Текст книги "Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного"

Как видим, княжеская чета издревле почиталась в Ржеве и была погребена в соборном храме города. Над их могилами, расположенными рядом, до 1745 года сохранялась гробница. Сейчас здесь обелиск Победы. Это, пожалуй, и все, что осталось в память о русском богатыре, не жалевшем жизни своей для защиты русских северо-западных рубежей. О первом князе, остановившем крестовый поход на Русь.

Жизнь и смерть князя Вячко (Битва за Прибалтику)

С 1222 года в борьбу с крестоносцами вступает Ярослав Всеволодович. Перенимая, таким образом, эстафету у Владимира Псковского.

Еще раз напомним. К этому моменту все плоды победы Псковского князя над орденом под Оденпе были утрачены практически полностью. Епископ Альберт с пользой использовал время, данное ему русскими, и меченосцы восстали из пепла. Набрали силу, окрепли в мышцах и даже стали проявлять привычную для них агрессию. Старый противник вновь был в седле. Правда, теперь он был уже умнее, а значит, опаснее. Приходилось начинать все по новой. Таким образом, борьба русских и крестоносцев в Прибалтике вышла на новый виток.

К этому времени крестоносцы, поддержанные некоторыми местными племенами, стали уже довольно часто и безнаказанно вторгаться в те русские области, которые до этого никогда не входили в зону конфликта. Зная, что у новгородцев всегда численное превосходство и они постоянно побеждают в открытом противостоянии, рыцари стали избегать прямых столкновений, нанося короткие и частые удары в глубь территории противника, разоряя земли и терроризируя местных жителей.

Примечательно, что таким набегам подверглись только территории, зависящие от Новгорода. Псков, который по-прежнему защищало имя Владимира Мстиславича, и его владения никакому ущербу не подверглись. С Псковским князем не хотели связываться, его боялись как огня! Личная неприязнь князя Владимира к немцам была всем хорошо известна, и она была тем дополнительным фактором, из-за которого крестоносцы старались не будить этого зверя! Атаковать Новгород, где была постоянная чехарда с князьями, на данный момент было куда безопаснее.

Такие вылазки братьев-рыцарей и их союзников должны были встревожить новгородцев не на шутку. Особенно учитывая то, что разорению подвергались уже не только исконно новгородские земли, но и стратегически важные области, расположенные вдоль торговых путей. А это сулило еще и немалые убытки! Видя, что в Новгороде нет твердой руки, которая может дать им по шее, меченосцы обнаглели вовсе!

Но немецкой наглости не выдержали не только новгородцы, коренным жителям Прибалтики тоже пришлось несладко. Положение Эстонии заметно ухудшилось, поскольку крестоносцы усилили натиск на ее земли. Ситуация сложилась острая и неприятная. Она требовала немедленного разрешения, и для этого требовался энергичный и решительный человек.

В январе 1223 года в Эстонии вспыхнуло восстание и стремительно охватило большую часть страны. «По всей Эстонии и Эзелю прошел тогда призыв на бой с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из всех тех областей. Русских же и из Новгорода и из Пскова эсты призвали себе на помощь, закрепили мир с ними и разместили – некоторых в Дорпате, некоторых в Вилиендэ, а других в других замках, чтобы сражаться против тевтонов, латинян и вообще христиан; разделили с ними коней, деньги, все имущество братьев-рыцарей и купцов и все, что захватили, а замки свои весьма сильно укрепили» (Хроника Генриха Латвийского).

Это очень интересное сообщение, поскольку оно проливает свет на взаимоотношения между русскими и эстами в тот судьбоносный период. Новгород и Псков пока в открытый конфликт с крестоносцами не вступают, но зато и не препятствуют добровольцам наниматься к эстам на службу. По большому счету, русские ратники становятся военными специалистами при эстонских отрядах, поскольку именно они могут противостоять на равных братьям-рыцарям. Восстание набирало обороты, власть католиков в Прибалтике зашаталась. «Уже все жители северной Ливонии торжественно отреклись от Христианства, вымыли свои домы, как будто бы оскверненные его обрядами, разрушили церкви и велели сказать Рижскому Епископу, что они возвратились к древней Вере отцев и не оставят ее, пока живы» (Н.Карамзин).

Пассивная позиция Новгорода и Пскова в конфликте между эстами и крестоносцами вынуждала эстонскую знать искать помощь на стороне. И тогда старейшины земли Саккалы и отправили делегацию с дарами и деньгами на Русь. Они хотели попросить помощи у русских князей против католиков. И послали они делегацию не к кому-нибудь, а к князю Юрию Всеволодовичу Владимирскому.

Это и понятно. Какими бы жестокими ни рисовались русские, с ними было все более просто и предсказуемо. Они не лезли в вопросы веры, не крестили насильно и не претендовали на земли, их пока интересовала лишь дань, и лучше регулярная. Те же, что шли с Запада, хотели захватить владения эстов и удобно на них обжиться, подчинить своей воле и заставить уверовать во Христа местных аборигенов.

Политика братьев Юрия и Ярослава всегда была едина и вела к усилению Владимиро-Суздальского княжества.

Внутренний раздор между Всеволодовичами, который спровоцировал Мстислав Удатный, лишь на время приостановил расширение внешних границ Владимиро-Суздальской земли. Липица была уже давно забыта, и как только Юрий единовластно и окончательно укрепился на владимирском великокняжеском столе, а все конфликты и недоразумения были исчерпаны, вновь наступила пора активной политики владимирского князя по отношению к своим соседям.

А Новгород и Прибалтика однозначно входили в эту сферу.

М. Бредис и Е. Тянина обращают внимание на следующую деталь. Эсты, призывая русских, делили с ними «все что захватили». Такой обычай в Средние века существовал в отношении сеньора или того, кому предлагались вассальные отношения. Эсты готовы были стать вассалами Новгорода, поскольку это было лучше, чем оказаться под фанатичными и педантичными немцами.

Миссия эстонских старейшин удалась. Князь Юрий Всеволодович согласился помочь и летом 1223 года отправил в Прибалтику объединенное суздальско-новгородско-псковское войско во главе с Ярославом Всеволодовичем, численностью около 20 000 воинов. Немецкие хроники обозначают ту же цифру. Возможно, она и была несколько преувеличена обеими сторонами, но ясно одно – армия была совсем не маленькая. В этом походе участвовали и 600 литовских бойцов, которые после окончания его еще целый месяц оставались во Пскове.

Юрий Всеволодович был одним из первых, кто оценил всю серьезность надвигающейся с Запада угрозы и решил исправить ситуацию. Для него поход в Прибалтику был намного важнее непонятных и ничего полезного не сулящих разборок на Калке с монголами.

«Лета 6730 (1222) князь Ярослав Новогородский, собрав войска, пошел с новогородцы и псковичи в Ливонию на немец к Колываню (Ревель) за то, что немцы не велели ливонцам дань в Новград платить и сборщиков новогородских выгнали» (В. Татищев).

Повод был найден.

Первым пунктом по маршруту следования Ярослава был Юрьев, которым сейчас владели эсты. Они встретили русских как освободителей, поднесли князю «большие дары», передали пленных рыцарей и захваченное оружие. После прихода Ярослава Юрьев (Дорпат, Дерпт) вновь перешел к русским, в нем и замке Вилиенд (Феллин) были поставлены княжеские гарнизоны. Не задерживаясь надолго в покоренных землях и развивая свой успех, Ярослав немедленно повел войска на Ригу, призывая по пути под свои стяги местных жителей. Уже тогда князь понимал, что именно Рига является главным опорным пунктом крестоносцев, который необходимо ликвидировать в первую очередь. Надо уничтожить змеиное гнездо. Тогда уйдет и угроза.

Этот поход мог в корне изменить ситуацию в Прибалтике! Только, к сожалению, не все зависит от желания одного князя, даже если оно и очень верно.

Вот что пишет Карамзин: «Князь Новогородский хотел идти к Риге; но убежденный Послами Эзельскими, обратился к Эстонии, чтобы освободить сию землю от ига Датчан». Однако когда отказываешься от заранее обдуманного плана и вместо четких действий начинаются метания, добра не жди.

Дело в том, что на границе с Ливонией Ярослав был остановлен посольством с острова Эзель, жители которого были традиционными союзниками новгородцев. Они просили князя изменить свои планы и атаковать не Ригу, а Ревель, который был оплотом датской власти в регионе. Именно этот город мешал им жить спокойно, а не Рига, которая находилась у черта на куличках. Послы мотивировали свою просьбу тем, что взятие Ревеля может привести к полному изгнанию датчан из Прибалтики, а значит, и устранению одной из главных сторон существующего конфликта. У жителей Эзеля были с датчанами свои счеты.

Отмахнуться от такой просьбы Ярославу не удалось, вполне возможно, что и новгородцы поддержали просьбу жителей Эзеля.

Однако пока русские войска стояли на ливонской границе, а Ярослав Всеволодович размышлял о своих планах на будущее, взвешивая все за и против, его настигла горестная весть. В Саккале произошли события, заставившие его действовать молниеносно. Эсты были не едины, и вот благодаря предательству местных жителей пала крепость Вилиенд (Феллин), в которой стоял русский гарнизон.

Битва за этот замок послужила прологом к осаде Юрьева. Сражение продолжалось 15 дней и по своему накалу превзошло все предыдущие столкновения. Крестоносцы подкатили под стены баллисты и начали обстреливать укрепления Вилиенда, но внезапно сами оказались под мощнейшим обстрелом, который вели защитники. Дело в том, что в замке находилось множество метательных машин, брошенных здесь рыцарями, которыми русские и эсты воспользовались. Завязалась яростная перестрелка, братья-рыцари лупили из баллист по стенам и башням замка, надеясь пробить пролом, а защитники отвечали точными выстрелами, превращая в труху осадную технику крестоносцев. Дело у воинов Христовых застопорилось, и тогда они ринулись на приступ.

Лютое сражение бушевало по всему периметру замковых укреплений Вилиенда, «божьи дворяне» сумели поджечь городские стены, но защитники стояли насмерть и не пустили меченосцев в крепость.

Все закончилось быстро и неожиданно. От небывалой жары и большой скученности людей в замке стал свирепствовать мор, защитники ослабли и в итоге были вынуждены сдаться. Трудно сказать, как это все произошло, вполне возможно, что инициаторами сдачи были эсты, поскольку с ними крестоносцы обошлись не в пример гуманнее, чем с русскими. Местных жителей крестили, а помогавших им ратников казнили без суда и следствия, поскольку именно в русских братья-рыцари видели теперь своих главных врагов. «Что касается русских, бывших в замке, пришедших на помощь вероотступникам, то их после взятия замка всех повесили перед замком на страх другим русским» (Хроника Генриха Латвийского).

Поэтому можно понять бешенство Ярослава, когда он узнал об этом. Ведь такая казнь считалась позорной для воина. Воин мог и должен был умереть с мечом в руке. Крестоносцы это прекрасно знали. Тем более что так они поступили только в отношении русских участников обороны. Казнили только их!

Это было оскорбление, это был открытый вызов. В этом случае рыцари креста поступили совершенно не по-рыцарски.

Возможно, что крестоносцы сделали это специально, чтобы, насколько это было возможно, отвести угрозу от Риги и Ревеля. Для этого и нужна была такая жестокая расправа над русскими дружинниками. Еще одним, дополнительным мотивом для такой жестокой расправы могло послужить то, что крестоносцы отнеслись к русским воинам не как к христианам, а как к язычникам. Которые были для них не просто врагами, а врагами по вере.

И есть большая вероятность того, что сделали это братья-рыцари в союзе с местными жителями.

Предав русских в Вилиенде (Феллине) и сохранив тем самым свои жизни, эсты растоптали все плоды едва не достигнутой стратегической победы над крестоносцами. Они изменили своему самому сильному и надежному союзнику.

Ярослав был в гневе! Этого он простить и спустить не мог. Новгородский князь клялся самым жестоким образом отмстить за такое злодейство, а в устах Ярослава такие обещания никогда не звучали пустой угрозой. Тем, на кого выльется ярость неистового князя, можно было только посочувствовать.

Выбор направления для нового удара теперь напрашивался сам собой, и Ярослав этот удар нанес. Новгородский князь повернул полки на север и прошелся по землям предателей огнем и мечом. Правда, рыцарей он там застать не успел. Сделав свое дело, они своевременно исчезли, не дожидаясь прихода мстителей, оставив на произвол судьбы своих эстонских союзников. Так что вся ярость русского войска пришлась на жителей Феллина и его окрестностей, которые так ничего от своего предательства и не выиграли, попав из огня да в полымя.

После учиненного погрома князь вместе с отрядами верных ему эстов пошел на Ревель и взял город в осаду, которая продолжалась четыре недели. Вновь проявилась старая болезнь русского воинства – неумение осаждать города. Датчане мужественно и искусно держали оборону и нанесли русским такие потери, что те были вынуждены отступить. Все действия Ярослава вполне соответствовали принятой в то время тактике ведения войны. Обычно, если в первые несколько дней осады город не сдавался, то его чаще всего просто обходили стороной или брали «измором». Первые приступы на датскую твердыню никакого значимого результата не дали, а понесенные потери не соответствовали достигнутому результату. Орешек был слишком крепок.

Генрих Латвийский так прокомментировал эти события и действия Ярослава: «Четыре недели бился с датчанами, но не мог ни одолеть их, ни взять их замок, потому что в замке было много балистариев, убивавших немало русских и эстов. Поэтому, в конце концов, король суздальский в смущении возвратился со всем своим войском в Руссию. А было то большое, сильное войско, и пыталось оно взять датский замок тевтонским способом, но не хватило сил. Разорив и разграбив всю область кругом, они вернулись в свою землю»

Как отметил Н. М. Карамзин: «Князь снял осаду и возвратился в Новгород, хотя без славы, однако ж с пленниками и добычей». В итоге и на Ригу не пошли, и Ревель не взяли. Как говорится, за двумя зайцами…

Жаль, конечно, что Ревель оказался не взят, однако никакой трагедии не случилось. Да, захватив его, русские выключали бы из борьбы за Прибалтику датчан и получили выход к морю. Однако надо признать, что датчане были не так опасны русским, как немцы. Выполнив изначальный план и выкурив крестоносцев из Риги, русские получали не просто выход к морю, не просто уничтожали базу наиболее опасного из своих врагов на севере, но самое главное, получали практически полный контроль над прибалтийскими землями. Ярослав это понимал, новгородцам все виделось иначе. Это еще один пример того, как новгородская демократия в очередной раз дала возможность врагам Руси отдышаться, отряхнуться, передохнуть, перевести дух и с новыми силами вернуться в борьбу. Вновь будет лить враг русскую кровь, в том числе и новгородскую, вновь будет чинить препоны в торговле и атаковать русские земли. Но новгородцам наука все не впрок. Они по-прежнему живут сегодняшним днем и насущными проблемами. Быть прозорливыми всем вместе сложно, о чем-то договориться, выбрать какую-то стратегию новгородцы готовы лишь на настоящий момент. Они просто никогда не заглядывают в будущее. Повиноваться князю они готовы лишь тогда, когда угроза берет своими крепкими пальцами за горло и перекрывает понемногу дыхательные пути. Сейчас все было не так. Поход сложился все одно успешно. Не взяли Ревель и не взяли. Бывает. Не сложилось. Не судьба. Будет надобность, придем еще раз. Так что это не повод для огорчения.

Пока русские войска стояли под городом, мобильные отряды Ярослава совершали свои карающие рейды по всей Эстонии, собирая добычу и уничтожая не успевших укрыться крестоносцев. Тех, кого не убивали, захватывали в плен.

Разорив страну дотла, русские были вынуждены ее покинуть, поскольку возникал вопрос снабжения огромной армии. Ярослав ушел в Новгород, отягощенный большой добычей, в числе которой было «множество золота, серебра и иных товаров». Также князь вел с собой большой полон. Все это значительно поднимало его статус как в глазах воинов, так и окружающих псковичей да новгородцев. Они видели, что молодой князь добычлив, смел и везуч. Что само по себе немало.

Однако успех этого похода исчисляется не только добытыми материальными ценностями.

В этот раз покоренные Ярославом в Эстонии земли приобрели новый статус. Приобретенные территории определялись в качестве отдельного держания удельного князя, который становился вассалом князя Новгородского. Этим действием Ярослав продолжал борьбу с орденом и дальше. Бывший князь Кукейноса Вячко официально был назначен верховным правителем новгородских владений в Эстонии. Он становился не просто наместником Юрьева, а получил в управление все добровольно желавшие принять вассалитет русских эстонские области. Подати, собранные им, шли в распоряжение князя Ярослава.

Личная дружина князя Вячко насчитывала около двухсот отборных воинов. Для поставленных ему задач такого количества бойцов вполне хватало.

Скорее всего, идея посылки в Юрьев князя Вячко с русской дружиной принадлежит именно Ярославу. По его задумке, Юрьев становился столицей вновь создаваемого княжества. Лучшей кандидатуры, чем он, было не подобрать. Во-первых – это был человек преданный, отважный до безрассудства, воинственный и деятельный.

Во-вторых, он ненавидел немцев личной ненавистью за то, что они изгнали его из Кукейноса, где Вячко княжил долгие годы. Он остался без вотчины и стал изгоем. Опаснее врага для немцев придумать было трудно. Ни на какой компромисс князь с крестоносцами бы не пошел.

Итак. Бывший князь Кукейноса Вячеслав Борисович, он же Вячко. Кем был этот человек, которому Новгородский князь Ярослав Всеволодович безоглядно доверил такое сложное, мало кому по плечу выполнимое задание? Ярослав неплохо разбирался в людях. Знал, что любого, первого попавшегося на таком ответственном посту не оставишь. Не сдюжит. Да и дело загубит. Ведь здесь даже не граница. Здесь уже тыл врага. И выстоять в предстоящей борьбе сможет только тот, кто сам нагонит страху на окружающих и не пойдет ни на какой сговор с врагом. Вячко лучше всех соответствовал всем этим требованиям.

Что же это за князь такой, и каким образом он оказался на службе у Ярослава Всеволодовича? И почему недоверчивый князь Ярослав доверил ему такие большие полномочия? Всеволодович жаловал не часто, но если жаловал, то знал кого. Если дружил, то знал с кем.

Итак.

Князь Вячеслав Борисович, или, как его называли, – Вячко. По одной версии, происходил он из полоцких князей, однако О. М. Рапов, вслед за Татищевым, считал его происхождение от смоленской ветви Рюриковичей. Более точных указаний нет, но для нас это, в итоге, окажется не так уж и важно. Княжил он в городе Кукейносе, что находился на правом берегу Западной Двины, там, где в нее впадает речка Кокна.

По одной из версий, название города русское – Куконос – по имени этой самой речки и значит «мыс Кокны». Другое толкование основывается на дословном переводе с латышского – место сноски, свозки дерева, дров. Это толкование не находится в неизбежном противоречии с приведенным выше, так как здесь, возможно, имеется случай смысловой адаптации имени, заимствуемого из чужого языка (хотя возможен и обратный вариант).

Кукейнос входил в сферу влияния Полоцкого княжества, а «король Вячко», как называли его немцы, был вассалом князя Владимира Полоцкого. «Королевство» его было маленьким и ничем не примечательным, а ресурсами обладало ничтожными. Слишком уж много на Руси было к тому моменту и таких князей, и таких «королевств». На многое Вячко не претендовал, ему было важно свое удержать. Ни в какие авантюры не лез, исправно собирал дани и оброки с подвластных земель, творил суд и расправу над подданными, а когда случался набег, рубился в порубежных схватках с литовцами. Как и положено в приграничье. Словом, жил так, как и десятки других мелких князей того времени, ничем из их массы не выделялся и даже не подозревал о том, что скоро этой спокойной и размеренной жизни придет конец. А его имя навсегда войдет в историю.

Жизнь Вячко начала меняться в 1201 году, когда в устье Западной Двины высадились немецкие крестоносцы во главе с епископом Альбертом Буксгевденом и основали город Ригу, которая стала их плацдармом для завоевания Прибалтики. Тогда Вячко этому явлению большого значения не придал, мало ли кого там занесло на дикие берега Двины! Да что там Вячко, полоцкие князья не обратили никакого внимания на пришельцев, и подобная политическая близорукость вышла боком не только им, но и всей Руси в целом. Однако, когда к 1205 году его собственные владения стали граничить с землями крестоносцев, Вячко встревожился. Отмахнуться от проблемы было уже нельзя, хочешь, не хочешь, а с соседями надо устанавливать контакты. И только от тебя зависело, какие они будут – дружеские или…

Сам князь Вячко противостоять этой напасти с Запада никак не мог, даже если бы сильно захотел. Не тот у него был масштаб, не те силы, не то влияние. Но в Полоцке многозначительно отмалчивались. А значит, князь Кукейноса был предоставлен сам себе, и все вопросы ему приходилось решать самостоятельно, исходя из складывающейся обстановки.

Судя по всему, никакого негатива молодой князь к крестоносцам не испытывал. Скорее даже совсем наоборот. Его рассуждения практически полностью повторяют логику действий Псковского князя Владимира. Ведь его новые соседи – это не дикие литовцы или ятвяги, это крестоносцы, рыцари. Все хорошо, все модно. И если удастся найти с ними общий язык или, что совсем хорошо, стать союзниками, так это только на пользу пойдет и ему, и его маленькому «государству». Молодой Вячко попытался оказаться прозорливее своего полоцкого сюзерена и не начинать взаимоотношения с соседями с конфликта. Для которого, впрочем, пока и повода не было.

Обеспокоенный тем, что «латинские пилигримы» поселились всего в трех милях от него, он принимает смелое решение – прояснить ситуацию в личной встрече с епископом, для чего спускается на корабле вниз по реке. Чтобы нанести этот визит по собственному желанию, без приглашения, ему приходится предварительно выслать в Ригу гонца. Из этой записи следует, что Вячко вступает в контакт с епископом не первый раз, и «дипломатический этикет» в отношениях между Ригой и королем Вячко из Кукейноса (как его величает Генрих) уже согласован. Встреча имела типично протокольный характер.

«Когда король Вячко из Кукейноса услышал, что пришли таким большим отрядом латинские пилигримы и поселились по соседству всего в трех милях от него, он, добыв через гонца пропуск от епископа, отправился к нему на корабле вниз по реке. После рукопожатий и взаимных приветствий он тут же заключил с тевтонами прочный мир, который, впрочем, недолго продолжался. По заключении мира, простившись со всеми, он радостно возвратился к себе» (Хроника Генриха Латвийского).

На первый взгляд, русский князь в своих действиях был совершенно прав, поскольку все шло как нельзя лучше. Можно даже сказать, ему было чем гордиться. Проявив активность, дружелюбие и маленькую толику хитрости, Вячко разом умерил аппетиты братьев-рыцарей насчет своего движимого и недвижимого имущества. Скрепил договор рукопожатием, а большего для настоящего рыцаря было и не нужно. Вдобавок князь нашел себе сильного союзника от все больше и больше донимавших его владения литовцев. Это было тем более актуально, что влияние в этих землях Полоцка слабело день ото дня. Если так пойдет дальше, то недалек тот день, когда Кукейнос со всех сторон будет окружен врагами и без могущественного союзника будет просто раздавлен, несмотря на всю решимость князя и мужество его небольшой дружины. Теперь же можно было спать спокойно.

А угроза со стороны литвы была действительно нешуточная, поэтому можно понять, почему князь «радостно возвратился к себе».

Дело в том, что то, что Вячко увидел на землях, подвластных католикам, произвело на него очень сильное впечатление. Немцы защищали подвластные им племена ливов, и на корню пресекали все попытки как литовцев, так и эстов совершать грабительские набеги на земли своих подданных. Ответные карательные акции следовали молниеносно, грабителей крестоносцы не миловали, и в итоге местное население стало смотреть на рыцарей как на своих защитников. На первый взгляд такая ситуация выглядит парадоксальной, но дело в том, что у нас как-то принято недооценивать опасность со стороны Литвы, особенно на фоне действий меченосцев. А ведь по большому счету хрен редьки не слаще. Просто немцы были более цивилизованные, чем дикие литовские язычники. Правда, и цели у тех и других были совершенно разные. Но тогда никто и предположить не мог, что именно литовцы станут самым страшным бедствием для Руси, а не крестоносцы Прибалтики. И что произойдет это очень скоро.

Так что основания для радости такому союзу и такому союзнику у Вячко, так же как и у Владимира Псковскго, изначально действительно были. На словах у немцев все было красиво и гладко. Но столкнувшись с ними на деле, оба князя резко изменили свое мнение о рыцарях Христовых. И это не случайность. Те, кто не успели этого сделать и слепо доверились братьям-меченосцам, погибли намного раньше, успев лишь осознать свои ошибки, но не что-либо изменить.

«Когда король Кукейноса Вячко услышал о прибытии епископа и пилигримов, он вместе со своими людьми вышел им навстречу и по прибытии в Ригу был принят всеми с почетом. Проведя в самой дружественной обстановке в доме епископа много дней, он наконец попросил епископа помочь ему против нападений литовцев, предлагая за это половину своей земли и своего замка. Это было принято, епископ почтил короля многими дарами, обещал ему помощь людьми и оружием, и король с радостью вернулся домой» (Хроника Генриха Латвийского).

Вопрос о причинах такого щедрого дара «в полцарства» до сих пор остается без ответа. С одной стороны, живя на порубежье, князь Кукейноса видел, как усиливается натиск литвы на границы его земель. С другой стороны, вполне возможно, что ни о каких договоренностях по поводу «полцарства» у Вячко с орденом не имелось. Князь был не настолько слаб, глуп или дик, чтобы отдавать за свою защиту, пусть даже отважным рыцарям Христа, свои земли. Кто бы из русских князей еще так поступил? Варианты придется в памяти поискать! Генрих Латвийский, как фанатичный поклонник ордена, выдумывает свою версию происходящего, притом выдумывает не мудрствуя лукаво, ибо проверять никто не будет. Однако больше эта версия не прозвучала нигде, ибо никто о ней из русских летописцев ничего не слышал. А если бы такое было возможно, то те, кто услышал, не пропустили бы такую удивительную для Руси-матушки новость. Так что не надо слепо доверять всем немецким выдумкам. Тем более, что Генриха Латвийского мы уже ловили за этим делом не раз. Да и сами подумайте, что за глупость такая, что за блажь могла прийти живущему в приграничье русскому князю в голову! Не раз и не два рубившегося с литовцами за каждую пядь своей земли! Что его могло так испугать, чтобы он отказался от половины своих земель за защиту, которая могла в данном случае выйти ему боком?

Однако правитель соседнего с Кукейносом княжества Герсики, Всеволод, который раньше тоже был вассалом Полоцкого князя, с 1209 года является уже вассалом Рижского епископа. Как говорится, информация к размышлению.

Опять же. В отличие от других событий хроники, описывая свое видение данного конфликта между князем Вячко и немцами, Генрих Латвийский умело уходит от его предыстории, что опять-таки для него нехарактерно. Делает вид, что это не так уж важно. Может быть, он просто не знает, а может, придумать ничего достойного в этот раз не сумел. Зато резко берет быка за рога, возлагая изначально всю вину на русского князя.

Вообще Генрих Латвийский большой фантазер. Доверять ему безоглядно не стоит. Горазд, одним словом, на выдумку Генрих. Что примечательно, русских он не жалует. Да и вообще не жалует врагов веры католической. Одной из его лучших выдумок является басня о литовском князе Даугерде. Мы о ней уже упоминали. Так вот, пожалуй, только сам Генрих Латвийский может всерьез верить в то, что могущественный литовский князь, лютый враг крестоносцев и коварно захваченный ими в плен, пребывая в темнице Венденского замка, видимо, от огорчения или желания досадить хозяевам, наложил на себя руки. А большой добряк Бертольд Венденский здесь вообще ни при чем. Он радушный хозяин. Подумаешь, напал на Даугертиса из засады, заточил в клетку. Так это все от широты души, да и клетка была со всеми удобствами. Ведь все, кто знает Бертольда, сразу поймут, что все произошедшее с литовцем чистой воды случайность.

Но кто такой Бертольд Венденский, мы уже хорошо знаем. Такого зверя еще поискать. И все его действия просчитаны изначально, в них нет места случайностям. Вот на такие сказки Генрих Латвийский и является большим умельцем. А рыцарь Даниил, из-за которого разгорится дальнейший сыр-бор, от Бертольда мало чем отличался. Пример перед глазами, стремления те же самые, да и честолюбия не меньше. Но вернемся к «Ливонским Хроникам», к этому в высшей мере занимательному чтению.

Давайте внимательно послушаем, что расскажет нам Генрих Латвийский, только периодически будем комментировать его откровения, иначе впечатление о происшедшем может сложиться довольно предвзятое. Событие это имеет место между рождественским нападением литовцев на Турайду (24 декабря 1207 года) и Пасхой (6 апреля 1208 года).

«В это время возник раздор между королем Кукейноса и рыцарем Даниилом из Леневардена. Этот король причинял много неприятностей людям Даниила и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить» (Генрих Латвийский).

В самом начале этой истории уже заложена странность. Вячко – человек слова. Он уже, по словам Латвийского Генриха, добровольно пожертвовал ордену половину своих земель. Чего же еще немцам надо? Если он по какой-либо причине стал постоянно тревожить соседей-рыцарей, значит, причина для этого была. Вот что сообщает о ней пресловутый Генрих: «Этот король (Вячко) причинял много неприятностей людям Даниила и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить».

Хронист изначально выставляет русского князя провокатором и склочником, хотя это лишь его личное мнение. Но есть во всем этом один нюанс. Дело в том, что это могли быть обычные приграничные конфликты, которые всегда происходят на порубежье. Кто-то рыбу ловил там, где нельзя, кто-то охотился в неположенном месте, а кто-то у соседа скот увел. Одним словом, бытовуха. Но князь Кукейноса на такие мелочи внимания не обращал, рассчитывая на союзные отношения с Рижским епископом.