Текст книги "Волшебный поезд. Сборник сказок для мудрых"

– Давайте теперь все вместе подумаем над тем, как нам воспринимать все эти наши сны? – спросил Сергей Павлович.

– Ни в коем случае нельзя считать, что эти сны каким-то образом говорят нам о нашем будущем или прошлом, – сказала Ольга Николаевна.

– Я бы также не рекомендовала, – сказала Маша, – предполагать, что в этих снах раскрылись наши тайные желания.

– Во всяком случае, – сказал Саша, – эти сны точно нельзя воспринимать, как совет или предложение.

– Я думаю, что все мы очень устали и нам надо отдохнуть, – сказал Сергей Павлович. – Во сне я общался с писателем, который советовал мне встретиться с Волшебником.

– И смотрите, что получается, – сказала Ольга Николаевна, – мы спали и нам снились кошмары. А теперь мы проснулись и кошмары исчезли. Значит… Что во всём этом главное?

– Что мы проснулись? – сказала Маша.

– Вот именно! – воскликнула Ольга Николаевна. – Главное, что мы проснулись. Умница, доченька. Мы проснулись и кошмаров не стало.

– То, что кошмары исчезли сразу, как только мы проснулись, это ты верно подметила, Оля, – сказал Сергей Павлович. – Но мой сон всё равно не даёт мне покоя. Во сне писатель говорил мне, что мою семью надо спасать. Вернее, не так. Это я к нему обратился с просьбой спасти мою семью. Может, я что-то предчувствую? Какую-то опасность? Может нашему благополучию что-то угрожает?

– А может, папа, всё дело в том, что не все проснулись? – спросил Саша.

– Возможно, сынок, ты прав, – сказал Сергей Павлович. – И если ты прав, и проснулись не все, то… Мне становится несколько не по себе, как-то тревожно становится мне. Не знаешь, чего ожидать, не знаешь, с кем имеешь дело.

– Как такое возможно, чтобы кто-то проснулся, а кто-то продолжал спать? – спросила Маша.

– Это возможно только в том случае, если в дело вмешались сверхъестественные силы, силы, обладающие способностями творить чудеса, – сказала Ольга Николаевна.

– Разве такое возможно, мама? – спросил Саша.

– Мы сейчас ставим в театре пьесу одного писателя, – ответила Ольга Николаевна, – так вот там, в пьесе этой, в один город приходит Волшебник и зачаровывает город. Я, кстати, играю главную женскую роль. Так вот, Волшебник этот смешивает явь и сон. И люди перестают понимать, спят они или бодрствуют. Какая-то часть населения города ведёт себя так, как будто она спит, а другая – нет, другая воспринимает всё происходящее как реальность. Пьеса уже готова, осталась одна генеральная репетиция и всё. Думаю, в сентябре мы её покажем зрителям.

– А когда намечена генеральная репетиция? – спросил Сергей Павлович.

– Через месяц, – ответила Ольга Николаевна. – Успеем отдохнуть.

– И чем всё заканчивается? – спросил Сергей Павлович.

– Заканчивается всё тем… – хотела было ответить Ольга Николаевна, но ей помешал это сделать звонок в дверь.

– Кто-то пришёл, – сказал Сергей Павлович, – пойду открою.

Сергей Павлович пошёл открывать дверь, а в это время зазвонил телефон. Ольга Николаевна взяла трубку. Звонил главный режиссёр театра.

– Актриса Стрешнева у телефона, – сказала Ольга Николаевна.

– Ольга Николаевна, голубушка, как хорошо, что я Вас застал. Вы – дома! Какое счастье! Если бы Вы только знали.

– Я – дома, Михаил Олегович, но… – испуганно отвечала Ольга Николаевна, встревоженная нервным голосом главного режиссёра. – Но мы уже собирались уходить. Сегодня же выходной и мы с мужем и детьми хотели съездить в пригород, в парковую зону, на пикник.

– Замечательно. Пикник отменяется. Во всяком случае, Вы, Ольга Николаевна, туда не поедете.

– Но как? Почему? – спрашивала Ольга Николаевна. – Почему мой семейный пикник должен отмениться? И почему мы никуда не поедем? Что случилось, Михаил Олегович.

– Случилось, Ольга Николаевна, случилось, – трагическим голосом произнёс главный режиссёр.

– Сегодня, в восемь вечера, Ольга Николаевна, Вы меня слышите? мы обязаны провести генеральную репетицию, – не спеша произнёс главный режиссёр.

– Но сегодня же выходной, – сказала Ольга Николаевна.

– Я всё понимаю, – говорил главный режиссёр, – сегодня выходной, но мне только что сообщили, что наши спонсоры хотят видеть проделанную работу именно сегодня. Поэтому срочно приезжайте в театр, Ольга Николаевна. Бросайте всё, бросайте мужа, детей и как можно быстрее приезжайте. Генеральная состоится не через месяц, как было запланировано, а сегодня.

– Сегодня? – разочарованно произнесла Ольга Николаевна.

– Сегодня, голубушка Ольга Николаевна, сегодня, – говорил главный. – Мне сообщили, что если сегодня они не увидят пьесу – её снимут. И если спонсорам хоть что-то не понравится, её тоже снимут.

– Господи, какой ужас, – прошептала Ольга Николаевна.

– Но если им понравится, Ольга Николаевна, то они дадут деньги на сериал по этой пьесе, – сказал главный режиссёр. – Задействованы будут все актёры, кто участвует в пьесе. Контракты умопомрачительные, в смысле гонораров актёрам и режиссёрам. Проект рассчитан на сто двадцать пять лет. По триста шестьдесят пять серий в год. Ольга Николаевна, Вы слышите меня?

– Да-да, Михаил Олегович, я Вас слышу, – ответила Ольга Николаевна. – Я просто слишком ошарашена тем, что Вы сообщили. Не могу прийти в себя.

– Вы хотите вылезти из той ямы, Ольга Николаевна, в какой сидите уже много и много лет? – спросил Михаил Олегович. – Неужели Вам не надоело жить в коммунальной квартире? Неужели Вы не хотите, чтобы и Ваша семья получила от этой жизни всё. Вас не утомила та дыра, в которой Вы живёте? Неужели Вы не хотите переехать в лучший мегаполис страны? Ведь, насколько я помню, Ваш муж всего-навсего простой инженер-технолог на местном заводе? Его зарплата какая? сорок тысяч в месяц? Как, кстати, здоровье Сергея Павловича?

– Всё в порядке, тьфу, тьфу, тьфу, – ответила Ольга Николаевна.

– Привет ему предавайте, – сказал Михаил Олегович.

В это время на кухню вошёл Сергей Павлович и сообщил, что приходили из Электронадзора, счётчики проверяли.

– Тебе привет, – шёпотом сказала Ольга Николаевна.

– Кто там? – почти одними губами спросил Сергей Павлович.

– Главный, – многозначительно прошептала Ольга Николаевна.

– А! – многозначительно и тоже шёпотом ответил Сергей Павлович.

– Ольга Николаевна, – продолжал Михаил Олегович. – Актрисе, которая будет играть главную роль, будут предложены условия более чем… Вы меня понимаете?

– Не совсем, – ответила Ольга Николаевна.

– Полторы… Тысячи… Долларов США… в час, – медленно произнёс Михаил Олегович.

Ольга Николаевна повесила трубку.

– Что сказал Михаил Олегович? – спросил Сергей Павлович. – У тебя такой вид, Оля, как будто тебя уволили из театра.

– Что случилось, мама? – спросила Маша.

– На тебе лица нет, мама, – сказал Саша.

Глава тридцать восьмая

Ольга Николаевна обвела взглядом свою семью. В это мгновение она понимала то, насколько сильно она их всех любит. И теперь у них всё пойдёт по-новому. Ольга Николаевна думала о том, что они наконец-то уедут из этого мрачного и унылого города. Жить они будут в самом крупном мегаполисе страны. Они купят квартиру в высоком доме, с красивым видом из окон. Где-нибудь этаже на двадцать пятом. Ольга Николаевна всегда мечтала жить на высоком этаже.

Когда-то очень давно она была влюблена в мальчика, который жил на, страшно сказать, двенадцатом этаже. Ольге Николаевне тогда казалось, что это очень высоко, что выше уже быть не может. И теперь все её мечты сбудутся. Её дети начнут ходить в лучшую школу. Сергей сможет заняться наукой, ведь он такой умный. Он защитит диссертацию, он станет профессором, академиком, будет преподавать в университетах, будет ездить по всему миру. А она…

О себе Ольга Николаевна подумать не успела. Она очнулась от того, что Сергей Павлович тряс её за плечи.

– Оля, очнись, – громко говорил Сергей Павлович, – приди в себя.

– Что? – спросила Ольга Николаевна, глядя на мужа непонимающим взглядом. – Я что-то пропустила?

– Ты ничего не пропустила, Оля, – сказал Сергей Павлович, – но после разговора со своим главным режиссёром ты сама не своя. Что с тобой?

– Господи! – закричала Ольга Николаевна, вскакивая. – Мне же срочно нужно бежать в театр.

Ольга Николаевна стала носиться по квартире, собираясь и одеваясь. На шум вышли соседи, Харитон и Марья Николаевна.

– Оленька, что случилось? – спросила соседка, а Харитон на всё смотрел слегка подвыпившим взглядом и тяжело икал.

– Всё в порядке, Марья Николаевна, – отвечала Ольга Николаевна, продолжая сумбурно носиться по квартире: одеваясь, причёсываясь, приводя себя в порядок у зеркала и так далее. – Я ухожу.

– Куда уходишь, Оля? – спросил Сергей Павлович.

Ольга Николаевна остановилась и серьёзно поглядела на мужа.

– Сергей, – серьёзно сказала Ольга Николаевна, – я должна. Я обязана Вас оставить. Так сказал Михаил Олегович. Он сказал, что я должна оставить мужа и детей и мчаться в театр. Я должна. Серёжа, пойми. Ты обязан понять и… возможно и простить. Да, Серёжа, простить, потому что… Потому что от этого многое зависит. От этого зависит судьба наших детей.

– Что ты такое говоришь? Оля! – воскликнул Сергей Павлович. – Опомнись.

– Сергей, ты хочешь быть профессором, путешествовать по миру и читать лекции во всех крупных мегаполисах мира? – спросила Ольга Николаевна.

– Какие лекции? Куда путешествовать? Ничего не понимаю, – промолвил испуганно Сергей Павлович.

– Да хоть куда, Серёжа, хоть куда… Хоть в Австралию или в США.

– Но я не хочу ни в какую Австралию, – испуганно ответил Сергей Павлович, – и в США не хочу.

– Ты просто ничего не понимаешь, Серёжа, – горячилась Ольга Николаевна. – Австралия здесь вовсе не при чём. Далась тебе эта Австралия. Австралия – это всё так, для примера. И США – для примера. Ну хочешь, мы поедем с тобой в Израиль?

– Куда? – спросил Сергей Павлович.

– На Мёртвое Море, – отвечала Ольга Николаевна. – Или на Красное. Выбирай.

– В Израиль? – тихо переспросил Сергей Павлович.

Ольга Николаевна видела, что её муж ничего не понимает, и горячилась ещё больше и это мешало ей всё ему объяснить толком.

– Господи! Серёжа! Ну какой-же ты тупой, – воскликнула Ольга Николаевна. – Ты, наверное, меня просто не любишь, если не понимаешь. Ты хочешь, чтобы наши дети поднимались каждый день на двадцать пятый этаж и добирались в школу на метро? – продолжала задавать вопросы Ольга Николаевна.

– Оля… – растерянно промолвил Сергей Павлович.

– Тогда не мешай мне, – крикнула напоследок Ольга Николаевна, поцеловала мужа, поцеловала детей, поцеловала Марью Николаевну, хотела поцеловать и Харитона, но, присмотревшись к нему повнимательней, испугалась и выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.

– Я позвоню, – крикнула она на ходу. – Котлеты – в холодильнике. Суп – на подоконнике. Не скучайте. Скоро всё поймёте.

Глава тридцать девятая

Весь театр был в сборе. Все актеры, задействованные в спектакле, были на своих местах и ждали сигнала к началу спектакля.

– Почему не начинаем? – волновался исполнитель главной роли, актёр Бубенцов. – Уже половина девятого вечера. Кого, я не понимаю, мы ждём?

– Спонсора, – ответил Михаил Олегович. – Обещал быть к восьми вечера. Сам не понимаю, что происходит.

– А кто спонсор-то? – спросил Бубенцов.

– Кто спонсор? – переспросил Михаил Олегович. – Это очень странный человек. Я видел его однажды. Примерно полгода назад ко мне пришёл Владимир Яковлевич, наш министр культуры, а с ним был он. Его зовут, – Михаил Олегович достал визитку из кармана, – Толстой Лев Николаевич, – прочитал Михаил Олегович и многозначительно посмотрел на Бубенцова.

– Какое странное имя, – сказал Бубенцов.

– Мне тоже оно показалось тогда странным, – сказал Михаил Олегович, – но Владимир Яковлевич отвлёк меня от размышлений по поводу этой странности, сказав, что Лев Николаевич хочет поставить на сцене нашего театра свою пьесу.

– Так он драматург? – спросил Бубенцов.

– То же самое спросил и я, – ответил Михаил Олегович.

Глава сороковая

Всё это действительно произошло шесть месяцев назад. Михаил Олегович сидел в своём кабинете и мечтал о больших постановках, когда в его кабинет зашли двое. Министра культуры Михаил Олегович узнал сразу, а вот второго видел впервые.

– Так Вы, стало быть, драматург? – поинтересовался Михаил Олегович после того, как узнал, что Лев Николаевич принёс свою пьесу.

– В какой-то степени, дорогой Михаил Олегович, в очень, знаете ли, небольшой степени, – ответил Лев Николаевич. – Понимаете, Михаил Олегович, сложившаяся ситуация в стране вынуждает меня стать драматургом.

Надо сказать, что Владимир Яковлевич, который присутствовал при этом, вёл себя как-то странно. Он вёл себя так, как будто хотел поскорее куда-то уйти. Как будто спешил куда. Он всё время поглядывал на часы, крутил башкой по сторонам и тяжело вздыхал.

– Михаил Олегович, Вы не будете возражать, если мы отпустим министра культуры? – спросил Лев Николаевич. – По большому счёту, Владимир Яковлевич здесь более не нужен. Я обратился к нему исключительно для того, чтобы иметь возможность познакомиться с Вами. Теперь, когда мы знакомы, давайте этого милого человека отпустим. Вы согласны?

Михаилу Олеговичу показалось всё это более чем странным. Так говорить в присутствии министра! Михаил Олегович не нашёл ничего лучшего, как просто кивнуть головой в знак согласия.

– Так Вы не возражаете, Михаил Олегович! – воскликнул Лев Николаевич. – Это замечательно.

– Я могу идти? – испуганно спросил министр культуры.

– Ступайте домой, Владимир Яковлевич, – ответил Лев Николаевич. – Более мы в Вас не нуждаемся. Ведь так, Михаил Олегович?

– Так, – ответил Михаил Олегович и тут же пожалел о сказанном, так как испугался того, что может подумать министр культуры.

А министр культуры ни о чём и не думал. Он мечтал об одном – поскорее смыться отсюда и более ничего.

Когда Владимир Яковлевич ушёл, Лев Николаевич достал из портфеля пачку листов.

– Вот пьеса, – сказал Лев Николаевич. – Начинайте работать. Всё остальное Вы должны пока отложить.

– Но мы работаем над тремя спектаклями, Лев Николаевич, – сказал Михаил Олегович. – Заключены договора, получены авансы. Заказчики – очень серьёзные люди. У нас будут неприятности. Одна только неустойка – восемь миллионов долларов. Боюсь, что мы не сможем бросить всё и работать только над Вашей пьесой.

– В таком случае Вы не успеете её поставить за полгода, – серьёзно сказал Лев Николаевич.

– Боюсь, Лев Николаевич, Вы правы, мы не успеем поставить Вашу пьесу за полгода, – сказал Михаил Олегович.

– Поэтому, уважаемый Михаил Олегович, Вам придётся оставить всё и работать только с моей пьесой, – сказал Лев Николаевич.

– Возможно, Лев Николаевич, Вы не в курсе, – сказал Михаил Олегович, – но наши заказчики – очень серьёзные люди, я же Вам уже это объяснил.

– Серьёзные? – переспросил Лев Николаевич. – В каком смысле, Михаил Олегович, серьёзные? Объясните, пожалуйста.

– Это серьёзные люди из мира бизнеса, – ответил Михаил Олегович. – Мы, конечно, не столичный театр, но и у нас работают талантливые актёры. И многие выдающиеся драматурги современности стоят в очередь на постановку своих пьес именно в нашем театре. Боятся испортить. А Вы говорите, чтобы оставить всё и заниматься только Вами. Это невозможно, Лев Николаевич. Поверьте, рад бы, всею, как говорится, душою рад, но… Ничего не могу поделать.

Михаил Олегович был уверен, что после этих слов Лев Николаевич поймёт всю необоснованность своих пожеланий и ждал, что тот скажет ему в ответ. Но Лев Николаевич ничего не говорил, он спокойно смотрел на Михаила Олеговича; и только лёгкая улыбка промелькнула на лице драматурга.

Пауза затянулась. Михаил Олегович почувствовал себя неловко. Дабы скрыть это, Михаил Олегович улыбнулся и сказал:

– Лев Николаевич, дорогой мой, всё понимаю. Думаете, не понимаю? Всё понимаю, и сожалею, что ничем не могу помочь. И даже при всём моём уважении к Владимиру Яковлевичу, я ничего не могу для Вас сделать.

– Владимиру Яковлевичу? – оставаясь по-прежнему невозмутимым, переспросил Лев Николаевич. – Кто такой Владимир Яковлевич?

– Пришла пора удивиться Михаилу Олеговичу всерьёз.

– Ну как же, – тихо промолвил Михаил Олегович. – Владимир Яковлевич! Наш министр культуры.

Лев Николаевич в ответ молчал и внимательно смотрел на Михаила Олеговича, всем своим видом показывая, что не знает никакого Владимира Яковлевича.

– Вы же с ним ко мне пришли, Лев Николаевич, – тихо сказал Михаил Олегович.

На это замечание Михаила Олеговича Лев Николаевич отрицательно покачал головой, мол Вы, дорогой, что-то там перепутали и сказал:

– Уже завтра Вы можете начинать работу над моей пьесой. Что касается тех уважаемых людей, которые что-то заказали в Вашем театре, то они сами с Вами свяжутся и решат все недоразумения.

– Свяжутся со мной? – испуганно спросил Михаил Олегович, абсолютно не представляя себе, как это возможно. – Но как? Когда?

– Когда Вам будет угодно. В любое время дня и ночи, а хотите – так и прямо сейчас, любезный Михаил Олегович, – ответил Лев Николаевич. – И в самом деле, зачем оттягивать неизбежное. У них есть Ваш телефон?

– Разумеется, Лев Николаевич, – сказал Михаил Олегович, – телефон мой у них есть но…

Что именно хотел возразить Михаил Олегович, так и осталось неизвестным, потому что в это время зазвонил телефон. Михаил Олегович испуганно посмотрел на телефон.

– Это они, – сказал Лев Николаевич. – Включите громкую связь, мне тоже интересно послушать. Как драматургу, – добавил Лев Николаевич и подмигнул Михаилу Олеговичу. – Вы понимаете?

– Да-да, конечно. Как драматургу, Вам… интересно, – пролепетал Михаил Олегович, снимая трубку и переключая телефон на громкую связь, – Алексеев слушает.

– Михаил Олегович! – раздался властный голос, с грузинским акцентом. – Это Вахтанг Георгиевич. Я заказывал у Вас пьесу и давал аванс. Так вот, дорогой, как хочешь, аванс оставь себе, а пьесу отложи.

– Надолго, Вахтанг Георгиевич? – спросил Михаил Олегович.

– Как Вам будет удобно, дорогой Михаил Олегович, – ответил Вахтанг Георгиевич. – И Гурген Константинович просил передать Вам то же самое касательно той пьесы, какую он заказывал у Вас. А также Резо Константинович просил передать Вам, чтобы и с его заказом Вы поступили так же, как и с нашими. Всего доброго, дорогой Михаил Олегович, до свидания. Творческих Вам успехов. С наступающим Вас Новым Годом. Дай бог здоровья Вам, Вашей супруге и Вашим детям.

Лев Николаевич достал из кармана банковскую пластиковую карточку и положил её перед Михаилом Олеговичем.

– Что это? – спросил главный режиссёр.

– Очень важно, Михаил Олегович, чтобы Вы во время работы над спектаклем не испытывали ни в чём нужды, – сказал Лев Николаевич. – На этой карточке – деньги. Много денег. Всё должно быть идеальным. Вы приглашаете лучших актёров, лучших режиссёров и лучших художников. Да! Самое главное, Михаил Олегович, – это музыка. Над музыкальным оформлением спектакля должны работать лучшие композиторы современности. Никаких старых композиторов, только те, кто ещё живёт и творит. Мёртвая музыка нам не нужна. Вы поняли?

– Я понял, – ответил Михаил Олегович, машинально беря карточку и начиная её вертеть в руках.

– Даже осветители должны быть лучшими, Вы понимаете? Даже в гардеробе должны работать лучшие гардеробщики современности. Вам понятно? – продолжал перечислять Лев Николаевич. – Вы согласны с этим, Михаил Олегович?

– Целиком и полностью, Лев Николаевич, Вас поддерживаю и согласен со всем, что Вы сейчас говорите, – ответил Михаил Олегович. – Простите… один нескромный вопрос.

– Слушаю Вас, Михаил Олегович, – произнёс Лев Николаевич.

– Как велика сумма… на этой карточке? – спросил Михаил Олегович.

Лев Николаевич оглядел стол, за которым сидел, увидев листок чистой бумаги на столе и шариковую авторучку, и воспользовался ими. Он написал сумму на бумаге и показал Михаилу Олеговичу.

– Это в какой валюте? – спросил Михаил Олегович. – Впрочем, какая разница. Такая сумма, что… Не имеет значения, в какой она валюте, всё равно хватит.

– Это в европейской валюте, Михаил Олегович, – ответил Лев Николаевич.

Михаил Олегович на какое-то время просто потерял дар речи. Если всё это правда, и на карточке действительно столько денег, сколько указал Лев Николаевич, то их хватило бы на постановку не одной пьесы, а всех пьес вместе взятых одновременно и во всех театрах мира.

– Но хочу Вас предостеречь, Михаил Олегович, – сказал Лев Николаевич.

– Предостеречь от чего, Лев Николаевич? – спросил Михаил Олегович. – Если Вы беспокоитесь насчёт обоснованности трат?… То можете не волноваться, Лев Николаевич… За каждый потраченный евро я перед Вами отчитаюсь.

– Это само собой, Михаил Олегович, – сказал Лев Николаевич. – Но предостеречь я Вас собирался от другого. Большие деньги, Михаил Олегович, порой пагубно влияют на творческие способности. Человек, которому предоставляются неограниченные финансовые возможности, вдруг теряет их… Понимаете?

– Что, простите, теряет, Лев Николаевич? – спросил Михаил Олегович.

– Да вот эти самые свои способности и теряет, дорогой Михаил Олегович. Человек вдруг разучивается делать то, что умел. А причиной всему – огромные деньги. Я видел Ваши работы и выбрал Ваш театр именно потому, что мне понравилось, как Вы работали. Мне бы не хотелось, чтобы Вы изменили себе и перестали быть талантливым. Понимаете? Не полагайтесь слишком на деньги. Ещё лучше, если Вы вообще о них не будете думать. Когда всё закончится и пьеса будет поставлена, я с Вами рассчитаюсь отдельно. Вы сами скажете мне, сколько я Вам должен, и я заплачу Вам столько, сколько Вы скажете. О том, что в Вашем распоряжении такие колоссальные суммы, лучше вообще никому не знать. Договорились? Только Вы и я. Ну, вот, пожалуй, и всё, что я хотел Вам сказать.

– По поводу самой пьесы, Лев Николаевич, будут какие-нибудь пожелания? – спросил Михаил Олегович.

– Ну какие могут быть пожелания, – ответил Лев Николаевич. – Пьеса волшебная. В ней много будет происходить чудесного. Сон смешается с явью и Вы сами уже не будете понимать, где сон, а где явь. Шу-чу. А если серьёзно, то, Михаил Олегович, пьеса должна быть готова за полгода. Ни днём раньше, ни днём позже. Полгода.

– А если мы не успеем? – спросил Михаил Олегович.

– Ну что-то Вы успеете? – сказал Лев Николаевич.

– Ну что-то, конечно, что-то мы, разумеется, успеем, – сказал Михаил Олегович. – Но, Лев Николаевич, дорогой, что если это что-то будет не тем, что бы Вы хотели видеть?

– Ну, что будет, то и будет, – ответил Лев Николаевич. – Будем смотреть то, что получится. Что-то ведь всё равно получится, так, Михаил Олегович?

– Что-то конечно получится, – как-то неуверенно произнёс главный режиссёр.

– В таком случае я Вас покидаю, – сказал Лев Николаевич. – Встретимся через полгода.

Лев Николаевич посмотрел за спину Михаила Олеговича так, как будто там кто-то был. Режиссёр обернулся с тем, чтобы увидеть, кто там, но никого, естественно, не увидел. А когда он повернулся обратно, то Льва Николаевича уже не было. Он попросту исчез. На столе лежала банковская карточка и пьеса. Лев Николаевич взял пьесу и прочитал название: «Встреча в поезде».

Глава сорок первая

Михаил Олегович не любил кино, но обожал театр. Михаил Олегович работает над пьесами следующим образом. Вначале он прочитывает пьесу сам. После того, как пьеса была им прочитана, он распределяет роли. Когда роли распределены, Михаил Олегович прочитывает пьесу второй раз, но уже имея перед собой фотографии актёров, которых он предполагает на те или иные роли, и смотрит, насколько выбранные им актёры подходят. Если Михаил Олегович видит по ходу вторичного почтения пьесы, что выбранный им актёр не годится по каким-то причинам, он его меняет на другого. И так Михаил Олегович читает пьесу третий, четвертый, пятый раз, до тех пор, пока полностью не поймёт пьесу, не перестанет её бояться, и не утвердится в составе. Обычно это занимает не более одной недели; максимум – две.

После этого он собирает вместе всех актёров и всех, кто будет задействован в работе над спектаклем: художники, костюмеры, гримёры, осветители, работники сцены и так далее, в общем, всех. Но! Самое главное, а именно в этом и состоял секрет Михаила Олеговича, были режиссёры. Да-да, именно режиссёры. По одному – на каждого актёра. Каждая сцена, каждая реплика актёра оттачивалась до совершенства. Михаил Олегович ничто так не ценил в искусстве, как совершенство и идеал. В понимании Михаила Олеговича на сцене должно было быть всё идеально и всё совершенно.

– Это вам не кино, – учил своих актёров Михаил Олегович. – Это там вы можете себе позволить, что угодно. Здесь – театр! В театре, как в жизни, необходимо стремиться к абсолютному совершенству. Для актёра театра не должно существовать такого понятия, как плохая или хорошая пьеса. Этим озабочены актёры кино, они за это получают огромную заработную плату, которая сводит их с ума и они перестают быть актёрами. Но актёр театра воспринимает свою роль, как реальность, и никак иначе. Наша жизнь тоже мало интересная штука, но мы живём, не задумываясь особо над ошибками её автора, и стараемся играть свою роль как можно лучше. Вот и в театре попрошу такое же отношение к своей роли. Свою роль необходимо проживать, именно проживать, и как можно лучше, доводить жизнь свою в роли до совершенства, до идеала. Не жизнь – театр, поймите… но… Театр – это жизнь, и актёры в нём, в первую очередь, – люди. Вы и есть эти люди. И вы живёте какой-то конкретной ситуацией, в которой фальшь попросту недопустима. Это в жизни человек становится актёром, надевает маску и играет; это в жизни он может обманывать, лицемерить. Вам же нет в том никакой нужды. И если вам досталась роль подлеца и негодяя, то вам не надо никого обманывать и лицемерить, просто будьте подлецом и негодяем. И когда я вижу вас в театре, то я должен видеть именно подлеца и негодяя.

Михаил Олегович много что требовал от актёров и многому их учил; он был очень строг с актёрами своего театра, но ещё более строгим он был в работе с режиссёрами.

– В общем так, други мои, – говорил Михаил Олегович своим режиссёрам, – вы пришли в театр не отдыхать, а работать. Если кто-то из вас решил передохнуть, то… милости просим в кино. В кино, в кино. Там можете заниматься, чем угодно и сколько угодно. Но здесь, пока я жив, безобразий, какие творятся в кино, не допущу. Пьесу необходимо не просто выучить наизусть, это само собой, но и понять её. Какой бы странной вам она не казалась, вы, господа режиссёры, обязаны пьесу, с которой работаете, понять. Понять пьесу – это значит стать её богом. Да-да, дорогие мои режиссёры, именно стать богом вы обязаны, потому что вам нужно будет её сотворить, сотворить пьесу. Поймите, господа режиссёры, что и жизнь наша – более чем странная, но ей, почему-то никто не удивляется, а её переживают и тем лучше переживают, чем лучше понимают. Понимаете? Вот и здесь я требую от вас в первую очередь понимания в вашем творчестве. И, бога ради, не изобретайте колесо, умоляю вас, дорогие мои. Не пытайтесь заставлять актёра что-то придумывать и сами ничего не придумывайте. Ваше дело – творчество. Вы творите. Вы ничего не придумываете. Всё уже давным-давно придумано, вам лишь надо взять это и показать на сцене.

Михаил Олегович собирал всех, кто задействован в спектакле, даже билетёров и рассаживал их в зале. Сам поднимался на сцену и начинал читать вслух пьесу. Предварительно изготавливались фотографии исполнителей ролей в натуральную величину и в полный рост. Эти фотографии стояли на сцене, так, как будто это были живые люди. По мере чтения пьесы, Михаил Олегович переходил от одной фотографии к другой, в зависимости от того, кому принадлежала реплика. Таким образом он показывал и пьесу, и видимый им её характер. Пьеса таким образом перечитывалась им десять раз как минимум. Десять дней подряд все актёры и режиссёры, костюмеры и гримёры, художники и композиторы, инженеры и рабочие сцены, гардеробщики и билетёры, в общем, все собирались каждый день в зале и Михаил Олегович читал им пьесу от начала до конца, прохаживаясь между фотографиями своих актёров.

Глава сорок вторая

Всё обсудив с Михаилом Олеговичем, оставив свою пьесу и деньги на её постановку на столе у главного режиссёра, Лев Николаевич решил зайти в гости ко мне. Мы пили с ним на кухне чай с сушками простыми и разговаривали.

– Почему, Лев Николаевич, ты решил, что Алексеев – тот режиссёр, который справится с твоей пьесой? – спросил я.

– Причин много. Начнём с того, что он – не столичный режиссёр, – ответил Лев Николаевич. – Он не сошёл с ума от близости к власти. Он совсем не употребляет алкоголь и поэтому ещё не пропил свой талант. Не стремится к славе, не стремится к богатству. Это редкое качество, Олег Михайлович, сегодня. Но более всего меня поражает в нём то, что он не хочет иметь никакой власти. Поэтому он не боится ничего. Поэтому и моя пьеса его не напугает. Только такой режиссёр сможет поставить мою пьесу. Только такой режиссёр доводит реальность и вымысел до такого состояния, что зрители перестают понимать, где – одно, а где – другое. Ты же знаешь, Олег Михайлович, что от постановки этой пьесы многое зависит. Второй попытки не будет. У нас есть только один шанс. Один день.

– Я читал твою пьесу, Лев Николаевич, – сказал я.

– Она страшная, – сказал Лев Николаевич.

– Она очень страшная, – сказал я. – Выдержат ли люди такое? Ты уверен, что люди готовы смешать явь и сон, смешать реальность и вымысел?

– Рано или поздно, но они всё равно вынуждены будут перестать жить только во сне, – сказал Лев Николаевич. – Я понимаю, что сон этот прекрасен, что он даёт им покой и умиротворение, но это сон.

– А если не все проснутся? – спросил я.

– Я и не рассчитываю на то, – ответил Лев Николаевич, – что проснутся все. На планете наступает эпоха смешения реальности с вымыслом. Тяжело будет и тем, и другим, и тем, кто спит и живёт вымыслом, и тем, кто проснулся и видит мир реальным.

Лев Николаевич посмотрел на часы. Было около девяти вечера.

– Как быстро пролетели полгода, – сказал Лев Николаевич. – Сегодня генеральная репетиция. Мне пора идти.

– Посиди ещё, – сказал я.

– Не могу, – ответил Лев Николаевич. – Я и так уже опоздал. Обещал быть в восемь, а уже почти девять. Пока.

Лев Николаевич растворился в воздухе, а я пошёл мыть чашки.

Глава сорок третья

Михаил Олегович нервничал, сидя в зале. Он и не заметил, как Лев Николаевич оказался сидящим рядом с ним.

– Ну что, дорогой Михаил Олегович, – сказал Лев Николаевич, – вижу, что всё готово и можно начинать?

– Вы? – воскликнул главный режиссёр, глядя на возникшего бог знает откуда Льва Николаевича. – Здесь? А мы… уже и не знали, что подумать. Я уж думал, что случилась какая-то неприятность.