Текст книги "Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте?"

– Нет нужды подтверждать, что индикаторами состояния социума являются образование, медицина. Третий несомненный индикатор – состояние безопасности. Я буду опираться на определенные концепты и факты, которые складываются именно в системе безопасности, находящейся по большому счету в глубоком кризисе. Я далека от мысли, что это специфичная российская проблема. Нет. Кризис систем безопасности в концептуальном смысле поразил практически все государства. Доказательство этому – нарастающая секьюритизация практически во всех странах.

Ограничения эффективности системы безопасности идентичны ограничениям в экономике. Это – конечность территорий и ограниченность биологических возможностей человека. Это ставит под сомнение тезис господина Делягина о биологизации социума. Я считаю, что биологизация социума в связи с очень сильным проседанием сетки безопасности будет сводиться в ближайшие 20 лет не к «апгрейду» человека, – хотя мне эта идея очень нравится, – она будет сведена к архаизации человека. Я так вижу эту картину, хотя мне лично «апгрейд» близок и более интересен.

В связи с этим у меня несколько тезисов, которые касаются перспектив состояния безопасности – именно в контексте цивилизационного кризиса, который я понимаю ровно так же, как и большинство присутствующих, что облегчает мою задачу.

Первое. Я отчетливо фиксирую, и не боюсь об этом говорить на самых разных площадках, дистрофию легальных управленческих технологий в сфере безопасности. Я умышленно употребляю весьма жесткий термин. Речь идет именно о дистрофии. В результате – как внешнюю картинку – мы имеем увеличение теневого поля управленческих технологий. Пример – сама постановки задач в борьбе с терроризмом. Руководители антитеррористических структур в публичных выступлениях довольно часто стали не оговариваться, а именно проговариваться, когда ставят задачи по выявлению и уничтожению террористов. Ликвидация – это и есть теневая технология.

Итак, звучит слово «ликвидация». Почему не предание суду? Извините, а где легальные, апробированные правовые механизмы? Это к вопросу о том, что нарастают теневые технологии. Это и есть индикатор и маркер дистрофии легальных управленческих решений. То есть легальные решения в системе безопасности не работают или работают неэффективно. Соответственно, для эффективного решения вопроса целесообразно прибегнуть к теневой технологии. Это очень серьезная позиция, и от нее зависят другие вещи, особенно в условиях цейтнота при нарастании критичных угроз самой системе безопасности.

Второе. Фиксируется неадекватность теоретических моделей и концепций безопасности. В условиях резкого изменения геополитической ситуации, катастрофически нарастающего экономического кризиса и переформатирования списка ключевых акторов мировой геополитики совершенно неадекватной выглядит концепция военной безопасности России. Господин Овчинский ознакомился с концепцией общественной безопасности и тоже остался недоволен. Была глубокая скорбь в глазах, когда вы рассказывали об этом. Эта неадекватность, на мой взгляд, вызвана непониманием того, что стандартные легальные управленческие технологии – особенно в сфере безопасности – уже не работают. Из-за этого концепт перестает выполнять свою функцию.

Третье. Происходит очевидная регионализация центров силы. Это – прямое отражение экономической регионализации. Прежде всего, речь идет сейчас о переформатировании центров притяжения этих сил. Очевидно, что НАТО отныне является не единственной и, пожалуй, на самом деле не самой серьезной площадкой. Центром регионализации силы становится Пекин – это очевидно. Если сегодня его взоры обращены на Юго-Восточную Азию, то государства Центральной Азии для Пекина – это тыл. Китаю здесь нужны тишина и покой. Поэтому с точки зрения безопасности прогнозируются максимальные действия Китая по успокоению ситуации в Центральной Азии. Как они это будут делать? Я не очень хорошо это понимаю. У них есть проблема Пакистана и порта Гвадар. Это – нож в спине Китая, который постоянно будет вращаться. В условиях кризиса это – самостоятельный тренд, который обеспечит эффект раскачивания региональной и мировой безопасности. Решаться проблема будет региональными силами.

Четвертая позиция. На мой взгляд, при форматировании новых способов управления безопасностью будут задействованы ментальные модели. Почему я делаю такое утверждение? Концепция информационной безопасности армии Китая содержит ключевую задачу не допустить проникновения врага в ментальное поле китайского солдата. Это очень серьезная позиция. Она отражает понимание китайским руководством современных технологий дестабилизации и ведения войн. Соответственно, ментальность будет самым активным образом задействоваться в формировании как концепций дестабилизации, так и концепций безопасности. Здесь я с господином Делягиным согласна. Это тоже технологии управления.

Среди неприятных вещей – архаизация концепта управления на региональном уровне. Элементы архаизации технологий управления отчетливо просматриваются в государствах Центральной Азии. После того как был свернут цивилизационный проект под названием «СССР», в Центральной Азии вертикальную модель управления сохранил только Казахстан. Казахстан создавался на основе военизированной культуры и, соответственно, культуры управления чингизидов. Вертикаль военной власти осталась в подкорке национальной памяти. А те народы, которые стали государствообразующими по другим площадкам Центральной Азии, – не чингизиды. В их ментально-исторической памяти сохранилось родо-племенное устройство и технологии «горизонтального» управления. Кровь и почва – вот два культурных кода, которые сохранились и четко работают, например, в Киргизии. Точно такая же ситуация в Пакистане. Другие цивилизационные коды там эффективно больше не работают, разве что применительно к конструированию «внешних картинок» управления. Соответственно, когда нам государства Центральной Азии показывают институциональные элементы безопасности, то надо ясно понимать – это муляж. Управление выстраивается не по «вертикали», как исторически принято, например, в России, а по «горизонтали». За исключением Казахстана.

Реплика:

– При этом сам Назарбаев не чингизид, а из рода чибашты.

М.А. Кочубей:

– Там лоскутное одеяло. Но высшая этническая страта, ядро нации всходит, конечно же, к чингизидам. У меня была возможность с этим ознакомиться. Ментальность «вертикали» государственного управления, корни которой исторически связаны с военизированным типом управления, присутствует у всех казахов. Они, на самом деле, в коротком разговоре не питают иллюзий по поводу длины собственной государственности. Чингизидское происхождение компенсирует эту ситуацию, тем самым позволяет нам говорить с ними на одном языке. Например, с Киргизией, Узбекистаном и Таджикистаном нам не придется говорить больше на одном языке.

Архаизация системы безопасности, которая нами, европейцами, воспринимается как проваленная, создала совершенно другой смысловой рельеф в системе безопасности. Я умышленно не прибегаю к эмоциональным оценкам типа «хорошо – плохо». Важно, чтобы система функционировала. И она, кстати, так или иначе функционирует. Но при этом возникает проблема коммуникаций. Одна сторона оперирует культурным управленческим кодом «кровь и почва», другая – культурным кодом «централизованная власть», «пирамида власти». Для одной стороны важно этническое или клановое происхождение субъекта политики и управления, для другой – его собственные качества, позволяющие занять то или иное место в управленческой иерархии или возглавить ее. Наши олигархи столкнулись с этой проблемой, пытаясь наладить бизнес в государствах Центральной Азии. Дерипаска в интервью так и говорил: «Я так и не понял, с кем там разговаривать». Переводчика культурных кодов рядом не оказалось. Точнее, не была осознана необходимость перевода культурных кодов, и не была поставлена такая задача.

На площадке Центральной Азии это существенно. Потому что, на мой взгляд, перекройка мира сегодня идет именно там. Там основные ножницы выстраиваются.

Следующее. У меня есть впечатление, что государство утрачивает инстинкт власти. Я это вижу повсеместно. И этот индикатор выглядит просто пугающе. Мы имеем утрату инстинкта, когда выстраивается фанера вместо здания государственности и когда предлагаются безнадежно морально устаревшие концепты обеспечения безопасности. Имитационные проекты вместо реальных опор государства. Кургинян называет это симулякрами постмодерна. Поиск новых управленческих технологий идет – если вообще идет – исключительно путем перебирания тех инструментов, которые уже перестали быть эффективными. Михаил Геннадьевич совершенно прав, когда говорит, что поиск новых идей в системе управления и в системе безопасности государства идет «под фонарем». Но площадка «под фонарем» уже вытоптана. Искать надо не «под фонарем», а там, где спрятано.

Просматривается такой серьезный тренд в управлении, как дегуманизация системы безопасности. Лет на 20–30, на мой взгляд, он сохранится. Это не ядерное оружие, которое пацифисты описывают как самое негуманное и опасное. Ядерное оружие как раз и есть основной залог общей безопасности. Дегуманизация системы безопасности заключается в такой очевидной вещи, как создание и использование неконвенционального оружия – мы говорим о психотронном и так далее. Речь идет о средствах, которые запрещены всеми конвенциями, но разрабатываются всеми военными НИИ. По счастью, у нас была «подушка запаса» относительно такого оружия. Поэтому провал в оборонке и продолжающееся ее проседание, конечно, могут быть не так заметны. Хотя на самом деле ситуация уже угрожающая. Мы на порядок отстаем в разработке неконвенционального оружия. Кстати говоря, интенсивность разработок в этой области сама по себе указывает на готовность государств повышать эффективность решения военных вопросов за счет перехода к нелегальным, теневым технологиям.

Дегуманизация безопасности в военной сфере также связана с нарастанием уровня потерь среди некомбатантов. Если в Первую мировую войну потери некомбатантов составляли 5–7 % от всех военно-боевых потерь, то сегодня войны в Ираке и в Афганистане показывают, что некомбатантов гибнет до 80 %, а все остальное – действительно боевые потери. То есть технологизация системы и машины войны приводит к резкому повышению потерь среди мирного населения. И тогда война действительно становится крайне негуманным делом. Я считаю, что нужно поставить вопрос о том, что война в наши дни выступает как средство утилизации людей. Если вы говорите сегодня о том, куда девать вот эту массу, – как вы ее называете? «Трущобные люди?». Речь идет о том, что война – как это ни парадоксально – будет являться совершенно реальным и несомненным механизмом социальной утилизации. Михаил Геннадьевич обозначил процесс именно таким термином – «социальная утилизация». Вне всяких сомнений – с помощью и посредством войны.

И здесь есть один существенный момент – произошла приватизация войны. Это тоже мировой тренд. С этим нельзя не считаться. Приватизация войны – явление концептуальное. Если мы с вами пытаемся просмотреть параметры мирового будущего, хотя бы в среднесрочной перспективе, то можете не сомневаться. Тренд приватизации войны очень существенно повлияет на качество социальных отношений, особенно в условиях их архаизации. Да, приватизация насилия.

А.И. Фурсов:

– Приватизация войны – это одна из частей приватизации насилия.

М.А. Кочубей:

– Согласна. В связи с этим, я бы хотела высказать свои соображения о том, как могут выглядеть системы управления безопасностью в ближайшем будущем. Это – очень общие соображения. Понятно, что требуется детализация.

Во-первых, системы управления безопасностью в условиях выхода из кризиса, а точнее перехода общества в другое состояние, будут региональными. В лучшем случае – субрегиональными. Не будет никакой глобальной системы безопасности. Это невозможно, слишком велики коллизии интересов региональных игроков. В это я не верю и не вижу никаких для этого предпосылок. Эти системы будут очень жестко репрессивными. Что в принципе опять же означает архаизацию и возврат на устойчивые и апробированные формы управления. Будут работать очень простые механизмы. Грубо говоря, после ядерного взрыва гарантированно выживают крысы и тараканы. Это будет работать.

Не факт, что системы управления безопасностью будут замкнуты на государство. Мягко говоря, это не так. Более того, я уверена, что, если ничего не изменится в экономике и саммиты «большой двадцатки» останутся пустой болтовней, серьезные контуры безопасности будут совершенно легально замкнуты на частные военные компании. Америка нам уже показывает такие образцы – «Халибертон», Black Water и т. д. Они нам продемонстрируют такие образцы безопасности, что мы вздрогнем. Собственно, Ирак и Афганистан уже содрогнулись.

Сегодня думающие военные нам говорят о том, что войны по Клаузевицу больше не будет. Это действительно так. Серьезной, большой войны между ведущими государствами или их коалициями больше не будет. Танкового сражения под Прохоровкой и рытья окопов вокруг Москвы ожидать, скорее всего, не надо. Будет война государств с негосударственными акторами.

Но государства сегодня находятся в ступоре. Я имею в виду острый дефицит идей обеспечения безопасности в этот цивилизационный переход. С кем государство собирается бодаться своими армиями? С частными военными компаниями? Так там нет даже правового режима. Они вообще находятся в «сером», теневом поле.

Я вернусь к тезису, который обозначила в самом начале. Дистрофия управленческих технологий в сфере безопасности капитально увеличила сектор теневых технологий, и частные военные компании как раз являются основным игроком в этом секторе. Это очевидно.

Господин Делягин вспомнил легендарную ленинградскую группу ГИРД – Группа Инженеров, Работающих Даром. Не знаю, как вы ее будете комплектовать. Я готова работать даром. Потому что считаю такую работу хорошей.

Реплика:

– За идею. Не даром, а за идею.

М.А. Кочубей:

– Да, правильно. То, что я здесь услышала, заставило уточнить некоторые собственные суждения. Пределы эволюции – это самый важный философский вопрос. Я не знаю, что происходит там с Божиим промыслом, – каким образом он устанавливает нам пределы эволюции. Но история показывает, что на эволюционном подъеме всегда внезапно обнаруживаются «шлагбаумы», и человечество оказывается или остановленным, или даже отброшенным назад. То инквизиция, то экологический коллапс. Ближайший «шлагбаум», который мы встретим, – это война. У меня по этому поводу иллюзий нет. Война масштабная или серия серьезных локальных войн. В террористическом профиле – совершенно верно.

В 1947 году Иосиф Сталин, выступая перед выпускниками военных училищ, совершенно прямо сказал, что ближайшие войны не будут войнами за территории, а будут войнами за ресурсы. Это – первая позиция. А вторую позицию в этом же 1947 году в одном из своих обращений к нации озвучивает господин Черчилль. Он говорил, что в ближайшие годы не будет войн государств и армий. Это будут войны террористического профиля. Откровенно говоря, всю литературу по террологии, созданную после этих заявлений, можно смело сдавать в утиль.

Другой вопрос – что сегодня подпадет под террористический профиль? Из 15 тысяч терактов в мире, которые ежегодно фиксируют Госдеп США и ООН, за 9 тысяч никто не берет на себя ответственность. А ведь из категории «хорошо известно» следует, что терроризм всегда демонстрационный, открытый, всегда выдвигаются какие-то требования. Есть мнение о том, что терроризм театрален. Убедите меня в том, что 9 тысяч взрывов и локальных боевых действий, в которых неизвестна одна из сторон, – это терроризм. На самом деле это ложный терроризм, ложные мишени. Это имитация терроризма, дымовая завеса. Сегодня терроризм, я имею в виду те самые 9 тысяч фактов с неизвестными акторами, – это способ решения геополитических задач. И решаются они под прикрытием терроризма. Оставшиеся 6 тысяч фактов – это реальный терроризм. Да и то с оговорками. Ложная мишень под названием «международный терроризм» создана, она выполняет свои функции. Поэтому, когда взрослые люди всерьез обсуждают вопросы борьбы с глобальным международным терроризмом, то я, кроме изумления, ничего не испытываю.

Михаил Геннадьевич, сделаю отступление. Я должна вас предостеречь. Гендерные решения в создании новых управленческих решений, о которых вы со свойственной вам мягкостью и гуманизмом говорите на первых страницах своего доклада, – это безусловная угроза цивилизационным проектам. Поверьте мне. Мир создан мужчинами и для мужчин. Все так называемые гендерные проекты – это, с одной стороны, еще одна ложная мишень, а с другой весьма эффективный инструмент для дезориентации и дестабилизации традиционного общества.

М.Г. Делягин:

– Я думаю, что пора подвести короткие итоги. Очень важно учитывать теневые аспекты управления. Потому что эти системы управления тоже определяют ход и организацию общества. Они меняются и расширяются. Вообще, система и структура общества как совокупности ценностей и систем управления – и то, и другое меняется сильно. Изменения того и другого мы не улавливаем.

Существенно и то, что во всем мире происходит огромная архаизация человеческого общества, о чем здесь уже говорили. Капитализм напоминает античную цивилизацию: как и она, он создал себе огромную периферию, и вроде бы он должен быть ею смыт. Будет ли он ею смыт или уничтожит ее человеческую массу и превратится в совокупного сеньора в отношении уцелевших, – это вопрос технологий. Сможет ли он создать такие технологии? Сможет ли он их осуществить на практике? Вопрос остается открытым. Другой открытый вопрос заключается в том, изменится ли человек, вернее – в каком на – правлении он будет меняться, каким образом и с какими осознаваемыми им самим целями (которые, скорее всего, будут верными лишь частично, а то и полностью ложными, ибо познаваемость мира снижается)?

Социальные механизмы, как мы видим сегодня, блокируют развитие человечества очень давно и очень жестко будут блокировать дальше, однако они не позволяют перейти миру на другой уровень человеческого развития. Сомнут ли они технологии, остановив технологический прогресс, или же, как почти всегда бывало раньше, технологическое развитие взорвет эти социальные механизмы?

И наконец, последнее: мне очень нравится, что практически все экономисты сошлись во мнении, что нынешний кризис не является экономическим. Поэтому он, наверное, является единственным делом, которым могут заниматься современные экономисты.

Приложение 2
Что должен сказать России ее президент в первую очередь

Граждане России!

Катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, вне зависимости от ее конкретных причин и виновных, подводит итог длительного периода истории нашей страны.

Не могу назвать этот период «развитием» – это время деградации. Устройство не только государственного аппарата, не только экономики, но и всего общества жестко ориентировано не на созидание, но на проедание, растранжиривание, проматывание, а во многом и на разрушительное разворовывание «советского наследства». Это бесценное наследство заключается не только в промышленности и инфраструктуре, но и в культуре, социальной сфере и общественном здоровье, созданных советской цивилизацией.

Кто виноват в этом, кто и почему энергично и изобретательно направлял нас именно по этому пути, – отдельная тема. Главное не в них – главное в нас: Россия не пошла бы по этому гибельному пути, если бы по нему не пошли мы, большинство российского народа, – все вместе и каждый в отдельности. Часть вины за более чем 20-летнюю деградацию, за продолжающуюся национальную катастрофу, прикрытую фиговым листком разговоров о «демократии» и «рынке», которых как не было, так и нет, лежит на каждом из нас.

На каждом, кто не сопротивлялся изо всех сил сложившемуся паразитическому устройству нашего общества и нашего государства, кто соглашался с ним, принимал его и подчинялся ему, – не так уж и важно, с удовольствием или нехотя.

Время существования, а точнее, разложения этого паразитического устройства заканчивается не потому, что власть одумалась, и не потому, что народ принудил ее к ответственности.

Это время заканчивается по иной причине: объект нашего паразитирования, «советское наследие», завершает технологический цикл своего существования. Оно распадается на глазах как в силу естественно-исторических причин, так и в силу разрушительного безудержно – го воровства.

Паразитировать на нем так, как было привычно еще полтора года назад, больше нельзя. Никому.

И сегодня мы, какие есть, со всеми нашими несовместимыми с жизнью в уже близком будущем паразитическими привычками, обязаны решать качественно иные – не сиюминутные, а стратегические задачи. Задачи не паразитирования, а развития, модернизации и в качестве цели нынешнего этапа модернизации – созидания новой российской цивилизации.

Если мы не решим эти задачи, через полвека нас не будет.

Российская цивилизация исчезнет с лица земли, наша территория превратится в пустынные окраины трех соперничающих миров – Китая, Европы и исламского мира, руины наших городов зарастут бурьяном.

Решать задачи модернизации и созидания новой, российской цивилизации будет неимоверно сложно. Нам предстоит бороться не столько с внешними конкурентами и с внутренними преступниками разных сортов, но прежде всего с собственными самоубийственными привычками, накопленными нами за последние 20 лет. Нам предстоит каленым железом выжечь из себя лень, разврат, корысть, трусость и разобщенность.

Бог с ней, с «мировой закулисой», – нашим главным врагом являются наши собственные пороки. Победа над ними, нравственное перерождение, моральная революция – условие нашего выживания как народа, условие сохранения и развития нашей цивилизации.

Эта моральная революция будет непростой, потому что граница между воскрешающей правдой и убивающей ложью проходит не по улицам и не по окопам, но по сердцам каждого из нас.

И я не обещаю ничего ни хорошего, ни легкого, ни комфортного для каждого из нас по отдельности.

Потому что это именно нам – не только «начальству», но и большинству обычных, нормальных людей – предстоит задавить в себе обезумевших зверей, рвущих на кровавые части нашу Родину, и вновь стать ее неотъемлемой частью.

Поэтому сегодня я могу обещать только одно: тяжелый труд ради возрождения России – для всех нас вместе и для наших детей.

Мы должны суметь объединить свои силы на благо наших семей и нашей Родины, ибо Господь творит не сам по себе, но лишь через нас, всех вместе и каждого в отдельности.

* * *

Вокруг чего нам объединять свои силы? Стратегические задачи России – задачи, которые нужно решить в течение активной жизни нашего поколения, в ближайшие четверть века – просты.

Первое – модернизироваться: обновить себя и страну, потому что старая модель развития исчерпана полностью.

Вторая – сохранить Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток. Мы составляем чуть более 2 % мирового населения и сможем сохранить за со бой 20 % мировых ресурсов, лишь будучи умными, умелыми и энергичными.

Третья – восстановить внутреннее единство России. Чтобы вновь стать одним народом, мы должны преодолеть не только региональные, но и национальные, и социальные барьеры.

Наконец, четвертая стратегическая задача нашего поколения – повысить не только уровень, но и качество жизни. Жить в самом дальнем уголке нашей страны должно быть приятно и уютно, а россияне должны иметь все возможности для раскрытия самых разнообразных талантов, которыми награждает нас Бог.

Эти стратегические задачи – категорический императив нашей жизни на ближайшие четверть века.

Все, что помогает их решению, – хорошо и должно быть реализовано.

Все, что мешает их решению, – плохо.

* * *

В качестве первого шага в течение двух лет для решения этих стратегических задач надо реализовать программу-минимум. Ее цель – устранить наиболее грубые, наиболее болезненные диспропорции, вернуться от реформ к разуму и вновь сделать нас нормальным, человеческим обществом.

Первый и главный шаг – гарантирование всем гражданам России прожиточного минимума.

Это не вопрос экономической или социальной политики.

Это совершенно иной вопрос – являемся ли мы людьми и считаем ли мы людьми друг друга.

Прожиточный минимум – экономическое выражение права на жизнь. Если государство на самом деле считает, что его граждане имеют право на жизнь, оно обязано гарантировать им этот минимум.

Он должен быть реальным, то есть учитывать стоимость не только еды, но и лекарств, и жилищно-коммунальных услуг, и транспорта. Он должен различаться по регионам, так как в регионах не только разные уровни цен, но и разный климат, – а в более холодном климате человеку нужно больше одежды, еды и тепла. Наконец, семьям с детьми в регионах с дефицитом населения надо гарантировать не прожиточный, а социальный минимум, обеспечивающий нормальное воспитание и социализацию детей. В более отдаленной перспективе, через три года, надо прийти к ситуации, когда каждый новый ребенок не ухудшает, как сейчас, а улучшает благосостояние семьи.

Вся межбюджетная политика, вся федеральная поддержка региональных бюджетов должна быть подчинена обеспечению прожиточного минимума. Это даст ей конкретную содержательную цель, которой нет сегодня, когда финансовая помощь регионам распределяется в соответствии с анекдотом о средней температуре по больнице.

Регионы, федеральная помощь которым превысит половину их расходов, а также регионы, в которых доля административных расходов превысила предельный уровень, будут передаваться под прямое бюджетное управление Министерства финансов России.

Цена обеспечения прожиточного минимума сравнительно невелика. При сегодняшнем прожиточном минимуме и ценах она составляет около 300 млрд руб. в год. Допускаю, что при пересчете в соответствии с реальными минимальными потребностями россиян эта сумма может вырасти даже до 500 млрд руб. в год. Но только неиспользуемые остатки на счетах федерального бюджета в десять раз выше этой суммы! А кроме того, повышение уровня жизни повысит спрос, простимулирует деловую активность и тем самым принесет в бюджет дополнительные доходы.

Деньги на это у государства есть – не было желания.

Теперь оно появится, а у тех, у кого в госаппарате оно не появится, вместо него появится пособие по безработице.

* * *

Второй шаг программы-минимум – модернизация инфраструктуры на базе новых технологий. Инфраструктура – ключевой элемент модернизации, так как определяет деловой климат в стране. И качественное снижение издержек благодаря ее развитию качественно же активизирует хозяйственную деятельность.

Потенциал здесь колоссален. Например, мы теряем столько тепла, что простой ремонт наших теплоцентралей и тепловая изоляция наших домов и цехов могут остановить глобальное потепление.

Важно и то, что инфраструктура, как правило, требует больших и долгосрочных вложений, которые непосильны частному капиталу – и не только нашему, но и иностранному. А это значит, что государство, модернизируя инфраструктуру, гарантированно не вступит в недобросовестную конкуренцию с предпринимателями и сохранит их энергию для роста экономической активности.

Важный источник инвестиций в модернизацию инфраструктуры, в первую очередь коммунальной, – пенсионные средства россиян. Сейчас они вкладываются в фондовый рынок, то есть в спекулятивные игры, и обогащают его профессиональных участников. Эти финансовые спекулянты не имеют обязательств перед будущими пенсионерами и получают свое воз награждение даже при падении котировок и, соответственно, обесценении наших будущих пенсий. Пенсионная реформа служит спекулянтам, а мое поколение, например, оставляет практически без пенсий.

Чтобы гарантировать их, надо инвестировать пенсионные взносы в долгосрочные проекты с гарантированной прибылью. Один из них – модернизация коммунального хозяйства, которую мы качественно ускорим.

Применение новых технологий – это не фронтальные закупки технологий 70-х годов по абсурдно завышенным ценам. Конечно, на безрыбье и рак рыба, но Россия имеет целую гамму собственных разработок высокой степени готовности, которые опережают сегодняшний уровень даже наиболее развитых стран. Многие фирмы используют эти технологии втихую, чтобы ни с кем не делиться приносимой ими сверхприбылью. Многие технологии блокируются зарабатывающими на издержках, а не на доходах монополиями, как нашими, так и иностранными. Многие изобретатели разрушили свое психическое здоровье в попытках достучаться до чугунных голов наших бюрократов.

Этот технологический потенциал нужно выявить, просеяв «пустую породу», реализовать и коммерционализировать, обеспечив массовое применение этих технологий в нашей стране. А иностранное оборудование – лучше комплектными заводами – закупать надо там, где речь идет о воссоздании чуть ли не заново целых отраслей, например в производстве легковых автомобилей.

Для обеспечения технологической модернизации, помимо Совета по технологиям при президенте, создано Министерство технологического прогресса. На «расстрельную» в случае неудачи должность министра сегодня утром назначен лучший стратегический менеджер сегодняшней России А.Б. Чубайс, задание ему на ближайшие два года с четкой разбивкой по срокам утверждено. Не сомневаюсь, что на этой должности он не огорчит ни свое руководство, ни своих родных. Верю как в его потенциал, так и в возможность использования этого потенциала в мирных целях.

* * *

Но даже с одним гарантированием прожиточного минимума, не говоря уже о модернизации инфраструктуры, мы вылетим в трубу, если будем продолжать идти на поводу монополистов и покорно принимать все абсурдно завышенные цены, навязываемые ими обществу. У нас скоро не только бензин, но и электричество будет дороже, чем в Соединенных Штатах!

Поэтому нужно решительно ограничивать произвол монополий.

Механизмов много, но принцип один: обеспечение полной прозрачности структуры цены всех монополий, в первую очередь, разумеется, естественных, и всех компаний, подозреваемых в злоупотреблении монопольным положением.

Антимонопольное расследование может длиться годами, за которые экономике будет нанесен необратимый ущерб. Поэтому следует заимствовать немецкий опыт и разрешить антимонопольной службе при резких колебаниях цен и тарифов сначала возвращать их на прежний уровень, а потом уже выяснять причины.