Текст книги "Парадоксы гениев"

Ода из Иова

 
О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал…
 

М.В. Ломоносов

Как вам начало стиха из уст Хлестакова? Для Марьи Антоновны.

Особенно интересен контекст, в котором Хлестаков произносит начало оды.

Вся история любовной игры Хлестакова с Марьей Антоновной очень напоминает игривое поведение Пушкина в Тригорском. И соперничество, и ревность матери и дочери выписаны Гоголем явно не случайно.

Прасковья Осипова, которая была на пятнадцать лет старше Пушкина (по тем временам она воспринималась как пожилая женщина). И ее юные провинциальные дочери, которые столкнулись с великим соблазнителем, столичным поэтом, и которые могли бы сказать, как и дочь Городничего: Любовь! Я не понимаю любовь… я никогда и не знала, что за любовь…

И вся игра со стулом… В общем… настоящий пушкинский карнавал.

Еще один намек. Хлестаков в монологе для всех «отцов» города: «Я, признаюсь, литературой существую». Стоп! Пьяная болтовня? Или грубый намек? Уж царь-то точно все понял. В России был ТОЛЬКО ОДИН ЧЕЛОВЕК, который СУЩЕСТВОВАЛ ЛИТЕРАТУРОЙ. Это Пушкин!!! Так что если бы других намеков и аналогий не было, Николай I ТОЧНО б узнал, в чей огород заброшен камешек.

И вообще весь знаменитый хвастливый монолог Хлестакова – смесь жизнеописания самого Пушкина и его «приятеля» Онегина. И Пушкин, и Онегин, и Хлестаков (правда, у последнего, скорее всего, в его фантазиях) – завсегдатаи театральных кулис и любители балерин и актерок, посетители балов и ресторанов, вкушающие изысканные яства, ведущие бесцельную жизнь.

А для того, чтобы закончить разговор о том, почему царь не только разрешил, но, по сути, приказал ИГРАТЬ комедию, два стихотворения.

Одно пушкинское.

 
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Хоть я грустно очарован
Вашей девственной красой,
Хоть вампиром именован
Я в губернии Тверской,
Но колен моих пред вами
Преклонить я не посмел
И влюбленными мольбами
Вас тревожить не хотел.
Упиваясь неприятно
Хмелем светской суеты,
Позабуду, вероятно,
Ваши милые черты,
Легкий стан, движений стройность,
Осторожный разговор,
Эту скромную спокойность,
Хитрый смех и хитрый взор.
Если ж нет… по прежню следу
В ваши мирные края
Через год опять заеду
И влюблюсь до ноября.
 

Этот чисто моцартовский стих посвящен Катеньке Вельяшевой, которая так и не поддалась пушкинским чарам. Пушкин написал ей прелестный и слегка мстительный стих. И в нем, кроме иронии («влюблюсь до ноября»), есть элементы пушкинских любовных игр.

К стиху прикладываю отрывок из дневников Алексея Вульфа, двоюродного брата Катеньки и друга Пушкина, пожалуй, равного ему (если не превосходящего его) по донжуанству.

Здесь я нашел две молодых красавицы: Катиньку Вельяшеву, мою двоюродную сестру, в один год, который я ее не видал, из 14-летнего ребенка расцветшую прекрасною девушкою, лицом хотя не красавицею, но стройною, увлекательною в каждом движении, прелестною, как непорочность, милую и добродушную, как ее лета. Другая… <…> Первые два дня я провел очень приятно… слегка волочившись за двумя красавицами… <…> В Крещение (6 янв. 1829 г.) приехал к нам в Старицу Пушкин. Он принес в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, отчего его и прозвали сестры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катин В. – Катенька Вельяшева. – М. К.), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны. Мы имели одно только удовольствие бесить Ивана Петровича (Вульфа, двоюродного брата Алексея Вульфа, тридцатилетнего местного помещика, влюбленного в Катеньку Вельяшеву. – М. К.); образ мыслей наших оттого он назвал американским.

И еще одно стихотворение. Оно здесь для того, чтобы, прочитав о пушкинских картах, женщинах, балах, пирах, мы ни на секунду не забывали, КТО ТАКОЙ ПУШКИН. Один из величайших творцов мировой культуры, сверхгений, человек невероятной глубины. Подлинное имя России.

Запись в дневнике, сделанная Пушкиным 9 апреля 1821 года: «Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. Mon coeur est materialiste, говорит он, mais ma raison s’y refuse. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю» (в переводе на русский французского предложения – «Сердцем я материалист, но мой разум этому противится).

Пестель, поэт и Анна

 
Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.
 
 
А Пестель думал: «Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем».
Он думал: «И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье».
– Позвольте мне чубук, я закурю.
– Пожалуйте огня.
– Благодарю.
 
 
А Пушкин думал: «Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?»
 
 
Шел разговор о равенстве сословий.
– Как всех равнять? Народы так бедны, —
Заметил Пушкин, – что и в наши дни
 
 
Для равенства достойных нет условий.
И потому дворянства назначенье —
Хранить народа честь и просвещенье.
– О да, – ответил Пестель, – если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
– Увы, – ответил Пушкин, – тех основ
Не пожалеет разве Пугачев…
– Мужицкий бунт бессмыслен… – За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: «Анна! Боже мой!»
 
 
– Но, не борясь, мы потакаем злу, —
Заметил Пестель, – бережем тиранство.
– Ах, русское тиранство – дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу, —
Ответил Пушкин. «Что за резвый ум, —
Подумал Пестель, – столько наблюдений
И мало основательных идей».
– Но тупость рабства сокрушает гений!
– На гения отыщется злодей, —
Ответил Пушкин. Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.
 
 
Заговорили о любви. – Она, —
Заметил Пушкин, – с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена. —
Тут Пестель улыбнулся. – Я душой
Матерьялист, но протестует разум. —
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: «В этом соль!»
 
 
Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.
 
 
Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник —
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: «Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них».
 
 
В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал – распевает Анна.
И задохнулся:
«Анна! Боже мой!»
 

Давид Самойлов

Вот оно! Глубокие мысли и… распевающая Анна. И задохнувшийся Пушкин: «Анна! Боже мой!» Феноменальный самойловский контраст. Размышления с Пестелем о политике, истории, власти, философии и… распевающая Анна.

Можно себе легко представить продолжение этого дня.

Завершаю эту главу моей статьей из цикла статей в газете «Вечерний Петербург».

Перед тем как вы ее прочитаете, маленькое добавление к стихотворению Давида Самойлова. То, что Пушкин, общаясь с Павлом Ивановичем Пестелем (декабристом, казненным в Петербурге среди пяти зачинщиков восстания), задыхается, слыша пение Анны, соединяет идеи этой главы о Гоголе, Пушкине и Хлестакове.

А теперь моя статья, написанная в 2010 году. Ее можно рассматривать как своего рода описание обстановки в Кишиневе во время встречи Пушкина и Пестеля.

Только что я закончил свой первый гастрольный виток по бывшему нашему общему пространству.

Я никогда не был в столице Молдавии.

…Меня привезли в Кишинев из Киева на автомобиле глубокой ночью и поселили в старинном двухэтажном особняке в историческом центре города. Когда я проснулся утром и выглянул в окно, то испытал невероятно блаженное чувство. Старый одесско-кишиневский дворик, здесь вполне могли сидеть когда-то Пушкин и Пестель. И солнце, солнце, океан солнца!

Сразу вспомнился чудный самойловский стих «Пестель, поэт и Анна». Помните это, самойловско-пушкинско-кишиневское?

 
Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.
 

Затем – размышления Пестеля о Пушкине, несколькими мастерскими набросками:

 
А Пестель думал: «Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем».
Он думал: «И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье».
 

Эти строки проявились во мне, пока я смотрел в окно.

И точно как в стихе:

 
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: «Анна! Боже мой!»
 

Иногда мне казалось, что разговор происходит здесь и сейчас, ибо за последние 200 лет изменилось не очень много:

 
Шел разговор о равенстве сословий.
– Как всех равнять? Народы так бедны, —
Заметил Пушкин, – что и в наши дни
Для равенства достойных нет условий.
И потому дворянства назначенье —
Хранить народа честь и просвещенье.
– О да, – ответил Пестель, – если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
 

И мне показалось, что я слышу это пение, эти запахи:

 
…За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
 

Я словно слышал голоса спорящих о сегодняшнем, наболевшем:

 
– Но, не борясь, мы потакаем злу, —
Заметил Пестель, – бережем тиранство.
– Ах, русское тиранство – дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу, —
 

ответил Пушкин.

И вот кульминация:

 
Заговорили о любви. – Она, —
Заметил Пушкин, – с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена. —
Тут Пестель улыбнулся. – Я душой
Матерьялист, но протестует разум.
 

Какая чудная мысль Пестеля!!! Я выскочил из дома и увидел, что

 
…Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
 

Пушкину безумно понравилась фраза Пестеля о любви. Он записал ее в дневник. А у меня появилось чувство предельной причастности к их разговору.

 
В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. (Так и было, клянусь, залаял!)
На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.…
И жизнь была желанна.
Он вновь услышал – распевает Анна.
И задохнулся: «Анна! Боже мой!»
 

Теперь-то я точно знал, о чем буду говорить в Большом зале Филармонии Кишинева.

…Полный зал, стоят в проходах.

Я сажусь за рояль и говорю о том, что среди всех композиторов у нас на планете есть два особых: Бах, чья музыка направлена сверху вниз, ибо она ниспадает на нас, как звездный дождь, как молнии.

И Моцарт, чья музыка рождается, как корневая система, и направлена снизу вверх.

И где-то над нами музыка Баха и музыка Моцарта встречаются и образуют защиту от гнева Творца.

Ибо в музыке Баха и Моцарта мы объединяемся на нашей Планете, мы едины, мы представлены как единая цивилизация.

Играю попеременно фрагменты из Баха (сверху вниз) и из Моцарта (снизу вверх).

Чувствую дыхание огромного зала…

Вскакиваю и неожиданно спрашиваю: «Скажите, друзья мои, кем вы сейчас себя чувствуете: молдаванами, русскими, румынами?»

А когда я стал попеременно играть фрагменты молдовеняски и финала Пятого скрипичного концерта Моцарта, наступил момент истины.

Весь вечер на сцене я просто наслаждался. Это была абсолютно МОЯ публика – музыкальная, нежная, поэтичная, творческая.

Интермедия

Дорогие читатели! Если вы переварили предыдущую главу, то я смело могу продолжить парадоксально-провокационное мышление. Как и в прежней главе, предупреждаю, что я ни в коей степени не глаголю истины в последней инстанции. Я просто пытаюсь ответить на вопрос, почему Николай I августейшим распоряжением не только не запретил комедию Гоголя «Ревизор», но и потребовал ее скорейшей постановки в крупнейших театрах Петербурга и Москвы. И даже подарил Гоголю перстень с бриллиантом. И пришел на премьеру, и привел всю свою семью. И приказал чиновникам в массовом порядке обязательно посетить «Ревизора». Я много раз читал комедию и находил в ней разные подтексты. А уровней в пьесе, как и в других величайших произведениях гениев, масса. Возьмем только одного, самого незначительного героя – уездного лекаря. Настолько незначительного, что Гоголь не дал ему в пьесе ни одного слова. Только звук. Но какой!!! И с каким смыслом! Помните? Он произносит звук, отчасти похожий на букву «и» и несколько на «е». Само имя, отчество и фамилия шефа уездной медицины, не знающего ни слова по-русски, основание для крохотной диссертации. Помните? ХРИСТИАН ИВАНОВИЧ ГИБНЕР!!! Тот самый, у которого пациенты «выздоравливают как мухи». Когда я учился произносить звук, которым Гибнер реагирует на все, что происходит вокруг него в городе, я понял смысл шутки Гоголя. Вы этот звук не раз слышали от людей, которые не хотят произносить все предложение-реакцию на многие события в жизни и ограничиваются этим звуком.

Ничего ужаснее о том, что творится в николаевской России на примере одного города, написать нельзя. Но вот что странно…

За свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» Александр Николаевич Радищев был приговорен во времена Екатерины Великой к смертной казни. Правда, казнь заменили ссылкой. А ведь был крупным чиновником! Павел I вернул Радищева из Сибири, а при Александре ему поручили участвовать в крупных государственных проектах (!!!). Вообще, много мистики в истории России! Екатерина Великая – корреспондент Вольтера – возжелала казнить («бунтовщик, похуже Пугачева»), а солдафон Павел освободил бунтовщика. Александр I же привлек его к участию в важнейших государственных программах. В отличие от дворянина и государственного деятеля Радищева, Гоголь был малороссом из сельской провинции… И высмеял… всю Россию. И ничего, ни крепости, ни смертной казни, ни ссылки. Вот почему у меня и возникла пушкинская версия, которая стала причиной ТАКОГО отношения к гоголевской комедии Николая I. Уж больно царю хотелось, чтобы Россия посмеялась не только над нерадивыми чиновниками, но и над Иваном АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ Хлестаковым, узнав в нем черты АЛЕКСАНДРА Сергеевича Пушкина. (А подарок от царя чего стоит: перстень с бриллиантом (!!!).)

Здесь мы и закончим рассуждения о Пушкине – Хлестакове – Гоголе и о невероятных парадоксах истории их взаимоотношений. Теперь нас интересует другой герой. Возможно, самый странный в истории литературы.

Размышления о Ленском. Парадокс

Размышления о Ленском. Рисунок А. Пушкина

Пушкин и Онегин. Рисунок А. Пушкина

Почему Пушкин не осуждает Онегина

Если не рассердились, то делаем следующий шаг. Евгений Онегин совершил несколько безнравственных поступков, а затем – преступление («убив на поединке друга»). И все же… автор НИГДЕ его не осуждает. Ни словом. Совсем не дает никакой оценки ни реакции Онегина на письмо Татьяны, ни его поведению на балу, ни убийству Ленского. Допустим, Пушкину претят нравственные суждения. Помните его фразу «поэзия выше нравственности»? Можно не осуждать поведение Онегина в отношении Татьяны, Ольги. Но хладнокровное убийство юноши, с которым они

 
…часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно.
 

Я не раз задавал этот вопрос филологам, профессорам, студентам, учителям, своим слушателям. Но ни разу не получил хоть сколько-нибудь вразумительного ответа. Вот почему я и пишу эту главу. Как и в прошлой главе, не претендую на истину в последней инстанции.

Начинаем размышления.

Предположение первое

Автор романа в стихах и его титульный герой были друзьями. Доказательства в тексте. Многие качества и эпизоды из жизни Онегина для Пушкина автобиографичны:

 
1. Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
 
 
2. Театра злой законодатель,
Непостоянный обожатель
Очаровательных актрис,
Почетный гражданин кулис,
Онегин полетел к театру…
 
 
3. …мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил…
 
 
4. Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей…
 

Пушкин, как известно, отпустил длинные загибающиеся ногти. Эти ногти были объектом критики и насмешек очень многих.

 
5. …Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые
И щетки тридцати родов
И для ногтей и для зубов.
 

Они настолько близки друг другу по стилю жизни, предпочтениям, что порой, читая первую главу, забываешь, о ком из них идет речь и что перед нами – автобиографическое отступление автора или распорядок жизни Онегина.

 
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то… не то, избави боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
 

Так же к моменту встречи с Татьяной устал от всего (от балов и от грехов) и Онегин.

И вот, наконец, прямой контакт. Дружба!

 
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
 
 
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
 

Автор прощает герою многое:

 
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
 
 
<…>
 
 
…Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
 

Пушкин начинает описание истории Онегина после того, как они расстались.

 
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгой срок разведены.
 

Читая, можно сделать вывод, что Пушкин придает Онегину немало своих черт. Хотя в конце главы он предупредил, что они все-таки разные:

 
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет…
 

Предположение второе

Пушкин так любил своего героя, что был не в состоянии осудить его поступок, в том числе и убийство друга на дуэли. А если учесть, что Александр Сергеевич сам не раз участвовал в дуэлях, ибо был холерически вспыльчив и иногда вызывал на дуэли из-за явных пустяков. (В том числе чуть не убил своего лицейского приятеля Вильгельма Кюхельбекера.) Всего в жизни Пушкина было назначено 29 дуэлей. К счастью, 28 окончились бескровно… 24 просто не состоялись, ибо противники примирились. В четырех дуэлях оба участника промахнулись. И лишь последняя закончилась смертельной для Пушкина раной.

Можно сказать, что Пушкин грешил в жизни не меньше, чем его герой.

И все-таки отметаем и это предположение. Тем не менее факт остается фактом – автор романа нигде и никаким образом не осудил ни поведение Онегина с Татьяной и Ольгой, ни убийство Ленского.

Предположение третье

Пушкин однажды сказал: «Поэзия выше нравственности». Очень неудобная для изучения творчества поэта в школе фраза. Особенно учитывая, что искусство, литература должны учить ДОБРУ, НРАВСТВЕННОСТИ. Как совместить это высказывание поэта с традиционными истинами? Дело в том, что у этой фразы есть продолжение. Вот фраза целиком: «Поэзия выше нравственности. Или во всяком случае – совсем иное дело». И мысль эту Пушкин высказал в переписке с одним из своих ближайших друзей князем Петром Андреевичем Вяземским. Это пушкинская реакция на следующую фразу Вяземского: «Задача каждого писателя есть согревать любовью к добродетели и возбуждать ненавистью к пороку…»

И здесь поэт взбунтовался. Он писал и мыслил совсем по-другому:

 
Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На черный пень? Спроси его.
Зачем Арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Гордись: таков и ты поэт,
И для тебя условий нет.
 

Вот какую свободу от общепринятой морали защищал поэт! Потому что Пушкин – Поэт Божьей милостью. Он сама природа. С ее стихиями, бурями, землетрясениями, цунами… Можно ли считать землетрясение безнравственным? Можно? Нельзя? Оно часто приносит массу смертей, разрушений. Это гигантская катастрофа. Но… оценивать ее с нравственной точки зрения невозможно. Ибо стихия не зависит от человека. Сложнее верующим в Бога (или богов). Они тоже не могут определить, нравственно ли поступил Бог, наслав на них смерть. Они будут искать объяснения. Скажут, что это наказание за грехи. Вспомнят Содом и Гоморру… Бога обвинить в безнравственности НЕЛЬЗЯ. Если предположить, что Бог МОЖЕТ быть БЕЗНРАВСТВЕННЫМ, то летит сама идея веры в Спасителя. Ведь Бог – это Абсолют! Не случайно на Земле возникло религиозно-философское учение ТЕОДИЦЕЯ. Еще грек Эпикур составил четыре утверждения. Вот они:

1. Бог желает избавить мир от страданий (несчастий, зла), но не может.

2. Бог может избавить мир от страданий, но не желает.

3. Бог не может и не желает избавить мир от страданий.

4. Бог может и желает избавить мир от страданий, но не избавляет.

Кратко главную идею теодицеи можно выразить так: БОГ ВСЕБЛАГ, несмотря на существование в мире зла.

Но если я сейчас уйду глубоко в этот вопрос, то моя книга повернет в другую сторону, поэтому возвращаюсь к вопросу об искусстве и нравственности, оставив право читателю решать, какое из утверждений Эпикура ему ближе.

Но, исходя из вышеописанного, Пушкин не считал нужным изменить себя и делать то, над чем он иронизировал. Над теми романами-моралите, которыми зачитывались его современники и главным образом современницы. Мы не можем себе и представить Пушкина, который описывает, как плохо поступил Онегин, дав холодную отповедь Татьяне, танцуя весь вечер с невестой друга или убив своего друга на дуэли. И все же… остается некоторая неловкость.

Когда речь заходит о стихах, то суждение о плохой поэзии рождается моментально. О поэзии Ленского: «Он пел поблеклый жизни цвет // Без малого в осьмнадцать лет». Или: «Так он писал темно и вяло, // Что романтизмом мы зовем». То есть единственный человек, которого он осуждает, – самый безвинный и пострадавший герой романа в стихах – юный поэт Владимир Ленский.

Давайте попробуем для начала разобраться в самом невинном эпизоде. А именно – когда на именинах Татьяны Онегин все танцы танцует с Ольгой, унижая ее жениха. С позиции Онегина все понятно. Он мстит Ленскому за то, что тот привез его на эти именины. Ему тоскливо среди провинциальных гостей.

Давайте вспомним, какие гости приехали поздравить Татьяну. Здесь поэт не просто перечисляет гостей, но и дает им крайне сатирическую характеристику.

 
С своей супругою дородной
Приехал толстый Пустяков;
 

(Чудная словесная игра: оба толстые и оба Пустяковы, толстые и пустые.)

 
Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков…
 

(Здесь мало того, что Гвоздин – это намек на героя пьесы Фонвизина «Бригадир» капитана Гвоздилина, но и сатира на «превосходного хозяина», у которого «нищие мужики».)

Далее:

 
Скотинины, чета седая,
С детьми всех возрастов, считая
От тридцати до двух годов…
 

(Опять ссылка, теперь уже на героев другой комедии Фонвизина «Недоросль».)

И опять жестокая сатира – Скотинины размножаются – у них дети «всех возрастов».

Далее:

 
Уездный франтик Петушков,
 

(В одной фразе – образ любимца провинциальных барышень. И фамилия – аналогия с петушком и его ролью среди курочек уезда-курятника.)

 
Мой брат двоюродный, Буянов,
В пуху, в картузе с козырьком
(Как вам, конечно, он знаком),
 

(Буянов – герой поэмы Василия Львовича Пушкина «Опасный сосед». А.С. Пушкин в шутку называет Буянова своим двоюродным братом, поскольку «отцом» (автором поэмы) был его родной дядя.)

 
И отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут.
 

(Думаю, образ не требует комментариев. Бывший крупный государственный деятель с целым букетом «замечательных качеств», очень подходящих для того, чтобы править остальными членами общества.)

 
И среди них – столичный гость – Онегин.
Который
…попав на пир огромный,
Уж был сердит.
 

Вот и причина. Ибо Онегин

 
негодуя,
Поклялся Ленского взбесить
И уж порядком отомстить.
 

И какова месть? Очень иезуитская. (Сейчас вы поймете, почему Ольга танцевала только с Онегиным и отказывала жениху.) Читаем, что сделал Онегин во время общения с пятнадцатилетней Ольгой.

 
И, наклонясь, ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал,
И руку жмет – и запылал
В ее лице самолюбивом
Румянец ярче.
 

Признание в любви, да еще пошлое, совсем не подходящее для пятнадцатилетней девочки. А «руку жмет» – это уж совсем непозволительно.

Еще одно такое рукопожатие у Пушкина мы хорошо знаем. В поэме «Граф Нулин». Только там она…

 
Наталья Павловна встает:
«Пора, прощайте! ждут постели.
Приятный сон!..» С досадой встав,
Полувлюбленный, нежный граф
Целует руку ей. И что же?
Куда кокетство не ведет?
Проказница – прости ей, боже! —
Тихонько графу руку жмет.
 

И куда привело это рукопожатие?

 
Несносный жар его объемлет,
Не спится графу – бес не дремлет
И дразнит грешною мечтой
В нем чувства. Пылкий наш герой
Воображает очень живо
Хозяйки взор красноречивый,
Довольно круглый, полный стан,
Приятный голос, прямо женский,
Лица румянец деревенский —
Здоровье краше всех румян.
Он помнит кончик ножки нежной,
Он помнит: точно, точно так,
Она ему рукой небрежной
Пожала руку; он дурак,
Он должен бы остаться с нею,
Ловить минутную затею.
Но время не ушло: теперь
Отворена, конечно, дверь —
И тотчас, на плеча накинув
Свой пестрый шелковый халат
И стул в потемках опрокинув,
В надежде сладостных наград,
К Лукреции Тарквиний новый
Отправился, на все готовый.
 

Чем это кончилось, вы знаете.

В отличие от игры взрослой Натальи Павловны со взрослым графом рукопожатие Онегина на балу могло бы восприниматься невинным, но… девочке пятнадцать лет. И последствия оказались… смертельными для ее жениха.

Ольга впервые почувствовала себя взрослой. Шутка ли, столичный гость двадцати четырех лет с ней, провинциальной барышней. А уж «науку страсти нежной» Онегин знает хорошо. Сколько соблазненных им женщин позади!!!

 
Ленский мой
Все видел: вспыхнул, сам не свой;
В негодовании ревнивом
Поэт конца мазурки ждет
И в котильон ее зовет.
…Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?
Да Ольга слово уж дала
Онегину. О боже, боже!
Что слышит он? Она могла…
 

Для того чтобы понять, какие чувства неожиданно испытала невеста Ленского при таком обхождении с ней Онегина, почему она решила так ужасно поиграть чувствами жениха, нам придется возвратиться назад. В то место романа, где Ленский проводит время со своей невестой. Каковы их интимные взаимоотношения.

 
Час от часу плененный боле
Красами Ольги молодой, Владимир сладостной неволе
Предался полною душой. Он вечно с ней. В ее покое
Они сидят в потемках двое;
Они в саду, рука с рукой,
Гуляют утренней порой;
И что ж? Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
 
 
Он иногда читает Оле
Нравоучительный роман,
А между тем две, три страницы
(Пустые бредни, небылицы,
Опасные для сердца дев)
Он пропускает, покраснев.
 

Ясно? Играть локоном, пропускать страницы книги, которые, с его точки зрения, Ольге слышать и знать нельзя.

Вот теперь ясно, почему Ольга так легко отдала все танцы Онегину. Ленский относился к Ольге, как к священному чистому ребенку, а Онегин дал ей почувствовать себя взрослой женщиной. И это стоило Ленскому жизни!!!

Пушкин сам знаток «науки страсти нежной», он гениальный психолог. Но… не только психолог. Он еще и великий литературный авангардист и… мистификатор.

Предположение… скандальное.

Вот уж нет! – скажет мой терпеливый читатель. Здесь и у меня терпенье кончилось! Всё выдержал. Даже идею о чертах гоголевского Хлестакова, схожих с Пушкиным. Но… последние два определения пушкинского творчества… «Авангардист и мистификатор»… ни в какие рамки.

Вот теперь-то я подобрался к самому главному – причине того, что Пушкин не осуждает Онегина за убийство Ленского. Вновь вдыхаю в грудь побольше воздуха и…

Онегин не убивал Ленского!!! Как? – скажете вы. Дуэль описана во всех подробностях. Даже марка пистолетов.

Да… Дуэль-то описана. Но вот с одним из дуэлянтов проблема. Его… нет. То есть он существует, но…

Пушкин в Тригорском рисует снежную поляну, кусты и говорит барышням: вот где я его убил. – Вам не жалко Ленского? – Нет. – Почему? – Он какой-то не такой. – Точно! Не такой!

Что значит «не такой»? Может быть, нереальный? Фантом… плохого поэта? Символ плохой поэзии? Может быть такое, что Онегин от имени Пушкина в лице Ленского символически убивает плохую поэзию? Пушкин весьма болезненно относился к плохой поэзии. Он о плохих стихах и поэтах очень много говорил.

Одно пушкинское стихотворение:

 
В лесах, во мраке ночи праздной,
Весны певец разнообразный
Урчит, и свищет, и гремит;
Но бестолковая кукушка,
Самолюбивая болтушка,
Одно куку свое твердит,
И эхо вслед за нею то же.
Накуковали нам тоску!
Хоть убежать. Избавь нас, боже,
От элегических куку!
 

В книге «Погружение в музыку, или Тайны гениев-2» я анализировал этот стих.

 
Его идея не только в том, что «Накуковали нам тоску»!
 
 
Хоть убежать. Избавь нас, боже,
От элегических куку!
 

Поэта раздражают «элегические куку»! Для него поэзия – великое служение, а не пустая болтовня!