась. Поначалу власти использовали остатки Благовещенского собора под склад, а потом и эти остатки разобрали на строительные нужды. Теперь здесь детская площадка, и о том, что здесь стояли два собора, не напоминает ничего, кроме маленькой кирпичной сторожки.

Во время войны местные леспромхозы, помимо заготовок леса и пиломатериалов изготовляли лыжи, костыли, деревянные подошвы и обувь на деревянных подошвах, деревянные лопаты и санитарные двуколки, шили полушубки, собирали для фронта лекарственные растения и ягоды. Для того чтобы получить кусок туалетного мыла, нужно было сдать два килограмма сушеной черники, килограмм малины, два килограмма черной смородины, три килограмма шиповника и килограмм спорыньи. За два куска мыла нужно было отдать килограмм валерианового корня или десять килограммов разных лекарственных трав. На постройку танковой колонны жители района сдали около двух миллионов рублей. Больницу переоборудовали в эвакогоспиталь. В бывшем Свято-Троицком монастыре разместили детский дом. Там устроили более двухсот эвакуированных детей. Половина из них – сироты. Дети собирали металлолом и золу, которой удобряли поля. Сами шенкуряне и жители района питались впроголодь. Ели то, что выращивали на огородах. Ели цветки клевера, кислицу, молодые побеги и листья борщевика. На лесоповале давали хлеб и муку, разболтанную в кипятке. Из той нормы овса, которая полагалась на лошадь, можно было тайком выкроить себе горсть или две, поджарить их и съесть. В 1944-м району дали переходящее красное знамя Государственного комитета обороны. Две трети из тех десяти тысяч, что ушли на фронт, не вернулись.