Текст книги "Фрунзе. Том 5. Proxy bellum"

Глава 2

1931, май, 9. Москва

Михаил Васильевич пил чай.

С баранками.

Супруга сидела рядом и о чем-то щебетала. После той истории с вербовкой она очень активно пыталась «вляпаться» в новую историю. Но к ней, кроме отдельных неудачливых соблазнителей, теперь никто не подходил. Особенно после того, как с ней попытались восстановить связь британские агенты и люди Фраучи повязали и непосредственного исполнителя, и его кураторов. И вот теперь она сама искала в режиме «акулы» такого рода цели, из-за чего регулярно попадала во всякие забавные истории.

– Ты какой-то хмурый, – тихо произнесла Любовь Петровна, перескочив с темы.

– Предчувствие. Очень плохое предчувствие… – медленно произнес генсек и посмотрел на часы, мерно тикавшие на стене.

Был глубокий вечер.

Скоро должны были доставить вечернюю корреспонденцию. Самую важную. Включая заметки секретаря по итогам дня. И после чтения, если никаких форс-мажоров не наблюдалось, Михаил Васильевич планировал отбой. Прогулки он совершал по утрам, до завтрака. Так было легче проснуться и прийти в тонус. Так что вечера в обычные дни проходили достаточно спокойно.

Раздался звонок в дверь, от которого генсек невольно вздрогнул. Встал. Подошел к коридору и, не входя в него, открыл дверцу шкафа, где стоял кинескоп. Нажал на кнопку включения. Дождался прогрева. Пощелкал тумблером, переключаясь между камерами. И только после этого вышел в коридор перед дверью, который чисто технически был простреливаемым. Условно. Потому что входная дверь стояла металлическая в деревянной отделке и ни один из пистолетов или револьверов взять ее не мог. Но мало ли.

Подошел.

Заглянул в глазок перископического прибора, который через призмы смотрел с потолка на людей у двери. И, убедившись, что там все тот же хорошо знакомый посыльный от секретаря в сопровождении бойца службы охраны, открыл дверь.

Небыстрая процедура.

Зато безопасная.

После серии покушений он старался быть бдительным и осторожным. Ездил исключительно на тяжелых бронированных лимузинах, построенных на базе грузовика, в составе кортежа. Или в небольших специальных поездах. Бронированных опять же.

Паранойя.

Да.

Она у него волей-неволей развивалась и крепла, так как время от времени удавалось вскрыть подготовку к очередному покушению…

Принял пакет.

Пожелал хорошей ночи.

Прошел в свой кабинет и начал читать.

Его окно выходило во двор, который находился под круглосуточной охраной. Да и стол располагался так, чтобы с улицы генсек не просматривался. Можно было, конечно, что-то закинуть снаружи. Но с охраняемой территории это представлялось малореальным. А если уж кто-то что-то и кинет, то применялись дополнительные меры, начиная с толстого бронированного стекла в тройном пакете, из-за которого подоконника, по сути, и не оставалось.

Бензовоз ехал своей дорогой по улице Герцена, также известной как Большая Никитская. Но тут – раз! – и свернул на улицу Грановского. Водитель резко выкрутил руль и пробил шлагбаум.

Ему навстречу выбежали несколько сотрудников охраны. Начали что-то кричать. Но водитель вместо того, чтобы попытаться остановить автомобиль, упал на пассажирское сиденье.

Они открыли огонь из пистолетов.

Но безрезультатно.

Кабина грузовика оказалась забронирована. А стрелять в цистерну они не решились. Вдруг взорвется?

Мгновение.

Гулко ударил по узкой улочке громкий, сочный выстрел. Это с чердака дежуривший егерь отработал из 20-мм самозарядной тяжелой винтовки, не просто пробившей покрышку, но и изрядно разворотившей колесный диск.

Грузовик отреагировал мгновенно.

Он мотнул мордой и почти сразу уперся в угол здания. Где и заглох.

– Твою мать! – рявкнул подбегающий сотрудник охраны. – Ты что творишь?!

Водитель выглянул, показавшись ненадолго.

Лихорадочно огляделся.

Его лицо перекосила ярость.

Он что-то нажал, открывая рот для крика, но… Не успел…

Грянул взрыв!

ВЗРЫВ!

Михаил Васильевич стряхнул пыль, которая насыпалась с потолка на листок. И продолжил читать.

Секунд пять.

На улице послышался топот. Крики.

Он спокойно достал пистолет. Проверил, что магазин полон. Взвел курок, дослав патрон в патронник, и поставил на предохранитель.

Чуть помедлив, достал еще несколько полных магазинов. Пару рассовал по карманам. Один оставил на столе – рядом с пистолетом.

Детей, к счастью, не было.

Они отдыхали с бабушкой на подмосковной даче. Ведь на дворе была майская суббота. Праздновать 9 Мая в привычном для Фрунзе ключе не требовалось – ужасной Великой Отечественной войны еще не случилось. Так что после первомайских праздников дети выезжали на выходные за город. Чтобы дышать более свежим воздухом и больше проводить времени на природе.

Нарком же себе этого позволить не мог.

Как и его супруга, ставшая куда ближе к нему после той дурацкой истории с мнимой вербовкой. Она была теперь не просто удобной женщиной для организации семейного уюта, а своего рода сподвижницей. Соратницей.

Строго говоря, она и раньше вмешивалась осторожно.

Сейчас же Михаил Васильевич взял этот шаловливый экспромт под свой контроль и частенько поручал Любови Петровны различные задания. По линии взаимодействия с разного рода творческой интеллигенцией. Но не только. Совсем не только. Но именно по художественной специфике она старалась словно на полноценной работе, держа своего рода салон. В старых традициях имперской России.

– Что случилось? – спросила она, входя в кабинет.

– Произошел взрыв.

– А это зачем? – кивнула она на пистолет.

Фрунзе не ответил.

Их отвлек звонок в дверь.

Секунда.

И Любовь Петровна прошмыгнула к пульту наблюдения, к кинескопу, который супруг не выключил. Там стояли трое бойцов охраны. Оружия в руках не держали.

Раздался звонок телефона.

– Слушаю, – максимально равнодушным голосом произнес Фрунзе.

– Михаил Васильевич. Говорит Иванов. Была попытка прорыва к зданию.

– А что за взрыв?

– Когда грузовик заблокировали, он инициировал взрыватель вручную. Вероятно, покушение. Я послал к вам своих людей. Полагаю, нужно как можно скорее вам уехать. В Кремль. Мало ли что они еще задумали.

– Нет.

– Что? Но почему?

– Отправьте пустой кортеж в Кремль.

– Вы думаете?..

– Я бы сделал так.

– Понял. Исполняю, – произнес начальник смены и положил трубку.

Секунд через пятнадцать в дверь перестали звонить. И бойцы охраны удалились. Им передали приказ по мини-радиостанции.

Где-то через минуту три бронированных лимузина, мягко урча моторами, выехали из сквера и направились на Воздвиженку, чтобы оттуда перебраться на Моховую и далее в Кремль.

Михаил Васильевич, как услышал звук тронувшихся авто, открыл секундомер, стоя у карты. Скорость их движения ему была известна. Как и график движения. Он много раз проезжал по этому маршруту.

Секундная стрелка бежала по циферблату.

Палец двигался по карте.

Бабах! Донесся глухой звук взрыва откуда-то издалека.

Палец замер на перекрестке Моховой и Воздвиженки.

Чуть помедлив, он взял трубку телефона и, нажав на кнопку, вызвал пост охраны.

– Уже слышал, – ответил начальник смены, не дожидаясь вопроса.

– Вызовите мне Фраучи и Мюллера. Кратко введите их в курс дела. Пусть объявляют план-перехват. Возможно, наблюдатели или кураторы покушения попытаются выехать из Москвы.

– Слушаюсь.

– Там что взорвалось на нашей улице?

– Бензовоз.

– А на Моховой?

– Не могу знать.

– Судя по звуку взрыва – что-то аналогичное.

– Судя по всему.

– Пусть московская полиция проверит все бензовозы. И вышлите наряды в автопарки, откуда эти приехали. И домой к ним людей пошлите.

– Слушаюсь.

Фрунзе положил трубку.

Подошел к супруге и спросил:

– Ты как?

– Хорошо, – нервно улыбнувшись, ответила она.

И он ее обнял.

Крепко.

Прижимая к себе…

Новое покушение. Теперь их могли убить обоих.

Противник повышал ставки.

Видимо, ему ужасно не понравилось какаться и писаться в Вестминстерском дворце после того жуткого взрыва.

– Почему ты их не пустил? Этих бойцов охраны, – тихо спросила Любовь Петровна.

– А ты уверена, что они не предатели?

– Не поехал тоже из-за опасений?

– Чтобы подстрелить куропатку, нужно ее спугнуть, вынудив взлететь из травы. Не так ли?

– Я ничего в охоте не смыслю.

– Это неважно. Главное, что смыслю я.

– И что будешь делать?

– Сейчас обезопасим периметр. Потом я отправлюсь на радиостанцию и выступлю с обращением, где расскажу, что враги Советского Союза опять пытались меня убить. Чтобы выступление вышло утром.

– А если они задумали переворот, как тогда, с Троцким?

Михаил Васильевич завис на несколько секунд.

После чего быстрыми шагами достиг телефона. Набрал комендатуру 1-го корпуса постоянной готовности и отдал распоряжение немедленно выдвигаться к Москве. Отправив для обеспечения охраны генерального секретаря вперед одну тяжелую БТГ. На всякий случай.

Разорвал соединение.

И снова набрал начальника охраны. Тот трубку не взял, так как сам разговаривал по параллельной линии. Но через зама Фрунзе привел всю охрану, так сказать, в ружье, из-за чего была открыта оружейная комната и личный состав, получив тяжелое вооружение, занял оборону периметра. Да и существующие посты получили соответствующие распоряжения.

После чего генсек подошел к шкафчику, где стоял кинескоп системы видеонаблюдения. Откинул крышку под ним. И начал, щелкая тумблерами, наблюдать за тем, что происходило вокруг. Ожидая развития событий.

Свыше сорока камер.

Они перекрывали весь периметр и подходы, включая прилегающие улицы. Часть камер уже работала в режиме ночного видения и дублировала наиболее важные направления. Зворыкин постарался, сделав преобразователь.

Минут через пять подъехали наряды особистов и полиции. Еще через десять – наряды с собаками, специально натасканными на поиск взрывчатки. И начали все обшаривать. В первую очередь автомобили, находящиеся в зоне оцепления. Мало ли.

Через двадцать семь минут в квартиру вошли Фраучи и Мюллер. Они встретились ранее и успели кое-что обсудить.

– Чаю? – спросил Фрунзе, когда они уселись.

В этот момент пискнула радиостанция Фраучи. Он ее тоже таскал с собой, будучи постоянно на связи. Стержневые лампы позволили сделать что-то вроде «уоки-токи» – небольшой переносной радиостанции для голосового общения размером примерно с полбатона хлеба. Запас автономности был небольшой. Радиус действия тоже. Но пользы от нее было невероятно много. Во всяком случае, и Фраучи, и Мюллер таскали их с собой постоянно, а в их служебных автомобилях стояла рация помощнее и сидел специально обученный человек, который осуществлял связь своего патрона с внешним миром.

Да и охрана генсека такими же пользовалась.

Михаил Васильевич кивнул: дескать, отвечай.

Тот нажал на кнопку и произнес:

– Фраучи. Слушаю.

– В Москве засекли три радиостанции. Вещают на волнах главных союзных радиостанций. Передача зациклена. Видимо, с записи. Будто бы диктатор, захвативший власть в Союзе, убит. И теперь людям нужно выходить на улицы и восстанавливать завоевания революции.

– Где они?

– Двигаются.

– Как быстро накроют?

– Обещали в течение четверти часа.

– Ясно. Доложите через четверть часа. Отбой.

– Интересно, как это они так быстро сумели восстановить свою агентуру? – спросил Фрунзе в гнетущей тишине.

– Региональные отделения МИ-6 далеко не все передали в центр. И мы сумели накрыть только часть… А может быть, это не они?

– А кто? Французы? Не смеши меня. Кому это покушение выгодно из тех, кто его может провернуть? Что? Большой список?

Ранним утром по всем крупным радиостанциям Советского Союза в нарушение всякого графика и планов транслировалось выступление генерального секретаря:

«Товарищи!

В 1917 году Российская Империя была сокрушена серией революций, приведших в итоге к установлению советской власти, то есть вашей власти, товарищи. Когда державой стали управлять люди, выбираемые непосредственно населением и представляющие их интересы.

Революция не была простым делом.

Мы всей страной положили на ее алтарь просто чудовищную жертву. Миллионы погибших и изувеченных людей, еще большее количество тех, чья судьба сломалась. А разрушения? По нашей державе революционные ветра пронеслись, сокрушая многое из того, что строили наши предки. То, что они добывали по́том и кровью.

И вот – победа.

Но зачем?

Ради чего вся эта трагедия, равной которой, не побоюсь этого слова, не было никогда в истории нашего Отечества?

А я вам отвечу.

Это все только для того, чтобы каждый простой человек стал жить лучше. Чтобы у него для этого появилась возможность. Чтобы появился шанс.

И, взяв власть, Советы принялись за дело. И сейчас… Уже сейчас, спустя каких-то полтора десятилетия с момента начала революции, вы уже сами можете увидеть, насколько улучшилась жизнь каждого отдельного гражданина. Что крестьянина, что рабочего, что служащего…

Но революция не так проста.

Высочайшее напряжение силы и духа, которое нам пришлось испытать, привлекало не только людей праведных. Отнюдь. Большое количество проходимцев и авантюристов, уголовных элементов, сектантов и прочей нечисти, прикинувшись “пламенными революционерами”, влились в ряды наиболее прогрессивных сил. И начали обстряпывать свои делишки.

Кто-то просто грабил и убивал на потеху своей черной душе.

Кто-то упивался властью.

А кто-то и обслуживал интересы своих зарубежных нанимателей. Ведь благородным душевным порывом трудового народа постарались воспользоваться и враги нашего Отечества. Чтобы под видом революции и обновления общества уничтожить как можно больше предприятий, перебить как можно квалифицированных кадров и ограбить как можно больше тех, у кого есть что взять.

Мы делали революцию для того, чтобы стало как можно меньше бедных. Именно борьба с бедностью и тем более нищетой – вот та цель, ради которой мы – настоящие революционеры – старались. Не грабить богатство, но обогащать бедность.

Но не мне вам рассказывать, что творили отдельные деятели.

Реки крови пролились на многострадальном теле России.

Загорелись тысячи и тысячи пожаров.

И все ради того, чтобы отбросить наше Отечество как можно дальше назад. Как можно сильнее ослабить. Как можно больше лишить ресурсов. А в идеале и вообще – сжечь, словно охапку хвороста, принеся ее в жертву Мировой революции, которую эти мерзавцы видели как инструмент фактического разрушения всего цивилизованного мира. Дабы финансовый интернационал, интересы которого они представляли, сумел получить на этом чудовищном горе великие барыши.

…

Но мы победили.

Несмотря ни на что – победили.

Мы сумели предотвратить контрреволюционные перевороты.

Мы сумели устранить те кошмарные ловушки, которые постарались расставить эти злодеи на нашем пути в светлое будущее. И, оздоровив устройство нашей державы, стали пытаться жить мирно. В труде и покое.

Но враг не унимается.

Финансовый интернационал оказался разбит и отброшен. Кто-то погиб, кто-то ослаб. Однако покоя это не принесло. Ведь проснулся наш старый, вековой враг, отравивший гам весь XIX век. Он поднял под свои знамена остатки финансового интернационала. Он провозгласил лживый марионеточный Коминтерн, полностью подчиненный его воле. Он нашел слабых и нестойких в наших рядах. И ударил…

Менее месяца назад враг пытался уничтожить обновленный Балтийский флот. Самый сильный флот в мире! Не получилось. Сегодня ночью пытались уже взорвать меня, полагая, что Союз рассыплется без единого руководства. Но опять воля Провидения пришла нам на выручку. А потому я призываю вас, товарищи, будьте бдительны.

Враг не дремлет!

И только от нас с вами зависит – сумеем ли мы пробиться через эту завесу адских козней и построить доброе и светлое будущее для себя и своих детей. Или сгинем, раздираемые гнойными противоречиями, которые эти мерзавцы пытаются между нами посеять…».

Глава 3

1931, май, 24. Москва, Кремль

Покушение…

Снова покушение…

Михаил Васильевич был крайне недоволен тем, что его противник верен своим гнилым традициям. И что намек, данный в Вестминстерском дворце, не был понят. Более того – вызвал бурную ответную реакцию, выходящую за рамки адекватности и требующую безусловного наказания. И англичанам было плевать на то, что это им прилетело за их дела, за их проказы. Нет. У них в голове было крепка формула: «А нас за что?», которую в той, прошлой, жизни генсек слышал неоднократно, но почти всегда в крайне гнилом контексте.

Ставки поднимались. Доходя едва ли не до абсурда.

И вот теперь он в Кремле.

Не хотел ведь… Не хотел…

Но оставаться на старой квартире оказалось слишком рискованно. Тут и повреждение дома тем взрывом, и заключение комиссии, которая предоставила Фрунзе несколько десятков способов его устранения на старом месте жительства. А старая крепость в центре столицы – это все-таки старая крепость. В ней довольно трудно генерального секретаря достать при мал-мало налаженной службе охраны. Все-таки периметр, стены и все такое. Разве что на реке можно было что-то взорвать монументальное, но этот вариант купировали жестким контролем судоходства на этом участке.

Фрунзе бы отказался.

Он хотел с улицы Грановского сразу переехать в специально построенный правительственный квартал. Но с ним были трудности. Переезжать пока было некуда.

На Воробьевых горах его возводить не стали из-за нарастающих проблем с грунтами. И уже на стадии строительства массивных фундаментов стало ясно – его лучше перенести. Действительно, монументальный комплекс тут не возвести без чрезвычайных проблем. Причем долгоиграющих. Воспользовавшись одним из параллельных проектов, стали строить правительственный квартал по правую руку от Тверской улицы, за Садовым бульваром. До Самотечной. Что формировало чуть выгнутый прямоугольный массив длиной полтора километра и шириной около семисот метров. Это место, с одной стороны, было достаточно удалено от Москвы-реки. И сценарий с баржей англичане провернуть не могли. С другой стороны, оно хоть и подходило довольно близко к Белорусскому вокзалу, но только одним углом. И не так чтобы в упор.

Ближе к Самотечной должна была расположиться главная державная высотка, спроектированная под впечатлением от Бурдж-Халифа. Окруженная красивым парком. Здесь генсек планировал разместить правительство, верховный совет, свою резиденцию и прочие центральные органы власти.

Ближе к Тверской должны были встать башни пониже. Существенно пониже. Для офисов ведущих компаний Союза и разных иных важных объектов хозяйственного комплекса.

Между ними – красивый парк.

Под ними – единый многоярусный подземный атриум, переходящий в бомбоубежище. Натуральный Vault в духе игры Fallout, только без комплексов для заморозки обитателей. Там же должна была разместиться и станция метро. Куда уж без нее?

Метро, кстати, уже начали строить, несколько раньше, чем в оригинальной истории. Глубокого залегания. И сразу так, чтобы станции и тоннели можно было использовать в качестве бомбоубежищ. А то мало ли – большая война. Их сразу делали с защитой от затопления, системой принудительной вентиляции, автономными электрогенераторами и запасами топлива, складами продуктов длительного хранения, своими источниками воды, отдельной канализацией и различными вспомогательными сервисными объектами.

Вот к этой системе подземных коммуникаций правительственный квартал и планировали подключить. Но это дело будущего. Ту же правительственную высотку только начали строить. Энергично. Со всем рвением. Но на нее требовалось время. А пока Михаил Васильевич размещался в Кремле. В здании Сената, где традиционно с 1918 года выделялись квартиры правительственным чиновникам.

Зазвонил телефон.

Генсек нехотя отошел от окна и снял трубку.

– Слушаю. Фрунзе.

– Говорит Фраучи. У нас ЧП.

– Что случилось?

– На латвийской границе стрельба.

– Стычка?

– В том-то и дело, что нет. С заставы доложили, что на той стороне идет бой. Подняли автожир. Сказали, что кто-то в советской форме атакует латвийскую заставу. Я ни о каких подобных вылазках не знаю.

Фрунзе замолчал на несколько секунд, обдумывая ситуацию. С той стороны собеседник не спешил прерывать эти размышления, прекрасно понимая, насколько странной выглядит подобная ситуация. Наконец после затянувшегося молчания генсек произнес:

– Заставе – атаковать неизвестных. Цель – помощь заставе Латвии и захват языка. Лучше – языков.

– Михаил Васильевич, вы уверены?

– Да. Уверен. Если будет возможность – подчистите свое участие. В идеале тихо подойти. Взять несколько ряженых. И так же тихо отойти.

– Ряженых?

– Ты полагаешься, что это кто-то иной? Очевидная же провокация. И нам нужно взять за яйца тех, кто ее затеял. В общем, действуй.

С чем и положил трубку.

Несколько секунд ожидания.

И он снова ее снял. Вызвал секретаря. И произнес:

– Соедини меня с Игнатьевым. Да. Хорошо. Жду.

Генеральный секретарь нервно прошелся по комнате. Остановился, потирая переносицу. Потом потер лицо. Подошел к столу. Отпил теплый свежий ароматный чай. Терпкий. Черный. Без сахара.

Поглядел на трубку.

И взял ее в руки.

Это был любимая трубка Иосифа Виссарионовича. И он ее хранил.

– Не сработались… – тихо, почти шепотом произнес Фрунзе. Он не был врагом Сталина. Он не считал его врагом Союза. В чем-то ошибающимся, скудно образованным и излишне увлекающимся – да. Но не более. И вполне искренне хотел войти с ним в тандем. Но, увы, Иосиф не мог работать в таком режиме. Любой человек, дышащий ему в затылок, занимая вторую позицию, для него был врагом. И пропасть между ним и подчиненными в его представлении являлась залогом надежности и стабильности власти. Фрунзе же получался слишком ярким. А таких не любят…

Вот и не сработались.

Хотя определенное чувство вины вынудило Михаила Васильевича усыновить младших детей Сталина и опекать старшего. Да вот эту трубку держал. На память.

Не так он себе представлял «друга всех физкультурников». Не так.

Хотя вполне отдавал себе отчет, что в той кровавой каше, каковой была плеяда вооруженных переворотов 1917 года разной степени успешности и последующая Гражданская война, иных людей бы и не выкристаллизовалось. Сталин, как и многие иные, был продуктом своей эпохи. И попытка его идеализировать чуть было не стоила Фрунзе жизни. Причем неоднократно.

Зазвонил телефон.

– Фрунзе. Слушаю.

– Игнатьев. Вы меня искали, Михаил Васильевич?

– Да. Сейчас на латвийской границе ряженные в советскую форму атаковали латвийский пограничный пост. Потрудитесь вызвать посла Латвии и вручить ему ноту протеста. И потребуйте объяснений, дабы он прояснил, чем был вызван этот маскарад.

– К-хм…

– Удивлены?

– Еще как. Вы уверены, что нужно именно так действовать?

– Да. Сейчас пограничники попробуют взять языков для допроса. И мы сможем точно узнать, кто там ряженый. Но это не особо и важно. В общем, вызывайте посла и начистите ему харю. Образно. Ну и не забудьте разослать письма по остальным посольствам, разъясняя инцидент.

– Ох, даже не знаю…

– Зато я знаю. Действуйте. Судя по всему, они пытаются начать войну. И строить бедного родственника нам не с руки. Или вы хотите, чтобы бремя белого человека продолжало лежать тяжелым грузом у нас на загривке?

– Михаил Васильевич, мне кажется, вы несколько превратно трактуете «бремя белого человека». Обычно под этим выражением подразумевают долю несения цивилизации диким народам.

– И что, англичане ее кому-то принесли? Грабят и убивают. Только выдумали красивый повод, чтобы их никто не воспринимал обычными разбойниками, каковыми они и являются по сути. А их бремя – это крест, который на своем горбу тащит все остальное человечество. В том числе и белые варвары, такие как мы с вами.

– Я понимаю, но…

– Что «но»? Хотите, чтобы Россия вновь испытала то, что с ней случилось в 1917 году?

– Нет.

– Тогда идите и набейте морду послу. Ведите себя так, словно он нашкодивший щенок, обоссавший ваши любимые тапки. Поняли?

– Понял.

– Действуйте.

Вечером того же дня в Лондоне.

– Да что он себе позволяет?! – с порога воскликнул холеный мужчина лет шестидесяти.

– А вы не привыкли к тому, что этот варвар постоянно устраивает сцены? – фыркнул упитанный мужчина в возрасте, с пышными усами.

– Как к этому можно привыкнуть? Как?! Эти варвары совсем от рук отбились! Творят черт знает что! Им пора преподать урок и хорошенько их выпороть!

– А вы не боитесь, что этот варвар, по своему обыкновению, нас нашей же розгой и отлупит? – хохотнул упитанный мужчина средних лет с чисто выбритым лицом, которое, несмотря на это, все равно выглядело помятым. – Как мне кажется, Фрунзе ясно дал понять, что контролирует ситуацию и что он отнюдь не эта бесхребетная амеба – Николай.

– У него всего один корпус о двух дивизиях! Он хорош, но он всего один. Мы разнесем его в пух и прах! Ему просто не хватит людей! Кроме того, мы не поляки. Да и уроки Польской кампании выучили.

– У него есть еще шесть корпусов.

– Ах, оставьте! – манерно махнул рукой этот холеный мужчина. – Он же сам их за полноценные не считает. Там нет офицеров и генералов. Просто случайные люди на должностях для вида. Ведь старых балбесов он разогнал, а новых пока не вырастил. Так что эти шесть корпусов просто стадо, сброд, толпа быдла.

– Хорошо вооруженного быдла.

– Ну да, пусть так. Но у нас-то сколько сил? Мы легко сомнем его войска. Его корпус просто не сможет быть везде. А эти не заменят его. Мобилизацию же он проводить не будет. Это лишено смысла. Против наших закаленных в Великой войне войск выставлять сброд с опытом Гражданской войны несерьезно.

– Мы не знаем, что он будет делать, – заметил сухонький мужчина в годах.

– И он дал понять – он ждет нас.

– Ну ждет, и что?

– Я бы не советовал лезть в берлогу к медведю, который проснулся и ждет охотника. Плохая идея. Даже если охотник с ружьем, а медведь – нет. Полагаю, что нужно все отменить.

– Вы, верно, шутите! – аж взвизгнул холеный мужчина. – И простить ему то, что он устроил в Лондоне, Портсмуте и Скапа-Флоу?! Вы же понимаете – если мы его примерно не накажем, то потеряем лицо. И это не фигура речи. Нас… Нас просто разорвут!

– Хотите, чтобы нас разорвал он? Или думаете, что мы не потеряем лицо сильнее, если мы полезем в берлогу к медведю и он нас там задерет или того хуже?

– Риск, конечно, есть… – кивнул холеный мужчина. – Но если мы не вернем должок, то нам конец. Из региональных отделений МИ-6 доносят ужасные новости. Например, в Индии начались бурления. Причем неясно, кто именно воду мутит. Да и Франция. Мы что, зря дали ей возможность так усилиться? Она же нас и растерзает, если ее не обломать о русских. Нет. Нам нужно действовать. И демонстративно наказать этого охамевшего варвара. На кого он руку поднял?! Скотина!

– Поменьше эмоций, – мрачно произнес мужчина с серьезным лицом, который за беседой наблюдал, не вмешиваясь.

– Но как?

– Выпейте воды. Сядьте. В конце концов, такое поведение не подобает вашему статусу. Сир. Что же до войны, то я соглашусь. Если мы не накажем обидчика, показав всему миру, что будет с тем, кто покусится на «Священный град на холме», то нас сожрут. Уже целая толпа шакалов скалится и ждет, чем все обернется.

Все помолчали, обдумывая ситуацию.

Спускать такое оскорбление и создавать прецедент крайне не хотелось. Даже один раз. Даже в столь рисковой ситуации. Так что утром Латвия выкатила Москве ультиматум, обвинив ее во всех смертных грехах. Потребовав выдать ей всех виновных в нападении на заставу. А также графа Игнатьева, нанесшего оскорбление послу. Ну и само собой, выплатить огромную компенсацию как семьям погибших, так и государству. Более того, Латвия потребовала, чтобы на каждой советской заставе вдоль границы находился полномочный представитель их страны. Литва, Эстония и Финляндия тотчас же присоединились. А Лига Наций выступила с осуждением Союза, который-де вел себя как хулиган. И призвал Советский Союз, который не состоял в этой организации, не только выполнить все «справедливые» требования Латвии, но и принести свои извинения.

Одна беда – газетная кампания заглохла, так и не начавшись.

Так получилось, что в среде журналистов уже знали: все, кто писал откровенные гадости и лживые поклепы во время Советско-польской войны, мертвы. Все. Вообще. Поголовно. По разным причинам. Но если верить воплям одного французского следователя, которого упекли в дурдом, то это дело рук Фрунзе.

А значит, что?

Правильно.

Очередные заказы на поливание помоями Союза журналисты брали неохотно. А если их вынуждали, то старались быть максимально нейтральными и непредвзятыми, из-за чего мощной истерики не получилось. И редакторы не бились за эту «высотку», так как тоже прекрасно знали, что к чему. И внезапно захлебнуться в луже по пути домой не хотели…