Текст книги "Терское казачество"

VI. Дело под Ловчей 22 августа 1877 года

Ловча. Подвиг Мордвинова. Боевая обстановка под Ловчей. План наступления. Начало боя. Взятие Ловчи. Преследование. Трофеи боя

Дело под Ловчей составляет одну из самых блестящих страниц в боевой летописи Терского Казачьего Войска. «Ловчинское дело – чисто и бело», так охарактеризовал его славный участник боя командир лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона ротмистр П.Т. Кулебякин. Здесь Терцы блестяще доказали, что вовремя направленная в дело и не раздробленная конница не упустит неприятельскую пехоту и сумеет с полным успехом использовать саблю против штыка.

Ловча – небольшой городок в Болгарии, лежащий верстах в 30-ти от получившей в 1877 году общую известность Плевны, взятие которой стоило нам многих тысяч жизней. Чрез городок пробегает своенравная горная речка Осма, иногда легко проходимая повсюду, а иногда (после дождей) наполняющаяся водой настолько обильно, что переправа вброд становиться невозможной.

Впрочем, для казаков и тут не было ничего невозможного, что видно из отчаянно смелого поступка казака Владикавказского полка Мордвинова, переплывшего через бурную Осму 30 июля. Вот как описывает этот случай генерал Тутолмин. «Мордвинов показался на правом берегу Осмы. Вот он переговаривается с казаками, стоящими на нашем берегу, но за шумом водобега не слыхать его голоса; однако, по всему видно, что он хочет переправиться. Ему машут и кричат, советуя переждать напор порывистого потока; но он снял шапку, вынул из нее бумагу, показал ее на воздухе, как бы говоря этим: “знайте, донесение везу!”, снова засунул бумагу за курпей папахи, перекрестился и бухнул в воду. Вспенилась Осма под конем; но конь, послушный седоку, храпел и плыл, пока не изменили ему силы. Усталый, он клонился под напором потока, и не устоял против сильной волны, которая опрокинула его и смыла Мордвинова с седла. Но всплыл казак, а через мгновение и конская голова показалась из воды. Мордвинов успел поймать его за повод, ухватил за гриву, и вот они поплыли оба рядом и достигли нашего берега. Спешное, – сказал Мордвинов, вылезая из воды, – “надо было плыть”.

Пройдя Ловчу, Осма меняет свое северное направление на северо-восточное, к Омар-Киою и Иглову. Плевну и Ловчу соединяет шоссе, идущее в южном направлении к Трояну. К западу от Ловчи лежит селение Микре, а к востоку идет шоссе на Сельви, и оттуда на Трново и Габрово. По обе стороны Осмы тянется чрезвычайно гористая местность, пересеченная в разных направлениях оврагами и пропастями.

Кавказская казачья бригада генерала Тутолмина уже с 23 июля стояла к северу от Ловчи между Осмой и Плевнинским шоссе, неослабно наблюдая за сильным турецким отрядом, занявшим Ловчу и окружающие ее высоты, на которых турки возвели ряд укреплений, главный фронт которых направлен был к востоку против отряда князя Имеретинского. Большая возвышенность («Курган»), поднимающаяся к западу от городка, была приведена в сильно оборонительное состояние, и вершину ее венчал огромный редут, у которого смыкались турецкие окопы, опоясывавшие Ловчу. На 22-е августа назначена была атака Ловчи, причем войска распределены были на три колонны: левая (генерала Скобелева) направлялась по Сельвинскому шоссе; правая (генерала Добровольского) брала несколько в обхват, со стороны Осмы турецкие позиции; третья (генерала Энгмана) составляла общий резерв и держалась за колонной Скобелева, так как главный удар предполагалось нанести туркам в их правый фланг. Кавказской казачьей бригаде (Владикавказский полк, Кубанский полк, Осетинский дивизион и 8-я Донская батарея) дана была задача: наблюдать за дорогой в Плевну, содействовать наступлению наших войск и в случае отступления турок на Микре, преследовать их насколько будет возможно. Наблюдение за левым флангом возложено было на две сотни 30 Донского полка. Кроме того, в колонне Скобелева находились Терский эскадрон Собственного Его Величества Конвоя и две сотни Кавказских казаков (2-я сотня Владикавказского полка и 1-я сотня Кубанского полка).

С 3-х часов утра бригада изготовилась к бою: открытие огня было назначено в 5 часов. Заняв Плевно-Ловчинское шоссе, Тутолмин выдвинул вперед Владикавказский полк и 4 орудия, оставив в резерве Кубанцев с 2 орудиями. Как только артиллерия большого «Кургана» открыла огонь по нашим наступающим колоннам, 8-я Донская батарея стала осыпать ее снарядами, учащая огонь по мере развития боя. Турки принуждены были отвечать на огонь казачьей батареи, но казакам причиняли мало вреда. Когда же пехотные цепи дошли уже до Осмы, батарея была продвинута насколько можно было ближе к турецкому расположению и частым огнем стала поддерживать наступление нашей пехоты. Вместе с батареей продвинут был вперед и Владикавказский полк, причем осетины и 1-я сотня заняли цепью стрелков гребень холма правее батареи, а 3-я и 4-я рассыпались левее. Частый и меткий огонь казаков, вооруженных скорострельными ружьями Бердана (тогда как вся армия имела на вооружении ружья системы Крнка), производили такое впечатление на турок, что они приняли жидкую казачью цепь за два батальона.

В 2 часа дня штурмующие колонны заняли город. Оставалось выбить турок из редута на «Кургане», по которому казачья батарея усилила свой огонь с севера, в то время как с востока уже стала карабкаться на холм пехота, скоро облепившая весь его склон. Кавказская бригада была уже на конях. Полковник Левис движением нагайки дал знак Терцам двинуться под «Курган».

«Рысью тронулась бригада», описывает бой Тутолмин. «Укоротили поводья казаки, нагнулись черные папахи и десять сотенных значков по ветру шелестели в прозрачной синеве долины.

В это время русская пехота врывалась в окопанный венец кургана, и видно было, как турки опрокинулись и побежали вниз. В то же мгновение из-за соседней с курганом деревни, что была правее Владикавказского полка, обозначилась турецкая густая пехотная колонна. Завидя казаков, она как будто бы остановилась; еще минута, еще сажень двести и Терцы на нее насядут. “С Богом, други, шашки вон!” прокатилось в рядах Владикавказского полка, и четыре его сотни вырвались из рук и полетели (3-я и 4-я Владикавказские и 1-я и 2-я Осетинские).

Обрывистый, невидимый доселе, ручей преградил им гладкую дорогу, и казаки на миг укоротили ход. Тут-то вот, во рву ручья, стояло несколько домов, а Владикавказцы шли между курганом и этими домами. Переправа сузила длину полка и оттянула его крылья; атака выходила клином. Турки встретили ее ружейным огнем. Осетины перелетали через ручей и ударили в пол-оборота налево; Кубанцы подходили, и для хорошего начала не хватало одной сотни вправо; турки могли уйти с тылу.

– “Где же Астахов?” – нетерпеливо спросил Левис тем голосом, в котором сказывалась надежда на Астахова (командир 1-й сотни Владикавказского полка, “надежнейший и опытнейший офицер бригады”); а в ответ ему отозвался размашистый топот серого аргамака, который мчал Астахова из-за Кубанского полка. Занимая спешенными казаками тот холм, который находился на правом крыле Владикавказского полка, 1-я сотня должна была позднее других сесть на коней и пропустить Кубанский полк, опередивший батарею. Как только дозволило место, Астахов выпустил свою сотню и подоспел в то время, когда в нем нуждался Левис. “Я здесь, полковник”, ответил он, придержав коня. “Рубите вправо за деревню”, приказал Левис. “Слушаюсь, полковник!” И снова мчался аргамак вдогонку своей сотни.

Она, смекнув в чем дело, сама взяла указанное направление; Астахов опередил ее на переправе, и сотня охватила турок с тылу. Замолотили шашки в разладе выстрелов турецкой пехоты, и она припала к копытам Владикавказского полка; поредела пыль, взвитая атакой, поредела и турецкая пехота. Не менее двух таборов (основная тактическая единица турецкой армии, численностью 600–650 человек в пехоте. – Примеч. ред.) легло на этом месте под страшной сечей казаков, и тем выразился первый приступ Кавказской бригады к погрому турок 22 августа. Но в этом славном его начале, два сотенных командира были в числе немногих раненых. Есаул Скоритовский был пулей контужен в грудь, Астахов остался без руки. В голове своей сотни он врубился в свалку и в тесной, рукопашной схватке схватил рукой штык турецкого пехотинца. Ружье дало выстрел и раздробило Астахову кисть правой руки; но у него оставалась еще левая рука, и у седла, в прежде отбитых турецких кобурах, висели пистолеты; его левая рука повалила стрелявшего в него турка, и Астахова вывезли из сечи[36]36
  Герой Ловчинского боя, безрукий полковник Тимофей Варламович Астахов в настоящее время проживает в родной своей станице Луковской.


[Закрыть].

В то время как Терцы бросились в атаку, а Кубанцы подошли уже к ручью, Кавказская бригада только и могла видеть, что в первое мгновение терского урагана вправо от нее были турки, а перед ней прямо на юг распростиралось холмистое поле.

Что делается за этими холмами и кто скрывается за ними, – должен был решить Кубанский полк, выстроясь уступом за левым крылом Владикавказского полка. В это самое мгновение по направлению от кургана был подан сигнал: “батарея на позицию!”. Первый раз в жизни певучий звук этого сигнала показался неприятным, – пришлось остановить Кубанский полк на берегу ручья и вызвать батарею. Не замешкали наши пушки, но Кубанский полк должен был пропустить их и следовать уже за ними; казалось, что он отстанет на уступе. Но так казалось в рядах Кавказской бригады, а на самом деле, из-за холмов, как буря летела дружная помощь Владикавказскому полку. Против нас, на гребне пологого холма, обозначился широкоплечий кавказский казак, а за ним выскочил на холм и серый конь трубача Собственного Его Величества Конвоя. В широкоплечем казаке нельзя было не признать ротмистра Кулебякина, командира Терского Его Величества Конвоя, и ясно было, что он выравнивался с своими братьями Владикавказского полка. Он подоспел в то самое время, когда Владикавказский полк разделил турецкие таборы. Эскадрон его находился за холмом, посланный наперерез туркам с левого фланга генералом Скобелевым. Внезапное его появление в то мгновение, когда нужно было иметь кого-нибудь именно на том месте, было выше счастья. Гвардейский эскадрон стал рядом с Владикавказским полком, и они вместе понеслись на турок, – и еще пуще дрогнула земля под ними. Батарея и Кубанский полк, выжидая своей очереди, следовали рысью. Скоро должна была наступить она и для них, так как гонец за гонцом скакали от князя Имеретинского и от генерала Скобелева, с приказанием: “преследовать донельзя”. Но вот выбились из сил и терские кони, измученные трехверстной сечей на полном ходу. Тогда-то и пригодилась батарея, которая и была вызвана на позицию, а Кубанский полк сменил Владикавказцев и Терской эскадрон Собственного Его Величества Конвоя. Этот последний через несколько времени был отозван в Ловчу, Владикавказцам дана передышка, Кубанцы заняли места их обоих и наступила менее блесткая, но более трудная половина работы».

Через несколько дней князь Имеретинский доносил Великому Князю Главнокомандующему из-под Плевны о последствиях сражения под Ловчей и говорил: «Кроме взятия Ловчи, результаты эти следующие: взято два знамени (а не значка); одно из них представляю, другое хранится в Калужском полку, дерущемся в настоящее время с противником; а потому представить его не могу. По выступлении моем из Ловчи, генералом Давыдовым в центре и на левом фланге позиции неприятеля похоронено 1200 тел. Во время нахождения отряда в Ловче 23 августа похоронено 1000 тел. Во время преследования неприятеля 22 августа, Кавказской бригадой и эскадроном Собственного Его Величества Конвоя изрублено до 4000 тел. Массу патронов, брошенных неприятелем и уничтоженных нами, определить трудно, но во всяком случае количество это далеко превышает миллион штук. Нам досталось несколько зарядных ящиков, полных снарядами; часть ящиков сломана. Массу брошенного оружия и одно орудие, сломанное и брошенное турками при преследовании, пришлось оставить на месте. По распоряжению генерала Давыдова приняты меры к отысканию орудия». Оставленная при выступлении Кавказской бригады из Ловчи 1-я сотня Кубанского полка, действительно, вскоре отыскала орудие и вытащила его из кручи вместе с тремя зарядными ящиками.

VII. Русско-Японская война 1904–1905 годов

Начало войны. Стремление казаков на войну. Мобилизация и выступление. Прибытие в конный отряд генерала П.И. Мищенко. Участие в майском набеге на Факумынь-Синминтин. Разведка Санвайзы 21 мая. Бой под Ляоянвопынем 3 июня. Штурм Санвайзы 18 июня. Сунженцы с генералом Мищенко во Владивостоке

28 января 1904 года под далекими стенами Порт-Артура вдруг загремел неожиданно для всей России гром японских орудий. Японцы готовились к войне 10 лет: начиная с того времени, как в 1894 году Россия остановила Японию в ее успешной борьбе с Китаем и заняла, под видом аренды, Квантунский полуостров и крепость Порт-Артур, облитую уже японской кровью. Долголетняя подготовка Японии к борьбе с Россией прошла для нас совершенно незаметно. До последней войны большинство в России относилось совсем пренебрежительно к «желтомордым макакам (обезьянам)», как называли у нас японцев. Поэтому понятно было всеобщее удивление, вызванное дерзким нападением Японцев на нашу окраину.

Однако последствия показали, что дело борьбы с Японией значительно сложней, чем это казалось многим раньше. Правда, русский солдат не только не уступает в храбрости и выносливости японцу, но даже, несомненно, превосходит его, но все же Россия в этой борьбе находилась в чрезвычайно невыгодных условиях. Отдаленный и малознакомый театр войны, чуждое и даже враждебное местное население, затруднительное сообщение с центром при помощи узкой и длинной полоски Сибирской железной дороги, протянувшейся на многие тысячи верст, и притом вдоль внешней границы и по чужой территории, – все это до крайности затрудняло для России ведение войны.

В нашу задачу вовсе не входит изложение истории последней войны во всех ее подробностях, еще живых и свежих в памяти современного поколения. Достаточно будет только сказать, что первые же неудачи в Корее, на Ялу и на Квантуне поставили Россию в необходимость напрячь все силы в тяжелой борьбе.

Уже с самого начала войны казаки Терские загорались желанием полететь на Дальний Восток и подновить боевую славу своих дедов и отцов. Когда стала формироваться так называемая «дикая» бригада – Терско-Кубанский и 2-й Дагестанский горские полки, кадры которых (офицеры, урядники и часть казаков) должны были быть составлены из Терцев и Кубанцев, то от охотников не было отбою.

Офицеры 1-го Сунженско-Владикавказского полка во главе с командиром полка, полковником Н.Н. Баратовым, воодушевляемые незабвенной памятью своего шефа героя-удальца генерала Слепцова, по получении известия, что генерал-адъютант Куропаткин назначен на Дальний Восток главнокомандующим, послали ему телеграмму с горячей просьбой взять на войну полк славного Слепцова в полном составе. Но долго пришлось «Слепцовцам» ожидать исполнения просьбы, которую Куропаткин обещал иметь при случае в виду.

Наконец пришло давно желанное известие. 13 сентября в Сунженском полку получена была от командира полка телеграмма, извещающая о том, что полк предназначен к походу. На другой же день были получены подробности. Оказалось, что решено для отправки на Дальний Восток сформировать Сводную Кавказскую казачью дивизию, в состав которой назначались два полка Кубанцев – Екатеринодарский и Уманский, два Терцев – Кизляро-Гребенской и Сунженско-Владикавказский, две батареи – 1-я Кубанская и 2-я Терская. 22 ноября в 3 часа дня 1-му Сунженско-Владикавказскому полку была объявлена мобилизация. Казаки, истомившиеся долгой стоянкой на Персидской границе, приняли известия о мобилизации с выражениями самой живейшей радости, как бы предчувствуя ожидающий их успех – за блестящие дела полку по окончании войны пожалованы были георгиевские петлицы. До поздней ночи по штаб-квартире полка то и дело срывался и разносился от казармы к казарме радостный клич «В Манжурию!»…

С 3 декабря начали эшелоны Сунженского полка выступать из Хан-Кендов. По пути на сборный пункт дивизии, в селение Армавир Кубанской области, полку приходилось проезжать вдоль всей линии станиц Сунженского полкового округа. На станциях делались казакам встречи и проводы, служились молебны, играли хоры музыки и пелись боевые казачьи песни.

В Армавире дивизии пришлось простоять до первых чисел марта, почему на Дальний Восток части дивизии стали прибывать только в половине апреля, т. е. уже значительно позже Мукденского боя. В то время армия наша занимала прекрасно укрепленные и выгодные в боевом отношении Сипингайские позиции. Дивизия назначена была в состав 2-й Армии, а затем поступила в Сводный кавалерийский корпус славного героя Японской войны генерал-адъютанта П.И. Мищенко. Корпус стоял впереди вне правого фланга армии, на правом берегу реки Дун-ляо-хе, на самой границе Монголии, у городка Ляоянвопыня.

2 мая дивизия представилась своему командиру корпуса и боевым товарищам Уральцам (4-й и 5-й Уральские полки) и Забайкальцам (Читинский и Верхне-удинский полки), а через день, 4 мая, в 7 ¹/₂ часов утра, конный отряд выступил из Ляоянвопыня в набеге на Синминтин и Факумынь.

Отряду ставилось задачей пройти вдоль большой дороги Кайпын-Факумынь-Синминтин и пробраться поглубже в тыл западной группы японской армии. В бой с противником, по возможности, не ввязываться, особенно с противником на укрепленной позиции. При встрече же с конным неприятелем в чистом поле, особенно с хунхузами (китайские бандиты. – Примеч. ред.), решительно атаковать. Истреблять всякого рода склады, транспорты, портить телеграфы и вообще пути подвоза. Главное назначение набега – оттянуть силы японцев с фронта, вместе с тем задержать переход их в наступление и произвести при этом разведку их левого фланга.

По слухам, японская армия к 1-му мая уже пополнила свои мукденские потери, и можно было ожидать с их стороны скорого наступления. У нас же пополнения стали подходить к передовым линиям лишь с 5 мая по 5–6 тысяч в сутки. Кроме того, носились упорные слухи, что японцы сосредоточивают свои войска на правом фланге, угрожая нашему левому. Надо было расстроить планы японцев, и эта задача была возложена на Мищенко с его казаками.

Отряд пошел к югу двумя колоннами. В одной была Сводная Кавказская казачья дивизия – 23 сотни и 4 орудия, в другой – Сводная же Уральско-Забайкальская дивизия с придачей к ней одной сотни Дагестанцев и Терско-Кубанцев с двумя пулеметами и 2 орудия 1-й Забайкальской батареи, т. е. тоже 23 сотни и 2 орудия.

В первый же день 4 мая отряд без сопротивления прорвал линии передовых застав армии Ноги и, пройдя 50 верст, зашел далеко в тыл противника. Лишь на другой день против отряда японцы двинули достаточные силы с артиллерией, но отряд ушел от них дальше без всякого для себя вреда. Работали только разъезды, причем Екатеринодарцам удалось поймать японского офицера с донесением к Ноги и порвать телеграфную линию Кайпин – Факумынь, а Уманцам захватить санитарный транспорт. К югу отряд двигался до 7 мая, а 8 повернули уже обратно, дойдя таким образом до самого Синминтина и блестяще исполнив свою задачу, – произведя переполох в тылу у японцев и оттянув на себя гораздо больше сил, чем это было нужно. 11 мая отряд благополучно возвратился в Ляоянвопынь, привезя с собой всех своих раненых[37]37
  Из всего отряда только лишь один казак пропал без вести, убитых же похоронили с честью на полях японского расположения.


[Закрыть] и более 200 человек пленных японцев, – большинство «порт-артурцы». Особенно в этом отношении посчастливилось Сунженцам, 3-я сотня которых под командой подъесаула Филиппова и сотника Борисова наткнулась 7 числа на деревню, занятую японцами. После упорной перестрелки японцы бросили оружие и сдались, причем это, оказалось, была целая рота с офицерами. За удачное дело 7 мая сотник Борисов и подъесаул Филиппов получили Георгиевские Кресты. Тут казакам пришлось на деле убедиться, что не такой грозный враг японцы, как это приходилось им слышать, идя на войну: десятки японцев, вооруженных ружьями со штыками сдавались нескольким казакам, вооруженным ружьями без штыков.

Это первое впечатлите, произведенное на казаков японцами, еще больше подтвердилось в бою 3 июня, разыгравшемся при такой обстановке. По возвращении из набега отряд занял опять позиции у Ляоянвопыня, японцы же, продвинувшись вслед за отрядом, остановились в 12-ти верстах к югу, у Санвайзской горы. 21 мая нами была произведена усиленная разведка неприятельского расположения, обнаружившая, что позиция прочно занята отрядом из трех родов оружия с тяжелой артиллерией. Японцы, видимо, вновь готовились к переходу в наступление. И действительно, в глухую ночь на 3-е июня, в то время как в отряде шло торжество приема германского принца Леопольда, японцы двинулись вперед, опрокинули жидкую цепь конного охранения (в охранении стояла Кубанская бригада) и в третьем часу ночи подошли к Ляоянвопыню. Отряд был расположен частью в городе, а частью в рощах на северной окраине города, южную сторону которого занимала дежурная сотня, которой и на этот раз оказалась та же 3-я сотня Сунженцев под командой того же подъесаула Филиппова. Послав хорунжего Одржеховского с разъездом на левый фланг, командир сотни занял позицию, и когда в предрассветном сумраке стали показываться силуэты японцев, открыл жестокий огонь «пачками». Вскоре на поддержку к нему явился офицер его же сотни, хорунжий Караулов 3-й, лежавший на биваке в лихорадке, но, по получении известия о начавшемся бое, собравший оставшихся там казаков сотни и поспешивший к месту боя, а затем подошли посланные командиром полка 2-я сотня есаула Хатаева и 1-я сотня подъесаула Лысенко. Жаркая стрельба продолжалась до 9 часов утра, когда сотни получили приказание отойти к коноводам и присоединиться к полку: было получено сведение (потом оказавшееся ложным), будто бы против нашего правого фланга, со стороны Монголии, показался конный отряд в 35 эскадронов. Желая их встретить атакой, Мищенко приказал прекратить огонь и сесть на коней для конного боя. К сожалению, никаких японских эскадронов не оказалось, а между тем стрелковые позиции уже были оставлены… Неприятель, заняв Ляоянвопынь, стал обстреливать конные части шимозами (гранатами) и принудил отряд отойти на несколько верст к северу. Впрочем, на другой день японцы, сжегши в огромных ямах трупы своих убитых, отступили вновь к Санвайзы, и отряд снова занял Ляоянвопынь и лежавшую к северу от него деревню Саньичен, в которой Кавказская дивизия простояла уже до заключения мира и отхода на зимние квартиры. В бою 3 июня 3-я сотня расстреляла до 10 000 патронов, 1-я до 4000 и 2-я до 3000. Потери были: в 3-й сотне семь казаков ранено и один урядник (Гаврилей) убит, в 1-й ранены хорунжий Турпев и 3 казака, во 2-й ранены хорунжий Татонов, трубач и фельдшер; во всех трех сотнях при посадке было убито и ранено несколько лошадей.

Еще раз пришлось Кавказским казакам принять участие в серьезном боевом столкновении с японцами. Это было 18 июня, когда Конный Отряд был двинут на укрепленную японскую позицию на холмах у деревни Санвайзы. После жестокой перестрелки, тянувшейся почти с утра и до наступления сумерек, японская позиция была взята штурмом, причем и тут пришлось больше поработать Сунженцам, потерявшим в бою убитыми подъесаула Гуржибекова и 10 казаков; ранены были хорунжий Панкратов и 43 казака, из которых пятеро умерло потом от ран.

В октябре дивизия в составе всего корпуса была передвинута на зимние квартиры к 74-му разъезду. В январе месяце генерал-адъютант Мищенко был послан с отрядом во Владивосток, где беспорядки в гарнизоне дошли до крайних пределов, – комендант крепости генерал Селиванов подвергся обстрелу со стороны бунтовщиков, в руки которых попала вся крепость и город. На генерала Мищенко возложена была обязанность привести крепость к порядку. И здесь Сунженскому полку выпала на долю высокая честь быть избранным генералом Мищенко для передвижения во Владивосток в качестве войсковой части испытанной верности и преданности долгу.

Несмотря на то, что бунтовщики высылали навстречу отряду генерала Мищенко угрожающие письма, в которых обещали расстрелять отряд «из 11-дюймовых орудий», и наглость их дошла до того, что в местной революционной газетке «Листок союза союзов», в № 4 (22 января 1906 года), было даже напечатано, что «появление казачьей части в городе неминуемо повлекло бы к страшному кровопролитию и поголовному истреблению казаков», все-таки 23 января казаки мирно и спокойно вступили в город, руководители бунта поспешно ускользнули в Японию на пароходе, а в городе сразу же, без насилий и кровопролития, воцарился полный порядок и спокойствие, сохранявшиеся до самого выезда генерала Мищенко и Сунженцев из Владивостока (в первых числах июня 1906 г.).

Несколько месяцев походно-боевой жизни на полях далекой Манчжурии и Владивостокская командировка дали всем возможность лишний раз убедиться, что умеет терский казак верой и правдой служить Царю и Отечеству, не теряя твердости духа и веры в себя ни в тяжелых условиях походной жизни, ни в жарком бою с врагами внешними, ни в годины общей разрухи при столкновениях с врагами внутренними.