Текст книги "Сын Петра. Том 4. Потоп"

Глава 5

1705 год, май, 22. Москва

Алексей едва не опоздал к важному событию – спуску корабля на воду.

В Москве.

Морского.

Дивно, странно, но только здесь, на небольшой, но неплохо оборудованной речной верфи, была возможность для его постройки. Не вообще морского корабля, а этого, конкретного.

Именно здесь строили галеры, которые позже разбирали и собирали в Воронеже во время второго Азовского похода. И с тех пор не прекращали работать, обеспечивая растущие потребности речного флота. Иногда даже изготавливали галеры для Черноморского, Каспийского и Балтийского флотов. В оригинальной истории все судостроительные дела в этих краях затухли очень быстро. Петр переносил их поближе к морям. Но… тут сказался фактор Алексея. Он сумел убедить отца не совершать поспешных решений. А потом еще и сам немало усилий приложил к развитию этой верфи.

Ну а что?

Удобно.

Все под рукой. И рабочих в достатке. Действительно большие корабли здесь не строили. А даже крупные, полноразмерные галеры не великая сложность перетащить волоками куда следует.

Более-менее крупных верфей покамест в России было немного. Эта – московская. В Новгороде еще. Но там строили типовые баркасы. Массово. Переправляя их в Волго-Камский бассейн среди прочего, так как спрос на них оказался удивительно большим на фоне растущей экономики. В Пскове наладили выпуск понтонных парков, ограниченно. Из Воронежа верфь перенесли в Азов. Но там пока мало что строили из-за удаленности. Почти все ее мощности уходили на ремонт Черноморского флота. Ведь в этом варианте истории за ним следили, а не просто «настрогали» для галочки, бросив гнить.

И собственно, все.

Еще Алексей хотел открыть верфи в Нижнем Новгороде, Павлограде и Архангельске. Но то было дело ближайшего будущего. И пока действовали только эти. Московская же благодаря стараниям Алексея оказалась самой хорошо оснащенной и с наиболее компетентными работниками, поэтому тут передовой корабль возводить и взялись.

Впрочем, все это было сейчас неважно.

Прогремел салют.

Петр Алексеевич самолично выбил первый стопор. Следом рабочие ударили по остальным. И корпус корабля плавно слез по направляющим в воду Москвы-реки. Кормой вперед. После чего царь торжественно вручил награду корабельному мастеру и остальным отличившимся.

Все как обычно.

За исключением пары деталей. Так, перед салютом применили «английское новшество» – супруга государя разбила бутылку дорогого вина о форштевень. По предложению сына.

Самая идея заключалась в том, чтобы женщина, разбивающая бутылку с вином, считалась крестной матерью корабля. И всего его экипажа. Принимая своего рода патронаж. А мужчина, начинающий спуск, – крестным отцом. С теми же функциями. Люди на такую роль подбираться должны были влиятельные и состоятельные. В данном случае, зачиная традицию, ими стали царь с царицей.

Но это первое новшество.

Второе заключалось в том, что после завершения награждения на корабль вносили икону святого, в день которого корабль на воду и спускался. С тем, чтобы хранить ее на борту до самого конца службы. Чтобы святой выступал небесным покровителем.

Алексей, несмотря на свою реформаторскую деятельность, старался сохранять с патриархатом если не теплые, то деловые отношения. И, углядев возможность, вполне охотно сделал определенный реверанс в сторону церкви. Ему это ничего не стоило, а им было приятно.

Хотя против названия кораблей в честь святых царевич решительно возражал…

– Как корабль назовешь, так он и поплывет! А все святые – мученики. Зачем нам корабль-мученик?

Петр с такой логикой согласился. И оформил в указ правила спуска и наименования корабля. Чтобы все регламентировать и оформить. Так что сейчас, при большом скоплении народа, в Москве спускали не только принципиально новый тип корабля, но и по новым, дополненным обычаям.

Это была большая шхуна «Автоноя», названная в честь одной из нереид. По задумке все корабли данной серии должны были носить имена этих мифологических сестер. Что также было новшеством.

Ее отличительными чертами были железный силовой набор и трехслойная обшивка дубом. Каждый слой не отличался особой толщиной, но укладывался с перекрытием швов предыдущего, с которым стягивался болтами, а промеж себя – скобами. Между слоями обшивки лежала густая промазка особым составом с добавлением «парижской зелени» – ядовитой краски на основе мышьяка. Снаружи обшивка ниже ватерлинии промазывалась ей же.

Шхуны в 1705 году не были новинкой. Их с самого начала XVII века применяли в Англии и Голландии[13]13
  Слово «шхуна» появилось в XVIII веке. Хотя первая шхуна изображена на картине 1600 года, и, вероятно, они существовали ранее, только назывались иначе. Как правило, яхтами.


[Закрыть]. Просто конкретно эта являлась весьма крупной – порядка тридцати метров в длину. Но большое удлинение корпуса, составляющее по ватерлинии пропорцию 1 к 7, и острые, агрессивные обводы делали корабль достаточно легким. По оценкам царевича – полное водоизмещение снаряженного и груженого корабля должно было составить около 220 тонн.

Немного.

Но для первого корабля с железным силовым набором – достаточно.

По парусному вооружению корабль можно было отнести к марсельным гафельным двухмачтовым шхунам. Но в отличие от бытующих в те годы вариантов здесь применяли достаточно высокие мачты и два яруса парусов, позволивших существенно улучшить площадь парусов по сравнению с обычными шхунами тех лет. Эту комбинацию Алексей смог получить на стенде НИИ Моря, подбирая варианты и тестируя их, из-за чего на выходе родилось что-то в духе Балтиморского клипера.

Кроме парусов, корабль нес и пять пар больших весел. При необходимости их могли просовывать в орудийные порты, откатив орудия и смонтировав уключины, что позволяло кораблю дать ход на случай штиля или при необходимости маневра в ограниченном пространстве.

Вообще на шхуне было много новшеств, большинство из которых, впрочем, скрывалось от людских глаз. Так, железный набор и довольно любопытная обшивка дополнялись водонепроницаемыми перегородками из лиственницы. Их ставили по шпангоутам, используя как дополнительные силовые элементы.

Еще одной деталью были крепления. Металлические крепления. Их было чрезвычайно много по здешним меркам. Да к ним в довесок еще и всякие приспособления, облегчающие оперирование парусами. Например, ручные лебедки.

Вооружение тоже не вписывалось в общую парадигму тех лет. На столь небольшом корабле стояла дюжина 6-дюймовых карронад[14]14
  6-дюймовые карронады также называли 30-фунтовыми.


[Закрыть]. По пять на борт. Оставшиеся две можно было перекатывать с кормы на бак по необходимости.

Лафеты применяли отработанные на баркасах огневой поддержки, то есть карронады на вполне привычных морских лафетах, этаких «пеньках» на четырех маленьких колесиках, ставили на направляющую, по которой они и откатывались при выстреле. Но не просто назад, а назад и вверх, поднимаясь по клину, из-за чего импульс отдачи очень неплохо гасился. Что и позволило «впихнуть» на такой маленький корабль орудия столь серьезного калибра.

Корабль сполз в воду.

Успокоился.

И его канатами притянули к деревянному причалу.

Оставалось оснастить этот корабль рангоутом и такелажем. А потом переправить на Балтику, чтобы провести там полноценные, комплексные испытания…

– Эх, красив, зараза, да маловат… – тяжело вздохнув, произнес царь. – Может, надо было сразу линейный корабль строить? Галеас[15]15
  По внутренней классификации парусно-гребные корабли водоизмещением больше 7000 пудов (114 тонн) классифицировали как галеас.


[Закрыть], конечно, дело хорошее, но…

– Отец, не спеши. Мы должны сначала понять, что идем правильным путем.

– Да брось, – махнул Петр Алексеевич рукой. – И так ясно, что все верно. Ты ведь не просто так это выдумал. Видел, там…

– А крепления? А конструкция? Все это надо проверить.

– И долго мы проверять будем? Сколько лет?

– Отец, спешить в таких делах не надо.

– Тебе легко говорить…

– Такие галеасы сами по себе нам очень пригодятся. Быстрые и сильно вооруженные. Они смогут и связь поддерживать, и с пиратами бороться, и с торговцами вражескими.

– Но не с флотом.

– Не с флотом, – согласился Алексей. – И в дальние рейсы такие маленькие корабли лучше не отправлять. Но если испытания покажут, что мы не ошиблись, построим увеличенную версию галеаса. Уже в ранге фрегата. Где-нибудь в тридцать тысяч пудов[16]16
  30 тысяч пудов – это около 500 тонн.


[Закрыть] или больше. Чтобы эти «собачки» уже смогли бегать далеко.

– Тридцать тысяч пудов… это же линейный корабль пятого ранга.

– И что? Толку с такого линейного корабля?

– Что значит «толку»? Это же рабочая лошадка флота что у голландцев, что у англичан, что у французов.

– Хлипкий силовой набор, тонкая обшивка, слабое вооружение. Да к тому же и медленный. Он рабочая лошадка, потому что дешев. А англичанам, голландцам и французам требуется затыкать дыры по очень многим направлениям. У нас таких задач не стоит. Нам такие рабочие лошадки не нужны. Вот такие галеасы закроют нишу ближнего радиуса. Их увеличенные версии – дальнего. А настоящие линейные корабли нужно строить мощными и крепкими. В 150 тысяч пудов. Хотя бы. А лучше в 200–250[17]17
  150 тысяч пудов – это около 2500 тонн, 200–250 тысяч пудов – около 3500–4000 тонн.


[Закрыть].

– Ого! – присвистнул царь. – Эко ты замахнулся!

– Нам нужны настоящие, серьезные боевые корабли. С крепкой обшивкой, защищающей от всякой мелочи артиллерийской. С по-настоящему мощной артиллерией. И хорошим парусным вооружением. Сила и мощь. Много их не потребуется. Даже одна эскадра из десятка таких мановаров[18]18
  Мановар (man-of-war) – разговорное название самых крупных боевых артиллерийских парусников. Первым в истории мановаром была английская каракка Henry Grace à Dieu 1514 года постройки и водоизмещением в 1000 тонн.


[Закрыть] раскидает в несколько раз превосходящие силы рабочих лошадок любого флота.

– Ты уверен? – со явным скепсисом в голосе спросил Петр Алексеевич.

– Уверен, отец. Это как раз тот случай, когда количество не может бить качество. При этом наши супостаты не смогут строить им конкурентов. Ведь без железного силового набора такой корабль будет откровенно хлипким.

– Ну… не знаю…

– А я знаю. Они пытались. Ничего хорошего не получилось. Железный набор – сила. Собственно, пока главной проблемой является для нас обшивка. Сколько проживет наша выдумка – неясно. Эх… Заменить бы дуб на железо…

– Так утонет же, – удивился царь.

– Отчего же?

– Железо же. Сколько его надобно будет? Прорву! А оно тяжелое.

– А ты чугунок пустой в кадушку поставь. И посмотри.

– Хм…

– Я все уже посчитал и прикинул. Можно. И нужно. Только нам такую обшивку пока не потянуть. Там ведь не меньше дюйма толщина должна быть. И листы большие. И станки для изгибания таких махин. И приспособления, чтобы в них под заклепки дырки пробивать. И машинки для клепания. И… много чего. Мы пока просто не готовы к такому подвигу. Слишком много всего нужно сделать.

– А зачем их железом обшивать?

– Лет по тридцать-сорок, а то и полвека корабли станут жить. Без замены обшивки. А если своевременно делать ремонты и подкраску, то и того больше.

– Только они будут золотыми. Столько железа…

– Строительство каждого отдельного корабля – да, станет дороже. Но уйдет необходимость регулярно менять обшивку или строить новые взамен слишком быстро сгнивших. В целом это окажется даже дешевле для казны, если смотреть в масштабе многих лет. Но чтобы такое сделать, нужно просто в десять-пятнадцать раз увеличить выпуск железа, по сравнению с нынешним, – пожал плечами Алексей. – Это решаемо, но нужно время.

– Решаемо… – покачал головой Петр Алексеевич.

– А представь, если мы поставим на такие корабли всего два пушечных дека. На нижнем расположим полноценные длинные пушки, допустим, в восемь дюймов[19]19
  По новой классификации Алексея 8-дюймовые орудия называли также 72-фунтовыми.


[Закрыть], а на верхнем – карронады того же калибра. Запас же водоизмещения пустим на укрепление бортов. Например, железными плитами хотя бы в три-четыре дюйма толщиной – чтобы пробить было очень сложно. И поставим паровую машину, дабы такой линейный корабль сохранял маневр, даже потеряв все мачты… это же натуральный кракен выйдет, морское чудовище, способное крепко стоять под сосредоточенным огнем многих противников и громить врага… одного за другим. А эскадра таких? Эх… жаль, что до таких кораблей нам еще далеко.

Петр скосился на сына.

Молча.

И отчетливо заметил, что тот смотрит куда-то в никуда. Словно видит что-то только ему ведомое. Алексей же, выдержав паузу, добавил:

– Нам только нужно придумать, зачем нам этот флот. Ты его жаждешь. Я тоже. А те, кто будут после нас? Все ведь похерят. Флоту цель нужна. Колонии.

– Мы же отправили экспедицию.

– Отправили. И затягивать не нужно. Колонии для флота нужны как воздух. Он без них зачахнет.

– А я-то, грешным делом, думал, что это у меня большие мечты, – задумчиво произнес царь. – А тут вон оно как – большие железные корабли, колонии… Я о таком даже не мечтал.

– Отец, – повернулся к нему Алексей, – Россия при тебе шагнула в новый технологический уклад. А это принципиально новые возможности. Новый мир. Мы чудом обогнали Европу. Уже обогнали. Там только одна страна была на пороге этого перехода – Англия. Но у нее сейчас тяжелый кризис, и есть все шансы из него не выбраться. Как там повернется – неважно, в любом случае она отброшена назад. Больше ни одна из держав Европа к этому переходу даже не приступила. Кое-кто может, но топчется на месте, живя другим. И сейчас нам нужно прикладывать все усилия, чтобы воспользоваться ситуацией… моментом. Сколько у нас лет – не знаю. Но мыслю – скоро они начнут шевелиться…

– Но мы-то уже перешли, по твоим словам.

– Мы порог только переступили. Это первый шаг большого пути. Европейцы нас смогут легко обогнать. Оглянуться не успеем, как снова потребуются Великие посольства и учеба у европейцев. Во всем. А то и вообще – загонят нас под лавку, поставив в зависимость буквально от всего. Это, к сожалению, не так сложно.

– Я видел, чем живут в Европе. Ты нагнетаешь.

– Если они поймут, что теряют свое положение, то будут шевелиться. Обученных людей у них на порядки больше, как и ресурсов. Расстояния меньше, а значит, лучше логистика. И… в общем, не нужно обманываться. Европа сейчас отстала. Но не сильно. И при желании быстро наверстает…

– Ты так в них веришь?

– Семь веков назад они представляли собой крайне убогое местечко. Бедный, грязный чулан Евразии. Сейчас – по сути своей центр мира.

– Семь веков, сынок. Это много.

– Ну так и мы не так далеко убежали. К тому же мир ускоряется. Сам видишь, нам потребовалось не так много времени для рывка.

– Но у нас есть ты и твое озарение.

– А если у них тоже такой же человек появится?

Петр задумался.

Чуть помедлив, царь возобновил беседу. Но уже детально. Ему стало интересно узнать о том, как его сын видит эти здоровенные железные корабли. Так что, сев в карету, они всю дорогу до патриаршего подворья увлеченно фантазировали. Пытаясь представить этот корабль будущего…

После 1698 года, когда высшее руководство церкви выступило достаточно неоднозначно, Петр хотел вообще упразднить патриаршество. Что он в оригинальной истории и сделал. Здесь же Алексей убедил отца поступить иначе.

Патриаршество сохранялось.

А вот хозяйственная часть церкви изрядно реформировалось. Она ведь являлась крупнейшим землевладельцем государства. Вторым после самого царя. С массой крепостных. А еще мастерские, солеварни и прочее. В комплексе это обеспечивало церкви экономическую независимость и делало важным актором внутренней политической борьбы. Из-за чего ее утягивало в банальный папизм, который проповедовал и продвигал Никон. Хотя началось все это намного раньше. Он ведь, по сути, только развивал идеи иосифлян, известных также как стяжатели, которые победили в конце XV – начале XVI веков в борьбе со своими оппонентами за счет союза с Софьей Палеолог и ее наследником.

Но вот грянул гром.

Петр поставил вопрос ребром. Или он вовсе упраздняет патриаршество, которое и в 1682, и в 1689, и в 1698 годах повело себя скверно. Или забирает бо́льшую часть жалованных земель, сохраняя в остальном для церкви самостоятельность.

Выбор был хоть и неприятный, но несложный.

Так что в 1700 году после почившего Адриана утвердили нового патриарха – Стефана Яворского. И вместе с тем забрали бо́льшую часть церковных земель и промыслов в казну. При монастырях же оставляли только то, что могли обрабатывать монахи и послушники своими силами. Из-за чего к 1705 году количество монастырей сократилось вдвое – с порядка 1200 до где-то 600. Через укрупнение за счет ресурсов закрываемых. И все шло к тому, что их количество уменьшится еще где-то вдвое.

Кроме того, была создана единая церковная казна, куда стекались все доходы церкви, включая пожертвования. С тем, чтобы их в дальнейшем распределять между приходами, дабы поддержать самые слабые, или еще как применить. Царь на эту казну не претендовал и не имел права брать из нее денег. Однако своего человека к ней приставил – для контроля. А то мало ли. Заодно он следил за церковным имуществом и за тем, как исполнялся запрет на принятие недвижимости через пожертвования или завещания.

Нехитрые меры.

Но они разом и весьма существенно увеличили прямые доходы казны. С одной стороны. А с другой поставили церковь в финансовую зависимость от царя. Ведь оставшихся у них ресурсов стало явно не хватать даже для «поддержания штанов». И они оказались вынуждены идти на поклон к царю. Что, в свою очередь, позволило получить достаточно надежный инструмент влияния. Чем царь и воспользовался, установив квалификационные и образовательные цензы для настоятелей.

И о чудо! Уже к 1705 году в европейской части России не осталось ни одного настоятеля, который бы не умел читать-писать-считать. Хотя до того были редкостью…

Что было только началом. Так-то Петр Алексеевич по совету сына требовал получения каждым настоятелем хорошего и комплексного образования. Прямо-таки университетского уровня. Понятно – такое быстро не получить. Но три семинарии церковь уже открыла и, согласовав программу с царем, пригласила туда хороших преподавателей из Европы и отчасти из иных патриархатов православных.

Что будет дальше? Сложно сказать. Пока, по крайней мере, она шевелилась…

Сейчас же Алексей ехал с отцом к патриарху для того, чтобы предложить еще один способ улучшения финансирования. И как следствие, новую нагрузку.

Церкви должны были стать начальными школами.

Не все и не только, но многие.

Для чего их требовалось оснастить лавками, столами и прочим. Чтобы вне служб проводить занятия с местными детьми из общины и охочими взрослыми. Программа, предельно усеченная, состояла всего из трех предметов: чтения, письма и счета.

Оснащение церквей за счет казны. Всякий расход, идущий на данное дело, тоже. Мел там или еще что. Ну и доплаты – за обучение. Сверх того, священники должны были ежегодно подавать списки учащихся с отметками об успехах и талантах. За каждый выявленный талант также доплачивали.

– Это не так просто сделать, – покачал головой патриарх.

– Священники не справятся?

– Как знать? – пожал он плечами. – Дело даже не в этом. Вот ты, Алексей Петрович, сказываешь о том, что надобно учить по единому образцу всех. По единому учебнику. А где мы его найдем? Их же десятки тысяч потребуется напечатать. Детям как-то надо учиться писать. Для сего требуется бумагу, чернила и перья изводить. Много. На доске или восковой дощечке, как ты сказывал, можно, но это не даст навыка письма практического. Чернилами ведь – это совсем другое. Ты представляешь, СКОЛЬКО это всего потребуется?

– А давай посчитаем. Прикинем – откуда и как добыть.

– И казна готова на такие траты? – поинтересовался патриарх, глянув на царя.

– Готова. Хотя пока ясности в понимании сумм нет.

– Но ради чего? Зачем крестьян грамоте и счету учить? Как это поможет им землю пахать?

– Землю пахать – никак, – ответил за царя сын. – Но нам на мануфактуры нужны работники. Читать им там и писать, может, и не придется, а вот от учебы не отвертеться. И те, кто смог освоить чтение, письмо и счет, точно и со станками справятся. Во всяком случае, в этом есть твердая надежда. Да и вообще… много где такие люди пригодятся. Купцам, в приказы, да и вам.

– Не перемудрить бы…

– А где тут мудрость великая? – хмуро спросил царь.

– Так я не против обучения. Но раньше же так не делали. Где это видано? В церкви наставить парт учебных. Сие на грани ереси, мыслю. Люди роптать станут. Это ведь рушит старину.

– Так отчего же в православных церквях орга́нов нет?

– А при чем тут органы?

– Как при чем? В Восточной Римской империи, что столицу имела в Константинополе, органы были широко распространены[20]20
  Архаичные орга́ны появились в XIX веке до н. э. в Вавилоне. В IV веке до н. э. вследствие завоеваний Александра Македонского они распространились по всему эллинистическому миру. Большой орган современного типа появился в IV веке н. э. в Восточной Римской империи (Византии), где употреблялся широко, в том числе и в христианском богослужении. В VII веке из Византии он стал входить в практику латинского христианства, но повсеместно там распространился только к IX веку. В XI веке из-за военно-политических и экономических потрясений орган начал выходить из практики в Византии, окончательно уйдя с ее завоеванием мусульманами в XV веке. Канон собственно византийского богослужения сочетал большой хор и органную музыку. Именно его и услышали посланники князя Владимира в Константинополе. На Руси органы не применяли в богослужении никогда. Сначала из-за экономических и технологических особенностей, а потом и из-за падения традиции у реципиента (Византии). В начале XX века этот вопрос поднимали на Поместном соборе РПЦ, однако отказались, посчитав латинизмом. Однако исторически орган был изначально особенностью именно греческого канона христианства, названного позже православием.


[Закрыть]. И именно оттуда они попали к католикам. А у самих держались до самого их завоевания османами, их применяли, как и у католиков, в службах, дополняя хор. Вот я и спрашиваю – отчего в наших православных церквях их нет? Это ведь рушит старину.

– Это было давно, – хмуро ответил патриарх.

– Церковь меняется. Любая. И православная не исключение. Развивается вместе с миром. Не всегда это развитие здравое. Но отрицать его нет смысла. И сейчас, мыслю, церкви пора сделать новый шаг вперед. И через учебу закрепиться в сердцах простых людей.

– Люди не поймут такой порухи старины.

– Люди? Или отдельные священники? Так ты подай список тех приходов, где «люди не поймут».

– Для чего?

– Чтобы царевы люди отправились туда и поинтересовались – кто воду мутит. Ведь так не бывает, чтобы все разом против. Обязательно есть инициативная группа, что выступает. Вот и выясним. Кто такие и чего им не нравится. И быть может, им стоит язык оторвать вместе с головой.

Патриарх напрягся.

Понятно, что Алексей прямо не указал на священников на местах, что шалить вздумают, но намек выглядел предельно прозрачным. А уж его способность докапываться до истины и находить тех, кто стоял во главе того или иного события, не являлась тайной ни для кого на Руси. Пожалуй, даже крестьяне из медвежьих углов и те знали.

– А чтобы утешить особенно страдающие души, пекущиеся о старине, – продолжил царевич, – займись органами.

– В каком смысле?

– Орган – это красиво. И таков был исконный православный обычай. А значит, что? Правильно. Тебе, как поборнику старины, надлежит подумать над тем, как вернуть их в практику православных церквей…

Стефан Яворский был достаточно неплохо образован. В том числе в формате западной, католической учености. Отчего и приближен был в свое время Петром. Однако человеком оказался на деле весьма консервативным и стоящим на позиции главенства церкви. По сути, продвигая католический канон, хоть и отрицая это на словах. Хуже того – совершая всякого рода нападки на униатов и католиков. Хотя, конечно, открыто продолжить дело Никона он не мог. Силенок не хватало и авторитета, так как был пришлым человеком – из русского воеводства Польши, а потому значимых связей в Москве не имел.

Новый патриарх реформу церковных владений воспринял крайне болезненно. И явно дал понять, что против. Впрочем, дернуться и начать лобовую конфронтацию не мог. Так – потихоньку саботировал, что мог. Но осторожно, чтобы не подставиться. И задабривал царя панегириками в надежде тихой сапой добиться своего…

– Менять его надо, – тихо произнес Алексей, когда они с отцом вышли с патриаршего подворья.

– Да… – кивнул Петр. – Нету в нем душевного отклика делам моим. Врага во мне видит.

– Да, – согласился Алексей. – Но дивно все, конечно. Так-то учебе детей он не противник. Но… – покачал головой царевич. – Скользкий. Выкручивается. Словно уж. Ведь хотел прямо и по существу возразить, но не решился, перекрутил все.

– Хотел… – тяжело вздохнув, произнес царь.

– Но в одном прав Стефан. Нам нужно что-то с учебниками делать.

– Так у тебя же есть уже.

– Есть. Но тут есть деталь одна. Сам знаешь – в каждой местности говорят по-своему. Диалекты сие зовется. Когда диалекты расходятся слишком далеко – появляются новые языки. Через раскол.

– И к чему ты мне это говоришь?

– Нужно крепко подумать над тем, как и чему учить. Продумать учебник. Счет – понятно. Цифры и основные арифметические действия. Более там не нужно. А вот чтение и письмо – здесь все сложнее.

– Не понимаю тебя, – покачал головой царь.

– Учебник для обучения чтению – букварь. Его надобно дополнять сборником текстов для освоения навыков чтения. Простых. Понятных. Но и в то же время полезных нам. Что они там будут читать? Мама мыла раму? Папа гладил маму?

– Так Евангелие им дать, – пожал плечами отец. – Всегда же по Евангелию учились читать, Псалтырю и Часослову.

– Учить мы будем одному, а закреплять на другом? Там же церковно-славянский язык, сильно отличающийся от русского. Перевести не дадут. Нам нужен текст для чтения, который будет написан по нормальным правилам и соответствовать современности.

– Ну… хорошо. И что ты хочешь?

– Краткую историю России. Крупными буквами и лаконично. Показать в ней, что именно мы молодцы, а не литвины. Да и вообще оформить правильную картину мира. С боярами-мироедами и царями, что за отечество стоят. Через что каждому, изучающему чтение, сие в голову вбить. Он ведь книгу эту прочтет не раз и не два. Хочешь – не хочешь, а запомнит.

– Напишешь?

– Напишу. Но перед тем нужно решить еще один вопрос. А именно новой графики и орфографии. Сейчас ведь учат весьма мудрено. И многое берется из церковно-славянского языка, а потому мертво еще до рождения.

– Патриарх тебя за такие слова проклянет, – усмехнулся Петр Алексеевич.

– Ну тебя с его подачи уже стали тишком называть Антихристом. С него станется.

– Ты уверен?

– Твердых доказательств у меня нет. Но кое-какие косвенные указывают на него. Да и при ответе на вопрос, кому выгодно, он там сразу всплывает.

– Вот… – грязно выругался царь.

– Я же говорю – менять его надо.

– Надо. – покивал Петр.

– Что до графики и орфографии, то их нужно максимально упростить. Нам ведь учить толпы дремучих людей. Чем проще окажется язык, тем легче. И главное, надо сделать так, чтобы написанное слово читалось строго так, как его написали. И продавливать единый стандарт языка.

– И как же ты это хочешь сделать? Сам же говоришь – в разных местностях по-разному говорят. Тут и сомнений нет – перекручивать станут.

Алексей же, немного подумав, описал отцу, по сути, фонематический принцип орфографии. С ним он не был знаком на систематическом уровне, но слышал о принципе эсперанто – «одна буква, один звук».

– Большую работу придется провести, – покачал головой Петр, когда сын ему объяснил свою затею.

– Сейчас у нас очень мало грамотных людей и нет стандарта языка, никакого. Так что в любом случае проделывать большую работу. И я мыслю, надо сразу сделать по уму. Чтобы не морочить голову ни себе, ни людям позже.

– Но такой разрыв со стариной…

– А церковно-славянский язык все равно непригоден для записи современного русского языка. Да и бороться с ним не нужно. Оставим как язык богослужения. Он ведь понятен. Просто другой.

Царь снова покачал головой, но возражать не стал. Лишь скосился на дверь патриаршего подворья. И направился в карету. Царевич же вдогонку ему бросил:

– Стандарт языка потребует не только новых правил и графики, но и словарей. Чтобы всегда можно было проверить, как какое слово пишется и что означает. А также надо делать энциклопедические словари.

– Ох, Леша-Леша… – тяжело вздохнул Петр.