Текст книги "Просто жизнь. Стихи. Воспоминания"

 
Лучшее в человеке
Спрятано где-то за.
Сомкни усталые веки –
Пусть отдохнут глаза.
 
 
Бьётся в руках синица,
Журавль улетел давно.
Пусть тебе хоть приснится
То, чего не дано.
 
 
Чтоб средь людей кричащих,
Решающих всё войной,
Был бы ты тих и счастлив
И не убит виной.
 

Судьба, судьбы, судьбой…

Б. Окуджава

 
Многоугольник крепостной стены
И вертикаль соборной колокольни.
Да ангел на кресте. Вздохнёшь невольно
Под тихий плеск смирившейся волны.
 
 
О, этот вид! Другого и не надо
Для взгляда, неприученного лгать
Себе, другим, кому бы то ни стало.
Единственная, в сущности, награда
Для тех, кого иное всё достало,
Кому, по сути, нечего терять.
 
 
Но жизнь берёт своё – чего бы ей не брать?
Судьба, она строга, её не переспоришь.
Летят тебе в глаза иные зори,
Иные ангелы летят тебя спасать.
Баюкает тебя гул сосен верховой,
Но слышишь ты во сне: Нева, Невы, Невой…
 

А. К.

 
Мои нечастые наезды.
Скрипучий лифт. Этаж шестой.
Ах, мне сюда бы не проездом:
Здесь мой спасительный постой.
 
 
Хозяин мой немногословен –
Он понимает толк в словах.
Мы с ним одной, по сути, крови,
Хоть не уравнены в правах.
 
 
Он знаменит, а я не очень,
Верней, совсем незнаменит,
Но и моя златая осень
Листвой опавшею звенит.
 
 
И мне порой открыты дали,
Что открываются ему…
И наш единый код печали
Понятен сердцу моему.
 

О слава, ты так же прошла за дождями…

А. Кушнер

 
Мы о славе мечтали, а, к счастью, её не случилось.
Ничего с этой славой хорошего не получилось.
Только ветер и дождь, только ветер и дождь, только ветер…
Хорошо и без славы на этом единственном свете.
 
 
Над Крестовским уходят в залив облака на закате,
И такая тоска вдруг внезапно накатит, накатит.
Нас на пир пригласили, а мы оказались на тризне:
Ничего здесь уже не осталось от нашей обыденной жизни.
 
 
Постоим над рекой, над задумчивой нашей Крестовкой.
Постояли, вздохнули, пусть вздох получился неловким.
И по разным делам побрели по осеннему граду.
Разве, долгая жизнь, ты сама по себе не награда?
 

 
На Крестовском не ходят трамваи:
Сняты рельсы, умолкли звонки.
Жизнь здесь важная нынче, иная,
И принять нам её не с руки.
 
 
Но мне чудится всё же в тумане
Разноцветье сигнальных огней,
И проспект Константиновский странным
И пустынным является мне.
 
 
Так, как будто за искрой трамвайной,
Отлетела вся прошлая жизнь,
Оказавшись ненужной, случайной
На земле, что под ветром дрожит.
 

 
Надежда – лукавая сводня,
Завеса для наших очей.
Нет, жить надо только сегодня,
Не знаем мы завтрашних дней.
 
 
Не знаем мы, что будет завтра,
Да, в общем, и незачем знать,
Ведь жизнь – воплощенье театра
И наша задача – играть.
 
 
А знать – ремесло режиссёра,
Он, в сущности, сводит концы,
Утишит он ссоры и споры
И скажет нам: «Вы молодцы!..»
 
 
А если не скажет, то, значит,
Мы плохо играли с тобой.
Нелёгкая это задача –
Быть в полном согласье с судьбой.
 

 
Оружие только в тире
Может прожить достойно,
Не убивая, целясь
Только в бумажную цель.
Заботясь о зоркости глаза,
О крепости ног и пальца,
Лежащего на крючке
Спусковом.
Плавно,
Слегка затаив дыханье,
Нужно его нажать,
Чтоб пуля попала в цель
И никого не убила,
Никого не задела,
Никому не принесла зла…
Но это может быть только в тире.
Помнишь, нам показывал, как это делать
Хромой военрук, потерявший ногу
На войне?
 

 
И невозможно устоять, а устоять придётся –
И устоять, и отстоять стояние своё.
А дождик франтом озорным по улицам пройдётся,
И солнце выйдет из-за туч и песенку споёт.
 
 
Конечно, солнце в октябре совсем уж не в фаворе:
Хотя и светит кое-как, но согревать – ни-ни.
А мы оделись потеплей, с календарём не споря,
И продолжаем доживать непрожитые дни.
 
 
Нам так же дороги они, как летние, не меньше,
И так же быстро пролетят, уйдя за горизонт,
И прозвенят, увлечены мелодией дальнейшей,
И мы им тихо подпоём, раскрыв скорее зонт.
 
 
Ах, эти скрипки и альты, гуденье контрабаса,
Ударит пусть литавры медь порывами ветров,
Дождусь ли я когда-нибудь решительного часа,
Чтоб в ухо Богу прошептать: «Готов, давно готов».
 

 
Очередная зима, очередная зима,
А за нею весна несрочная.
Не свели бы с ума, не свели бы с ума
Прописные буквы и строчные.
 
 
Ну а время бежит, время лётом летит,
За собой оставляя пожарища.
От рожденья до смерти легко ли пройти?
Только ворон не ищет товарища.
 
 
Аист грузное тело взметнул в высоту,
Распростёр два крыла над равниною.
Если принял ты в душу свою красоту,
Не страшна тебе гибель безвинная.
 

 
По стогнам Ленинграда
Брожу я по ночам.
Такая вот награда
Стареющим очам.
Передвигаю ноги,
Увы, уже с трудом.
Знакомые дороги,
Знакомый старый дом.
И слышу чутким слухом
В мерцающей ночи,
Как где-то очень глухо
Мелодия звучит.
То скрипка зарыдает,
То флейта запоёт
И в воздухе растает,
Отправившись в полёт.
А мне лететь за нею
Как будто не с руки,
Вот я и цепенею
На берегу реки.
 

 
Почему строчка Дельвига молодого длинна?
Не потому ли, что жизнь оказалась себя короче?
Вот жениться успел, но это же не вина.
«Отравить мою жизнь смогла», – написать захочет.
И напишет. Ведь у поэта обычно что на уме –
То без долгих раздумий ложится на лист бумаги.
Он может это лучше или хуже уметь,
Но сказать то, что думает, ему хватает отваги
Всегда, так же как и отваги быть самим собой.
Если дружить, так дружить не на жизнь, а насмерть,
С Пушкиным, Баратынским, спорить с самой судьбой,
Чуть ли не пулю за них схватить, а не то что насморк.
 

 
Придумать сюжет и форму найти
Трудней и трудней, прости.
Как будто ты встал посреди пути,
Не зная, куда брести.
Конечно, и годы своё берут,
И мир тревожней вокруг:
То один умрёт, то другого убьют
В пороше украинских вьюг.
 
 
А хочется просто закат и рассвет
Безоблачных дней встречать,
И ни перед кем не держать ответ,
И лишь за себя отвечать.
И счастье близких, и их покой
Держать во главе угла.
Чтоб совесть, когда уплывёшь рекой,
Как парус, была бела.
 
 
Но пули свистят, но рвутся мины…
Не пролетают мимо.
 

 
Римскому патрицию, удалившемуся на покой,
Гул далёкой империи слышен уже не слишком.
Он когда-то его бодрил, а теперь он ему на кой?
Смотрит он свысока на мелкие те делишки.
 
 
Сейчас его привлекают иные совсем дела:
Глядит, как ползёт улитка по виноградным листьям,
Как отлетает бабочка, непостижимо бела,
Как созревают на солнце лучами нагретые кисти,
 
 
Как затепляет служанка свечи в пустом дому,
Как разжигает камин, как ложатся тени
На квадраты полов. Как хочется самому
В тень превратиться, слиться навеки с тенью,
 
 
Чтобы как можно дальше от человеческой суеты,
Чтоб никакой политики, только дыханье моря,
Чтобы узнали боги: ты – это только ты
И что давно живёшь, с ними уже не споря.
 

 
С годами стал домоседом,
Практически домовым.
Раскланиваюсь с соседом,
Таким же как я – седым.
 
 
Мне дороги безделушки,
Портрет на старой стене,
И мягкость моей подушки
Важна для меня вдвойне.
 
 
А мимо летят электрички,
Курсируют поезда.
Ломаю в досаде спички.
«Куда, – говорю, – куда?
 
 
За вами я не поспею,
Спеши теперь не спеши…»
Зато обойти успею
Пространства своей души.
 

 
Сегодня вспомнил об отце
И с ужасом понял,
Как же много я о нём не знаю.
И совершенно некого
Об этом спросить.
Проклятая война!
Мне не было и трёх лет,
Когда его не стало.
И вот он смотрит на меня
С фотографии и улыбается.
А я смотрю на него и понимаю,
Что почти в три раза старше.
А ещё я понимаю, отчётливо,
До дрожи, что живу свою жизнь
За него.
Что живу его интересами,
Его мыслями,
Делаю дело, которым он был бы
Доволен.
Делаю в меру своего таланта,
Который бесконечно слабее отцовского.
Но тут уж что поделать –
Ничего не поделаешь. Надо продолжать.
Больше некому.
 

О.

 
Страна большая, а деться некуда,
А деться некуда – достанут всюду.
А жизнь торопится, а жизни некогда,
И не скандаль ты, не бей посуду.
 
 
А жизнь торопится, любить ей хочется,
Любить ей хочется, плодить потомство.
И ей не хочется, совсем не хочется
Вкушать от подлости и вероломства.
 
 
Так улыбнись же, моя хорошая,
Давай-ка песенку с тобой споём.
Пускай заносит следы порошею,
Страна большая – а мы вдвоём.
 

 
Терпенье даётся страданьем –
Кто выстрадал, тот терпелив.
Ложится на хмурые зданья
Небесный свинцовый отлив.
 
 
Кто выстрадал, больше не будет
Заботиться о мелочах,
И в жизненном гаме и гуде
Он будет держать на плечах
 
 
Всю тяжесть недоброго мира,
Всё зло и коварство его,
Чтоб теплилось в старой квартире
Людской доброты волшебство.
 

 
Шумит листва, но это ненадолго
В широтах наших – север недалёк,
И скоро холод острою иголкой
Загасит каждый слабый уголёк.
 
 
И отвлекаться нам с тобой не стоит
На хилое, неверное тепло.
Живущий тут – он по рожденью стоик,
Он кто угодно, только не трепло.
 
 
Молчанье он предпочитает слову,
Он ценит многоцветье тишины,
Он знает, что она – всему основа,
Вот и молчит, не чувствуя вины.
 

 
Это осень золотая
Небо тучками латает:
Вот одна, ещё одна
Солнцем выпита до дна.
 
 
А в лесу покой и тишь,
Я молчу, и ты молчишь,
Нам совсем не нужно слов,
Скоро время зимних снов,
 
 
Время долгой тишины
Без вины и без войны,
Без фугасов и без градов.
Время, что себе лишь радо:
 
 
Только дням, часам, минутам,
А не людям почему-то…
 

 
Я выключил свет и ко сну отошёл,
А сон – от меня отошёл,
Я сделал шажок, а он от меня –
На расстоянии дня.
Бессонница так же скребётся в углу,
Как ненасытимая мышь.
И прутиком тихо шевелит золу
Усталая, хрупкая тишь.
Её отмеряют часы на стене.
О чём они? Не о весне?
Ты ждёшь её? Что же, лежи и терпи,
Но только смотри не проспи!
 

 
Живу на этом свете, а на том
Пока нигде мне жить не доводилось,
Поэтому не слишком с ним знаком,
Мне ничего особо там не мило.
 
 
И торопить событья смысла нет –
Оттянем неприятное знакомство.
Побудем здесь, где были столько лет,
Что позабыли смерти вероломство.
 
 
Ну да, ей нападать из-за угла,
Конечно, свойственно, но утверждаю смело:
Пока у нас не кончены дела,
Не замечать её – святое дело.
 

 
Опустилась тоненькая занавесь
На поля сражения, на кровь.
Не осталось времени на ненависть –
Но ещё осталось на любовь.
Время на вдохнуть и сразу выдохнуть
Благодарно, что любил я сам
Эту жизнь, откуда нету выхода,
Кроме как к далёким небесам.
 

 
Я учить никого не хочу,
Да и права на то не имею.
Я и сам-то живу как умею,
Жизнь и мне не во всём по плечу.
 
 
Багровеет брусничный закат,
Темнотой покрываются дали.
В то, что нынче ещё различали,
Упираем растерянный взгляд.
 
 
Тот, кто ищет, найдёт не всегда.
Прошурши по усталым дорожкам,
Поколдуй со словами немножко –
И поймёшь, что беда – не беда,
Дождь – не слёзы, он просто вода.
 

 
Если бы у меня был выбор
Свободы передвиженья,
Я бы уехал в Выборг –
Город из детских снов.
Ласточки реют низко,
Выборг теперь близко:
Сел на «ласточку-птицу»,
Свистнул – и был таков.
 
 
И по Монрепо-парку,
Мшистый гранит погладив,
Я бы бродил неспешно –
Некуда мне спешить.
Я бы сменял не глядя
Хмурой судьбы подарки
На этот град утешный,
Где не пришлось мне жить.
 
 
Выборгский замок строго
Смотрит в воды залива,
Лет восемьсот, не дрогнув,
Молча грозит врагам…
Если бы у меня был выбор,
Я б, вздрогнув нетерпеливо,
Взял и приехал в Выборг –
Да и остался там.
 

Стихи 2016 года

 
Таким, как есть,
В стихах поэт
Пред нами предстаёт,
Так он глядит на белый свет,
Так чувствует, живёт.
В стихах он дышит без вранья,
По духу своему.
А ржавый голос воронья,
Он страшен ли ему?
Не страшен суетной толпы
Девятый шумный вал,
А страшен только немоты
Таинственный оскал.
 

 
Последний день зимы, и солнце припекает,
И снег хотя лежит, но, глядь, вот-вот растает.
Всё полетит вперёд и возвратится вспять,
И птицы прилетят и улетят опять.
 
 
Природа хороша, как Тютчев говорил,
В ней тоже есть душа и много разных сил.
И ты из этих сил немного прихвати
И, радуясь лучу, лети к нему, лети!
 

 
Апрелю некогда гордиться
И зазнаваться,
Ему назначено трудиться,
Не отрываться
От этой радостной работы –
Сплошной заботы:
То птицам гнёзда нужно свить,
То в ствол берёзы сок впустить,
Зелёный бал листвы готовить
И партитуру соловья
Всю написать от «А» до «Я».
 

 
Ночь в этот день едва видна,
Мурашки пробегут по коже –
Ведь жизнь тем более дороже,
Чем менее защищена.
 
 
И, генной памятью полны,
Мы содрогаемся от боли.
Не повторить бы той войны,
Не ведать вновь сиротской доли!
 

 
Пусть ты совсем не воин,
Пусть неказист твой вид,
Генная память воет,
Царапается, болит.
Звуки гортанной речи
Пророчат тебе беду,
И защититься нечем –
Весь ты как на виду.
И не подарят хлеба
Пустующие поля…
И не поможет небо,
И не спасёт земля.
 

21 июня 2016

 
Мне снятся окопы и блиндажи
(но это не мой сон),
И пламя коптилки нервно дрожит
(но это не мой сон),
И я пригибаюсь от свиста пуль
(но это не мой сон),
И шанс для жизни – меньше чем нуль
(и это не мой сон).
И в меня проникает кусок свинца,
Пролетевшего сквозь все сны,
И я узнаю – это сон отца,
Не вернувшегося с войны.
 

 
Я мог и в младенчестве умереть –
Ходила за нами блокадная смерть,
Грозила щербатым ртом.
 
 
Но ведь не умер, теперь живу,
Детей рожаю, еду жую,
Доволен своим житьём.
 
 
Но смерть оплошность исправит свою,
И я последний куплет спою,
Но это будет потом.
 
 
И мы с тобой не знаем когда,
А значит, живи, не кричи «Беда!»,
Не веря в счастье притом…
 

 
Три часа ночи, уже светает –
Июнь не любит долгих ночей.
И над поляной неслышно тает
Дым от костра – он уже ничей.
 
 
Всё, что могло сгореть, – догорело,
Рокот гитар понемногу стих.
Прямо к звезде, пусть ещё неумело,
Строчка за строчкой взлетает стих.
 
 
Он ещё слёток, он не умеет,
Крылья расправив, уйти в полёт…
Он ещё в сердце иглой немеет,
Ведать не ведая, что его ждёт…
 

 
Боль накатит и отхлынет,
Оставляя на песке
Мелочь всякую. Отныне
Будешь жить ты налегке.
Ни о чём таком не думать,
Думать вовсе не о том,
А о том, что пуст подсумок,
Что ружьишко вниз стволом,
Что окончена охота:
Нет причины убивать.
Да и вовсе неохота
Жизни хоть кого лишать.
Ну а боль – она, конечно,
Может снова накатить…
Ничего. Ведь ей, сердешной,
Нужно душу научить.
 

Владимиру Леоновичу

 
По Володиным ступеням я до речки добреду[1]1
  Володя сам, своими руками сколотил лестницу, ведущую к реке.


[Закрыть].
Благодарствуй, речка Унжа, за покой и доброту.
Шмель по клеверу гуляет, над водой комар звенит.
Речка Унжа утекает вслед за солнышком в зенит.
 
 
Жизнь, ты всё-таки прекрасна и, наверное, права.
Не напрасны, не напрасны все Володины слова.
Пусть они и жестковаты, пахнут горечью беды,
Но уж точно не из ваты, а из крови и воды.
 
 
Той воды, живой, не хилой, ткущей праведную нить,
Что душе дарует силы и прожить, и пережить.
И как только соберутся все слова, за томом том,
Так на землю и прольются возрождающим дождём.
 

13 июля 2016, Илешево – Купавна

А. Анпилову

 
Времени много,
А жизни осталось чуть-чуть.
Мчится и длится дорога,
Но всё же кончается путь.
Не суетись, не заканчивай фразу,
Замри, не кричи:
Что-то откроется глазу
В пустой и кромешной ночи.
Что-то откроется глазу,
А значит, посветит душе,
Как не светило ни разу,
Ни на каком вираже.
Звёзд синеглазая млечность
Станет вдруг ближе, родней.
Так улетаем мы в вечность,
Чтобы постранствовать в ней.
 

А. Кушнеру

 
Голубее голубого
Стены Смольного собора.
Они стоят дорогого
И приковывают взоры.
 
 
И мои они, конечно,
Приковали, приковали,
Когда ранним утром вешним
Ветры льды Невы ломали.
 
 
А собор взлетал, как птица,
И летел над градом спящим,
Над отставленной столицей,
Над былым и настоящим.
 

 
Как Растрелли свой собор построил!
Он крестами тянется к Крестам.
Будто Бог нам шепчет: «Всё пустое,
Я за злобу добротой воздам.
Я уйму кровавые раздоры,
Прикоснувшись к тишине виском,
Чтоб Большого дома коридоры
Продувались свежим ветерком».
 

 
Дождя короткий всхлип
Промчался и погас.
Медовый запах лип
Опять дурманит нас.
За что? Да просто так
Он нам подарен был,
Ведь солнечный пятак
Подарок оплатил.
Кончается июнь,
И впереди жара.
Скорее, ветер, дунь!
И прогреми, гроза!
И дождь не на часок –
На сутки или двое,
Чтоб дёрн насквозь промок
И небо голубое
Не мучило бы нас
Июльскою жарой.
Так лей же целый час,
Уничтожая зной!
 

 
Я ждал друзей, они не торопились.
Зато ко мне приблизилась гроза.
Гром прогремел, и тучи осветились
Разрядом молнии, слепившей мне глаза.
 
 
И хлынул дождь. Стихия веселилась,
Всё разрушая на своём пути.
Как будто силы зла в неё вселились
И выхода им было не найти.
 
 
Но час прошёл – и стихли небеса,
И снова звёзды льют свой свет на землю.
Природа – Божий дар и Богу внемлет,
Но человек, увы, не верит в чудеса…
 

 
Налёт шмелей на заросли люпинов,
Гудят цветы от напасти такой.
Лохматый пёс худую греет спину,
Благословляя злой июньский зной.
 
 
Еще цветёт на просеке малина,
И земляника набирает сок.
Отцветшие соплодия рябины
Мне задевают на ходу висок.
 
 
Прогулка не приносит облегченья,
Солёный пот стекает на глаза.
Но чёрных туч недоброе свеченье
Уже пророчит – вот она, гроза!
 

 
И не живу я в Москве – проживаю,
И не в Москве – под Москвой.
Взглядом в окно поезда провожаю,
Грохот – кошмар мой ночной.
 
 
Дни мои тащатся, катятся, мчатся,
Как говорил Соколов.
Если не быть, то хотя бы казаться
Нужным ловителем слов.
 
 
Застрекотала на ветке сорока.
Что это было, о чём?
Не раствориться бы в небе до срока,
Сером таком и пустом.
 
 
Пусть бы там ангелы, что ли, летали,
Ведьма неслась на метле…
Ближние лужи, дальние дали,
Искорки в свежей золе.
 
 
То, что сгорело, уже не засветит,
Нас не одарит теплом.
Мы за молчанье с тобой не в ответе –
Круг не закрутишь углом.
 

 
Из частицы воды и частицы гранита
Сотворён этот город, и мне ли не знать,
Как туманом бывает надёжно укрыта
Предрассветная невская гладь,
 
 
Как на шпили наколото низкое небо
И как шпиль, протыкая звезду,
Её молит о пайке блокадного хлеба,
Заклиная разор и беду.
 
 
И сегодня, когда всего, кажется, много,
Когда можно не помнить, забыть,
Почему-то кольнула под сердце тревога,
Та, которую век не избыть…
 

 
Июль. Жара. Трава по пояс.
Согласный стрёкот насекомых.
Я о судьбе не беспокоюсь:
Мы с ней давным-давно знакомы.
 
 
И неожиданностью вряд ли
Она сумеет наказать…
Я наступал уже на грабли…
А вдруг – опять?
 

 
Шум берёзы на Савкиной горке,
Сильный ветер колышет кусты,
Ястребиный, пронзительный, зоркий
Взгляд на землю с крутой высоты.
 
 
И грозы отдалённой раскаты,
И тяжёлые капли дождя.
Это место стихами чревато,
Оглянусь ещё раз, уходя.
 

 
Всё имеет конец и начало.
Мы с тобой отошли от причала,
Но ведь должен окончиться путь?
 
 
Нас учили, что души нетленны,
Но в лучах безвоздушной вселенной
Исчезает их хрупкая суть.
 
 
Для чего в этот мир мы приходим?
Что в подземном найдём переходе,
Куда выведет нас переход?
 
 
И всю зиму, и осень, и лето
Всё поёт нам унылая флейта:
Всё проходит, и это пройдёт.
 
 
Смысла нет в беспрерывном движенье,
Поколение за поколеньем
Мы в затылок друг другу идём.
 
 
Не прощаемся и не прощаем,
Забиваем на всё, забываем,
Но чего-то же всё-таки ждём?
 

Осипу Мандельштаму

 
Осип Эмильевич, вот я и встретился с Вами!
Хочется в Ваших стихах, замерев, раствориться.
Чтобы от звука до звука лететь потаёнными снами,
Чтобы обратно мне было бы не возвратиться.
 
 
Здесь нам без Вас неприкаянно, глухо и серо,
Ласточек крылья не застят угрюмого свода,
И нет ни в чём и нигде ни отвеса, ни меры –
Царствует хаос в порушенном царстве природы.
 
 
Всё-таки счастье, что Вы к нам вернулись стихами,
С губ шевелящихся сможем прочесть и сегодня,
Что вы хотели сказать, прокричать с петухами
В стенах Акрополя: «Время, ты подлая сводня!»
 

 
Мимо машина промчалась,
Шум накатил и исчез,
Лето неслышно кончалось,
Жёлтым окрасился лес.
 
 
По Носовихе до Фрязево,
Мимо невзрачных Углей
Иней накидкою бязевой
Лёг на безличье полей.
 
 
И голоса журавлиные
В воздухе редко слышны…
Как нам сквозь зимы былинные
Всё же дожить до весны?
 
 
Как в одночасье поверить
В хрупкую вечность души?
Звери, вы, звёздные звери,
Как там, в небесной глуши?
 

 
Питер. Дождь. Избыток влаги.
Всё промозгло и знакомо.
Если б только на бумаге,
А ещё в душе и в доме.
 
 
Осень – время не для света.
Раздувай былые угли,
Вспоминай и то и это –
Может, ты не весь обуглен?
 
 
Может, в глубине хранится
Теплота, улыбка, нежность?
Осень долго не продлится –
Впереди мороз и снежность.
 
 
Но и это всё проходит,
Всё по кругу, так, как прежде…
Вон зимует пароходик,
Значит, место есть надежде!
 

2013–2016