Текст книги "Сын Петра. Том 4. Потоп"

Глава 6

1705 год, июнь, 28. Москва

– Присаживайся, – произнес Алексей, указав Миледи на стул около своего стола.

– Что-то случилось?

– Помнишь, мы разговаривали о твоем сыне?

– Да, – оживилась она.

– Вот, – подвинул он ей папку. – Тут результат моего расследования. Жив-здоров.

– Но… – Она как-то растерялась.

– Выяснить это ты не могла. Во-первых, не имела доступа к переписке моей бабки, а во-вторых, не знала, на что смотреть. Хотя особой сложности задача не представляла.

– Она открыто об этом писала?

– Ну зачем? Она была не такой дурой. Ведь сторонние люди могли прочитать письмо. Так подставляться глупо.

– Тогда как?

– Все просто. Я поднял ее регулярную переписку. С кем она постоянно обменивалась письмами. Во всяком случае, с 1690 года. И внимательно прочел, выделяя повторяющиеся упоминания. Очень быстро это дало свои плоды. В переписке с управляющим одного села он раз за разом сообщал ей эзоповым языком о жизни одного человека. Явно ребенка. Это стало хорошей зацепкой, позволившей быстро раскрутить весь клубок. Твоего сына отдали старосте крупного села, доходы от которого шли на содержание моей бабки. Взамен умершего родами его собственного ребенка. Во всяком случае, именно к такому выводу я пришел. А дальше… бабка честно выполняла свою часть сделки. Староста имел хороший достаток, и она ему время от времени подкидывала денежки. Только вот староста тот преставился через месяц после Натальи Кирилловны. Что и обрубило концы, так как распоряжений никаких она не оставила.

– Ох… – только и выдохнула Арина.

– Сейчас он зайдет. Веди себя прилично. Парень ни о чем не знает. – С этими словами царевич дернул за небольшой рычажок под столом. И где-то вдали, в приемной, зазвенел колокольчик. Тихонько.

Через полминуты в кабинет зашел секретарь.

– Пригласи сына старосты.

– Слушаюсь, – кивнул тот и вышел.

Миледи же глубоко дышала, пытаясь успокоиться.

Щелкнул замок.

Открылась дверь.

И в помещение кто-то вошел.

– Проходи, Кирилл. И закрой дверь.

– Да, конечно. Мне сказали, Алексей Петрович, что ты хотел меня видеть.

– Догадываешься почему?

– Не могу знать.

– Как я тебе уже говорил, что рассказывали, будто ты смышлен не по годам и рассудителен. И я решил, к какому делу тебя пристроить.

– Никак не соображу, кто такое мог про меня рассказать. Меня же в селе все ненавидели, – озадачился парень, явно смущенный повторением такой характеристики в свой адрес.

– Отчего же?

– Отца моего не любили. Жили хорошо. Все окрест считали, что он три шкуры с них дерет, чтобы перед Натальей Кирилловной выслужиться. А как преставился – бояться перестали. Много раз мне это в глаза бросали.

– А мать что говорила?

– Чтобы не обращал внимания. Ибо от зависти.

– Не кручинься. То действительно от зависти. Но токмо не из-за хорошей жизни, а оттого, что толковый ты. Рассудительный. Что сам сейчас и показал. Это, – указал он на сидящую к нему спиной женщину, – Миледи. Слыхал о такой?

– Как же не слыхать? Слыхал… – отчетливо заробевшим голосом произнес парень.

– А что слыхал? – спросила Арина, поворачиваясь.

Перед ней стоял парень – ровесник Алексея. Такой же долговязый, видно в отца. Только если царевич ликом пошел в Лопухиных, то этот парень сочетал круглое лицо Нарышкиных и черты лица самой женщины. Будучи на нее заметно похож.

Кстати, Алексей навел справки. Ни приемный отец, ни приемная мать, ни их родственники даже близко не имели сходства с парнем. Что ему часто ставили в укор, называя кукушонком. Это его злило. Но мать всегда отмахивалась – плюнь на них. Завидуют. Вон какой красавец растешь – первый парень на селе. На голову, а то и на две выше остальных…

Кирилл замялся, не решаясь отвечать.

– Что же ты молчишь? – спросил царевич.

– Так страшилки всякие сказывают. Чего дурное болтать? Дурные же люди.

– Полагаешь, что за страшилками этими нет ничего?

– Если есть, то тем более нечего болтать. Глупо.

– И все же, – мягко произнесла Миледи. – Мне интересно, что в селе обо мне говорят.

– Мне невместно.

– Ты, Кирилл, – сказал Алексей, – к ней в ученики приставлен мною будешь. Так что не робей.

Тот от таких слов аж отшатнулся и едва не перекрестился.

– Неужели такие ужасы? – наигранно ахнула Миледи, которую ситуация стала забавлять. – В нашем деле очень важно уметь говорить честно. Без прикрас. Чтобы Алексей Петрович, – кивнула она на царевича, – или государь могли ясно понимать ситуацию. Так что говорят?

– Вот так и сказать?

– Поверь, я много всякого про себя слышала. Говори смело.

– Говорят, что ты полюбовница не то самого государя, не то царевича.

– О! – удивился Алексей. – Это что-то новое. Любиться с кормилицей… это надо разобраться, кто болтает. Вряд ли своим умом до того дошел.

– Я разберусь, – кивнула Миледи.

И они вновь уставились на парня.

Тот нервно сглотнул, прекрасно понимая, что теперь будет с теми болтунами. Но и молчать не решился, пустившись в подробное изложение всяких слухов. Один поганее другого. И если в них поверить – Арина выходила едва ли не черт в юбке. Чертовка, во всяком случае. Что служит бесенку. А то и в услужении у самого Антихриста, каковой его от козы и породил.

– Недурно… – покивал царевич.

– Думаешь, это наш… хм… клиент?

– А как без него? Ладно. Разберемся. А ты, Кирилл, пока ступай. Подождешь у секретаря. Там же, где и сидел. Скажешь, что я велел тебя кофием угостить, с сахаром и взбитыми сливками. И сообщишь, что я приставил тебя личным учеником к Миледи. Уразумел?

– Уразумел.

– Ступай. А мы пока еще тут поговорим.

Парень вышел.

– Плакать не хотелось? – спросил он у Арины.

– Я… я, наверное, до сих пор не могу осознать, что он мой сын. Столько времени прошло. Видимо, уже смирилась с его смертью. А тут вот он.

– Только ты о том и не болтай. Надо будет – сам все расскажу. Сейчас важно, чтобы он голову не потерял. Головокружение от успехов бывает страшным. Может посчитать себя баловнем судьбы, которому все нипочем.

– Уж будь уверен, – серьезно произнесла Миледи.

– И я про ученичество не впустую болтал. Займись им. Сначала подбери программу и учителей. Ну и сама не забывай. Но держи некоторую дистанцию, чтобы он чего дурного не подумал.

– Все сделаю.

– Хочешь посмотреть на новые поделки Демидова? Или распирает?

– Распирает, но… там что-то дельное?

– Да.

– Может, тогда и его с собой возьмем?

– А почему нет? – пожал плечами царевич. – Пусть только кофий попьет. Ну и насладится кислым лицом секретаря.

– Кирилл правильно сказал. Тебе нужна любовница.

– Ты серьезно?

– Более чем. Вон люди уже какие гадости болтают. Им нужно дать правильную сказку, чтобы сами не выдумывали.

– Не рано?

– Тебе пятнадцать лет. Твой отец в этом возрасте уже лез под юбки всем, кому мог залезть. И его страсть сдерживала лишь твоя бабка. А ты ведешь себя как монах. Это многих настораживает. Болтают даже, что ты, как и покойный Карл XII, боишься женщин. Или даже хуже – к мужчинам тянешься. К тому же в свои пятнадцать лет выглядишь вполне взрослым. Вон какой вымахал. По тебе уже девицы сохнут.

– Ну спасибо… обрадовала.

– Сохнут-сохнут, – улыбнулась Арина. – С дюжину молодых аристократок точно тебе назову.

– Вот с ними я точно не хочу связываться.

– Да и не надо. Можно подобрать какую худородную дворянку посимпатичнее и покладистей. Их много. Тысячи и тысячи. А можно вообще какую девицу из-за границы выписать. Чтобы тут совсем чужой была.

– Темнокожую красавицу из самого сердца Африки? – усмехнулся царевич.

– Это легко устроить. У нас есть свои люди в Ост-Индской компании. Если описать им, что ты хочешь, то они тебе подберут несколько десяток подходящих рабынь. И подарят. Например, в качестве служанок. К ним уж точно никто ревновать не станет.

– Ты вот сейчас серьезно? – выгнул бровь Алексей.

– Тебе нужно как можно скорее решить этот вопрос. Ты в том возрасте, когда молодые мужчины с трудом себя сдерживают, чтобы не покрыть весь мир. И люди не понимают тебя. Ведь тебя ничто не ограничивает, кроме твоей собственной воли. Я слышала, что даже с государем уже говорили, спрашивая – не болен ли ты.

– Ладно… подумаю.

– Судя по твоему лицу, ты просто этот вопрос отложишь. Не надо. Это важно. К тому же… это приятно, – пошло улыбнулась Миледи. – Поверь, это того стоит.

– Я знаю.

– Знаешь? – удивилась женщина.

– Неважно.

В этот момент в дверь постучали.

И, не дождавшись отклика, вошел Герасим. Вид у него был… непередаваемый. Глаза навыкате. Бешеные. И, с ходу указав на Арину, что-то промычал. Очень грозное, но, к счастью, непонятное. Этакое боевое «Му». Смешно, впрочем, от этого не стало. Скорее страшно.

– Закрой дверь и подойди ближе, – холодно произнес Алексей.

Тот перевел на него взгляд.

И завис.

Царевич повторил свои слова.

Герасим нехотя подчинился.

– А теперь рассказывай. Что случилось?

Говорить он не мог из-за отрезанного языка, а вот языком жестов, который они с Ариной и придумали, владел отлично. Так что в красках описал, что сделает с ее новым любовником.

– Ты вообще-то женат! – прошипела женщина. – Это не твое дело!

Он дернулся вперед, чтобы ударить ее, но сдержался. В последний момент. Хотя было видно – с трудом. Страсть, видать, никуда не ушла. Любил он ее. До сих пор любил.

– Герасим, – тихо произнес Алексей. Тот нехотя перевел на него взгляд. – Он не любовник. Он ученик.

– Му… – ответил он, наполнив это простое слово удивительным количеством скепсиса и сарказма.

– Они не могут быть любовниками.

– Му? – с тем же сарказмом и скепсисом поинтересовался начальник охраны царевича.

– Потому что он ее сын, – тихо, почти что шепотом произнес Алексей.

Бац.

Герасим завис.

Прямо остолбенел.

Медленно перевел взгляд на Арину, выражение лица которой говорило что-то в духе: «Идиот».

– Только о том не стоит говорить. Ни ему, ни иным. Это секрет.

Герасим медленно кивнул.

– Ладно. Пойдем на стрельбище. Там Демидов новинки привез. Слышал?

Герасим опять кивнул. Только уже не так медленно.

Алексей встал и направился к двери.

Арина последовала за ним, походя фыркнув в сторону Герасима. Тот чуть помялся, но двинулся следом. Какой-то задумчивый.

Подошли к приемной.

Кирилл заметил Герасима и прям съежился. Но тот на это никак не отреагировал.

– Пойдем с нами, – позвал Кирилла царевич.

Он молча подчинился. Но старался держаться подальше от Герасима.

– Ну что ты жмешься? – усмехнулся Алексей. – Это Герасим. Начальник моей охраны. Он будет помогать Миледи в твоей подготовке.

– ОН?! – с нескрываемым ужасом в голосе переспросил Кирилл.

Алексей даже повернулся, чтобы насладиться этим выражением лица. Парня явно перекосил первородный ужас. Герасим же расплылся в такой кровожадной улыбке, что у любого неподготовленного человека коленки бы задрожали.

– Он, – максимально спокойным тоном ответил царевич, стараясь не улыбнуться. – Есть старая мудрость. Если хочешь научиться фехтованию посредственно – иди к тому, кто и сам дурно фехтует. А если хорошо, то к тому, кто хорошо владеет клинком. Герасим, наверное, лучший в России боец. И если ты хочешь стать хорошим учеником Миледи, то тебе следует научиться драться. Ясно ли?

– Ясно… – дрожащим голосом произнес Кирилл.

Герасим же ободряюще похлопал его по плечу, отчего тот чуть не упал…

Дошли до стрельбища.

Здесь Никита Демидов уже все подготовил для испытаний. Он сделал три вида нарезных карабинов.

Первый – стандартный для эпохи. Заряжаемый с дула. Просто крепкий ствол с нарезами, по которым вгоняли пулю. Максимально простой и самый дешевый – всего семь рублей, что на три рубля дороже гладкоствольного карабина. При условии запуска его в серию.

Второй представлял собой вариацию на тему винтовки Фергюсона. Там использовали тот же ствол, что и в первом варианте. Только он ввинчивался в отлитую из бронзы примитивную ствольную коробку и запирался вертикальным винтом. Отвернул скобу спускового крючка на пол-оборота вперед. Зарядил. Повернул ее обратно. Подсыпал пороха на затравочную полку. Взвел курок. И стреляй.

Этот был на три рубля дороже первого. Но заряжался с казны, что открывало куда больше возможностей. Да и бил он лучше, так как зазоры пуля могла иметь минимальные.

Третий оказался вариантом крепостного ружья. Уменьшенного. Ствол также вворачивался в бронзовую ствольную коробку. Откидной вверх простейший затвор на защелке. Зарядка же происходила с помощью сменной каморы со шпеньком для позиционирования. Ну и ствол несколько отличался, так как зарядная камора входила в него.

Потянул за рычажок, открывая затвор. Уложил зарядную камору. Задвинул ее вперед. Закрыл затвор до щелчка. Подсыпал пороха на затравочную полку. Взвел курок. И готово.

Самый дорогой вариант. Совокупно с комплектом из дюжины сменных камор он стоил на десять рублей дороже первого, что было более чем втрое дороже стандартного мушкета. Но бойцы с ним могли развивать чрезвычайную скорострельность. Совершенно чудовищную по местным меркам – расстреливая всю дюжину снаряженных камор в минуту. Причем прицельно…

– Испытания заводские провел?

– А то как же? – усмехнулся Никита. – Сделал по десятку каждого образца и отстрелял. Этот, – указал он на первый, – держит в среднем полторы тысячи выстрелов. Эти – примерно по тысяче.

– Бронза?

– Да. И им особо нужна чистка. После десяти выстрелов начинаются сложности. Туго все начинает работать. Из этого, – тыкнул он в «фергюсона», – сорок – сорок пять выстрелов можно без чистки сделать. А из этого, – указал он на третий, – порядка тридцати.

– Маловато.

– Да разве за бой столько делают?

– Сейчас не делают. Но смысла стрелять дальше ста пятидесяти шагов нет. А из этих поделок – будет. Так что стрелять станут больше.

– Хорошо обученный боец сколько сейчас стреляет?

– За бой?

– Да.

– Пять-десять раз. Под Выборгом – семнадцать выстрелов получилось на брата.

– Выборг – особое место.

– Соглашусь. Но тридцать выстрелов, – указал царевич на третий образец, – это на пределе. Почему он так быстро загрязняется?

– Нагар в щели между каморой и стенками ствола попадает. С каждым выстрелом сложнее вставлять ее.

Алексей покрутил в руках зарядную камору. Это был простой глухой цилиндр со шпеньком и запальным отверстием. Маленьким. Чтобы порох из него не высыпался.

В XIX веке как-то умудрялись стрелять куда больше на дымном порохе. А точность изготовления деталей в 1860-е годы была не принципиально выше, чем сейчас. Во всяком случае, если оценивать опытное производство Демидова. Значит, выход был. Надо просто поэкспериментировать. Возможно, с формой зарядных камор или еще с чем.

– Ладно. Подумаем. А тут что? – указал Алексей на второй образец. – Из-за чего?

– Здесь тоже нагар. Прорывается по нарезам запорного винта. С каждым выстрелом его все сложнее проворачивать. Но рычаг помогает.

Царевич нахмурился.

Эта конструкция в таком виде была явно тупиковой. Слишком большая площадь трения, которая забивалась нагаром. Да и заряжать бумажными патронами было нельзя.

– Ты, Алексей Петрович, не кручинься. Даже если вот этот карабин дать бойцам, их огневая мощь возрастет невероятно. Это же и на триста, и на четыреста шагов можно будет бить. А то и на пятьсот. А чистка нехитрая. Открыл затвор, вынул камору. И вот такой штучкой поелозил, – показал он на небольшой ершик на витой проволочной ручке. – Дело несложное. Потом продул. И все. Буквально за минуту-две можно привести в порядок оружие. Да это не полная чистка. Но еще десяток-полтора выстрелов даст верно.

– Каморы тоже чистить?

– При полной чистке – да.

– А этот сколько без чистки может стрелять? – указал Алексей на первый образец.

– До сотни. Но потом чистить сложно. Если по уму, надо ствол снимать, выворачивать казенный винт и прочищать. Иначе у винта всякая дрянь накапливается.

– Ясно. Подумаем. А что там по стволам? Удалось опробовать то, что я предлагал?..

Нарезное оружие – очень важный этап. И царевич вел работы для подготовки к переходу на него. Но пока было рано. Производить его десятками тысяч в год Россия тоже еще не могла. А по чуть-чуть это было не выгодно. Сейчас в Европе к ним относились внимательно. Очень внимательно. Так что, начав такое перевооружение, он мог поставить Россию в ситуацию, когда потенциальный противник совершит его быстрее.

Параллельно он вел работы по удешевлению и упрощению производства массовых стволов. К ним ведь не предъявляли никаких особых требований, кроме дешевизны и надежности. Про снайперскую стрельбу и речи не шло. Не время еще для нее.

Вот он и искал варианты.

Стволы как делали?

Самые массовые по всей Европе изготавливали нехитро. Брали пруток железа, расковывали его в полосу. Потом полосу сворачивали вдоль оправки и проковывали. Получалась такая трубка с продольно идущим сварным швом. А дальше калибровали плоским сверлом. Хотя дешевые поделки и такой чести не удостаивали.

Это была самая дешевая и доступная технология. Ей пользовались до наполеоновских войн включительно и даже позже.

Существовала и более продвинутая версия, при которой ленту навивали спиралькой на оправку. И также проковывали. В результате получался сварной шов спиралью. С последующей калибровкой. Ствол в той же массе выходил намного прочнее и выносливее. И эта технология продержалась до начала XX века, долго сохраняясь в производстве охотничьего оружия.

Недостатком первой технологии была слабость ствола. Он был довольно дешев, но кузнечная сварка не самая надежная вещь. Особенно если где-то оказался дефект. У второй технологии проблема дефекта не только сохранялась, но и увеличивалась из-за пропорционального роста длины шва. Хотя ствол получался существенно прочнее, и его можно было использовать в штуцерах. Однако цена… Да и вообще оба эти способа требовали много квалифицированной кузнечной работы. И действительно быстро производить такие стволы не получалось.

Алексей не был специалистом в этой отрасли знаний. Но по характеру работы бывал на заводах и краем глаза кое-что видел. Не обязательно в оружейных делах. Так. Просто. Из общего кругозора. Что и попытался проверить…

Пудлинговое железо сразу прокатывали в пруток достаточно большого диаметра. Потом в разогретом виде его разрубали на куски. Подравнивали, формируя «таблетку». И на ручном прессе пробивали в ней по центре отверстие. На горячую, разумеется.

Ну а дальше рутина. Два чугунных валка с набором ручьев круглого сечения. На них эту таблетку и раскатывали, удлиняя. На горячую. Все на горячую, так как качество металла было не очень высокое и холодный прокат вел к большому количеству брака.

Чтобы сохранялась центровка и равномерность стенок, ну хоть приблизительно, прокатывали с оправкой. Так что конструкция была достаточно громоздкой. И Демидов, наверное, год мучился, прежде чем у него все получилось.

На выходе одна связка из ручного пресса и прокатного стана позволяла за три суточные смены изготавливать около трехсот заготовок для ствола. Причем никакой квалифицированной кузнечной работы не требовалось при этом вовсе. Кузнец с подмастерьями за то же самое время делал всего несколько заготовок. От пяти до десяти.

Так что перспективы выглядели очень радужными. Если, конечно, удастся решить вопрос с энерговооруженностью. Все-таки водяного колеса для прокатного стана совершенно не хватало. Приходилось применять понижающий редуктор, чтобы прокручивать валки. Да и последующая механическая обработка стволов требовала мощностей…

– Вот как-то так… – развел руками Демидов. – Так стволы делать славно. Но мне в Туле не хватает водяных колес уже. И так город и вся округа выглядят жутко. Все крутится и шевелится. Иной раз самого страх берет.

– Прям так плохо все?

– Раз в седмицу ловлю какого злодея. То колесо кто хочет испортить, то склад с углем поджечь, то еще что. Люди ропщут.

– А кто гадит? Не выяснил?

– Так-то не секрет, – развел Демидов руками. – Я же с раскольниками раньше знался. Но тут уже пару лет как разошлись наши пути-дорожки.

– Почему? Мне казалось, что ты им очень нужен.

– Отказался им помогать.

– И сильно помогал?

– Поначалу по несколько тысяч в год давал. Они с каждым разом хотели все больше. А мне в производство вкладывать надобно. Вот как десять тысяч запросили, так я и послал их по известной дорожке грибы собирать. Они ведь тебе с государем гадят. А я с вашей руки кормлюсь. Паскудство какое-то выходит.

– И с тех пор они стали дурить?

– Мыслю, что да. Людей баламутят в Туле. То один по пьяной лавочке что учинит, то другой. Недовольных-то хватает. Мое ведь производство всех остальных подмяло.

Алексей грустно улыбнулся.

Демидов был уже, почитай, владелец города. В нем все так или иначе вокруг него и его производства крутилось. О том, что это вызывало недовольство, он слышал. Но тут, видимо, этот гнойник вышел на новую стадию своего развития и стал прорываться.

В принципе, в России, кроме Демидова, уже одиннадцать мануфактур было создано оружейных. Покамест маленьких или даже крошечных. Рабочих-то не хватало, как и оборудования. Но совокупно они производили примерно две трети того, что делал Никита. Так что, даже если Тулу охватит восстание и выделка оружия там встанет, беды великой не произойдет, наверное.

Нет, плохо, конечно. Но…

– Надо скорее колонию заводить и вывозить этих раскольников куда подальше, – буркнула Арина.

Герасим сделал несколько жестов, выражая свое мнение. Куда более радикальное.

– Нет, друг мой. Я пока тебя с лейб-кирасирами в Тулу отправлять не стану. Но ты, – повернулся он к Демидову, – передай эти ухарям, что их проказы я вижу изменой. Ибо выделка оружия – государственное дело. И ежели не угомонятся, то я отправлю Герасима. Он умеет успокаивать.

Никита нервно хохотнул.

– Да-да. Приступ олигофрении поразит Тулу. Я не хочу проливать кровь наших людей. Но если они не прекратят, то выбора у меня не будет. В конце концов, вся власть от Бога, и ее священное право – защищать себя.

– Ты зря ратуешь за колонию, Алексей Петрович.

– Отчего же?

– Те раскольники, что туда поедут, и тут в общем-то жить добром могут. А тех, кого туда надобно спровадить, сего не желают. Враг ты им. Зачем им у тебя на поводу идти?

– И что, даже мое предложение канонизировать Аввакума их не смягчило?

– В их глазах канонизировать его церковь вероотступников будет. А потому радости сие не принесет.

– Ясно. М-да. Ты знаешь, что такое фанатизм?

– Особое рвение в вере?

– Нет. Это один из видов одержимости.

Никита нахмурился. И во всем его виде явно проступил скепсис.

– Последнее испытание – искушение состраданием.

– Что? – не понял он.

– Искушение состраданием. Это подмена понятий. Софистическая игра словами. Самая что ни на есть обычная форма одержимости. Когда человек, вроде бы даже изначально ратуя за доброе, светлое и правое дело, впадает в грех гордыни. Чем бесы и пользуются. Отчего он отпадает от веры и впадает в сатанизм, лишь прикрытый покровом христианства.

Никита промолчал, напряженно глядя на Алексея.

– Убить их всех… – после паузы произнес царевич. – Это ведь не сложно. Нет человека – нет проблемы. Простой путь. Но он порочный. Это путь в ад. Прямой. Через широко открытые ворота. Впрочем, бесы знают, как, кого и когда искушать. Фанатики идут по пути величайшей гордыни. Считают себя избранными. И готовы убивать тех, кто их таковыми не почитает. Они готовы утопить в крови всю страну. Ввергнуть ее в Смуту. Допустить ее завоевание и разорение. Все что угодно на потеху бесов, которыми они одержимы…

– Тогда их надо убить, – твердо произнес Демидов.

– И чем мы тогда окажемся лучше? Именно по этой причине я готов выслать их подальше. Где корма для бесовских страстей уже не будет. И у них будет шанс спастись. Но если они не уймутся, мне придется проливать кровь. У любого сострадания есть пределы. Хотя, полагаю, бесы, которыми они одержимы, именно этого и добиваются…