Текст книги "Ярослав Умный. Консул Руси"

– Но… как же быть с Бытием? Ты отрицаешь эти откровения?

– А ты считаешь, что дикий пастух может понять слова Бога? Бог безгранично более совершенен, чем любой из Святых Отцов. И слова его, даже сказанные лично, вряд ли будут поняты ими в полном объеме и правильно. Бытие – это «шепот звезд», пропущенный через голову обычного свинопаса. Что понял, в силу своего скудоумия, то и пересказал людям. Свинопас – это образ, аллегория. По сравнению с другими людьми он был выдающегося ума. Но даже его одаренность – ничто перед Всевышним. Или ты станешь это отрицать? И горделиво ставить Святых Отцов в один ряд с Богом?

– Нет… нет…

– В Бытие описано творение как идея. Но кто тебе сказал, что день Бога и день просто человека одинаков?

– Я… я не знаю… – покачал священник головой.

– Вот я и говорю – не надо морочить себе головы. ВАМ это знать – не надо.

– Я понимаю, – осторожно сказала Кассия, подозрительно смотря на сына.

– Записи – сжечь. А мне немедленно нужно приготовить баню и убраться там, – махнул он через плечо на комнату, из которой вышел. – Может, и крестик найдется.

Крестик нашелся. Очень странно нашелся. Вот не было ничего на полу. И вот он появился. Словно тот, кто пытался украсть его, – передумал.

Ярослав же попарился, подышал свежим воздухом, покушал плотно и пошел спать. Но уже нормально. И в другой комнате. Строго-настрого запретив жечь в его помещении всякие лампады и свечи.

Хорошо помылся. С мылом. Не ароматным, а, считай, хозяйственным. Но все равно – было очень приятно до скрипа отдраить буквально пропитанное потом и жировыми выделениями тело.

Мыло… бумага… Совершенно ведь не типичные для эпохи артефакты. Но они имелись у Ярослава под рукой, пусть и едва ли не в штучном объеме. Ради чего рядом с Гнездом имелись небольшие «островки» маленьких приспособлений для выделки того или иного продукта.

Например, он построил довольно крупную керамическую печь для пережигания лиственных пород древесины без доступа воздуха. Из нее он получал древесный уголь, древесный спирт и деготь. В другой подобной печи он пережигал хвойные породы.

При этом с древесины лиственных пород бралось лыко, из которой делалась бумага. Зола тоже не выбрасывалась. Из нее в большом керамическом чане выпаривали карбонат – натриевый и калиевый, разделяя их по принципу гигроскопичности[19]19
  Сначала в осадок выпадал калиевый поташ.


[Закрыть]. Важнейшее сырье!

А чуть вдали, в маленькой керамической печке, считай, перегонном кубе, из березового дегтя отгонялись самые легкие фракции, которые после осаждения оказывались неплохим антисептиком – карболовым маслом. При этом деготь после такой выгонки своих качеств практически не терял и отлично продавался. В другой небольшой керамической печи перегоняли смолу хвойных пород, получая скипидар и канифоль…

В общем – зачатки совершенно кустарной химической промышленности были налицо. Одна беда – Ярослав вспоминал все эти «игрушки» с огромным трудом. Не его профиль. Да и времени на эксперименты почти не было. Поэтому он толком развернуться и не мог. О чем сожалел, ведь продукты химической технологии в эти годы были если не на вес золота, то уж точно продавались не хуже хорошего металла…

Глава 6

861 год, 4 октября, Гнездо

В начале сентября прибыли рекруты. Их заселили в казармы. Предварительно, конечно, подвергнув санитарной обработке. То есть отмыв в нормальной бане, построенной за периметром стен каструма. Общественной. Ярослав всех, кто на него, так или иначе, работал, туда регулярно загонял. Раз в неделю уж точно. Значит, их отмыли. А потом и обрили, тщательно осмотрев в плане всякого рода живностей. Одежду же их, весьма и весьма убогую, просто долго кипятили в чане с водой. Запускать в казармы блох, клопов и прочих паразитов хотелось меньше всего. По крайней мере, сразу.

Привели их, значит, в порядок. Построили на центральном плаце каструма. И Ярослав их смог осмотреть. От увиденного в голову лезли только самые дурные мысли. «Сено-солома» в чистом виде. Стоят такие: в глазах блеск, в носах сопли. И вид, что называется, лихой и придурковатый. Видимо, от племени отрывали самых «ценных» представителей. Тех, кого не жалко.

И да – такие дохлые, что не пересказать. Не «бухенвальдские крепыши», конечно. Но они явно к ним приближались. Одно радовало – выставило их племя побольше обещанного. Не сто двадцать одно лицо, а почти две сотни – сто девяносто два. Видимо, предложение расселять отказавшихся от выставления рекрутов по окраинам многих мотивировало передумать.

Дезинфицировали их, прогнав через санитарную обработку. Заселили. И начали гонять. Первый день – строевая подготовка. Второй – полоса препятствий. Третий – марш-бросок. Четвертый – хозяйственные работы. И так по кругу. До полного изнеможения. Чтобы вечером они, приняв холодный душ, просто падали и вырубались.

Кормили их хорошо. По сравнению с тем, что было раньше, так и вообще – от пуза. Трехразовый прием пищи по расписанию. Каждый раз – горячее. Обычно кулеш[20]20
  Кулеш – это жидкая каша-похлебка. Такая консистенция идеальна для сохранения желудка в порядке долгое время.


[Закрыть] из какой-то крупы с салом. Утром к нему добавлялся небольшой кусок мяса или рыбы. В основном, конечно, рыбы, который с Днепра удалось хорошо «поднимать». Иногда все разбавлялось другими блюдами, но не часто. Плюс – каждый прием пищи травяной отвар с добавлением в него сушеных ягод, а по утрам еще и самой малости меда.

Многие окрестные племена откликнулись на желание подзаработать. Точнее, на рефлексы Ярослава – что ему не хватит продовольствия. Поэтому везли и рыбу, которую ловили больше обычного, и зверя били, и ягоды собирали, и орехи, и мед, и грибы. Наш герой прекрасно понимал, что подобные поставки слишком ненадежны. В любой момент все может либо кончиться, либо прекратиться по целой прорве причин. Поэтому солил и сушил все, что можно, запасая впрок.

Плата была обычной и весьма желанной. Кованый топорик или хороший нож. Их отрывали с руками. Да даже просто за прутик хорошего железа – уже готовы были много чего привезти и в приличном объеме. И стоило это «железо» по местным меркам очень прилично. Так что объемов производства в его «персидских печах» вполне хватало. И не только на закупку продовольствия, но и для иных целей. Ту же крапиву на волокна скупал или лен. Древесину. Смолу. И прочее.

Кроме хорошего регулярного питания и серьезной систематической нагрузки среди рекрутов насаждалась достаточно жесткая дисциплина и субординация. Ни о каком гуманизме в эти времена и думать не стоило, поэтому наказания были довольно суровыми по меркам XXI века. Так, за большинство проступков виновник получал либо индивидуальную порку, либо коллективную, то есть сразу выдаваемую всему его десятку. И пороли розгами провинившихся их же коллеги – рекруты. Чтобы было не обидно. И не при стечении народа, а внутри своего коллектива.

А вот военных упражнений Ярослав не проводил. Нечем было. Ни оружия, ни доспехов в таком количестве у него не имелось. Ситуация усугублялась еще и тем, что со снаряжением для ополчения тоже нужно было что-то делать. Те эрзац-шлемы оказались слишком тонкими и очень плохо держали удар, и их требовалось срочно заменять. А щиты, которые имелись в арсенале, по опыту эксплуатации оказались слишком тяжелые. Да, для хорошо натренированных бойцов они были бы интересным выбором. Но в целом для «средней температуры по больнице» их требовалось как-то облегчить. Особенно для этих пареньков четырнадцати-шестнадцати лет, которые их сейчас даже удержать не могли в руках более десяти минут.

Поломав голову еще самой весной, Ярослав вспомнил о том, что в Японии была очень интересная технология, позволяющая получать так называемую деревянную бумагу. То есть очень тонкие полосы древесины – считай, шпона, толщиной в две-три десятые миллиметра. И делалась эта «бумага» до крайности просто – снимаясь хорошо налаженным рубанком с бруска. Никакого распаривания. Никакой лишней возни. Просто правильный кусок дерева и хороший, толково настроенный рубанок.

Само это воспоминание не стоило бы дорого, если бы наш герой с горем пополам не сумел воспроизвести бакелит. Плохонький, но бакелит, который открыл доступ ему к совершенно уникальной для эпохи технологии. Хотя вспомнить обрывки старых рассказов и повторить их на практике удалось очень не сразу.

По своей сути, бакелит – это смесь формальдегида и карболового масла[21]21
  Их смесь, слитая в горячую (но не кипящую) воду, порождает вещество, похожее на канифоль (после остывания). При температуре около 80 градусов (на водяной ванне) это вещество расплавляется в жидкость. Полимеризация происходит при температуре 150–160 градусов, желательно под давлением в 5–8 атмосфер.


[Закрыть] в присутствии крошечного количества катализатора, например купоросного масла, как в те годы называли слабый раствор серной кислоты. Карболовое масло он и так, в качестве антисептика, отгонял из березового дегтя. А формальдегид получался после пропускания древесного спирта через керамическую трубку с расположенным внутри катализатором – спиралькой из серебряной проволоки. Нужная температура контролировалась через кусочек железа, прикрепленный к трубке, – его цвет должен быть темно-красный. В общем – все просто и доступно даже во времена Античности. Другой вопрос, сколько Ярослав насиловал свой мозг, чтобы вспомнить это. И сколько опытов провел, изведя ценного сырья и топлива.

С помощью этого бакелита и деревянной бумаги Ярослав и начал выкручиваться из ситуации. Применив технологию монокока. Из полос деревянной бумаги с помощью бакелита выклеивался типовой щит и шлем. Щит овальный, слегка выгнутый. В центре – компактный стальной умбон для кулачного хвата. Этакий облегченный аналог раннего римского скутума. Шлем сделан по мотивам японской дзингазы.

Полосы деревянной бумаги промазывали горячим бакелитом. Укладывали на смазанную жиром форму. Формовали нужную форму и количество слоев. Зажимали в деревянных тисках, отжимая лишний лак, и в таком виде высушивали. Покрывали еще одним слоем бакелита. И только после этого несли в специальную «погребальную камеру», где «коптили» около трех-четырех часов.

Камера была проста и сложна одновременно.

На крутом берегу Днепра Ярослав вырыл канавку почти до уровня воды. Из керамических кирпичей выложил там камеру цилиндрической формы. Со стенкой в шесть кирпичей. Окружив этот «цилиндр» подушкой из трамбованного песка, пролитого раствором гашеной извести. И завалив сверху камнями и землей. Хорошим таким слоем.

Торцы этого кирпичного «цилиндра» были серьезно укреплены дополнительной кладкой, особенно тот, что был обращен наружу. Там не только кладка дополнительная имелась, но и бревна, усиливающие упругость конструкции. А под камерой имелось несколько узких, в полкирпича, дымоходов для прогрева.

Распашная двустворчатая дверь-заглушка была выполнена из дерева и окована для пущей прочности. Открывалась она внутрь и имела конусное сечение. То есть растущее давление только сильнее придавливало ее к кладке. Рядом с дверью в кладку была вделана толстая медная трубка с примитивным весовым предохранителем. В верхнее расширение трубки укладывалось столько шариков свинца, сколько давления требовалось получить[22]22
  Этот предохранитель подбирался эмпирически, опытным путем.


[Закрыть]. Если его был избыток, то шарики поднимались и излишек стравливался. При этом загрузка топлива в печь производилась сбоку, чтобы взрывная волна, в случае чего, ушла в сторону.

Камера получилась не очень большой, но вполне достаточной, с рабочим пространством порядка метра в диаметре и четырех в длину. Достроили ее только в конце сентября. И только-только начали использовать, позволяя бакелиту шлемов и щитов нормально полимеризироваться.

Для укрепления кромки щитов прокладывали тонкий канат, скрученный из грубых волокон крапивы, а сверху он обшивался сыромятной кожей. В шлеме также использовался канат, только заметно толще и вставляясь внутрь, где он выступал в роли подшлемника, удаляя голову от поля шлема на три и более сантиметров. Кроме того, шлем был оборудован Y-образным подбородочным ремнем с четырьмя точками крепления, надежно удерживающий это изделие на голове.

Да, такие шлемы выходили хуже стальных изделий. Но, несмотря на мороку, получалось все дешево, сердито и очень, очень быстро. Шлемы можно было выпекать хоть по сотне в день. При этом нагрузка на немногочисленных и очень ценных кузнецов получилась скромной.

Конечно, такой шлем выступал чуть ли не одноразовым и после использования в бою нуждался в замене. Если по нему постучали крепко. Скорее всего. Хоть и не факт. Однако первые несколько ударов он держал намного лучше тех из тонкого металла, полученного из переработки трофейных умбонов. Во всяком случае, альтернативы этой технологии для того, чтобы снарядить максимально быстро столько сотен ополченцев и рекрутов, Ярослав не видел.

А вот визуально получалось очень… необычно. Контрастно, что ли.

Стоит такой боец в боевой стойке. Щит от римского легионера времен поздней республики. Шлем – от японского асигару конца эпохи гражданских войн. Марсианин чистой воды. Ну так и что? Комитета по историчности в радиусе ближайших тысячи лет не наблюдалось, так что и леший с этим смешением эпох и регионов. Это не те качества, за которые Ярослав цеплялся.

С вооружением он тоже особенно не выступал. Кузнецы гнали копья. Простые и незамысловатые. Наконечник вполне обычного для региона профиля – листовидного, длиной двадцать сантиметров с креплением не во втулку, а через хвостовик. Так быстрее ковать. А крепить? Так на три заклепки. Не самый лучший вариант? Ну и пусть. Зато их можно было сделать больше, быстрее и дешевле, обеспечив единообразным оружием и ополчение, и рекрутов.

Все остальное потом. И корпусной доспех, и нормальные шлемы, и многое другое. Потому как было бы до крайности неловко встретить противника со спущенными штанами. А то, что противник будет, Ярослав не сомневался. И сильный противник. Хотя, конечно, он мог себя попросту накручивать.

Глава 7

861 год, 14 октября, Гнездо

– Твою же мать… – тихо прорычал Ярослав, когда вышел на шум.

Недалеко от усадьбы сцепились и таскали друг друга за бороды два жреца. Хотен – волхв Велеса и Аристарх – дьяк Никейского обряда. Причем так основательно. От души. И что-то бессвязное орали – каждый на своем языке. Но главное – толпа заводилась и казалось, что их конфликт вот-вот выльется во что-то куда более опасное.

– ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! – проорал наш герой, подойдя ближе.

Драчуны даже ухом не повели.

– Растащить, – приказал Ярослав пришедшим с ним дружинникам. Старым еще. Те, не медля ни секунды, двинулись вперед, быстро и жестко прекратив драку. После чего растащили трепыхающихся бойцов в стороны.

Кто-то из толпы что-то выкрикнул неодобрительное. Дескать, не нужно было их растаскивать.

– А НУ ТИХО! – рявкнул Ярослав, вид которого оказался на удивление яростный и гневный. А рука невольно легла на рукоятку меча. Из-за чего толпа как-то поутихла. И секунд через пять окончательно успокоилась под гневным взглядом категорически опасного человека. Наш герой никогда не нападал первым и вообще предпочитал не бравировать своими навыками в поединках. Да и эмоционально старался быть сдержанным. Поэтому его нескрываемая ярость и раздражение пугали без шуток и оговорок.

После того как шум и гам прекратился, Ярослав вновь обратился к драчунам:

– Что здесь происходит? Первым отвечаешь ты, – указал он на волхва Велеса.

И понеслось.

Эти два уважаемых и в общем-то немолодых мужчины сцепились из-за какой-то мелочи. В представлении Ярослава. А потом – пошло-поехало. Буквально за несколько минут беседы они переругались, посчитав, что их собеседник оскорбляет их Бога. А дальше? Дальше цивилизованный диспут на кулаках. Как и положено при нормальном демократическом процессе. Хорошо хоть за оружие не схватились. Ума хватило.

– Ты говоришь, что он оскорбил твоего Бога? – прервал эти вопли Ярослав, обращаясь к Хотену.

– Да!

– А ты считаешь, что он оскорбил твоего? – уточнил он у Аристарха.

– Истинно так! И твоего!

– Если два Бога считают себя оскорбленными, то почему деретесь вы?

Пауза.

– Может быть, ваши Боги вам как-то сообщили о том, что их оскорбили, и приказали вам атаковать обидчиков? Ангелов послали, например, или иных священных животных?

– Ангелы не животные! – взвился дьяк Никейского обряда.

– Это меняет смысл? К тебе прибыл божий посланник и передал приказ напасть на этого человека?

– Нет, – после долгой паузы произнес дьяк.

– А к тебе?

– Я сам божий посланник!

– Ты не ответил на мой вопрос. К тебе кто-то прибыл и передал приказ Велеса?

– Нет. Но…

– Тихо! – рявкнул Ярослав, прерывая возражение. – То есть вам ПОКАЗАЛОСЬ, что кто-то оскорбил вашего Бога? И вы, приняв решение за Бога, решили немедленно покарать хулителя? Прекрасно! Замечательно!

– Все не так! – воскликнул волхв Велеса.

– А как? Ты хочешь сказать, что ты специально провоцировал жителей Гнезда взяться за оружие? Или это все же от излишнего рвения духовного?

– Взяться за оружие?!

– Да. Взяться за оружие. Когда я пришел – толпа уже была готова сцепиться. И из-за вашего безответственного поведения пролилась бы кровь невинных. Возможно, много крови. Вы оба это понимаете?

Тишина.

– На правах конунга Гнезда я приговариваю вас обоих к десяти ударам розгами по заду. Прилюдно. За то, что по дурости своей или злому умыслу чуть не устроили кровавую драку, а также едва не посеяли большую вражду в этом славном городе. И если я не прав, то Бог каждого из вас отведет руку секущую.

– Что?! – ахнули они оба. Начали оглядываться, но толпа молчала.

После небольшой паузы, видя, что шоу людям нравится, Ярослав кивнул дружинникам своим, дабы приступить к делу. Да не абы кому, а тем дружинникам, что ему в свое время на службу определил волхв Перуна. А значит, людей незаинтересованных. Те ловко скрутили обоих дебоширов и перед всем честным народом всыпали каждому по голому заду десяток ударов розгами. От души. Так, что в кровь это место рассекли. И гром не ударил. И небеса не разверзлись. Даже кошка и то не мяукнула, молча наблюдая за воплями несчастных.

– Обработайте раны обоим, – кивнув на лежащих жрецов, произнес наш герой, едва сдерживая отвращение.

И сразу девочка, что служила при Пелагее, направилась к ним, чтобы очистить раны от попавшего в них мусора и обработать антисептиком. Ярослав специально озаботился тем, чтобы при его дружине и его усадьбе были травницы. Считай, медсестры. Их пришлось разворачивать на базе культа Макоши. В христианстве это все порицалось, там пока молитва и послушание были основными лекарствами. А с другими подходящими культами такой тесной связи у нашего героя не было. Поэтому при усадьбе конунга к осени 862 года уже существовала целая микрошкола из пяти юниц, что учились разбираться в травах и оказывать медицинскую помощь. Не только вот такую, а всякую. Ну и, заодно, парень вбивал в них четкое и ясное понимание санитарии, гигиены и прочих вещей, которыми владел. Получалось так себе, но все же лучше, чем ничего. Очень хотелось парней привлекать к обучению, но и этих девиц учить было некому толком. Только одна старуха из культа Макоши мало-мальски про свойства трав им рассказывала и Пелагея, что знала. Да и как парней в услужение чисто женскому божеству пристроишь? В общем – беда.

– Их тут оставить? – спросил дружинник, все еще державший окровавленную розгу.

– Зачем? Как раны им обработают – положите на носилки и в усадьбу несите. Уважаемые же люди. Пусть полежат, придут в себя.

Дружинник кивнул и отправил рекрута, что был с ними, в усадьбу за носилками. А сам Ярослав, воспользовавшись тем, что здесь собралось уже практически все Гнездо, провел стихийный тинг. Объяснил свой поступок, найдя одобрение жителей. Не у всех, конечно. Но опасность момента многие оценили. Подавляющее большинство. Ведь реально уже чуть за оружие не схватились. А устраивать такие религиозные конфликты в по сути торговом городе – глупо. Ведь тут все ездят. Даже мусульмане и иудеи бывают время от времени. Так что религиозную вражду плодить – себе вредить. Ибо торговлишка оскудеет.

Кроме того, народ, с подачи Ярослава, утвердил регулярный патруль, притом – круглосуточный. Из числа ополченцев, чья смена заступает тренироваться. То есть силами жителей. Формально. Но, по сути, под руководством конунга, который таким образом получал в свои руки еще и какой-то компонент полицейских функций. То есть продолжал усиливать свое влияние…

Тем временем в Константинополе Василевс Вардан, скривившись от раздражения, смотрел на лица путешественников, прибывших из Гнезда. Они как раз закончили ему докладывать о гибели Никифора…

Полторы тысячи километров вниз по Днепру. В том числе и через пороги. Да девятьсот километров каботажем вдоль западного побережья Черного моря. В принципе – серьезное расстояние. Да еще для IX века. Но есть нюансы…

В древности, и в раннем Средневековье путешествия, особенно дальние, были проблемой. А связанность регионов в целом была очень и очень слабой. Однако торговля шла. И путешественники путешествовали. А иногда и такие государства собирались, что диву даешься тому, как им удавалась таким огромным существовать. Да и удавалось нередко поддерживать торговые связи на совершенно чудовищных по меркам тех лет расстояниях[23]23
  От Леванта до юга Британии около 6 тысяч километров по морю (поставки олова), а от Египта до современного Калининграда порядка 8 тысяч (поставки янтаря). Поставки олова из Британии начались уже после кризиса бронзового века (то есть с наступлением железного), а вот поставки янтаря в Египет шли со времен бронзового века.


[Закрыть].

Как же так? В чем секрет?

В транспорте.

Реки и моря объединяли людей. Очень долго расселение происходило преимущественно вдоль этих коммуникаций. На Руси, например, до середины XIII века люди селились практически исключительно вдоль речных террас, не занимая водоразделы. В Западной Европе «взлет на холмы» начался раньше. Однако в IX веке там было то же самое – в удалении от рек и морского побережья людей жило исчезающе мало. Даже кочевники и те гоняли свои стада от водопоя к водопою. Поэтому их блуждания в степях были не такие уж и произвольные. Велика степь, а дорог в ней немного. Каким-то исключением в этом плане выступала только Римская империя с ее страстью к строительству дорог…

А как же такие грандиозные восточные державы, вроде различных образований на месте Персии? Ведь ни дорог, ни рек. Но там все решалось через высочайший уровень автономии. То есть держава была единой весьма условно и до крайности рыхлой.

Реки и моря были настоящими highway Античности и Средневековья. Да и Нового времени, пожалуй. Только по ним можно было куда-то быстро добраться. Только по ним получалось перевезти в разумные сроки значимые грузы. И те державы, что имели доступ к хорошим речным или морским коммуникациям, получали большой, прямо-таки чудовищный бонус в развитии.

Сколько времени занимал путь от Гнезда до Константинополя?

Если пешком – долго. Очень долго.

Две тысячи четыреста километров – это по нормам линейной пехоты конца XIX века[24]24
  К концу XIX века установилась норма маршевых переходов для линейной пехоты: три дня по 20 км, на четвертый день суточный отдых.


[Закрыть] «шлепать» порядка ста шестидесяти дней. Это при хорошо организованном тыле, полевых кухнях и прочем. Ежели смотреть на пехоту какого-нибудь XVI века – то как минимум вдвое дольше. С кавалерией дела обстояли не лучше, потому как, имея решительное превосходство в тактической маневренности, на больших переходах она двигалась не быстрее пехоты. Ведь любой отряд идет со скоростью самого медленного его элемента. А обозы до появления средств механизации редко могли похвастаться скоростями, превышающими обычный человеческий шаг. Если же обозов не было, то все становилось еще хуже – ведь людям требовалось какое-то время потратить на поиск пропитания – рыбы наловить, дичи набить, местных жителей ограбить или еще каким образом выкрутиться. А это не быстро.

Кошмар? Кошмар.

А вот по реке и далее каботажем это расстояние можно было проскочить буквально за двадцать пять – двадцать семь дней, а то и быстрее. И это – просто на веслах. Да с учетом преодоления порогов. А если добавить парус, то легко можно уложиться в двадцать дней пути, не напрягаясь. Обратно, конечно, было дольше. Но дней в сорок – сорок пять вполне удавалось уложиться, если строго на веслах идти.

Контраст? Еще какой!

Благодаря этому контрасту те же викинги могли свободно оборачиваться за навигацию в дальнем походе. Например, выйдя откуда-нибудь из Упсалы в современной Швеции, добирались до Константинополя, торговали там и обратно – домой. И все – за один сезон. А там ведь и волока еще присутствовала. И прочее. Поэтому да, связанность регионов была очень слабой, это верно, большие массы людей туда-сюда редко блуждали. Но торговые или, например, дипломатические сношения осуществлялись довольно быстро. Если, конечно, шли вдоль водных коммуникаций в период навигации.

Поэтому, выйдя в середине августа из Гнезда, добраться к середине сентября до Константинополя не представлялось сложным от слова вообще. Обратно, конечно, двигаться подольше. Но, после того как Ярослав был признан Варданом внебрачным сыном Феофила, с Гнездом образовалась постоянная и довольно устойчивая связь. Вардан боялся выпускать его из вида. Ведь он сам власть узурпировал и не имел никаких законных оснований на нее. А Ярослав… известный в Константинополе как Василий сын Феофила, имел. Сомнительные, но их было куда больше, чем у Вардана. Да, парень – бастард. Но так и что? Сил, недовольных Варданом, было много. И их этот момент совершенно не смущал. Потому наиболее оптимальным решением для правящего Василевса было избавиться от нашего героя. Слишком опасен. Не сам по себе, конечно, и не сейчас, а потенциально и как знамя для очередного государственного переворота, на которые так богата была Византия. Но Ярослав сумел Вардана заинтересовать…

– Кто приказал покушаться на жену и детей Василия? – тяжело вздохнув, поинтересовался Вардан.

– Мы не знаем… – помявшись, произнесли оба визави.

– Или не хотите говорить?

– Это домыслы. Мы не хотим наговаривать на людей.

– И все же сказать придется, – мрачно произнес патриарх Фотий, который также присутствовал на этой встрече.

– Мы думаем, что его подговорили родственники, – осторожно произнес один из мужчин в рясе.

– Дескать, негоже сыну Василевса брать в жены дикое животное, – поддержал его второй.

– Тем более что она языческим идолам поклоняется, – добавил первый.

– А кого он должен был взять в жены? – прищурившись, поинтересовался слегка раздраженный Вардан.

– Евдокию, – вместо опрашиваемых произнес Фотий. И жестом отправил их вон из помещения. Те скосились на Василевса и только после его кивка удалились.

– Ты думаешь? – спросил Вардан, когда лишние уши ушли.

– У них в семье только одна девица свободна. Из числа близких родичей к главе дома. Она юна, красива и обладает очень приятным голосом, как говорят. К ней полгода назад сватались, но безуспешно. А предложение было интересным. Вероятно, они уже тогда планировали выдать ее за Василия.

– И зачем она ему? Думаешь, он бы повелся на смазливую девчонку? Говорят, что он свою страсть до баб умеет контролировать.

– Они могут предложить ему поддержку. Большую поддержку. Сначала там, в Гнезде. А потом… мало ли что будет потом?

– Никак не угомонятся… – тяжело вздохнув, покачал головой Вардан.

– И не угомонятся. Такой соблазн! – заметил Фотий, назидательно подняв палец.

– Соблазн… – кивнул Василевс. – И меня настораживает, что Василий на него не поддался. Он молод и должен быть горяч. Может быть, люди врут?

– Может, и врут. Но о том, что Василий занимается только делами Гнезда, говорят все наши люди, – пожав плечами, заметил Фотий. – Он строит крепость. Пытается поставить под свою руку дикие племена.

– Всего одно племя, – поправил патриарха священник, что стоял рядом с ним. Считай, адъютант.

Фотий остро глянул на этого «поправляльщика», повернувшись вполоборота.

– Кривичи, – с трудом, буквально по буквам, произнес этот священник. – Часть одного из племен венедов.

– А про пиктов ты забыл? А про свеев?

– Но… разве он пытается их поставить под свою руку?

– Пытается. Свеев через торговлю. Пиктов – через предложение переселения. Все племя не уедет, но часть – может. А как он работает с теми, кто живет выше и ниже по течению Днепра? Торговля притягивает к нему людей. К нему начинают прислушиваться. И то, что он только среди восточных кривичей пока начал наводить порядки, напоминающие те, что применял еще Диоклетиан, только начало.

– Это правда?

– Что именно?

– Он пытается провести реформы Диоклетиана среди этих дикарей?

– В какой-то мере, – покачав головой, произнес Фотий. – Полностью их не провести. Условия другие. Но, очевидно, он неплохо о них наслышан и пытается их как-то приспособить к жизни местных дикарей. Судя по тому, что я слышал, получается у него не очень хорошо. Но он упорен. И, вероятно, добьется определенного результата. Уже сейчас – он самый сильный вождь в тех краях с огромным авторитетом. Что будет дальше?

– Это пустое, – устало махнул рукой Вардан. – Возня среди этих лесов выглядит какой-то игрой. Он словно отвлекает мое внимание от чего-то куда более важного. И то, что им все больше интересуются здесь, меня настораживает.

– Потому и интересуются, что он интересен, – вновь пожав плечами, сыграл в капитана очевидность Фотий. И почти тут же потупился, встретившись с острым и в известной мере раздраженным взглядом Василевса.

– Я хочу знать, чем он живет. К чему стремится. Ты понимаешь меня? – с нажимом произнес Вардан. – Это все становится слишком опасно…