Текст книги "Помещик. Том 2. Новик"

Глава 8

1553 год, 8 июля, поместье Андрея на реке Шат

Марфа, несмотря на всю свою безрукость, занималась не только «маранием» бересты. Она старалась всё-таки помогать. В силу своих способностей и возможностей. Видимо, стыдно было. Тем более что писанина не отнимала много времени. Даже с учётом заготовки и подготовки бересты, которую всё одно в основном выполняла не она.

Вот и сегодня эта юная дама отправилась с вдовушками и детворой на речку. Бабы бельё стирать, а она с мелкими – по ягоды. Там как раз добрый косогор имелся, поросший дикой клубникой[14]14
  Дикая клубника известна так же, как полуника или полуница, клубника луговая/степная/лесная, земляника холмистая или зелёная. Многолетнее растение из рода земляники. Близкий родственник привычной нам всем обыкновенной земляники.


[Закрыть]. Не столько для того, чтобы покушать, сколько для того, чтобы насушить впрок. Чая-то не имелось. И в качестве его заменителя пили всякого рода травяные отвары, в которые по возможности добавляли ягоды всякие для вкуса.

Тут-то неприятный сюрприз и произошёл.

Марфа даже сразу не поняла, что случилось.

Дети и бабы завизжали и забегали. А когда она сообразила, то оказалась на полянке одна против трёх незнакомых мужчин самой бандитской наружности.

– Глянь, какая краля… – демонстративно облизнувшись, произнёс один из них.

– Ты нас не бойся, – хохотнул второй. – Мы тебя не обидим.

– Так, позабавимся немного, – согласился с ним третий. – Но разве это обида?

Молодая женщина заметалась.

– Что вам нужно?!

– Муженёк твой. Сейчас мы тебя скрутим. А потом с него спросим.

– Али ему твоя жизнь не дорога? Так ты скажи. Неволить не станем. Пустим по кругу и ножом по горлу. Чтобы не мучать зря.

– Ты не спеши! – хохотнул второй. – Может, мы ей полюбимся…

Марфа отшатнулась от него, и её за плечи схватил первый разбойник, вышедший из леса. Схватил, да и зафиксировал, так как силёнок вырваться из его крепких рук у неё явно не хватало.

– Не рыпайся! Пташка! – с придыханием произнёс он ей на самое ухо. Но громко. Так, что остальные тоже все услышали и заржали.

Тут-то Алису, сидящую в теле почившей Марфы, и поразил панический удар[15]15
  Панический удар или паническая атака – это состояние, связанное с внезапным выбросом в кровь огромного количества адреналина на почве взрывного роста ощущения страха. Это строго аффективное состояние. А так как физические возможности человека при этом резко поднимаются выше нормы (хотя и кратковременно, да и не без последствий), то он может натворить дел. В том числе и таких, которые никогда бы не подумал, что сможет сделать. Например, поднять тяжесть, которую в обычном состоянии даже сдвинуть не в состоянии. Или взобраться по отвесной стене, которую он не смог бы форсировать в иное время.


[Закрыть]…

Родилась и выросла рыжая девчушка Алиса в южном Дагестане[16]16
  У народов Дагестана встречается и русый, и рыжий цвет волос из-за процесса депигментации, характерной для народов, проживающих в горах.


[Закрыть]. И в целом жила обычной жизнью до окончания школы, в которой она прослыла отличницей и очень прилежной ученицей. До золотой медали не дотянула, конечно, так как естественнонаучные дисциплины давались ей крайне тяжело. Но, несмотря на все трудности, крепкую четвёрку она по ним имела.

Всё изменилось в тот самый момент, когда её пришли сватать после выпускного. И тут мадмуазелька встала на дыбы. Ранее зажатый и скованный протест пубертатного периода смешался с личной неприязнью к кандидату и… если бы родители её не любили, то на этом бы всё и закончилось. Как говорится – стерпится-слюбится. Но они уступили её капризу. Хуже того – отпустили учиться. В Москву. Где сначала она на время поступления поселилась у родственников, а потом помогли ей деньгами для съёма небольшой квартиры. Позволяя ей перебеситься, а заодно и кое-какие свои дела решая.

Протест же её только набирал обороты, почуяв, что его выпустили на «оперативный простор». Ведь после поступления в вуз девушка окунулась не просто в студенческую, а в столичную жизнь. Понятное дело, что перед родственниками она представала правильно одетой без даже отдалённого намёка на провокации. Образцово-показательной, так сказать. Но вот в студенческой среде уже к третьему курсу она считалась звездой. Яркой и удивительной. Ведь природные способности к гуманитарным наукам она сочетала со вкусом в одежде и умением себя подать. В том числе и на грани фола[17]17
  Молодые девушки нередко стремятся привлечь к себе всеобщее внимание с помощью разного рода эпатажных шагов, в том числе и сексуальности. Это не связано с экспресс-поисками ими полового партнёра или мужа. Это связано с поиском способов самовыражения и самопрезентации в рамках бунта пубертатного периода. С возрастом это, как правило, проходит.


[Закрыть]. Что, в свою очередь, порождало регулярные проблемы. В столице хватало мужчин, имеющих недостаток женского внимания. А её изящная конституция в сочетании с откровенной провокацией манили их словно красная тряпка быка.

Понятное дело, что такая яркая мадмуазель имела немало поклонников, с которыми, впрочем, она не заходила далеко, помня о родственниках и последствиях. Ведь один неверный шаг, и вся эта свобода может закончиться. Так что она купалась в лучах внимания, но не позволяла себе ничего лишнего. Что, впрочем, никак не уменьшало количество поклонников. Ведь запретный плод сладок. Одна беда – эти поклонники не всегда были рядом…

Именно тогда Алиса и поняла, что люди в целом очень опасливо относятся к психам. Настороженно. Так что раз за разом она умудрялась избегать «несанкционированного вторжения»[18]18
  Речь идёт об изнасиловании.


[Закрыть], симулируя поведение буйного клиента известных лечебниц. Что позволяло ей уносить ноги от излишне возбуждённых особей мужеского пола[19]19
  По статистике, большинство изнасилований происходят либо при полном непротивлении, либо при вялом сопротивлении жертвы. Чем Алиса и пользовалась.


[Закрыть]. Понятное дело, что вечно такая клоунада тянуться не могла. Но ей везло. Год за годом. Она, словно заматеревший колобок-рецидивист, раз за разом ускользала от проблем. И училась. Честно, ответственно училась, демонстрируя очень нешуточные успехи, так как планировала остаться в Москве навсегда.

Но не сложилось…

Профессор сломал все её планы…

Надо ли сказать, что, оказавшись в среде, радикально более жёсткой и патриархальной, чем Кавказ XXI века, она испытала шок, близкий к ужасу? То, от чего она, в общем-то, бежала, настигло её в гротескно гиперболизированном виде. Тем более что местные почти сразу начали проводить воспитательные побои. Ведь от неё требовали то, чего она не умела. Не показывали, как это сделать, а требовали, ссылаясь на то, что она, мерзавка, не хочет. Ведь в их представлении это было именно так. Что только озлобляло обновлённую Марфу и вызывало накопление ненависти.

Совершила бы она какую гадость для отмщения или нет – неясно. Потому что случилось чудо. Появился Андрей. Человек из её времени. Нормальный и адекватный. Во всяком случае, в сравнении с аборигенами. Он дал ей защиту и окружил заботой настолько, насколько это вообще было возможно в здешние времена.

Алиса расслабилась. Перевела дух. Впервые за последние несколько лет она почувствовала себя в безопасности… как дома в детстве. Когда любые беды казались пустяковыми, если ты за спиной отца. Пусть грубоватого и вспыльчивого, но любящего. Отца, который всегда защитит и никогда не обидит просто так…

И вот её хрупкий мир, с таким трудом восстановленный, вновь рухнул. Лопнул, как хрустальная ваза, и со звоном осыпался.

Муж был далеко. А эти разбойники рядом. И, похоже, колобок всё-таки в этот раз не сумеет укатиться от проблем…

Панический удар очень удачно лег на привычную симуляцию поведения психа. Что оказалось полной неожиданностью для этих ребят. Потому что в этот самый момент даже она не смогла бы ответить – симулирует она или нет…

Мгновение.

Лицо Марфы исказилось гримасой ярости, и она зарычала, стараясь извлечь из себя самые низкие, утробные звуки. Причём зарычала не просто так, а оскалив зубы.

Крайне нетипичное поведение для юных дам в те годы, заставившее всех трёх разбойников замереть с озадаченными лицами.

Дальше она без всякого сожаления вцепилась своей правой рукой в «хозяйство» того бедолаги, что её держал. Оно ведь находилось под рукой. Причём стараясь впиться кончиками пальцев и ногтями, чтобы больнее. Изо всех сил. Ведь от этого зависела её жизнь.

Силы у Марфы-Алисы были невеликие, но много ли надо яичку? Особенно если оно по воле случая оказалось промеж тоненьких пальчиков и остреньких ноготков.

Раз и всё.

Вошло как в масло.

Руки, что удерживали её за плечи, разжались. А из-за её спины донёсся тоненький вой. Почти на уровне ультразвука. Видимо, этому кадру было ОЧЕНЬ «хорошо».

Левая её рука нащупала на поясе супостата, оседающего за спиной, нож. Схватила его. И, шагнув вперёд, ударила слишком близко стоящего разбойника. Вчерашнего крестьянина, который просто решил подработать. Снизу вверх. С левой. С диким выражением лица, перекошенным яростью и утробным рычанием.

Он даже не успел заметить, что у неё в руке оказался нож. Просто левая лапка выскользнула из-за спины, и клинок вошёл ему в район солнечного сплетения. Под рёбра. Вспоров не только лёгкое, но и сердце.

Она вырвала нож и разъярённой фурией обернулась к третьему.

К этому моменту её лицо и частично одежда были уже забрызганы кровью. Что только придавало ей колорита.

И этот вчерашний крестьянин спасовал. Всё-таки не на это он рассчитывал. Да и никто из них.

Он попятился. Шаг за шагом отходя к воде.

Марфа дёрнулась было за ним. Но он припустился в бега и, прыгнув в воду, постарался скрыться на другом берегу. Она же обернулась к тому кадру, что обещал ей «любовь и ласку», с придыханием нашёптывая на ушко.

– Нет! Нет! – провизжал он.

Но молодая женщина уже не могла остановиться…

Вдовушки и дети тем временем только успели добежать до крепости. И Андрей спешно бросился надевать кольчугу.

Бежать на помощь к Марфе он не собирался, считая, что её уже захватили и утаскивают. Не догнать. Или уже убили. Он рассматривал это всё как нападение и готовился отражать натиск на саму крепость. Возможно, даже переговоры и шантаж через использование заложника – его жены.

– Идёт! Идёт! – прокричал младший сын кузнеца, который в это время залез в один из «скворечников» и наблюдал за округой через бойницы. Среди прочих подростков.

– Кто идёт?

– Марфа идёт!

Андрей взлетел на боевую площадку в считаные секунды. И верно. Вон. Идёт. Одна. Покачивается.

Он огляделся.

В лесу не просматривались люди, поэтому, чуть помедлив, он вышел к ней навстречу. Ведь было не похоже, что это ловушка для внезапного нападения на защитников вне крепости.

Однако, когда он подошёл ближе, то замер с самым озадаченным видом.

Его супруга шла в слегка подранной одежде со следами борьбы. И была она вся залита кровью, словно в ней искупалась. В правой руке она несла окровавленный нож. Взгляд её при этом был жутковатый.

– Да уж… – впечатлённый этим бесподобным образом, произнёс Андрей на современном русском языке. – Вот уж истину говорят – не злите интеллигентов. В гневе они неприятны. Блин. Хомячки-затейники чёртовы…

– Что? – переспросил Илья, прекрасно поняв, что парень говорит на каком-то неправильном и не вполне понятном языке.

В этот момент Марфа подошла шагов на десять к ним.

– Алчахар… – процедила она с каким-то рычанием. – Заз куьн дак|ан я…

Все присутствующие, выпучив глаза, теперь уставились уже на Марфу. Этой речи они явно не ведали совсем. И она даже отдалённо не напоминала ничего им знакомого.

– Милая, – медленно пошёл к ней Андрей. Он уже совладал с собой и перешёл на местный язык. – Ты как себя чувствуешь? Не ранена? Всё хорошо. Ты теперь в безопасности.

Её рука с ножом чуть дёрнулась, когда муж подошёл на пару шагов, но несильно. Видимо, остаточное нервное напряжение.

Мгновение.

И нож упал на траву.

А молодая женщина бросилась на шею Андрея и начала реветь, причитая. Причём последнее она делала на жуткой смеси самых разных языков из-за крайне нестабильного состояния.

– Пойдём, милая, пойдём домой.

Она не сопротивлялась. Из неё словно стержень вынули. И Андрею пришлось её взять на руки, так как, даже опираясь на него, она была не в состоянии передвигать ногами.

А сам лихорадочно соображал.

«Да твою мать-то! Сколько же можно! – пульсировало у него в голове. – Только вроде сговорился с Ильёй, что всё это выдумки мальчишки малого, так вот… снова…»

Илья шёл рядом и молчал.

Все молчали.

«Интересно, какой она там была национальности? – вновь проскочило у парня в голове. – Ведь во время таких нервных напряжений переходят на свой родной язык…» А он-то наивно предполагал, что если говорит по-русски нормально, то, значит, русская… Хотя это понятие весьма растяжимое. Потому что Андрей был в той жизни лично знаком и с русскими евреями, и с русскими немцами, и с русскими турками…

Он скосился на Илью.

Тот пожал плечами и ответил, прекрасно поняв невысказанный вопрос:

– Ветер опять шалит, верно. Да и переволновалась она. Язык заплетается.

– Да. Именно так, – с нажимом произнёс Андрей. – Вы все поняли?

– Да, хозяин, – нестройным хором ответили присутствующие.

Андрей же мысленно чуть не взвыл. И вновь задумался о том, что, возможно, Марфа-Алиса не так уж и неправа в своём желании куда-нибудь уехать…

Глава 9

1553 год, 9 июля, Тула

Ранним утром Агафон вышел со своей усадьбы, имея вид невыспавшийся, но в целом бодрый. Как, впрочем, и многие другие жители города. Привычки долго валяться по утру в эти времена никто себе попросту не мог позволить. Во всяком случае, регулярно.

Вышел.

И отправился к заутренней службе. Воскресную он из-за дел должен был пропустить. Так что требовалось свой «прогул» как-то компенсировать. Не столько ради спасения души, сколько ради репутации.

Его профессия диктовала необходимость наличия богобоязненной репутации. Во всяком случае, формально. А откуда она возьмётся, если он станет так огульно прогуливать церковную службу?

Чуть расслабишься, и люд тут же ославит, заметив это небрежение делами духовными. Дескать, если ты не заботишься о душеспасении, то и словам твоим уже нет столько веры. А слово для купца – основной инструмент для торговли. Не будет веры на слово, не будет и сделок. Особенно таких, в которых товар не напрямую обменивается на другой, а берётся на реализацию. Не всегда же есть средства всё оплатить сразу…

В церкви было негусто. Однако, несмотря на это, отец Афанасий и его команда действовали вполне ответственно, не позволяя себе небрежения.

– Грешил ли, сын мой? – спросил купца Афанасий.

– Грешил, отче, – ответил он. И выдал в целом стандартную и лишённую ненужных деталей картину душевных страданий от обжорства и алчности, гневливости и прочего, прочего, прочего.

– А с Андреем дела ведёшь?

– Отче? – удивлённо переспросил Агафон.

– Знаю, что вы что-то задумали. Посему предупреждаю – будь очень осторожен. С него какой спрос? Юн ещё. Горяч. Чуть что – за оружие хватается. Не сгуби его.

– Я должен что-то знать?

– Прямо помочь я тебе не смогу. Да ты и сам, думаю, всё понимаешь. Но предупредить – предупреждаю. Большие жернова решили это зёрнышко перетереть.

– А тебе с того что?

– Мню, пользы от него будет много. Здесь. В Туле. Если выживет. И не только тебе, но и мне что-то перепадёт. Я ведь прав?

– Прав, – едва заметно усмехнувшись, ответил Агафон. – Что там приключилось?

– Всего я сказать не могу. Просто будь предельно осторожен. В Туле много людей царя и митрополита. Появились и другие. Вроде торговцы, но поверь мне – это не они.

– Запахло палёным?

– Пока ещё нет, – мягко улыбнулся священник. – Но желающих опалить этого поросёнка оказалось слишком много.

– А чего медлят?

– Да видно ждут завершения Петрова поста[20]20
  Петров пост заканчивается 11 июля.


[Закрыть], – едва заметно усмехнулся Афанасий. – Так-то я не знаю. Но если ждут, значит, не спроста.

– Андрей сам-то знает?

– Я предупрежу. Но и ты уж постарайся. Не подведи, – произнёс священник, прямо намекая на то, что это наша корова и нам её доить.

– Не подведу, – всё тем же тихим голосом шепнул Агафон. После чего Афанасий накрыл его епитрахилью и прочитал разрешительную молитву.

Минут через сорок купец наконец покинул церковь, завершив обязательный для любого православного христианина комплекс из посещения службы, исповеди и причастия. Вышел. И осторожно огляделся.

Его в немалой степени напрягли слова священника.

Но напрягли не значит отпугнули.

Он подставил лицо солнышку и довольно улыбнулся. Ведь только сейчас запах денег ударил ему в ноздри. Во всяком случае, ему так показалось. Кто-то скажет, что деньги не пахнут. Но Агафон в сей момент рассмеялся бы этому глупцу в лицо. У него, как у купца, был нюх на них. И если бы его не было, то и не поднялся бы, не удержался бы на плаву…

И до разговора со священником Агафон прекрасно понимал – у Андрея там хватает всякого рода заначек. Иначе бы он не стал набирать себе в услужение людей. Чай, не дурак. Сейчас же он почувствовал какую-то уверенность. Что он не один головой рискует. А скопом и умереть нестрашно, и страха намного меньше, и волнения…

Думалось ему, правда, поначалу о том, что Андрей глупости морозит. Но чем больше Агафон узнавал парня, тем больше приходил к выводу о достаточно светлой голове у него. И, казалось бы, глупости во многом объяснялись неопытностью в делах торговых. Но это и нормально, это было поправимо, если выживет…

– М-да… – тихо произнёс Агафон и как бы невзначай огляделся, окидывая взглядом округу.

Невдалеке сидел обыватель на лавочке, прислонившись к стене. Вида самого что ни на есть затрапезного. Купец невольно поёжился. Давненько он не оказывался в ситуации такого пристального внимания серьёзных и уважаемых людей. Разве что по юности так пару раз бывало. Да и то – больше вскользь.

Сейчас же…

Разум ему говорил – отступи, забудь. Сотрудничество с Андреем слишком опасно.

Но в подсознании пульсировали прибыли, которые самым решительным образом забивали ногами всякое чувство самосохранения и осторожности. Как сказала супруга, у него даже лицо приобрело какое-то хищное выражение.

Ведь одно дело – содрать с сиротки безответной крупную сумму разово. И совсем другое – наладить сверхдоходный бизнес на постоянной основе. Да и не чужой Андрей ему теперь был. После того как он безвозмездно спас и вызволил мужа его сестры Ефрема, да ещё с сыном, многое изменилось. В семью, конечно, не вошёл. Но долг крови между ними образовался.

Времена на дворе стояли дикие. Но в них был и определенный шарм. Потому что люди не забывали не только отнятую жизнь родича, но и спасённую. Понятное дело, что по силе проявления эти вещи не являлись сопоставимыми, но долг крови и пустым местом не представлялся…

* * *

В то же самое время в Новгороде Великом шёл достаточно интересный разговор…

Ефрем Онуфриев сын отхлебнул немного сбитня, поставил глиняную кружку на стол и огладил свою бороду. Вроде как поправляя.

– Так говоришь, дело у тебя есть? – спросил Фёдор Дмитриев сын из рода Сырковых, когда и без того затянувшаяся ритуальная часть «разговора ни о чём» продолжилась.

– Слышал ли ты о том, как летом прошлым краску славную ляпис-лазурь раздобыли на Москве?

– Мне сказывали, что где-то в Туле.

– Так и есть. Но всю её приобрёл для своих нужд митрополит. Видно, икону какую славную замыслил или храм разукрасить. Хотя бы частью.

– Видно, – кивнул Фёдор, прославившийся к тому времени уже как строитель храмов и один из составителей Великих Четьи-Миней – упорядоченной хрестоматии из текстов духовных и исторических, выполненной под покровительством митрополита Макария, бывшего в те годы в ранге пониже. – Богоугодное дело. Только сказывали, что краски той более нет.

– Есть надежда на то, что это не так… – уклончиво ответил Ефрем.

– Славная новость.

– Только молю, не делись ей ни с кем. А то бесы обязательно все дела спутают.

– Понимаю, – кивнул Фёдор. – Но я не понимаю, на кой бес я вам понадобился?

– Из той краски, что митрополит приобрёл, только половина была куплена. Остальную он попросту отнял. Хм. Принял в дар. И мню, ежели новая она появится, то… Ну ты и сам понимаешь. Кто мы, чтобы такими товарами торговать?

– А я?

– А у тебя знакомства есть великие. И тебе не нужно отчёт держать о том, откуда у тебя сия краска взялась.

– Заблуждаешься, – грустно усмехнулся Фёдор. – Спросит митрополит, придётся ответить.

– Так ты ответь, что кто из ганзейских везёт. Тем-то слова митрополита без интереса. Да и Макарий человек разумный, торговлишке препятствовать не станет.

– А много ли той краски?

– Пока неможно сказать, – развёл руками Ефрем. – Ныне по осени поеду пробу снимать.

– И сколько мне положишь? Чай, не вам, а мне головой отвечать.

– Дело то богоугодное.

– Водить митрополита за нос?

– Краску добрую Матери Церкви передавать. За торг честный.

– Ты мне зубы не заговаривай, – рыкнул Фёдор. – Не с тебя, а с меня шкуру сдирать станут. Ежели что пойдёт не так.

– И с меня. Ты ведь молчать не станешь.

– Твоя правда, не стану, – усмехнулся Дмитриев сын. – И тебя выгораживать не стану, коли споймают тебя али твоих людей с краской по пути в Великий Новгород.

– Пятая часть краски – твоя.

– Четвёртая.

– Побойся Бога! Много рук проходит она.

– Торговлишка запретная? В обход царёва мыта?

– Мне неведомо, откуда его везут и платят ли царю мыто.

– Хм. А ты сам-то как ходить туда станешь? Или неведомо тебе, что купец без торга внимания зело много приковывает к себе?

– Там масло светильное будет. Дешёвое. Вот им торг вести и стану.

– Масло светильное?

– В пищу негодное и пованивает, но горит добре.

– Много?

– Тоже в долю хочешь?

– Ежели его немало, то почему бы в складчину не сойтись? Всё одно дела вместе вести будем. А людишек для доброй защиты товара у тебя недостаёт. Так я дам…

Ефрем напрягся.

Для него было очевидно, что Фёдор хотел больше, желательно всё. И то, что он жаждал выяснить, кто краской той торгует, и связаться с ним напрямую без всяких посредников. Так что даром его люди были Ефрему не нужны. Выгоды с того на три копейки, а убытков…

С другой стороны, и отказываться было нельзя…

* * *

Иоанн свет Васильевич вновь читал.

Пытался. Поскольку мысли его были далеко от строк…

– Милый? – тихо и ласково произнесла царица. – Тебя что-то тревожит?

– Всё никак не выходит из головы тот паренёк из Тулы.

– Почему? Всё мнишь его розмыслом добрым?

– Не из-за этого. Понимаешь. Сначала я отправил одних людей. Они мне про него рассказали удивительную историю. Потом других. Так эти тоже рассказали не менее интересную и диковинную историю, но уже другую. Отчего так?

– Кто-то из них врёт. А может, врут они все, сочиняя то, чего не ведают. Чтобы перед тобой выслужиться или чей-то интерес соблюсти.

– Сказывают, будто Андрейка выдумал славные слова. Дескать, батя его голову сложил за веру, царя и отечество. И теперь в Туле среди поместных они стали очень популярны. У латинян такие короткие изречения называются девизом. Их каждый уважающий себя благородный человек имеет, не говоря уже о городах, всяких там цехах и, само собой, державах. А у нас не было. Теперь есть. Эти слова ведь для поместного войска очень подходят.

– Красивые слова, – согласилась с ним царица. – Правильные. А что эти ухари о них не сказали?

– Они о многом не сказали. И про песню. И про язык странный.

– Вот!

– Может быть, мне этого паренька вызвать да расспросить?

– Удалось выяснить, зачем он нужен митрополиту?

– Я с этим ещё больше запутался. Интерес к нему какой-то есть, но не сказать, какой именно. Мне даже кажется, что он, как и я, им просто интересуется. И осторожничает. Ведь наивно предполагать, будто он не знает о моём любопытстве.

– Может, и так… – задумчиво произнесла царица, вновь оказавшись за спиной мужа и начав ему нежно массировать шею. Пока их никто не видит, то почему бы и нет? Прекрасный способ добавить весомости своим словам. – А что там Сильвестр?

– Пока не сдох… – мрачно произнёс царь, у которого измена столь приближённого человека, потихоньку вызревая, начала трансформироваться в жажду крови. Ну а как ещё можно назвать ситуацию, когда при болезни царя один из самых доверенных его людей присягнул не сыну, а его брату? Хотя воля была однозначна.

– Адашев, слышала я, снова искал встречи с тобой.

– Пусть катится к чертям! – в сердцах воскликнул царь. – Не хочу его видеть!

– Он мерзавец, но он твой мерзавец.

– Он предал меня!

– И он очень хорошо тебя знает. Не боишься, что он убежит в Литву?

– Казнить его не за что…

– Как и Сильвестра. Но и отпускать далеко их не нужно. Держи поблизости. Чтобы на виду. А как дадут повод, то…

– Ты думаешь? Я хотел Сильвестра в монастырь какой дальний сослать.

– Чтобы он болтал там разное? Сам знаешь – язык у него сильный. Умеет увещевать. Посему осторожнее с ним надобно. Тем более что я слышала, что он, как и Адашев, очень уж интересуются твоими делами. И про Андрейку этого тоже спрашивали.

– Андрейка…

– Словно свет клином на нём сошёлся, – покачала царица головой.

Царь согласно кивнул и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как нежные руки жены ласкали его плечи, шею и голову. Что приносило ему чувство покоя и умиротворения. Позволяя отвлечься от дел… и от того гадюшника, в котором ему приходилось жить. Высокородного и, без всякого сомнения, смертельно опасного. Любое неосторожное движение могло закончиться смертью. А дела государственные вынужденно уходили на тридесятые роли, так как куда важнее было просто выжить и усидеть на престоле. Ибо желающих его подвинуть и поживиться с того имелось в избытке…

* * *

Андрей продолжал пожинать плоды недавнего эксцесса.

Он слишком уж понадеялся на волков. А они, судя по всему, постоянно всюду находиться не могли. Тем более что еды летом хватало, и крутиться возле людей у них, видно, не было никакого желания.

Марфа отходила от нападения.

Строго говоря, отходили все в поместье, но Марфа особенно.

Панический удар, который она испытала, кратковременно мобилизовал все ресурсы организма. Но ничего не бывает бесплатно. И эта малышка умудрилась потянуть несколько мышц. Обрела несколько синяков и ссадин. А правая её кисть вообще болела как будто бы вся. Ей было больно шевелить пальцами.

Ну и эмоциональное состояние…

Что там произошло у реки?

С одной стороны, уровень нападающих был невысок. По виду обычные крестьяне. Мелкие, дохлые и в целом достаточно слабые. Ни жира, ни мяса. Безусловно, сильнее Марфы. Но не так чтобы и сильно.

Гнилые зубы неплохо говорили о рационе. В эти времена настолько сильно испорченные зубы были либо у аристократов, которые могли себе позволить много сладкого, либо у крестьян с ремесленниками, питавшихся преимущественно кашами. Вязкая пища хорошо и обильно накапливалась на зубах и приводила к ускоренному их гниению. А чистить их тут не считали нужным. И судя по размеру и развитию «тушек», отнести покойных к аристократам Андрей не мог.

Мозоли же и особенность развития мускулатуры выдавали в них людей, занимавшихся сельским трудом. Что только подтверждало догадки Андрея о том, кто они. Причём мозоли достаточно свежие. Значит, не так давно эти люди много работали, скорее всего на посевной.

Нападающие почти наверняка были крестьяне, решившие поискать лёгких денег, чтобы поправить своё, в общем-то, беспросветное положение. Обычное дело для большинства разбойников в здешних краях.

Их, судя по опросу Марфы, явно отправили по её душу. Вопрос только – почему такой маленькой компанией? Ведь чуть в стороне по реке удалось найти лодку с верёвкой и парочкой мешков. А осмотр берега показал – их было трое. Если, конечно, остальные, не порхали аки бабочки, избегая оставлять следов во влажном прибрежном грунте.

По здравому размышлению Андрей пришёл к выводу, что его супругу собирались похитить. Зачем? Сложно сказать. Возможно, чтобы шантажировать или обменять на что-то. Возможно, в качестве наказания. Гордость-то тут у многих была обострена, словно у подростков.

Марфа говорила, что эти три придурка обещали её изнасиловать и убить. И даже вроде бы приступили к этому делу… но сам парень так не думал. Они, без всякого сомнения, знали о том, что рядом есть защитники и точно не стали бы так рисковать. Вот уволочь её с собой и изнасиловать уже после – да, вполне вероятно. Что, впрочем, сути не меняло. За что и поплатились сполна. Они, видимо, ещё никогда не сталкивались с женщинами в состоянии панического удара. Безумные фурии, которые способны на очень многое и ни черта не соображают в такие моменты. Могут машину приподнять, пытаясь ребёнка спасти, или броситься на громилу и сонную артерию ему перегрызть али как ещё учудить. Ведь от таких хрупких созданий никто ТАКОГО не ожидает…

И Марфа страдала. Точнее, Алиса… или кем там она была… Как физически, так и психологически. Особенно когда она осознала, что она своими руками убила двух мужчин. Строго говоря, она даже толком ничего не помнила – всё как в тумане. Но ужас от содеянного охватил её невероятный. Ведь по здравому размышлению ей нужно было просто сбежать…

О своём же прошлом она говорить пока отказывалась. А зря. Парню требовалось знать, с кем он имеет дело. Особенно теперь, когда региональная специфика могла сыграть с ними дурную шутку.

– Потом… прости… я не могу… – с болью в глазах отвечала она…

Остальные обитатели поместья тоже напряглись.

Чего-то подобного от Марфы они, как ни странно, и ожидали. Ведь «кулуарные» слухи ходили такие, что жуть. В глазах всех этих людей они служили каким-то волшебным существам. Безусловно, православным, но волшебным…

А вот появление неприятеля было нежданным. Во всяком случае, Пётр Рябой успел всех убедить, что Андрей зря переживает. И лето пройдёт спокойно. Ан нет. Вон как всё повернулось. Что резко добавило всем и ответственности, и бдительности.

– Ты не переживай, – сказывал Илья, – мы всё понимаем. Если бы жинку твою уволокли – нам легче бы не стало.

– Это было бы началом конца. Нашего конца. И я бы голову сложил. И вам не жить. Затравили бы или в холопстве сгубили бы.

– Мы понимаем это, – серьёзно произнёс Пётр Рябой.

– Хозяин, мы с тобой! – уверенно произнёс Устинка. И все хором его поддержали…