Текст книги "Выступления полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации (2012–2015 годы). Сборник"

Конституционный Суд Российской Федерации признал нормативный акт не соответствующим Конституции Российской Федерации в той мере, в какой содержащееся в нем нормативное положение не позволяет относить предусмотренные данным Списком работы, которые в указанный период выполнялись членами студенческих строительных отрядов в населенных пунктах, находящихся в зоне отчуждения, к работам по ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС и тем самым препятствует признанию осуществлявших такие работы граждан участниками ликвидации последствий чернобыльской катастрофы и предоставлению им права на возмещение вреда и меры социальной поддержки. От оценки обозначенной полномочным представителем Президента РФ в Конституционном Суде РФ проблемы Суд воздержался.

За прошедшие десять лет полномочный представитель Президента Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации дважды принимал участие в открытых заседаниях Конституционного Суда Российской Федерации по вопросу о разъяснении постановлений Конституционного Суда Российской Федерации от 5 февраля 2007 г. № 2-П по делу о проверке конституционности положений статей 16, 20, 112, 336, 376, 377, 380, 381, 382, 383, 387, 388 и 389 ГПК Российской Федерации в связи с ходатайством ОАО «Межрегиональная распределительная компания Сибири» (правопреемника ОАО «Хакасэнерго»)²⁷ и от 2 февраля 1999 г. № 3-П по делу о проверке конституционности положений статьи 41 и части третьей статьи 42 УПК РСФСР, пунктов 1 и 2 постановления Верховного Совета Российской Федерации от 16 июля 1993 г. «О порядке введения в действие Закона Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР», Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, Уголовный кодекс РСФСР и Кодекс РСФСР об административных правонарушениях» по ходатайству Верховного Суда Российской Федерации²⁸.

Рамки предисловия позволили показать лишь особо значимые составные деятельности полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации. В целом вся его работа направлена на оказание содействия в осуществлении деятельности Президента Российской Федерации как гаранта Конституции Российской Федерации, прав и свобод человека и гражданина.

В. К. Боброва

, к. ю.н., заслуженный юрист Российской Федерации

2012 ГОД

Дело о проверке конституционности пунктов 1 и 2 статьи 29, пункта 2 статьи 31 и статьи 32 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки И. Б. Деловой

Выступление полномочного представителя Президента Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации М. В. Кротова (4 июня 2012 года)

Глубокоуважаемый Высокий Суд!

Обратившаяся с жалобой в Конституционный Суд Российской Федерации гражданка И. Б. Деловая оспаривает конституционность положений пунктов 1 и 2 статьи 29, пункта 2 статьи 31 и статьи 32 Гражданского кодекса Российской Федерации, регулирующих порядок признания гражданина недееспособным и установление над ним опеки, постольку, поскольку они не предполагают возможности ограничения дееспособности гражданина в той минимальной степени, в которой это необходимо для защиты его прав с учетом степени нарушения способности понимать значения своих действий или руководить ими вследствие конкретного психического расстройства и с учетом той поддержки, которая может быть доступна гражданину в реализации своей дееспособности.

По мнению заявительницы, указанные положения противоречат статьям 19, 23, 35, 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации, поскольку затрагивают ее право на неприкосновенность частной жизни, право пользоваться и распоряжаться своим имуществом, принцип равенства всех перед законом и судом, а также право на минимально необходимое ограничение прав и свобод гражданина.

Как следует из жалобы гражданки Деловой И. Б. и приложенных к ней материалов, заявительница является инвалидом с детства в связи с нарушением интеллектуального развития, вследствие чего решением Петродворцового районного суда Санкт-Петербурга от 11 ноября 2010 года, оставленным без изменения кассационным определением судебной коллегии по гражданским делам Санкт-Петербургского городского суда от 17 марта 2011 года, по заявлению Государственного стационарного учреждения социального обслуживания «Психоневрологический интернат № 3» она была признана недееспособной.

Очевидно, при принятии к рассмотрению жалобы гражданки Деловой И. Б. Конституционный Суд Российской Федерации руководствовался высказанной ранее в постановлении от 27 февраля 2009 года № 4-П позицией, согласно которой Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации», определяя компетенцию Конституционного Суда Российской Федерации по рассмотрению жалоб граждан на нарушение их конституционных прав и свобод законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле, не предусматривает какие-либо специальные требования к правовому статусу гражданина-заявителя с точки зрения дееспособности.

Указанное толкование Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» в совокупности с признанием не соответствующими Конституции Российской Федерации оспариваемых в жалобах заявителей Гудковой Ю. К., Штукатурова П. В. и Яшиной М. А. норм Гражданского процессуального кодекса и гарантированной возможностью реализации права на участие в судебном заседании по делу о признании гражданина недееспособным и на последующее обжалование гражданином, признанным недееспособным, решения суда в кассационном и надзорном порядке (чем воспользовалась и заявительница по настоящему делу) само по себе касалось лишь вопросов процессуальной дееспособности лица в рамках рассмотрения вопроса о признании гражданина недееспособным и не затрагивало при этом самого материально-правового института признания лица недееспособным, в связи с чем логика и мотивы принятия Конституционным Судом Российской Федерации решения по делу в 2009 году и по делу, рассматриваемому нами сегодня, не могут быть аналогичными.

Оспаривая конституционность вышеназванных норм Гражданского кодекса Российской Федерации как не предусматривающих ограничение дееспособности гражданина пропорционально степени фактического снижения его способности понимать значение своих действий или руководить ими, заявительница фактически подвергает сомнению конституционность института признания лица недееспособным, существующего на сегодняшний день.

В связи с этим полагаем необходимым отметить следующее.

В соответствии с Конституцией Российской Федерации человек, его права и свободы являются высшей ценностью; основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения; осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц; гражданин Российской Федерации может самостоятельно осуществлять в полном объеме свои права и обязанности с 18 лет; ограничение прав и свобод человека и гражданина возможно федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (статьи 2, 17, 55 (часть 3), 60).

Закрепляя равенство перед законом и судом (статья 19, часть 1) Конституция Российской Федерации в равной степени гарантирует каждому, вне зависимости от имущественного положения, физического и психического состояния здоровья, неприкосновенность частной жизни, личной и семейной тайны (статья 23, часть 1); право собственности на имущество, включая правомочия по владению, пользованию и распоряжению им (статья 35, часть 2).

В развитие названных конституционных положений гражданское законодательство Российской Федерации основывается, в частности, на равенстве участников регулируемых им отношений, недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в частные дела, необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты. При этом приобретение и осуществление гражданами и юридическими лицами своих гражданских прав возможно лишь своей волей и в своем интересе, ограничение которых допускается только на основании федерального закона и исключительно в указанных выше конституционно значимых целях (части 1 и 2 статьи 1 Гражданского кодекса).

Преломлением общих положений Конституции Российской Федерации в гражданском праве служат нормы Гражданского кодекса о правоспособности и дееспособности гражданина. В соответствии с положениями статьи 17 Гражданского кодекса способность иметь гражданские права и нести обязанности (гражданская правоспособность) признается в равной мере за всеми гражданами. Правоспособность гражданина возникает в момент его рождения и прекращается смертью.

Гражданский кодекс Российской Федерации предусматривает, что дееспособность гражданина возникает в полном объеме с наступлением совершеннолетия, т. е. по достижении восемнадцатилетнего возраста (пункт 1 статьи 21), подразумевая при этом наличие необходимого набора психофизиологических качеств, достижение определенного уровня умственной и психической зрелости, когда человек становится способным принимать осмысленные (в значении самостоятельные и рациональные) решения и отвечать за свои действия. Это корреспондирует положению Гражданского кодекса о приоритете частной воли и частного интереса в вопросе возникновения гражданских прав (пункт 2 статьи 1), а также принципу полной имущественной ответственности по обязательствам (статья 24).

Статья 22 Гражданского кодекса устанавливает, что никто не может быть ограничен в дееспособности иначе, как в случаях и в порядке, установленных законом. В отношении физических лиц гражданским законодательством Российской Федераций предусматривается несколько уровней ограничения дееспособности: частичное с дифференциацией правомочий отдельно для малолетних, несовершеннолетних в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, лиц, злоупотребляющих спиртными напитками или наркотическими средствами (статьи 26, 28 и 30 Гражданского кодекса), и полное – для лиц, не способных понимать значение своих действий или руководить ими вследствие психического расстройства.

Полное ограничение дееспособности лиц, относящихся к последней категории, само по себе не может рассматриваться как противоречащее Конституции Российской Федерации, поскольку, с одной стороны, является прямым следствием действия общего принципа о приобретении и осуществлении своих гражданских прав своей волей и в своем интересе, а с другой – направлено на защиту интересов указанных лиц, положение которых становится весьма уязвимым в силу недуга, ограничивающего их возможности. Для этих целей интересы лица, признанного недееспособным, в гражданском обороте представляет его опекун, добрая воля которого в защите интересов подопечного презюмируется (статьи 31 и 35 Гражданского кодекса).

Данный вывод соответствует позиции Конституционного Суда Российской Федерации, изложенной, в частности, в постановлении от 27 февраля 2009 г. № 4-П и Определении от 5 марта 2009 г. № 544-О-П. Суд отмечал, что надлежащее состояние психического здоровья человека – одно из необходимых условий функционирования личности в качестве полноценного представителя человеческого общества. Лица, страдающие психическим расстройством, неминуемо оказываются исключенными из системы общественных связей, поскольку не могут надлежащим образом участвовать в социальных отношениях. Это предопределяет необходимость установления особого уровня гарантий защиты прав лиц, которые страдают психическими расстройствами и в отношении которых возбуждается производство по признанию их в установленном порядке недееспособными – с тем, чтобы исходя из требований Конституции Российской Федерации и с учетом юридических последствий, которые влечет за собой признание недееспособным, – исключить каку ю-либо дискриминацию лица по признаку наличия психического расстройства (душевной болезни, умственной отсталости, умственных недостатков), а также какие-либо связанные с этим ограничения прав, кроме тех, которые допускаются в общепризнанных для таких случаев целях.

Важно заметить, что в гражданском праве разграничиваются понятия ограничение правоспособности, отказ от осуществления права и ограничение (или лишение) дееспособности. Если ограничение правоспособности и отказ от осуществления права непосредственно сказываются на дееспособности гражданина, то при ограничении или лишении дееспособности гражданина с имеющимися у него правами и обязанностями автоматически ничего не происходит, для их реализации необходима лишь восполняющая дееспособность другого лица – опекуна.

Институт признания лица недееспособным регулирует вопросы лишения лица именно гражданской дееспособности. Он является институтом гражданского права, направленным на защиту интересов, прежде всего имущественных, как самого лица, так и прав и законных интересов других лиц. Гражданский кодекс, во избежание неопределенности норм закона, причинения имущественного ущерба недееспособному и возможных злоупотреблений со стороны опекунов или контрагентов, демонстрирует довольно строгий подход, согласно которому сделка, совершенная гражданином, признанным недееспособным вследствие психического расстройства, является ничтожной. Каждая из сторон такой сделки обязана возвратить другой все полученное в натуре, а при невозможности возвратить полученное в натуре – возместить его стоимость в деньгах. Дееспособная сторона обязана, кроме того, возместить другой стороне понесенный ею реальный ущерб, если дееспособная сторона знала или должна была знать о недееспособности другой стороны (статья 171, пункт 1). В то же время такое регулирование смягчается положением о санации любой сделки, совершенной в интересах гражданина, признанного недееспособным вследствие психического расстройства: сделка может быть по требованию его опекуна признана судом действительной, если она совершена к выгоде этого гражданина (статья 171, пункт 2).

Вместе с тем заявительницей Деловой И. Б. усматривается нарушение ее конституционных прав в связи с отсутствием в гражданском законодательстве нормы, предусматривающей возможность частичного ограничения судом дееспособности лиц, страдающих психическими расстройствами, исходя из наличия у них способностей к волеизъявлению в определенных сферах жизни.

Здесь важно отметить, что закрепленный в Гражданском кодексе механизм ограничения дееспособности граждан преследует совершенно определенные цели и не может регулировать отношения с участием лиц, страдающих психическими расстройствами. Он направлен на защиту имущественных интересов прежде всего семьи совершеннолетнего гражданина, который использует свое имущество, свой заработок расточительно, чем ставит свою семью в тяжелое материально положение, не выполняя свои юридические и моральные обязательства перед близкими. Гражданскому праву известны два основания ограничения дееспособности граждан. Первое основание названо в пункте 1 статьи 30 Гражданского кодекса РФ и относится к совершеннолетним лицам, которые вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими веществами ставят свою семью или самих себя в тяжелое материальное положение. Второе основание ограничения дееспособности, в части самостоятельного распоряжения собственными доходами, относится только к несовершеннолетним в возрасте от 14 до 18 лет. В качестве достаточного основания может расцениваться злоупотребление спиртными напитками или наркотическими веществами, а также иное неразумное расходование средств.

Вопрос внесения изменений в данные нормы гражданского законодательства в целях расширения перечня оснований ограничения дееспособности граждан, возможно, заслуживает отдельного внимания со стороны законодателя (и, в частности, насколько я знаю, внесены предложения о добавлении норм о расточительности при азартных играх), но не имеет прямого отношения к рассматриваемой нами сегодня жалобе.

По существу, смысл жалобы Деловой И. Б. сводится к тому, чтобы на законодательном уровне была установлена обязанность суда определять на основе заключения судебно-психиатрической экспертизы области гражданского оборота, а также иные сферы жизни, в которых лицо, страдающее теми или иными психическими расстройствами, способно к адекватному волеизъявлению и может выступать активным участником этих отношений.

Как представляется, такая постановка вопроса носит односторонний характер и не позволяет достичь справедливого баланса конституционно-значимых целей.

Так, состояние лица, страдающего определенным психическим расстройством, не приведшим к патологическим искажениям личности и сознания, но выразившимся в неспособности лица понимать значение своих действий или руководить ими, как правило, отличается непостоянством, и как экспертами, так и судом может оцениваться по-разному. Об этом, в частности, свидетельствуют и материалы жалобы, содержащие различные судебно-психиатрические заключения.

В этой связи любая дифференциация ограничения дееспособности в зависимости от степени (глубины) психического расстройства гражданина всегда будет носить условный характер, в силу чего возникает сомнение – возможно ли исчерпывающе определить объем индивидуальных правомочий лица в рамках ограниченной дееспособности.

Кроме того, необходимо учитывать, что исходя из общего подхода о приобретении лицом гражданских прав только своей волей и в своем интересе, гражданское законодательство не признает юридическую силу за сделками, совершенными гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда не был способен понимать значение своих действий или руководить ими (статьи 171 и 177 Гражданского кодекса).

Надо сказать, что институт гражданской недееспособности, несмотря на преломление его в административной практике, как выразился адвокат заявителя, имеет под собой только одну существенную цель – прежде всего это имущественная защита самого недееспособного лица. Каковы последствия признания лица недееспособным? Сделки признаются ничтожными, и все, что получено другой стороной, подлежит возврату. И второе: имущественную ответственность за действия, совершенные недееспособным, несет его опекун.

Давайте представим себе, что произойдет, если мы согласимся с заявителем и скажем, что можно хотя бы мелкие бытовые сделки совершать. Это означает, что мы снимем ту абсолютную форму защиты, которая сегодня установлена гражданским законодательством. Это означает, что данное лицо путем совершения многократных мелких бытовых сделок станет лицом, обязанным к возмещению какого-либо имущественного вреда. Защита не может быть относительной, мы не можем создать вакуум в отношении лица, сказав: да, мелкие бытовые сделки совершать он может, а ответственность за них нести не будет. Он обязан будет нести ответственность. Я уже не буду говорить о том, что во всех задачниках по гражданскому праву для студентов содержится одна из задач, в соответствии с которой лицо, лишенное дееспособности, каждый день приобретает, по-моему, по авторучке, и за несколько лет у него скопилось несколько тысяч этих авторучек. Если признать, что это лицо имеет право совершать данные мелкие бытовые сделки, то мы никогда не сможем их оспорить. И если он их совершает в кредит или каким-то иным способом, то ответственность имущественную за это будет нести он сам – не опекун, не попечитель, а он сам – и тем самым будет отвечать всем своим имуществом. Да, он не сможет сам распорядиться крупным имуществом, он не сможет распорядиться недвижимостью. Но ответственность-то будет обращена, в том числе, и на недвижимое имущество. Или мы должны для него создавать особый институт ответственности?

Любое снятие абсолютной защиты приведет к тому, что указанные лица потеряют свое имущество максимально в пределах двух-трех месяцев. Неужели мы не знаем о том, какое количество сделок, совершенных лицами дееспособными, которые, как они утверждают, заблуждались при совершении сделки, оспаривается сегодня в судах? Прекрасно известно это количество. И прекрасно знаем сложности, которые возникают при рассмотрении данных вопросов. Нужно ли доказывать что-либо в том случае, когда лицо признано не дееспособным? Нет, достаточно предъявить решение суда о том, что лицо признано недееспособным и тем самым вернуть ему имущество.

Более того, если мы перейдем на ситуацию ограниченной дееспособности, мы должны будем сказать и следующее. Убытки, которые понесет другая сторона в сделке, подлежат компенсации за счет стороны заблуждавшейся, то есть того лица, которое не понимало значение совершаемых им действий. Это значит, что опять-таки мы должны поставить перед этим лицом дополнительную ответственность. А насколько строго сегодня гражданское законодательство в этом вопросе?

Я не случайно задавал вопрос, совершают ли недееспособные граждане сделки. Конечно, совершают. У нас не существует списка магазинов, в которые нельзя войти. У нас не существует никакого штампа или отметки в паспорте или ином документе для совершения данной сделки. Никто никогда не поставит под сомнение сделку, которую совершает в данный момент недееспособное лицо, если она не противоречит общим началам законодательства или обычной бытовой практике. Любой опекун согласится со сделкой приобретения молока, кефира, любых продуктов в магазине, если они разумны. Никто никогда не предъявит решение суда и не скажет, что мы возвращаем это все. Более того, впервые в гражданском законодательстве Российской Федерации появляется норма о санации сделки. Ничтожную сделку, которую в принципе никогда не признавали действительной, суд может признать действительной, если она совершена к выгоде недееспособного лица. То есть на самом деле недееспособное лицо может участвовать в обороте. Это может способствовать тому, что он осознает, возвращается к возможности понимания совершаемых действий. Но придавать сразу юридический характер этим действиям невозможно. Я не думаю, что какой-либо психиатр или судья готов взять на себя подобную ответственность и сказать, что мелкие бытовые сделки данному лицу мы разрешим совершать.

Более того, давайте посмотрим на институт ограничения дееспособности, который сегодня предусмотрен гражданским законодательством. В каком случае допускается ограничение дееспособности? Когда лицо, злоупотребляя спиртными напитками или наркотическими веществами, ставит семью в тяжелое материальное положение. Я еще раз хочу подчеркнуть: гражданское законодательство не ставит целью перевоспитание или воздействие на это лицо, речь идет о защите имущественных интересов семьи. Если это одинокий алкоголик, никто не вправе ограничить его в дееспособности. Но какие права мы запрещаем, какой возможности мы лишаем его? Мы лишаем его возможности распоряжаться заработком, прежде всего, чтобы он успел его донести до семьи, или передаем его семье непосредственно, ограничиваем его в распоряжении имуществом, чтобы он не пропил, не растратил все, что ему принадлежит. Во всех остальных вопросах никто не говорит об ограничении. Для защиты интересов семьи этого достаточно.

А что будет достаточно для защиты данного лица?

С момента французской буржуазной революции, когда правоспособность оторвалась от дееспособности, вопрос о градации, о степени становится одним из самых спорных и в психиатрической науке, и в юридической практике. С 60-х годов прошлого XX века психиатры спорят о том, можно ли вводить какие-либо градации пограничных состояний и перевести их в юридическую плоскость. Но не нашло ни одно законодательство мира подобной системы. Альтернативой является институт опеки, которому предоставляется все больше и больше возможностей.

Но давайте представим себе, насколько этот институт должен быть развит. Ведь в том случае, если мы добавим какую-либо ограниченную недееспособность недееспособным лицам, мы не сократим количество этих лиц, а увеличим. Потому что сегодня при той жесткости «дееспособен – не дееспособен» лицо, которое все-таки осознает значение совершаемых действий или может это делать, скорее, суд признает дееспособным, а если будет пограничное состояние, значит, в этом случае он будет говорить, что ограниченно дееспособен. Тем самым мы увеличим количество лиц, которые будут судом ограниченны в дееспособности. Значит, нам надо увеличить количество опекунов, и нам надо увеличить его в гораздо большей степени с тем, чтобы в отношении каждого лица у нас был персональный, индивидуальный опекун. Я не думаю, что сегодня и общество, я не говорю даже о финансах, и государство к этому готовы. На самом деле пограничность института дееспособности связана именно с тем, что в праве невозможно совершать действия, не сознавая того, что ты делаешь. И мы хотим дополнить перечень лицами, которые будут совершать юридически значимые действия, не осознавая их последствия? А ведь обратите внимание: в заявлении господина адвоката не говорится о том, что заявитель будет нести ответственность в отношении своих действий, а чтобы он просто имел права дополнительные, а что произойдет потом – это уже как бы неважно, эта ответственность не затрагивается.

Непостоянство психического состояния лица, признанного судом ограниченно дееспособным, не только влечет нестабильность его правового статуса в сфере гражданского оборота, но и ставит под сомнение действительность всех заключенных таким лицом сделок. Не последним может встать и вопрос о возможных злоупотреблениях как со стороны самого лица с ограниченной недееспособностью, так и со стороны его опекуна, получающего возможность самоустраняться от оказания помощи такому лицу.

Как отмечается в заключении Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации, процесс поиска оптимальных критериев определения объема дееспособности (таких, например, как критерий рациональности действий, тяжести состояния лица, стабильности его состояния, а также критерии опасности и социализации лица) и адекватных способов реализации дееспособности, а также путей их нормативного или ненормативного закрепления идет уже не одно десятилетие. Юридическому закреплению дифференцированного подхода к дееспособности субъекта способствовало принятие международно-правовых актов, в которых на основе универсальных принципов верховенства права, гуманизма, справедливости и равенства сформулированы принципы, общепризнанные в современных демократических государствах, с учетом которых должны устанавливаться процедуры признания лиц недееспособными.

Но при этом ни одно нормативное предписание международных актов не содержит прямого указания на степени градации лиц, страдающих психическими заболеваниями. Говорится о необходимости усиления роли опеки, говорится о необходимости индивидуального подхода при признании лица недееспособным, но никоим образом это не затрагивает степени градации внутри недееспособности.

Так, в рекомендации Парламентской Ассамблеи Совета Европы от 8 октября 1977 года «О положении психически больных», в Принципах защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1991 года, рекомендациях Комитета Министров Совета Европы от 22 февраля 1983 года «Относительно правовой защиты лиц, страдающих психическим расстройством, которые были госпитализированы в принудительном порядке», от 23 февраля 1999 года «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых», от 24 февраля 2004 года «Относительно защиты прав человека и достоинства лиц с психическим расстройством» предусматривается, что лица с психическими расстройствами должны иметь возможность осуществлять все гражданские и политические права, а ограничения этих прав допускаются строго в соответствии с Конвенцией о защите прав человека и основных свобод и не могут основываться на одном лишь факте наличия у лица психического заболевания.

Этот вопрос мы обсуждали при решении вопроса по делу Штукатурова и говорили о том, что никто не говорит исключительно о наличии заболевания, а о том, что человек, страдая заболеванием, лишается возможности сам понимать значение совершаемых им действий. И этот второй критерий более важен.

Указанные принципы имеют рекомендательный характер, однако на необходимость их соблюдения государствами при установлении процедуры признания лиц недееспособными указывал в своих решениях и Европейский суд по правам человека (постановление по делу «Штукатуров против России» от 28 марта 2008 года).

Зарубежные подходы к разрешению обсуждаемой нами проблемы отнюдь не тождественны друг другу. Как правило, в силу сложности нормативного регулирования данной области, реформирование института недееспособности сводится к созданию развитой и гибкой системы опеки. При этом важно отдавать себе отчет в том, что широкое судебное усмотрение в данном вопросе и определение в судебном решении пределов дееспособности конкретного лица и тех видов деятельности, которые подлежащее опеке лицо может осуществлять лично, без согласия законного представителя, должно основываться на достаточно высоком уровне правосознания, готовности всего общества, и в первую очередь – семьи, участвовать в процессе социализации таких лиц, а не подвергать их остракизму и списывать их «на государственный счет», и, в конечном счете, подкрепляться налаженными механизмами приведения его в исполнение, дабы максимально нивелировать возможные негативные последствия дифференцированного подхода.

Надо сказать, что и действующее гражданское законодательство все в большей степени способствует тому, чтобы защищать лиц, страдающих определенными заболеваниями, без признания их недееспособными. Это институт патронажа, который предусмотрен Гражданским кодексом; это и возможность оспаривания сделки, совершенной лицом дееспособным, но не понимавшим значения совершаемого действия в данный момент, и если он впоследствии будет признан недееспособным, то тем самым получает такую же имущественную защиту, как и лицо, признанное недееспособным. То есть развитие идет по пути совершенствования института опеки. Да, процесс идет медленно, да, он идет непросто, но он идет.

Вопрос совершенствования института недееспособности обсуждается в настоящее время повсеместно. Так, на круглом столе, проведенном 28–29 мая 2009 года с участием представителей Государственной Думы, Министерства здравоохранения, органов опеки, психиатрического сообщества, правозащитных и других общественных организаций, работающих в сфере психического здоровья, Уполномоченным по правам человека были выработаны различные рекомендации²⁹, в том числе направленные на усиление роли органов опеки в судебном разбирательстве во избежание формального признания гражданина недееспособным на основании лишь исключительно заключения экспертизы. Как было отмечено, органы опеки, могут предоставить важную информацию о способности гражданина самостоятельно решать бытовые вопросы, распоряжаться своим имуществом и защищать свои имущественные права, а также о тех формах социальной поддержки, которые могут составить эффективную альтернативу опеке в конкретных обстоятельствах. При этом указывалось, что органы опеки нуждаются в единой методологии проведения оценки состояния и нужд гражданина в контексте дела по недееспособности.