Текст книги "Путешествие Чичикова в Италию и другие места"

* * *

– Вы меня прямо-таки огорошили. Оказалось, с красавицами в Италии не все так благополучно.

– Во Франции художник, назовем его Ренуар, расположится, бывало, на пленэре с приятелями и двумя дамами, одна в чем мать родила, чтобы создать свой шедевр «Завтрак на траве» по заказу герцога Германтского. Никто на них не обращает внимания.

– А посетители в парке?

– Во Франции люди привыкли ко всему. В Булонском лесу и не такое бывало.

– Что за натурщица такая бесстыжая?

– Профессиональная обязанность быть бесстыжей у натурщиц и куртизанок.

– Кто такая?

– Нана, воспетая Золя, совместившая и то, и другое.

– В помещении – еще ладно, у Энгра рабыни расположились в гареме султана распутного. Но на пленэре! Сие неприлично.

– Вернемся, однако, из Булонского леса к столу. Вот и бретер к нам пожаловал.

* * *

– Консультант по дуэлям, прошу любить и жаловать. Бывший бретер, бывший советник Неаполитанского короля по вопросам обороны, юриспруденции и медицины, бывший офицер наполеоновской армии. Плут, мошенник, шулер, наемный убийца и вор. Приехал в Париж и первое время служил королю. После революции успел побывать в Новом Свете и в Индии, сражался при Аустерлице и Бородино. «Смешались кони люди», и, как там у вашего пиита! Припоминаете?

– «И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой».

– Вот видите, вспомнили.

– При этом «ядрам пролетать мешала гора кровавых тел!»

– Некоторое преувеличение. Вы, как я погляжу, сугубо гражданские будете, многого не поймете, особенно чувства, когда штыком протыкаешь противника. В плену побывал, русскому языку научился, детей в свою очередь учил французскому, а юношей премудрости выживания на дуэли.

– Детей тех отцов, коих вы протыкали штыками?

– Ваш собеседник излишне мрачно смотрит на вещи, хотя юморист, сердцем чую в душе. Легче на жизнь нужно смотреть. Все всё забывают. Как-то в карты играю, соперник смотрит пристально на меня, а затем спрашивает: «Помните ли вы меня?» Ба, да этот тот самый офицер, кого я штыком проколол. Выжил-таки, подлец! Мы тут с ним выпили, расцеловались. «Хотите, дуэль нашу продолжим?» Пару раз я у него шпагу выбил из рук, на том и успокоились. С тех пор, притворяясь врагами, приятелей его обчищали в карты. Много раз секундантом приходилось бывать, а теперь консультантом стал по дуэлям. Скольким жизнь спас! Я отведаю…

– Угощайтесь, угощайтесь, конечно же. Выпить за упокой душ, убиенных от ваших советов, не желаете?

– Я и за оставшихся в живых могу выпить… их больше… и за упокой не откажусь. Могу и вас обучить, как вести себя на безнадежной дуэли. Самый простейший способ: ломаете кончик у шпаги и вставляете в рукоятку с пружиною. Достаточно кнопку нажать, и ваше оружие скромное сделает вашу работу за вас, если с первых трех выпадов вас не заколют. Обычно сильный противник любит со слабым поиграть до первых царапин, шпажку повыбивать, так что шанс у вас есть. Главное – не промахнуться, а то в секунданта можно попасть. Бывало и такое.

– М-да!

– Вот еще одно средство. Обнаружив орденок на уровне сердца, секунданты противника распорядятся снять, чем отвлекут внимание от того, что у вас под рубашкой прокладка из сжатого шелка, вот вы и живы! Можно левой рукой с железной пластиной в перчатке схватить лезвие противника, от чего он замешкается на мгновение, а ты его тут же коли. Если без кровопролития, царапины не в счет, – одна цена, за ликвидацию противника – в десять раз больше. Касательно пистолетов, возможностей шельмовать еще больше! Все зависит от секундантов. Кстати, с вас двадцать франков. Не смотрите так на меня. За рассказ о жизни бретёра, советы и прочее. Благодарю, щедрые чаевые! Ожидаемая награда.

– Истинно польский характер.

– Вообще-то я не поляк, так, для красного словца присочинил. Кем был на самом деле, не знаю, может быть, даже и русским. Маман трех лет от роду сдала меня в пансион в Варшаве. Какой национальности маменька была, не разумею, поскольку говорила по-польски, по-русски, по-французски и даже по-итальянски, чему и меня научила. Деньги за меня пару лет посылала, а потом перестала. Пришлось воровать, чтобы в теплом месте остаться. Лазил в форточки, а когда повзрослел, добрый человек, местный ксендз научил стрелять, фехтовать, латыни и прочим премудростям воровской жизни. На деревья лазить сам научился, что пригодилось: обозревал посредством подзорной трубы окна знатных персон, зарисовывал картинки и им же продавал, пока охоту за мной не устроили. Все меня в детстве сукин сын, да сукин сын звали, а когда выгнали из пансионата, в паспорте написали, нет бы Зарецкий, а то Псякревским нарекли, по национальности – поляк, раз в Польше родился и жил. Эх, жизнь! Все тархун-трава и эта, как ее, конопля! Не пробовали? Виденья достигните! При этом нужно на балалайке изобразить: «Трень, да брень, добрый день!» Русские обычно добавляют: «Еще не вечер».

– Сделаем вечером то, – добавляет Павел Иванович, – что надо было сделать неделю назад.

– Год, пожалуй, а то и все пять! – поправляет его Николай Васильевич.

– Со временем все стало путаться в голове. От родного языка осталось, разве что, «пшщэ нэ вмерла ржечь Посполита». О, еще не рассказал, как короля Георга обучил слабоумию. Ему лень было заниматься государственными делами, и он по моему совету стал изображать недоумка. Жаль только перестарался, и его стали лечить. Плохим оказался актером. Я на все случаи жизни имею ответ, совет, а то и сонет! Если будет нужда кому-нибудь брюхо проткнуть на дуэли, либо от того же уклониться, я всегда здесь, в ресторане. Честь имею, господа!

– Хороша честь!

– Каждый зарабатывает тем, чем умеет.

– И вы туда же, Павел Иванович! Нет, нет в вас еще возрождения!

– Зачем вам меня возрождать? Вот он я перед вами, какой есть, другого не надо.

– Наказывать вас надо было почаще.

– С детства пытались. Напомните, потом расскажу.

– Господа, – возвращается бретер, – я вам еще один истуар расскажу, если у вас еще деньги остались на чаевые.

– Присаживайтесь, и вот вам еще «часовые», за время, вами затраченное.

– Прежде чем приступить к другому рассказу, хотел бы спросить, чем вы, господа, занимаетесь?

– Угадайте.

– Вот, вы, господин солидного вида, скажите, а я свое мнение выскажу.

– Мы мертвые души скупаем.

– Мертвые? Я, пожалуй, пойду. Платы не надо и то, что дали, возьмите назад.

– Испугался, бретер. Наконец-то, и мы подошли к нашей теме опасной.

– Господа, я вернулся. Чего мне бояться? Огонь, воду и башню прошел непреступную, а уж, кто башню прошел… деньги заодно заберу, если позволите… тому ничего не страшно. Не знаю, чем вы тут, господа, занимаетесь, может быть, вы – контрабандисты? Особенно вы, господин с пузцом, а вы – секретарь, должно быть, его. Переписку ведете. Шир, шир, шир пером по бумаге, и тут же пошлет куда надобно, а оттуда деньги приходят, должно быть, немалые.

– Не в бровь, а в глаз.

– Глазки у вас хитрющие. Я, пожалуй, пойду. Денежки заберу, – сгребает он наградные, – а вы и вправду торгуете душами?

* * *

– Прежде, чем обратиться к интересующей вас теме, такой, как мертвые души… о, разливайте… два – три слова скажу о видениях.

– Что же вы курите? Травку заморскую употребляете?

– Просто имею склонность в душе к просветлению. Мне кажется, я не просто живу, а мою жизнь кто-то описывает, подсказывает на ухо, кем быть, что говорить и что делать. Из подсказок предполагаемого суфлера воспользовался описанием игры, кою вел безделушками, по всему дому расставленными. В доме генерала Бетрищева попался стол, подходящий для игры, у которой до сих пор нет названия. Овальный стол среднего размера, изукрашенный узорами и треугольниками из слоновой кости, квадратиками из красного дерева, ромбиками – золотыми и перламутровыми. В середине основательный черный квадрат, обычно закрытый подносом с фруктами. Поднос велел слуге убрать в сторону и стал расставлять рюмочки, нецечки, тритончика из бронзы, единорога, морского конька, рыцарей выставил и прочей ювелирной живностью заполнил свободные места, включая голову под цилиндром с пухлыми щеками – вылитый я, и эта фигура…

– Шахматный джокер!

– Является главной по силе воздействия на фигуры, более даже, чем ферзь. Кто-то часы подложил из серебра с бриллиантом на крышке. «Нет, цепочку не надо». Дамы стали снимать с себя драгоценности, а я говорю: «Разворуют». Дамы хлоп – хлоп веерами и, вылив на себя половину, стали жертвовать флакончики с духами. Мужчины еще более шумный интерес проявили.

– Каковы правила игры?

– Я и сам, говорю, не знаю, придумываю на ходу. Дайте-ка мне нитку жемчуга. Выбрал из полдюжины предоставленных одну, нитку порвал, ссыпал жемчужины в руку и пересыпаю то в одну, то в другую ладонь для обостренья мысленного усилия. «Тсс, маэстро творит!» Все замолкли. Пересыпав туда – сюда несколько раз, возвратил жемчуга и правила стал разъяснять. Ходить стали в соответствии с результатами бросков костей на черный квадрат. «Бросок костей, как сказал поэт, не отменяет случая, даже, если происходит в мгновение вечно длящегося кораблекрушения». Надеюсь поняли, о чем идет речь?

– Не понял, но продолжайте.

– Первым делом количество фигур не должно превышать шестидесяти четырех или ста двадцати восьми, в зависимости от количества игроков. Ходить по узорам. О, вот уже ладья по спирали пошла. Попала в тупик, придется выбираться, если выход не закроют. Загонят в черный квадрат, считай, что пропал. «Если три раза подряд, – отметил фрачник с мрачным лицом, – три шестерки на костях у вас выпали, считай, что дьявол вам помогает или вы – шулер». Я – шахматный шулер, не потому что сдвигаю фигуры локотком, невзначай, а потому, что зелье употребляю, способствующее усиленью мыслительного процесса. В шахматы со мной не садись, проиграете». Однако никто на его слова не обратил внимание. Иерархию фигур определили, и пошла игра! Одни уходили, другие на очереди днями стояли. Ставки ставили на игру непомерные. Возами везли снедь и вино в поместье Бетрищева. Клуб образовался друзей Чичикова.

– Табличку, небось, прибили к стенке. «Здесь пребывал и играл Павел Иванович Чичиков в игру, им придуманную».

– Откуда узнали?

– По вашим хитрющим глазам!

– Жаль, что после продажи поместья наследниками, игра канула в лету, зато появилась еще одна тема, близкая к предыдущей, о чем и расскажет нам давешний фрачник с мрачным лицом.

* * *

– Представьте себе, что вы играете в шахматы, но не на доске, а в воздушном пространстве. Достаете рукой, всемогущей, морского коня и переносите его буквой «Г» во дворец короля французского или любого другого. Король едва проснулся, потянулся спросонья на троне, глядь, а трон над морем висит. Призывает к себе ферзя – главного министра финансов Фуке, а вслед за ним и Кольбера или еще кого-нибудь, кто там на очереди. В раковину затрубил, отчего Посейдон с трезубцем скульптурный явился из моря. «Фу, забрызгал всего!» Тут пешки в атаку пошли с барабанным боем, да, как только сообразили, что идут по воздуси, стали падать, и их рыбы глотать принялись, выскакивая из воды от нетерпения под видом фигур постарше. Я нынче – испанский король, может быть, Португальский? Не важно! Король, он и в Китае король!

– Даже беглый!

– Дамы притворные, о, нет, придворные, выстроились в ряд предо мною в таких пестрых нарядах, аж в глазах зарябило. Склонились в поклоне и все их перси открылись. Поднялись, и виденье исчезло. Дьявол, должно быть, попутал меня. А вот и он сам под видом актера, переодетого в черта, на карнавале в Венеции. Может быть, он так и является, предстаёт, притворяясь переодетыми.

– Черт меня чур! На ночь глядя, не надо.

– В шахматном мире возникает странное сочетанье предметов и их комбинаций с людьми. Король, получивший мат, уже даже не пешка, и не узурпатор, а просто отсутствие всякого присутствия.

– Что же делают фигуры на доске без короля?

– На черепахе въезжает по мокрому полу чарощёкая Чара… к тому ж чароглазая… с чашей в руке. С чаем, должно быть, нет, не с цикутой, с мальвазией – вот! Две столовые ложки на чашку, и у вас просветленье в мозгу, а ноги нейдут. Хитрый ход – уничтоженье фигуры противника подношением чая. Двигаться не может, делай с ним, что захочешь. Проснется на утро, а уже окольцован. Потянется так, вокруг поглядит, «снилось мне будто женился», глядь, а рядом супруга стоит с чашкой чаю, трое сыночков мал мала меньше и две девицы постарше на выданье. «Пей быстренько чай, а то в присутствие опоздаешь». Не послушался визиря, то есть ферзя, закрыться турой, чтобы в башне безопасной засесть, что рокировкой зовется. Король самая беззащитная фигура на доске, а потому его нужно защищать всеми возможными способами и невозможными.

– Фигуру можно подвинуть, когда слуга подносом с чаем как бы невзначай доску закроет.

– Противники эти противные, каждый ход записывают – таких не переиграешь. Разоблачат подлецы, а там глядишь – на дуэль вызовут. Будет вам после того бражелон от виконта. Дуэль тоже игра, но со смертельным исходом. Мат в один ход, если на пистолетах, и во много ходов – на шпагах. Большинство предпочитают покер, шельмовать в нем полегче. В покере, если и разоблачат, «обмишулился» скажешь, простите, по носу, правда, получишь, вместо дырки в груди. Где меньше грех, спрашивается, в воровстве или в плутовстве? Угадайте с трех раз!

– В плутовстве, полагаю.

– На всякий грех, Асмодей утверждает, имеется бес. Чем Фельзевул от Бельзевула отличается? Каждый в своей категории. Сыновья Вельзевула, должно быть. На доску их не поместишь, такие огромные, а бывало, притворившись обыкновенными нищими, предстают в лохмотьях невообразимых, а то и апсарой. Просыпаешься, а у ног тебя сидит красна-девица, ты к ней со всею любезностью, а она тебе пестиком хрясть по голове, вот ты и в дамках окажешься, то есть поженят тебя, пока в чувство придешь, а хуже женитьбы – тюрьма, хуже ее – дом сумасшедший, а еще хуже в аду очутиться».

* * *

– Что это было, записки сумасшедшего? Попытка меня пародировать?

– Подражать, всего лишь, и не вам, а другому лицу, вам лишь отчасти, кроме того, не я сам, а мой автор – распорядитель предполагаемый. Хотелось, чтобы такой был. Я иной раз в раковину что-нибудь скажу и ответа жду из нее – и приходит.

– Что же?

– Шепот, дуновение ветров мозговых! Прислушайтесь! Чу…

* * *

Чудная ночь в Малороссии. Лунь, полная лунь! Воздух вздыхаете? Не-ет, то – вино! Бриллианты по небу рассыпаны, разве что вкруг луны не мерцают: сиянье ее затмевает. Звездочка с неба упала и шипит на траве. Встречаются двое под луной, один с ножом в руке, нож и у другого.

– Ты кто такой?

– А ты кто такой?

На том разошлись, а могли и порезать друг друга. За что? Да ни за что! Затейливый русский обычай в провинции: права предъявлять на дорогу – она, мол, моя! Разошлись, а могли стать друзьями. Тем временем…

Луна, обленившись, за тучу ушла, как будто одеялом прикрылась. И на сияющую поляну, и на деревья вокруг, и на статуи парковые, как будто покров темноты вдруг набросили. Через пару минут, глаза начинают к темноте привыкать, и вот уже вырисовывается россыпь листьев дубовых, сквозь них проступает густые, словно из фарфора сотворенные листья каштанов. Ни ветерка! Глядь, окошко зажглось в темноте, кто-то книжку начинает читать от бессонницы. «Опасные письма» – воспоминанья мадам де Лакло. Чьё-то белое тело стоит на балконе. Лунатичка, должно быть. И вот, полетела к луне, на мгновение выглянувшей в проеме облаков. Любуясь своим отраженьем в воде, пролетает над озером «Ой!» – испугалась, упала в воду и оказалось среди удивленных русалок. «Ой, живая душа, – завопил, что есть мочи Тритон, сидя на рыбе, и в раковину затрубил. – Спасайся, кто может!» Русалки недоуменно на него посмотрели, поздоровались за руку с барышней и лениво уплыли, мерцая хвостами под лучами луны, опустившейся низко.

* * *

Мадмуазель Жансени – гувернантка и любовница барина, в который уж раз туфли во сне примеряет. «Какие чудесные! Сверху кожа плетеная, а каблук, что за каблук! О, – восклицает она, глядя в зеркало, – сразу возвысилась в росте, а какая стройная стала! Шпильки железные, кожей обтянутые. Цокать будут – неважно! Как бы запомнить такие и заказать у мадам Живанши. Революция в моде случится! Как бы запомнить, как бы запомнить!» Ох, эта девичья память! Уснула.

* * *

– Спит помещичий дом и не чует, что крестьяне сожгут его в благодарность за свободу, царем предоставленную. Спроси их, ответят: «То – царь-благодетель, а этот помещик – богач-кровопивец, лежит себе на диване. Кольца дымовые из трубки пеньковой в потолок запускает, а нам трудись на полях!» Дети и до царя доберутся. Знай наших! Но не о них пойдет речь – пока. Николай Васильевич, входили вы когда-либо в узоры орнамента?

– В каком смысле?

– Чтобы в орнамент войти, нужно вначале от самого себя отключиться. Лучше всего расположиться в кресле перед пестрым восточным ковром. Представить себе бриллиант вот такого размера, каких не бывает в природе. Помещаете его перед собой чуть выше головы, и начинаете вращать, а когда он исчезает в вихре звезд, можно уже, входить в сад орнамента. Женщина вся из себя… «Ах, боже мой, какой красоты!» … разрывая платье о сучья, лезет на дерево в парке. Я взлетаю вслед за ней и повисаю в воздухе. Она разворачивается ко мне лицом и, держа руки за спиной, цепляется за ствол, создавая возможность беспрепятственно прикасаться ко всему, что открылось в прорехах. Откидывая голову, она со стоном начинает петь: «Как часто с вами мы встречались…» – и стонет, словно сирена. Я, в свою очередь, отвечаю: «Прошли, увы, былые дни…» Она указывает рукой куда-то вдаль. Воспользовавшись тем, что оглянулся, дриада исчезает, оставив облако синего дыма вместо себя. Обретая кирасу, опускаюсь под ее тяжестью вниз. Кираса спадает за ненадобностью и разбивается, оказавшись фарфоровой. Ловкий не шахматный ход – заманить на дерево и исчезнуть.

– Ох уж мне эти суккубы!

– Узоры так и вьются вокруг вас, вот: красный коралловый, а вот золотая ветвь приводит вас к фигуре из фауны Элизейской. Невообразимой формы создание, к тому же все время меняющее свои очертания по законам орнамента. Лестница вверх поднимается, а дама вниз, каблучками тук-тук-тук, а сама остается на месте. Через некоторое время одежда на ней начинает спадать, растворяться и исчезать для ублажения трепетом форм своих читателя – созерцателя.

– То прелесть бесовская!

– Не лучше ли смотреть на нимф обнаженных, чем в лицо Вия заглядывать?

– Это с какой стороны посмотреть!

– Давайте пройдемся туда-сюда по узорам орнамента. «Па де пуа», как говорит Селифан на своем, изобретенном им языке, что означает турне совершим по России. Чего только по пути не попадается! Вы все просили друзей описать необычные случаи. Вот они вам, те случаи. Помещик Трепилов бродит по своему парку и тычет заостренным концом трости во все стороны. «Кого это вы тут протыкаете?» – спрашиваю. «Случалось вам побывать в желудке у крокодила?» Я ощупал себя осторожно на наличие плоти: «Кажется, нет, – говорю, – да и по вашему здоровому виду не скажешь, что вас употребило в пищу создание божие, которое, как мне кажется, не водится в наших краях». Крокодилов вообще, говорю, не видал, даже в Италии, а вот на языке у дрокодилов не раз побывал, да и сам сим пороком страдаю подчас, но каюсь и свечки за обиженных ставлю. Может вы крокодилов с острословами местными спутали? Прежде чем ответить, осведомился, нет ли у него кого-нибудь за спиной, и несмотря на мой отрицательный ответ, обернулся и сделал выпад тростью. «Меня употребил». Во сне, спрашиваю его, или наяву? «Если бы знал, не боялся, а так – непонятно».

– Больной человек.

– Милейший человек, обходительный добрый. В доме у него крокодилы не водились, только в парке.

– А в лесу?

– Не спросил.

– На этом у вас исчерпался запас странных людей?

– Отнюдь, лишь начинаю. В одном поместье хозяин устраивал, то, что в будущем назовут инсталляцией.

– Сами придумываете словечки и выдаете за то, что когда-то появятся?

– Как хотите. Продолжить рассказ?

– Разумеется.

– Помещик Пухов Ардальон Тимофеевич нашёл такого толстого человек, что он, поджавши под себя ноги, уже и не двигался. На его внушительную голову он накладывал сидящего Будду, а на его голову еще несколько статуэток, пока не доходил до самого малого буддёнка. Называл композицию «Двадцать четыре Будды на Будде».

– И что?

– Вот это и есть инсталляция. О словах, кстати, из которых узор можно сплести! Представьте теперь, как я достаю из саквояжа коробку – куб черноты, можно сказать, опускаю руку туда, беру за шкирку персонажа, взрастающего на ходу, сажаю в экипаж, все еще следующий из Петербурга в Пекин, и предлагаю рассказать о себе.