Текст книги "Вокруг света под парусами"

7 августа 1803 г. корабли оставили кронштадтский рейд и поплыли на запад. Побывав в Копенгагене и английском порту Фальмут, корабли экспедиции вышли на просторы Атлантики и добрались до Канарских островов. В океане во время временного безветрия спускали гребную шлюпку, используя которую Горнер и Лангсдорф замеряли температуру морской воды на глубине до 100 сажен (183 м). Для этого использовалась «Гальсова машина». Этот прибор состоял из полого медного цилиндра около полуметра высотой и диаметром около четверти метра, имевшего сверху и снизу крышки, которые при спуске в воду открывались, а при подъеме из воды закрывались. Внутри цилиндра укреплялся ртутный термометр, по которому и определялась температура воды, попавшей в пробор на глубине.

Безусловно, это был довольно несовершенный прибор, и Горнер отметил его главный недостаток: ненадежность открывания и закрывания верхнего и нижнего клапанов, в связи с чем не было уверенности, что пробы воды взяты именно с заданной глубины. Кроме того, медный цилиндр имел большую теплопроводность, из-за чего изменения внешней температуры (на палубе корабля, а также в верхних слоях океана) оказывали воздействие на находящуюся в цилиндре воду.

На «Надежде» кроме обычных измерений температуры поверхностного слоя океана был впервые использован для глубоководных исследований изобретенный в 1782 г. термометр Сикса, предназначенный для измерения наибольшей и наименьшей температуры. С помощью этого термометра в семи местах было исследовано вертикальное распределение температур в океане. Всего же глубинные температуры, вплоть до глубины 400 м, были определены в девяти местах. Это были, вероятнее всего, первые в мировой практике сравнительно точные определения вертикального распределения температур в океане.

Именно поэтому известный флотоводец и океанограф вице-адмирал С.О. Макаров при составлении в начале 90-х гг. ХIХ в. сводки данных о температуре глубинных слоев океана начинал список именно с данных, собранных учеными на борту «Надежды» в 1803–1806 гг.

После ухода из портов Канарских островов корабли экспедиции продолжили плавание к берегам Южной Америки. Иван Федорович отметил, что «ученые наши занимались многими опытами, изыскивая причину светящихся явлений в воде морской. Сии опыты, казалось, утверждали, что морская вода светится не от движения и трения частиц оной, но что действительною виною того суть органические существа. Они брали чашку, положа в нее несколько деревянных опилок, покрывали ее белым, тонким, вдвое сложенным платком, на который тотчас лили почерпнутую из моря воду, причем оказалось, что на белом платке оставались многие точки, которые при трясении платка светились, процеженная же вода не оказывала ни малейшего света, хотя, по причине трения ее при проходе сквозь опилки, и долженствовала бы вознаградиться потеря отделенных от нее, так сказать, атомов и дать ей тот же сильный свет.

Доктор Лангсдорф, испытывавший сии малые светящиеся тела посредством микроскопа и срисовавший несколько оных, открыл, что многие, превосходившие других величиною, были настоящие животные; в малых же приметил он также организацию животных. Однако опыты сии учинены им были на другой день; почему и неизвестно, живы ли оные были в то время, когда светили, или находились уже в брожении? Они светились не всякий день равномерно, из чего заключать можно: не имеет ли влияния на свет сих животных атмосфера? Не происходит ли то, может быть, от большей или меньшей электрической силы в воздухе? Сверх того, какая бы могла быть причина, что они светятся только в то время, когда движением корабля производится трение? Если же того не происходит, то и света не бывает» [3, с. 83]. Как видим, ученые на «Надежде», видимо, одними из первых высказались за биологическую природу, биологическое происхождение этого свечения.

26 ноября 1803 г., т. е. через три месяца и 2 дня после отплытия из Кронштадта, произошло знаменательное событие: впервые в истории российские корабли пересекли в океане экватор под 24°20′ з. д. Организовать целое представление в честь Нептуна нельзя было, так как на кораблях только командиры ранее пересекали экватор. Но на «Надежде» Курганов, один из членов команды, по словам Ивана Федоровича, «имевший отменные способности и дар слова, быв украшен трезубием, играл свою роль [ «морского бога Нептуна»] в самом деле так хорошо, как будто бы он был уже старым, посвященным служителем морского бога и приветствовал россиян с первым прибытием в южные Нептуновые области с достаточным приличием» [3, с. 86].

К тому же, забравшись на ванты, матросы обоих кораблей троекратным раскатистым «ура» поздравили друг друга с этим знаменательным событием для них лично и для истории отечественного мореплавания.

Затем корабли поплыли далее на запад, добрались до берегов Бразилии и стали 21 декабря на якорь у о. Св. Екатерины. Там астроном Горнер устроил свою обсерваторию на берегу, корабли пополнили запасы питьевой воды. Выяснилось, что на «Неве» необходимо заменить поврежденные в плавании фок– и грот-мачты. Португальский губернатор оказал россиянам максимальное содействие. В близ находящихся лесах были найдены годные для изготовления мачт деревья и с большим трудом по причине большой тяжести доставлены к берегу. Благодаря всему этому стоянка у острова продлилась более 5 недель, хотя матросы обоих кораблей работали денно и нощно, чтобы установить их и привести «Неву» в состояние, необходимое для продолжения дальнейшего плавания.

Правда, длительное пребывание кораблей у острова Св. Екатерины могло привести к тому, что корабли при обходе мыса Горн могли попасть в период сильных штормов. Ранее Крузенштерн предполагал обойти мыс Горн в январе, а из-за задержки это возможно было сделать не ранее марта.

4 февраля корабли снялись с якоря и проследовали на юг. Крузенштерн особо отмечает чрезвычайную неутомимость астронома И.К. Горнера, «с каковой старался он все время определять широту и долготу места корабля нашего. Если днем солнце было закрыто, то он непременно определял широту и долготу ночью. Часто, а особливо около мыса Горна, видев его в самую холодную и неприятную погоду, стоявшего с непобедимым терпением во всей готовности изловить, так сказать, солнце между облаками, я просил его оставить деланные им, иногда без всякого успеха, покушения, но он редко внимал моей просьбе. Во все время сего нашего плавания очень мало проходило дней, в которые не было определено точное место корабля небесными наблюдениями. Не дружба, связывающая меня с господином Горнером, но самая справедливость обязывает меня упомянуть о таковой его неусыпности» [3, с. 106].

21 февраля после свежего ветра, продолжавшегося около 6 часов, «Нева» просигналила, что на ней повредился грот-марсарей и что необходимо заменить его новым. Крузенштерн приказал лечь в дрейф до окончания работы, которая завершена была в 6 часов вечера. После этого корабли продолжили плавание на юг.

Наконец после четырехнедельного плавания от о. Св. Екатерины 3 марта 1804 г. корабли обошли мыс Горн и направились в Тихий океан. Едва ли кто-либо в столь краткое время совершал подобное. Безусловно, для парусных кораблей многое зависело от погоды. Но 24 марта, когда корабли лежали на курсе северо-запад, подул крепкий ветер, и при весьма сильном волнении и туманной погоде корабли потеряли друг друга из виду. Такая бурная и туманная погода держалась довольно продолжительное время. Хотя на «Надежде» начали подавать сигналы пушечными выстрелами, однако ответов с «Невы» не услышали.

Такая неблагоприятная погода продолжалась беспрестанно до 31 марта. Корпус «Надежды» от сильной качки терпел много. Каждый день приходилось отливать из корабля воду, а прежде это выполнялось не чаще двух раз в неделю. Только 31 марта на «Надежде» из-за погоды удалось наблюдать лунные расстояния, чтобы определить местонахождение корабля.

Попадание в трюм «Надежды» забортной воды могло привести к повреждению перевозимых там грузов для РАК. И Крузенштерн утвердился в мысли об изменении маршрута движения корабля с целью максимально возможного сокращения времени пребывания в плавании до прихода в Петропавловск-Камчатский и сдачи там этих грузов. Между командирами кораблей экспедиции существовала договоренность в случае потери из вида друг друга встретиться у о. Пасхи. Но Крузенштерн решил не заходить туда, а направиться прямо к следующему намеченному месту встречи – к Маркизским островам.

Направившись к о. Пасхи, Лисянский решил идти к нему несколько западнее пути французского мореплавателя Маршанда, чтобы обследовать район, где по предположению француза и должен был находиться этот уединенный остров. Увы, никаких признаков земли в указанном Маршандом месте не было.

14 апреля «Нева» все же подошла к о. Пасхи. Не застав там «Надежды», Лисянский решил подождать ее несколько дней, а пока заняться описанием побережья острова. Уделил он внимание и описанию природы острова, быта и нравов его жителей. Со времени открытия острова на нем побывали известные мореплаватели Ж. Лаперуз, Дж. Кук и ряд других. Считается, что никто из них не оставил такого полного описания местных жителей, как это сделал Лисянский.

20 апреля «Нева» направилась к Маркизским островам и встретилась 10 мая у о. Нуку-Хива с «Надеждой», которая пришла туда за три дня до этого. За время пребывания у о. Нуку-Хива Крузенштерн собрал важные географические и этнографические сведения о Вашингтоновых островах, составлявших северную группу архипелага Маркизских островов, и произвел их опись.

Он выяснил, что Вашингтоновы острова открывались пять раз, и каждый мореплаватель называл их по-разному: француз – островами Революции, англичанин – Гергестовыми, американцы – Вашингтоновыми. Крузенштерн считал, что им следует дать такие названия, «под каковыми они известны у природных жителей». Так на географической карте появились острова Нуку-Хива, Уагуга, Уа-Пу, Моту-Ити, Гиау, Хива-Оа и Фату-Хива, и такими сохранились на современных картах.

Едва только бросили с «Надежды» первый якорь у побережья Нуку-Хива, как, по словам Крузенштерна, «вдруг окружили корабль наш несколько сот островитян вплавь, предлагавших нам в мену кокосы, плоды хлебного дерева и бананы. Всего выгоднее могли мы променивать им куски старых пятидюймовых [12, 7 см] обручей, которых взято мною в Кронштадте для таких случаев довольное количество. За кусок обруча давали они обыкновенно по пяти кокосов или по три и по четыре плода хлебного дерева. Они ценили такой железный кусок весьма дорого, но ножи и топоры были для них еще драгоценнее. Малым куском железного обруча любовались они, как дети, и изъявляли свою радость громким смехом. Выменявший такой кусок показывал его другим, около корабля плавающим, с торжествующим видом, гордясь приобретенной драгоценностью. Чрезмерная радость их служит ясным доказательством, что они мало еще имели случаев к получению сего высоко ценимого ими металла. По объявлению Робертса [английский моряк, высаженный на остров с английского купеческого судна взбунтовавшимися матросами. – Авт.], семь лет уже здесь живущего, приходили сюда во все сие время только два малые американские купеческие судна» [3, с. 123].

При знакомстве с обычаями и поведением островитян особо поразили русских моряков островитянки. Так, например, при обследовании открытой русскими моряками удобной бухты, названной портом Чичагова, выяснилось, что, по словам Крузенштерна, «женщины отличаются также много от обитающих в Тайо-Гое. Они вообще благообразнее последних, две из них были очень красивы. Мы не видали ни одной совершенно нагой. Все покрывались желтыми шалями. Особенное отличие их состояло в куске белой материи, из которой имели они на голове род тюрбана, сделанного с великим вкусом, что служило им немалым украшением. Тело свое намазывают очень крепко кокосовым маслом, что, по-видимому, почитается у них отменным украшением. Мы, при встрече нас на берегу порта Чичагова, того не приметили: нетерпеливое любопытство увидеть нас воспрепятствовало, может быть, им тогда показаться в лучшем убранстве. Когда прибыли мы после через несколько часов к [долине] Шегуа, тогда встретили они нас намазанные маслом. Руки и уши у них расписаны, даже на губах имели по нескольку полос поперечных. В рассуждении нравственности казались они, однако, не отличнее от соостровитянок своих тайогоеских. Они употребляли всевозможное старание познакомиться короче со своими новыми посетителями. Телодвижения их были весьма убедительны и так выразительны, что всякий удобно мог понимать настоящее их значение. Окружавший народ изъявлял к пантомимной их игре величайшее одобрение, возбуждал их к тому более» [3, с. 142].

Запасшись водой, дровами и в возможной степени свежими продуктами (в основном кокосы, плоды хлебного дерева и всего 7 свиней на оба корабля весом каждая менее двух пудов (32 кг, большего количества свиней местные жители несмотря на все просьбы не отдали морякам в обмен на ножи и топоры), корабли 18 мая 1804 г. вышли из залива Тайо-Гое о. Нуку-Хива и направились к Сандвичевым (Гавайским) островам.

По пути Крузенштерн решил убедиться в существовании того острова, который видел будто бы Маршанд во время плавания своего от Вашингтоновых островов к северу и о котором Флерье думал, что это был о. Огива-Потто, названный так жителем океанических островов Тупаем, сопровождавшим Дж. Кука в его первом кругосветном плавании. Корабли обследовали весь район, и моряки убедились, что такой остров не существует. Зато было выявлено наличие в этом районе сильного течения к западу, затруднявшее прямое плавание парусных кораблей от островов Вашингтоновых к Сандвичевым.

25 мая корабли вновь пересекли экватор, и моряки убедились в наличии в этом районе сильного западного течения. Крепкий ветер от северо-востока приводил к немалому волнению и большой качке. В то же время увеличилась течь в корпусе, и матросам приходилось при большой жаре серьезно потрудиться для регулярной откачки воды из трюма. Поэтому Крузенштерн очень надеялся пополнить запасы мяса в виде живых свиней, выменяв их у местных жителей Сандвичевых островов.

Корабли подошли к восточному побережью о. Оваги. Островитяне, подплывшие на лодках, не хотели ничего брать на обмен, кроме одного сукна, которого на кораблях не было. Удалось выменять за большую цену только некоторое количество бататов, полдюжины кокосовых орехов и небольшого поросенка. Причем один пожилой островитянин привез для продажи молодую девушку, как считал Крузенштерн, свою дочь, но моряки отказались покупать ее, и старик вроде бы досадовал, что привозил свой товар напрасно.

Затем из-за худой погоды, сопровождаемой дождем и шквалами, островитяне прекратили плавание от берега к кораблям. Корабли прошли вдоль побережья острова, но нигде не смогли обменять товары на свежее продовольствие. Островитяне хотели в обмен только суконные плащи. На одной из лодок на «Надежду» высадилась очень нарядная и бесстыдная молодая женщина, которая говорила немного по-английски. Ее пришлось немедленно выпроводить с корабля. Крузенштерн решил прекратить все попытки пополнить запасы свежего продовольствия и быстрее отплыть на Камчатку, а «Нева» через некоторое время направилась к о. Кадьяк в Русской Америке.

Характерно, что при первом же дне безветрия Горнер и Лангсдорф сразу же продолжили научные исследования со спущенной шлюпки. Первый начал определять температуру воды на глубине, второй приступил к отлову морских животных. К большой его радости, ему удалось поймать вид медузы, описанный в третьем кругосветном путешествии Дж. Кука и названный Onisius. Он внимательно осмотрел «сие прекрасное, распещренное животное, – как выразился И.Ф. Крузенштерн, – нельзя сомневаться, чтоб он не издал о нем описания, долженствующего дополнить сообщенное» ранее [3, с. 197].

Крузенштерн использовал плавание от Сандвичевых островов к Камчатке для обнаружения неизвестных островов. Дело в том, что граф Николай Петрович Румянцев снабдил Крузенштерна наставлением, в котором предписывал ему искать тот остров, который в прежние времена уже многократно искали испанские и голландские мореплаватели. Тем более что на японских картах были изображены на восток от северных японских островов два необитаемых «каменьями окруженных острова». Еще в 1610 г. испанцы, получив сведения, что на востоке от Японии открыт богатый серебром и золотом остров, послали из Акапулько (Мексика) корабль в Японию с заданием найти его. Голландцы посылали с такой же целью два корабля. Остров не был найден. Искал его в 1787 г. и француз Лаперуз. Безуспешно попытался обнаружить этот остров и Крузенштерн. 15 июля 1804 г. «Надежда» вошла в Авачинскую губу и стала на якорь в порту Петропавловска-Камчатского.

Из-за разногласий с послом по поводу руководства экспедицией пребывание корабля в Петропавловске-Камчатском задержалось на полтора месяца. Дело было в следующем. В общей инструкции Н.П. Резанову, утвержденной императором Александром Павловичем 10 июля 1803 г., специально выделялись слова: «Сии оба судна [т. е. «Надежда» и «Нева». – Авт.] с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству вашему». Правда, эти инструкции были даны перед самым выходом кораблей из Кронштадта, и Крузенштерн оправдывался позднее тем, что до плавания он, хотя и получил соответствующие документы, «продержал их, но не читал», хотя это довольно странно звучит по отношению к документу, утвержденному самим императором.

К тому же в инструкции Главного правления РАК, даже с учетом специально выделенных слов, о которых сказано ранее, сохранилась некоторая неясность, так как общие полномочия посла сопровождались оговоркой о предоставлении «полному распоряжению» И.Ф. Крузенштерна «управление во время вояжа судами и экипажем, и збережением онаго, как частию единственному искуству, знанию и опытности вашей принадлежащей» [5, с. 90].

Факт, что с самого начала плавания между Крузенштерном и Резановым установились неприязненные отношения. А весной 1804 г. во время пребывания «Надежды» у о. Нуку-Хива все это вылилось в открытый конфликт. Резанов приказал приказчику РАК Ф.И. Шемелину «выменивать для Императорской Кунсткамеры» у островитян «разные вещи относительно их одежды и обычаев». А ведь Крузенштерн регулировал торговлю с островитянами единовластно и считал это правом старшего командира корабля экспедиции. Он потребовал объяснений, собрал офицеров «Надежды» и пригласил с «Невы» Ю.Ф. Лисянского и В.Н. Берха. Резанов представил свои документы, о которых упомянуто ранее, и даже зачитал «Высочайшее …поручение начальства». В ответ все офицеры (кроме лейтенанта П.Т. Головачева) закончили собрание высказыванием: «Ступайте, ступайте с вашими указами, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна». При этом старший офицер «Надежды» лейтенант М.И. Ратманов, «ругая по-матерну, кричал: “Его, скота, заколотить в каюту”». «Я едва имел силу уйти в каюту, – сообщил Резанов после прибытия в Петропавловск-Камчатский 15 июля 1804 г., – и заплатил жестокой болезнью, во время которой доктор ни разу не посетил меня, хотя все известны были, что я едва при конце жизни находился. Ругательства продолжались, и я принужден был, избегая дальнейших дерзостей, сколь ни жестоко мне было проходить экватор, не пользуясь воздухом, высидеть, никуда не выходя, до самого окончания путешествия и прибытия в Камчатку вышел первый раз из каюты своей» [5, с. 95, 96].

По прибытии в порт Резанов вызвал туда для производства судебного расследования губернатора, находившегося постоянно в Нижнекамчатске, отстоящем от Петропавловского порта на 700 верст. Губернатор генерал-майор Кошелев прибыл в порт только 12 августа. Его сопровождали адъютант, младший его брат поручик Кошелев, капитан камчатского гарнизонного батальона Федоров и 60 солдат, которых губернатор взял по требованию посла.

По словам историка флота капитана 1-го ранга Александра Степановича Сгибнева, приведенных в статье «Резанов и Крузенштерн (Эпизод из первого кругосветного плавания русских)» // Древняя и новая Россия.1877. № 4, с. 387–389, «как ни старался Крузенштерн оправдать свои поступки, но когда дело дошло до очных ставок и намерения Кошелева отрешить его от командования судном, он сознался в своей виновности и просил Кошелева принять на себя посредничество в примирении с Резановым». Пользу отечества Н.П. Резанов поставил «выше всех личных… оскорблений» и согласился оставить свои бумаги без действия, но с «непременным условием, чтобы Крузенштерн и все остальные офицеры… извинились перед ним в присутствии Кошелева». Это предложение было принято.

20 августа И.Ф. Крузенштерн и все офицеры «Надежды» явились в полной парадной форме и принесли официальные извинения. «Сей день, – сообщал Шемелин, – был день радости для всякого подчиненного, развязавшего судьбу многих». Затем последовали торжественные обеды и ужины. Особенно торжественно происходил обед 2 сентября. За здравие Резанова и Кошелева несколько раз гремели пушечные выстрелы [5, с. 96].

Произошли изменения и в свите посла. Из-за «жестокой каменной болезни» живописец С. Курляндцев был отправлен в столицу сухим путем в сопровождении «кандидата медицины» Брынкина. Исключен был из миссии и отправлен назад гвардии поручик граф Ф.И. Толстой, «раздоры во всей экспедиции посеявший», «по причине беспокойного его характера» (выражение М.И. Ратманова), причем отправили его с предупреждением, «чтоб он не проживал в Москве и действительно к полку явился». Новыми членами свиты посольства стали капитан Федоров и поручик Кошелев. В качестве почетной стражи были взяты 8 солдат из числа прибывших в Петропавловск с губернатором.

С корабля выгрузили все грузы для РАК, которые были заменены несколькими тысячами пудов балласта, проведен ремонт корабельной оснастки, погружены свежие продукты, в том числе 7 быков (5 приведенных из Нижнекамчатска по распоряжению губернатора и 2 доставленных РАК), множество огородных овощей из Верхнекамчатска, несколько бочек соленой рыбы и три большие бочки чесноку дикого, называемого на Камчатке черемшой – лучшее противоцинготное средство, могущее служить заменой кислой капусты. Наливка из дикого чеснока, которую можно возобновлять в течение месяца, представляет хорошее противоцинготное средство. На корабль завезли свежего хлеба на 10 дней для всей команды. Получена была в порту и соленая оленина, соленая дичь, соленое мясо диких баранов и гусей и пр. Все это было доставлено благодаря содействию губернатора.

«Надежда» покинула Авачинскую губу 6 сентября, а уже 28 сентября показались берега Японии. Там корабль попал в страшный шторм. «Ветер, постепенно усиливаясь, – вспоминал Крузенштерн, – достиг в один час пополудни до такой степени, что мы с великой трудностью и опасностью могли закрепить марсели и нижние паруса, у которых шкоты и брасы, хотя и по большей части новые, были вдруг прерваны. Бесстрашие наших матросов, презиравших все опасности, действовало в сие время столько, что буря не могла унести ни одного паруса. В 3 часа пополудни рассвирепела, наконец, оная до того, что изорвала все наши штормовые стаксели, под коими одними мы оставались. Ничто не могло противостоять жестокости шторма. Сколько я не слыхивал о тайфунах, случающихся у берегов китайских и японских, но подобного сему не мог себе представить. Надобно иметь дар стихотворства, чтобы живо описать ярость оного. Довольно здесь рассказать только о действии его на корабль наш. По изорвании штормовых стакселей мы желали поставить зарифленную штормовую бизань, но сего сделать совершенно было невозможно, и потому корабль оставался без парусов на произвол свирепых волн, которые, казалось, ежеминутно поглотить его угрожали. Каждое мгновение ожидали мы, что полетят мачты. Хорошая конструкция корабля и крепость вант спасла нас от сих бедствий» [3, с. 218].

Но ни штормы, ни необходимость спешить в Японию не заставили Крузенштерна прекратить гидрографические исследования. Он прокладывал курс корабля с таким расчетом, чтобы проверить карты Тихого океана, составленные иностранными путешественниками. Сомневаясь в точности атласа Лаперуза, в котором значилось, что в районе 37° с.ш. и 214°20′ з.д. находится группа из четырех островов, а несколько южнее еще один остров, Крузенштерн проложил курс корабля так, чтобы «по означенному на картах положению островов придти к середине оных» [3, с. 212]. И на этот раз Крузенштерн убедился, что таких островов не существует.

Он уточнил также данные французских карт о положении Ван-Дименова (теперь Осуми у южной оконечности о. Сикоку) пролива и определил точные координаты ряда островов и мысов японского побережья, дав последним названия в честь известных русских мореплавателей и знаменитых морских сражений – мыс Чирикова, мыс Нагаева, мыс Чесмы и другие (русские названия на современных картах не сохранились).

7 октября 1804 г. «Надежда» бросила якорь на рейде Нагасаки. Переговоры посла Резанова закончились безрезультатно из-за категорического нежелания японского правительства налаживать дипломатические отношения и торговлю с Россией. Японцы отказались даже принять подарки японскому императору, доставленные на корабле, ссылаясь на то, «что в сем случае должен был бы и японский император сделать российскому императору взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С.-Петербург с нарочным посольством. Но сие невозможно потому, что государственные законы запрещают отлучаться японцу из своего отечества» [3, с. 264].

Надо отметить, что во время более чем полугодичного пребывания «Надежды» в Нагасаки, когда посол Н.П. Резанов был фактически изолирован в доме на берегу, он не терял времени даром и стремился создать у японцев наилучшее представление о России и русских. Усердно занимаясь японским языком, он составил краткое русско-японское руководство и словарь, опубликованный затем в Петербурге, содержащий более 5 тыс. слов.

Во время пребывания в Нагасаки Крузенштерн и его офицеры впервые составили карту Нагасакской бухты с подробным ее описанием. «Для правильного составления оной измерено было более тысячи углов», – отметил Крузенштерн [15, с. 311].

17 апреля 1805 г. «Надежда» покинула Нагасаки. Намерение Крузенштерна плыть обратно на Камчатку между Японией и Кореей явно не нравилось японскому правительству. Но он не изменил своего намерения. «Мне… хотелось употребить следующие три месяца на исследования тех мест, кои Лаперуз, доставивший первые сведения о сих странах, принужден был по краткости времени оставить неизведанными. Зная, что ни он и ни кто другой из европейских мореходцев не определил точного положения всего западного берега Японии (выключая мыс Номо, [обозначавший вход на Нагасакский рейд]), большей части берега Кореи, целого западного берега острова Иессо [о. Хоккайдо], юго-восточного и северо-западного берегов Сахалина, также и многих из островов Курильских, вознамеривался я изведать из сих стран те, кои удобнее при настоящем случае избрать возможно будет» [3, с. 272].

Крузенштерну удалось осуществить важную часть этого обширного плана исследований. Он произвел опись западного и северо-западного побережья Японии, исправил ряд ошибок, допущенных Лаперузом при описании этого района, открыл и нанес на карту множество мысов и бухт – мысы Грейга, Россиян, Гамалея, Надежды, бухта Румянцевская и другие (русские названия на побережье Японии не сохранились). Описал он и ряд участков побережья Сахалина – нанесены были на карту мысы Сенявина, Муловского, Соймонова, залив Мордвинова и другие географические пункты.

Сложная ледовая обстановка не позволила продолжить плавание на север и закончить описание побережья Сахалина. Корабль направился к Курильским островам, где были открыты четыре небольших каменных островка, почти не выступавших из воды. Сильное течение возле этих островков делало плавание в этом районе в условиях штормовой погоды и туманов весьма опасным. Крузенштерн назвал эти острова Каменными Ловушками и нанес их на карту. Вскоре «Надежда» прибыла на Камчатку, где посол Резанов и сопровождавшие его лица сошли на берег и продолжили плавание к островам Русской Америки на других судах РАК.

Спустя две недели, приняв воду, продукты и дрова, «Надежда» вновь вышла в океан. Крузенштерн направился к Сахалину, чтобы продолжить исследования его побережья. Пройдя неизвестным до тех пор проливом в Курильской гряде, названным проливом Надежды, Крузенштерн подошел к сахалинскому мысу Терпения. Окончив описание восточного побережья Сахалина, он направился в южную часть Сахалинского залива, омывающего северо-западные берега Сахалина, северный вход в Амурский лиман и часть южного побережья материка в Охотском море.

Наблюдая за удельным весом и цветом морской воды в заливе, он пришел к мысли, что в самой южной части залива в него впадает большая река. В поисках устья реки Крузенштерн направил корабль к берегу, но глубина резко уменьшилась, и, боясь посадить корабль на мель, Крузенштерн повернул обратно в открытое море. На основании своих исследований Крузенштерн заключил, что Сахалин полуостров.

Только через 44 года Геннадий Иванович Невельской открыл устье Амура и точно установил, что Сахалин отделен от азиатского берега судоходным Татарским проливом.

30 августа 1805 г. «Надежда» стала на якорь в Петропавловском порту. Началась подготовка к обратному плаванию в Кронштадт.

Теперь расскажем о приключениях команды «Невы» после разлучения с «Надеждой». Хотя «Нева» находилась у Гавайских островов менее двух недель, Ю.Ф. Лисянский сумел собрать обширные сведения о состоянии хозяйства, торговли, обычаев и нравов островитян, а также об успешной деятельности энергичного короля Камеамеа I, владевшего в это время большинством островов архипелага. «Нева» побывала и на о. Отувай (Кауаи), где корабль посетил говоривший по-английски король Каумуалии (Томари), жаловавшийся, что европейцы редко посещают его владения.

Лисянский подарил ему «байковое одеало и многие другие безделицы, но король был заинтересован в полосовом железе, красках, а главное – в защите от своего соперника Камеамеа. «Желательно было ему, – писал приказчик РАК Н.И. Коробицын, – чтоб мы пристали своим кораблем к его острову для защищения его от короля Томи-оми, по каковой причине он даже выражал желание “согласиться поступить своим островом в подданство России”» [21, с. 277].

Во время пребывания «Невы» на Гавайях моряки сумели обменять одежду, топоры, железо на свиней и фрукты. Стало ясно, что архипелаг мог стать солидной продовольственной базой для Камчатки и Русской Америки. Член команды «Невы» мичман В.Н. Берх отмечал позднее, что каждую осень целесообразно посылать корабль из Камчатки на Гавайские острова, где он мог бы оставаться на всю зиму, а в мае возвращаться назад с грузом продовольствия.