Текст книги "Просто жизнь. Стихи. Воспоминания"

 
Нежные струны моей души,
Грубые струны тела.
Воспоминаньями сон прошит,
Как в синема чёрно-белом.
 
 
Сон запомнить – нелёгкий труд,
Не запомнить – удача.
Чайки стремительные орут,
Целей своих не пряча.
 
 
И прятать нечего: быстрая кровь
Требует быстрой пищи.
Голод не тётка и не свекровь –
Лёгких путей не ищет.
 
 
Чёрную воду укрыл туман,
Волны молчат, не спорят.
На днище ракушки из дальних стран
Сказки плетут о море.
 

2013–2016

 
Холодный ветер. Клёны облетают.
Упавший жёлудь под ногой трещит.
И время тает, тает, тает, тает,
И сердце тихо с Богом говорит.
 

 
День прошёл – и ничего, ни строки, ни мысли.
Тучи серой пеленой надо мной повисли,
На деревьях снег лежит белой пеленою,
Вертолётик верещит в небе надо мною.
 
 
Что он видит с высоты, лётчик неленивый?
И куда он держит курс свой неторопливый?
Но он всё-таки летит, значит, занят делом
И, наверно, не грустит и доволен в целом
 
 
Своей долей и судьбой, правильной машиной,
Тем, что скоро прилетит и обнимет сына.
И неведомо ему странное занятье –
Мучиться от немоты подлого заклятья.
 

 
Чертополох намок, стоит и смотрит хмуро,
Весь почернел, вот-вот уйдёт под снег…
Из пальцев трёх сложи брутальную фигуру
И покажи судьбе, упрямый человек.
 
 
А она тебя так и этак,
А она тебя в хвост и гриву,
Беспрерывно, неторопливо,
От заката и до рассвета:
«Ты и мал-де, и духом плох,
Как намокший чертополох».
 
 
Глянешь ты слегка свысока,
Тронешь лоб в районе виска
И ответишь ей: «Ты права,
Но позволь досказать слова,
Не наказывай немотой,
Лучше просто рядом постой!»
 

 
Это мир сошёл с ума
Или я не догоняю?
Лето, осень и зима…
Всё как надо? Я не знаю.
 
 
Если не смотреть ТВ,
Если радио не слушать,
Будет ясно в голове
И в душе как будто в душе.
 
 
Ну а если посмотреть
И потом ещё послушать,
То захочешь помереть,
Не захочешь пить и кушать.
 
 
А захочешь стать, прости,
Незаметнее букашки,
Чтоб на кладбище ползти
В усмирительной рубашке.
 

 
Конечно, печально, конечно, невесело,
Но так ведь природе и было наказано,
Чтоб осени поздней дорожное месиво
Вело нас туда, где давно всё доказано,
Где смолкли вопросы и странен ответ,
Где больше не греет нас солнечный свет.
 
 
Но всё же, по счастью, мы часа не знаем
И вместе с листвою желтеем, летаем,
Красуемся, прежде чем в землю упасть,
И вечности нас не пугает напасть.
Мы даже надеемся: наша душа
И в ней будет радостна и хороша.
 
 
И, взглядом следя отлетающих птиц,
Мы падаем, падаем, падаем ниц.
 

 
Зеленеет листва из последних октябрьских сил,
И гобои ветров затевают унылые песни,
Опустили дожди мириады серебряных лестниц
На пустые поля. Ничего у небес не проси.
 
 
Ничего не проси и не бойся. Придут и дадут.
И отнимут потом, потому что, по счастью, не вечно
Ничего на земле. Время нужное парки соткут,
Ведь всё раньше ложится нам вечер на утлые плечи.
 
 
Всё длиннее становится ночь. Не геройствуй, смирись.
Приготовься терпеть, ведь в терпении больше отваги.
Настороженным сердцем к осенней земле прикоснись…
Вот и снег, наконец! Тот, который надёжней бумаги.
 

2007–2016

 
Вот выпал первый снег и смотрит удивлённо,
Как смотрит человек, в иной попавший мир.
Ведь он впервые здесь, среди берёз и клёнов,
И будто бы не зван на этот странный пир.
 
 
Нет, нет, конечно зван! Лети сюда скорее!
Опавшую листву слегка припороши,
Припороши собой пустынную аллею
И осени приказ о сдаче подпиши.
 
 
Как нынче воздух чист, благодаренье Богу,
Как будто в мире нет непоправимых бед!
Я в руки палку взял и вышел на дорогу,
Оставив на тебе неловкий первый след.
 

 
Среди ноябрьских остуд
Горит в ночи звезда.
Любовь – порой тяжёлый труд,
И радость – не всегда.
Но пусть и труд, и даже бой –
Не зря горит звезда,
И свет небесно-голубой
Прольётся сквозь года.
 

 
Что мы всё – время, время!
Есть ещё и пространство,
И оно ведь не бремя нам,
Со своим постоянством.
И когда мы к концу придём
И на атомы разлетимся,
Мы травой по нему прорастём
И деревьями воплотимся.
 
 
Вот и будет жизнь наша вечной,
Пусть не в облике человечьем.
 

 
Человеческие дела меня уже мало интересуют,
А божьих дел я почти не знаю.
Но смотрю на деревья, на зверей домашних и диких
И, кажется, кое-что понимаю.
 
 
Понимаю, что всякая жизнь – это чудо,
Которому порою и слов не надо,
Понимаю, что даже в земле я буду
Кому-то едой, а значит – наградой.
 
 
Понимаю, что всё продолжится дальше
И без меня – облака, деревья и травы…
А слова порой лишь фантомы фальши,
И молчащие – больше пред Богом правы.
 

 
И я опять сажусь в этот поезд,
Как тридцать пять лет я в него садился,
И он покрывает пространство воем,
Его характер не изменился.
 
 
Да и с чего бы ему меняться,
Ведь расстоянье не стало ближе.
И не привык он ни извиняться,
Ни хотя бы гудеть пожиже.
 
 
И мчится поезд, торопится поезд,
Он от Москвы до Петербурга
Жизнь мою, точно скрипку, строит
С простой уверенностью демиурга.
 
 
И, просквозив через Бологое,
Притормозив у Металлостроя,
Поймёт, что сделал дело благое,
Свой бег немного подуспокоив.
 

2011–2016

 
Прочитал на листке пожелтелом,
Что, какой бы вконец оголтелой
И безрадостной жизнь ни была,
Всё ж случаются в ней просветленья
И нечастые эти мгновенья
Перевешивают долю зла.
 
 
Я тотчас согласился с поэтом,
И тем более что он при этом
Прожил всё же до старости лет.
Знать, судьба его всё же хранила,
Хоть порою казнила и била,
Но давала надежду на свет.
 

 
Я зажился на этом свете
И ещё поживу, Бог даст.
И за всё, за что я в ответе,
По делам мне Господь воздаст.
Мне не страшно: бояться поздно.
Не надеюсь: надежда – ложь.
Тучи мрачные виснут грозно –
Что посеял, то и пожнёшь.
Но, стирая неторопливо
Пот усталый с бледного лба,
Я судьбе говорю спасибо.
Всё ж какая ни есть – судьба!
 

 
Превратился в колючку голимую
Фиолетовый чертополох.
Время мчится. Куда ты? Не мимо ли?
Что ты мчишься? Ведь я же не лох.
Я стараюсь тебе соответствовать,
Всё куда-то зачем-то бегу…
Ну а ты по лицу меня ветками,
И догнать я тебя не могу.
Успокойся, оставь меня, сирого,
В прошлом медленно доживать.
Не рождён над тобой командиром я,
Мне бы с краешку хоть постоять,
Услыхать тишину молчаливую,
Постучаться в закрытую дверь…
Ну а ты улетай, торопливое,
Не друзья мы с тобою теперь.
 

 
Прилетела большая сорока,
На заснеженной ветке сидит.
Чёрно-бела она, крутобока,
Что-то тайное мне говорит.
 
 
Этой праздничной птице негоже
О каких-то болтать пустяках,
Ей торжественный выход положен,
Её стрёкот услышан в веках.
 
 
В нём стозвучье распахнутых далей,
В нём весны долгожданный приход.
Это кстати – ведь мы так устали
От зимы, что так давит и гнёт.
 

 
Прозреть до полной слепоты,
До немоты дойти от звука,
Огородить сердечным стуком
Наплыв свинцовой суеты.
 
 
И ждать, пока родится снова
Одно – единственное – слово.
 

 
Сопротивляюсь жизни как могу.
Вот берег. Я стою на берегу
И волны бесконечные считаю,
Как будто книгу старую читаю
И зренья своего не берегу.
 
 
Мне хочется найти в волшебной книге
Старинный способ заменить вериги
На силу крыльев и уйти в полёт,
Который меня в небо уведёт,
Где я забуду о телесном иге.
 
 
Но книга – это всё же не душа.
Она твердит спокойно, не спеша,
Что надобно смирить себя, смириться,
И возрасту достойно покориться,
И жить как все, лицом не мельтеша.
 
 
Но что-то говорит во мне: не смей!
Не предавай особости своей,
Не повторяй описки и ошибки.
Смотри на звёзды – там в смертельной сшибке
Миры сошлись на перекрёстке дней.
 

2013–2016

 
Стрекочет кузнечик,
Внимает трава.
Ответить мне нечем –
Пуста голова.
И песня никак не поётся,
И сердце неправильно бьётся.
И тучи на запад ползут не спеша,
И нечем, и нечем, и нечем дышать.
Но ты не смущайся, кузнечик, –
Буди!
Молчанье не вечно,
Ответ – впереди.
 

 
Уходя, прибери за собой –
Мусор твой никому не нужен.
И здоров ты или недужен,
Всё равно – убери за собой.
 
 
Чтоб очиститься от суеты,
Убежать от ненужного хлама,
Чтобы были одежды чисты,
Чтоб душа удостоилась храма.
 
 
И пусть это не нужно друзьям,
А врагов это не успокоит,
Но зато успокоишься сам
И узнаешь блаженство такое,
 
 
От которого был ты далёк
В твои давние, грешные годы.
…
Ах, зажечь бы вновь тот огонёк,
Поглядеться в уплывшие воды!
 

Я умру в крещенские морозы…

Н. Рубцов

 
Читаю Рубцова и плачу,
И жалко его до слёз,
И я своих слёз не прячу
В жестокий крещенский мороз.
 
 
Он сам предсказал свою гибель
И дату её угадал,
Когда он губами сухими
Те несколько строк прошептал.
 
 
Ведь в нашем жилище убогом,
Залитом дешёвым вином,
Поэт тем и радостен Богу,
Что не помещается в нём.
 

 
Шпилей несгораемые свечки,
Свежий ветер холодит виски,
Побежали белые овечки
По измятым простыням реки.
 
 
Холодок шершавого гранита,
Оторопь покинутых дворцов
И звонки трамваев деловитых
По телам натруженных мостов.
 
 
Это то, что в памяти непрочной
Долговечнее других примет
Ощущает старый полуночник
В череде давно прожитых лет.
 
 
То, чем душу он свою врачует.
Ведь когда он сам расплаты ждёт,
Душу ту обнимет, поцелует
Жемчугом облитый небосвод.
 

М. Трегеру

 
Я знал, что искал, и не знал, что искал,
Итог, как ты знаешь, один.
Нас тычет носом в начало начал
Усталое время седин.
 
 
И вот закольцован пройденный путь,
И нет другого пути.
А время? Оно не щадит ничуть
И не говорит: «Прости!»
 
 
Выход. Он там же, поди, где вход.
Вагоны летят по кольцу.
И в книжки глядит равнодушный народ,
И слёзы текут по лицу.
 

2009–2016

В воды Крюкова канала поглядим и мы с тобою…[2]2
  Строка из песни Михаила Кукулевича.


[Закрыть]

 
Ведь изящней колокольни, чем у Крюкова канала,
Я нигде и не увидел, хоть объездил много стран.
Величаво и спокойно в зеркала воды глядится,
Звон её неторопливый льётся плавно сквозь туман.
 
 
У Никольского собора пахнет дальними морями,
В облаках над ним витают души скорбных моряков.
Мы помолимся неслышно и прохладными руками
Свечки жёлтые затеплим у знакомых образов.
 
 
И, дойдя потом неспешно до шершавого гранита,
Вдоль канала, вдоль канала мы пройдём – рука в руке.
Потому что наша память серым жемчугом разлита
Здесь, и только. Здесь – и только. И пульсирует в виске.
 

2009–2016

 
Я хотел написать о Мойке,
Что вначале звалася Мьёю,
Про рассветный туман нестойкий,
Про дворцы над её водою.
 
 
И так плавны её изгибы,
И мосты её так красивы,
Что улыбка тревожит губы
При знакомстве неторопливом.
 
 
Инженерный угрюмый замок,
Летний сад и его богини,
И Конюшенной церкви запах,
И изысканный абрис линий
 
 
Фонарей и литых решёток,
Уплывающих в перспективу,
И взволнованный лёгкий шёпот,
Улетающий вдаль, к заливу.
 
 
Это Мойка – река влюблённых,
Это Мойка – река поэтов,
Всех, со временем разлучённых,
Всех, кому не хватило света.
 

2009–2016

 
Я впадаю в стихи, словно в реку приток.
Уноси меня дальше, стиховая волна!
Я волны этой капля, я не одинок,
В ней беда не беда и вина не вина.
 
 
И когда унесёшь ты меня в океан,
Где до неба вздымаются грозные льды,
Я в воде растворюсь, незаметен и пьян,
Пьян свободой лететь по лучу до звезды.
 

Стихи 2017 года

 
Какая старость? Просто жизнь.
Но выше стали этажи,
И глубже – подземелья.
А в небе – ниже виражи
И реже воспаренья.
 
 
А так, ну что ж, живёшь – живи
И слёз не лей напрасных,
Достаточно в твоей крови
Телец округлых, красных,
 
 
Чтоб кислород Земли вдыхать,
И песни петь, и утра ждать!
 

 
Старость. Испытание болячками.
Неопрятной немощи оскал.
Жизнь куда-то ускакала мячиком,
Хочет, чтоб её ты догонял.
 
 
Только не бежится и не скачется,
Что-то там, в тумане сером, прячется,
Надо додышать и дотерпеть.
Может, лучше песенку допеть?
 
 
Только толку мало в этой песенке –
Песенка, она же ведь не лесенка,
Чтоб по ней добраться к облакам,
Как и подобает старикам.
 
 
Так что лучше посиди тихонечко.
Вон больница, у окошка коечка.
Ты туда не хочешь? Так молчи
И цени домашние харчи.
 
 
Жизнь, ты видишь, оказалась длинною.
Пусть она не трели соловьиные,
Ты не плачь над собственной судьбой…
Всё ж она поладила с тобой.
 

 
А годы, конечно, берут своё,
А это значит – берут твоё,
Чужого годам не взять.
А ветер метельные песни поёт,
Но сердце – далёкой весной живёт,
Что завтра придёт опять.
 
 
И так повторится из года в год,
Сто раз повторится – и жизнь пройдёт,
А может, на меньше потянет.
Кто знает, какою будет она,
Какая выпадет ей война,
Какая беда нагрянет?
 
 
А может, не будет войны, беды,
И старость покроет слоем воды
Все наши страсти и чувства,
И станет нам всё равно уже,
Кто нам на последнем мигнёт вираже,
Кто грудь нам сожмёт до хруста.
 

 
В безвоздушном пространстве нельзя летать:
Для полёта требуется сопротивление
Воздуха. Этого ль нам не знать,
Многоумным, прошедшим всяческое обучение?
 
 
Мы знаем это и знаем то,
Нет пределов нашему научному знанью.
Не знаем только – куда полёт?
Зачем это вечное расставанье?
 

 
Брошено семя в мёрзлую землю,
Оно проросло, но не всё.
Со страхом ветру холодному внемлю:
Кто мою жизнь спасёт?
 
 
Где я, скажите мне, где я, где я?
Зачем я, скажите, тут?
Нельзя людоедским верить идеям,
Другие здесь не живут.
 
 
Солнце спряталось за горизонтом,
Не видно звёзд из-за туч.
Дождь налетает широким фронтом,
Падает с горных круч.
 
 
Но и в минуту глухого отчаянья,
На диком краю земли
Глупо надеюсь: а вдруг случайно
Увижу огонь вдали?
 

 
От крыши до крыши протянут канат,
Легко и свободно идёт акробат…
 

Вл. Ходасевич

 
Как из возможного добыть невозможное?
Как достичь то, чего достичь нельзя?
Кто это знает? И вот осторожно я
Иду по краешку лез-ви-я.
 
 
Рядом со мной разверзаются пропасти,
Скалы высокие рядом встают,
Но крыльев моих неуклюжие лопасти
Разбиться, сорвавшись, всё ж не дают.
 
 
Глядят из окон любопытные зрители,
А впрочем, цена любопытству – ноль.
Они ведь просто сплетен любители,
А что до боли… Зачем им боль?
 

 
Вот образ твой – он в очертаньях зыбок,
Твоя душа – к ней не найти подхода.
Вот жизнь моя – комедия ошибок,
К естественному катится исходу.
 
 
Ослабевает память, как ни жалко,
Теряются мельчайшие детали,
И не удастся даже из-под палки
Припомнить, что с тобой мы потеряли.
 
 
Вокруг меня сужается пространство,
Улиткою сворачивая время,
И всё смешней любовь и постоянство,
И всё насущней расставаний бремя.
 
 
А может быть, не бремя, а свобода,
Привязанностей странная развязка,
Как над рекой гуденья парохода
Шершавая, пронзительная ласка.
 

2000–2017

 
Время смысла не имеет,
Актуально лишь пространство.
На губах моих немеет
Горький привкус постоянства.
От рожденья и до смерти
Мы несём его в себе.
И в житейской круговерти,
И в единственной судьбе.
 
 
Мы всё те же, те же, те же,
Как бы внешне ни менялись,
И в бою, и на манеже,
И в веселье, и в печали.
Что бы ни было снаружи,
А внутри – всё та же суть,
Тот же неизбывный ужас,
Всекосмическая жуть.
 
 
Числа, числа, числа, числа,
Небо тяжестью нависло.
Вот нависло – и молчит,
Ни о чём не говорит.
 

 
Всё у меня забрали,
Всё теперь – не моё.
Даже щит и забрало,
Даже меч и копьё.
 
 
Звёздному ветру внемлю,
Слышу – беда… беду…
Голым пришёл на землю,
Голым с неё уйду.
 
 
Голым – не значит нищим.
Музыкой сфер объят,
Я ведь из тех, кто ищет
В хаосе – звукоряд.
 

2008–2017

 
Гений не может быть злым или добрым,
Он лишь своему подсуден суду.
Он из особых молекул собран –
Нам на радость, себе на беду.
 
 
Его одиночество непоправимо,
Неистребима его печаль.
Ах, останься! Проходит мимо.
Лишь блеснёт его взгляда сталь.
 
 
Мы провожаем его к порогу
И, не мешая ему взлететь,
Благодарим осторожно Бога,
Что ему, а не нам он доверил петь.
 
 
Мы не защита ему, не стража,
Но им пронизана наша душа.
Гений о нас и не вспомнит даже,
Бесчеловечный свой путь верша.
 

2009–2017

 
Если Бог наградил талантом,
Может Он и отнять талант.
Все мы, в сущности, дилетанты,
Каждый, в сущности, дилетант.
 
 
И гордиться особо нечем:
Воровства страшней простота…
И ложится камнем на плечи
Окончательная немота.
 
 
Много сказано, слишком много,
Помолчал бы ты, помолчал…
Звёзды смотрят светло и строго,
И белеет вдали причал.
 

 
Жизнь не часы песочные, поверь, –
Перевернувшись, вспять не потечёт.
Скрипит в ночи несмазанная дверь
И повторяет глухо: «Нечет, чёт».
 
 
И вторят ей на кухне сквозняки.
Синица точит клюв о пенопласт.
Проходит ночь. Уснуть мне не с руки,
Гляжу в окно на хрупкий снежный наст.
 
 
Он фонарём настенным освещён,
На нём следы от лёгких птичьих ног,
Как будто ими я оповещён,
Что скоро и весне настанет срок.
 
 
Что смысла нет не спать, грустить в ночи,
Что мой песок ещё в стекле шуршит,
Что жизнь мне шепчет: «Лучше помолчи,
Замри, не беспокойся, не спеши!»
 

 
Заменить никого нельзя,
Да, наверное, и не надо.
Человеческая стезя –
Разъединственная награда.
 
 
Каждый путь одолеет свой,
А поэт – тот тем паче.
Над единственной головой
Кто чужими слезами плачет?
 
 
Никого заменить нельзя,
И пытаться даже не стоит.
Так живите дольше, друзья, –
Я без вас немногого стою.
 

 
Занимается рассвет
Между розовым и ржавым,
Тихо скрипнула калитка,
Слышен окрик петуха.
Оставляя влажный след
На поверхности шершавой,
Не спеша ползёт улитка
По изнанке лопуха.
 
 
Так и быть тому на свете,
Только так и не иначе:
Чтоб ни крови и ни плача,
Ни разрывов подлых мин.
Так тому и быть на свете,
Только так и не иначе,
Если свет хоть что-то значит
Для безбашенных мужчин.
 

 
И всё-таки я благодарен судьбе!
Пусть я не умею играть на трубе,
И скрипку мне в руки не дали,
И флейту освою едва ли.
 
 
Но всё же гитара-то есть у меня,
Мне тихо она подпевает, звеня.
А песенка будет пропета,
Мне скажут спасибо за это.
 
 
Поэтому я благодарен судьбе,
Хотя не умею играть на трубе!
 

 
Информация, информация:
То ли правда, то ли враньё.
Оккупация мозга, фрустрация…
Налетай, вороньё!
 
 
Но когда ты своими глазами
Видишь таянье серых снегов,
Понимаешь, что не за горами
Шум вернувшихся к жизни лесов.
 
 
Понимаешь, что жизнь продолжается
И, назло зомбоящикам всем,
Зло вселенское всё ж уменьшается,
Хоть ещё не исчезло совсем.
 

 
Левая кисть ласкает гриф,
В правой – трепещет смычок.
Скрипка – девы распахнутый лиф,
Звонкий домашний сверчок.
 
 
Нежность и страсть – это Пьяццолла,
Бандонеона чуть хриплое соло.
Ритмами танго воздух расколот –
Нечем дышать! Нежность и страсть!
 

 
Вертелся в голове
Тот старенький мотив.
Хоть он едва звучал,
Меня сбивал он с ритма,
О рельсах и траве
На брошенном пути,
Как будто вспоминал
Слова былой молитвы.
 
 
Он был всего милей
И Граду моему,
И жилке у виска,
И старому причалу.
И вторили ему
Асфальты площадей,
И сонная река
В такт чайками качала.
 
 
А он кружил, кружил
В тумане островов,
То затихал дождём,
То ветром возвращался…
Как будто с нами жил
Он испокон веков,
И ждал, что подпоём,
И второпях прощался.
 

2012–2017

Надо только привстать. Надо только проснуться…

Лариса Миллер

 
Надо проснуться, надо открыть глаза!
Небо очистилось, боком прошла гроза.
Как же она гремела, как пугала дождём,
Как сотрясала ветром старый, непрочный дом!
 
 
Мы погрузились в лето, мы растворились в нём,
Песенка наша спета, хоть и осталась сном.
Надо скорей проснуться, надо открыть глаза!
Сны уже не вернутся, они улетели за
Тот горизонт далёкий, где уже не бывать…
 
 
Знаешь, мечтать не вредно. Только – пора вставать!
 

 
Не надо о любви, о нелюбви – не надо,
Не надо ни о чём, что душу бередит,
Когда гостит в душе осенняя прохлада
И пятипалый лист над головой кружит.
 
 
Когда вот-вот дожди обрушатся на землю
И влага нас с тобой от мира отделит,
Когда лишь немоте перо с бумагой внемлют
И больше ничего под сердцем не болит.
 
 
Не надо ни о чём и никому не надо,
Лежи себе, молчи, уставясь в потолок,
И слушай тишину – она-то будет рада,
Она не подведёт, не будет бить в висок.
 

 
Никто никому ничем не обязан,
Никто ни к кому ничем не привязан.
Как шарик воздушный, меня отпусти,
Счастливого мне пожелай пути.
 
 
Ну пусть не счастливого – это уж слишком:
Из слов не сошьёшь ни рубашки, ни книжки,
А просто пусти к облакам улететь,
Стишок прочитать или песенку спеть.
 
 
Ведь я для тебя ничего же не значу…
Зачем же я плачу, о ком же я плачу?
 

 
Ничего не происходит, всё уже произошло.
Тучи за море ушли, успокоилась природа.
Всё, что было, просто сплыло, что болело, то прошло,
И забыли мы на миг, что в огне не будет брода.
 
 
Свежим невским ветерком мы с утра с тобою лечим
Обожжённую натуру и надеемся, что нам
Влажный воздух белой ночи ляжет ласково на плечи
И отпустит наши вины за стаканчиком вина.
 
 
Мы проводим этот день, мы рукой ему помашем:
Уплывай, трамвайчик белый, нам с тобой не по пути,
Впрочем, всё же захвати лёгким грузом наши беды,
Брось их где-нибудь подальше, чтоб их было не найти.
 
 
Жизнь безбедная тогда станет нам с тобой наградой –
Незаслуженной, и пусть, мы не станем возражать.
Хоть её не заслужили, всё ж подарку будем рады,
Ведь на то, что будет после, нам сегодня наплевать.
 
 
Потому что красота – неизбывная защита,
Уязвимых наших душ одинокая броня,
Не спасёт от бытия, но укроет нас от быта,
Под жемчужным невским небом тихо крыльями звеня.
 

2007–2017