Текст книги "Волшебный поезд. Сборник сказок для мудрых"

Генералы заснули сразу. Они продолжали стоять у дверей, но при этом оба спали. Я сделал ещё полшага назад, затем, быстро подскочив к двери, я ударил по ней, как по футбольному мячу. Сила удара была такой, что дверь просто сорвалась с петель и отлетела метров на двести. Я вошёл в кабинет.

– Какого …!? – заорал президент, вскакивая со своего бриллиантового кресла.

– Спать! – сказал я.

Спящего президента я выволок из кабинета и поставил рядом со спящими генералами. После этого я превратился в президента, а президента превратил в себя.

– Проснитесь, – приказал я генералам.

Генералы проснулись.

– Он хотел войти ко мне без стука, – сказал я, показывая на спящего президента.

– А мы его предупреждали, господин президент, – сказал генерал-полковник.

– Мы ему говорили, что Вы его никогда не полюбите, – сказал генерал-лейтенант.

– Вы… вот что, ребята, – сказал я, – посадите-ка его в тюрьму.

– На сколько? – спросил генерал-полковник.

– На десять лет, – сказал я.

– По решению суда или… просто так? – спросил генерал-лейтенант.

– А как лучше? – спросил я.

– Лучше, если на это будет соответствующее решение суда, – сказал генерал-полковник.

– Но можно и просто так, – поспешно добавил генерал-лейтенант, заметив моё недовольное лицо.

– Давайте сделаем так, – сказал я. – Пусть будет суд, пусть будет всё, как полагается, чтобы нас никто ни в чём не смог обвинить. Проснись, – сказал я президенту.

Президент проснулся.

– Посмотри на себя в зеркало, – сказал я президенту.

– Президент подошёл к зеркалу и посмотрел на себя.

– Понял теперь, чудак-человек, чего ты стоишь на Земле этой? – спросил я.

Президент понял всё и сразу.

– Понял, – молча произнёс он. – В чём меня обвиняют?

– В сексуальном домогательстве, – сказал я.

– К кому? – спросил президент.

– К ним, – кивнул я на генералов. Тебе грозит до двадцати пяти лет тюрьмы.

– Почему так много? – спросил президент. – Всегда было восемь.

Я посмотрел на генералов. Те молча кивнули головами, подтверждая слова президента.

– Ну, значит, ты ещё кого-то убил, – сказал я.

– Кого? – тихо спросил президент.

– Его, – сказал я, достав из кармана пистолет, и выстрелил генералу-лейтенанту в его тупую башку. – И его, – кивнул я на генерала-полковника и три пули всадил тому в живот. – Лови, – крикнул я и кинул револьвер президенту.

Президент поймал пистолет по инерции. В этот момент в приемную вбежала охрана.

– Что случилось, господин президент? – спросил у меня вбежавший начальник охраны, маршал авиации Горюнов.

– Да вот, Горюнов, тут такое дело, – сказал я. – Вот он, – показал я на президента, – убил их. Арестуйте его и судите по всем правилам.

– Сволочь, – выругался Горюнов в адрес президента, принимая меня за него, а его за меня, – чем же тебе, сука, генералы-то не угодили?

– Ты мне всё равно не поверишь, – мрачно ответил президент.

– А может, и поверю, – сказал Горюнов, – ты попробуй.

– Да не любил я их, – ответил президент.

– За это только ты и убил их? – спросил Горюнов.

– А этого, ты, маршал авиации, полагаешь, мало? – спросил президент. – Нужна более веская причина?

– Вот, мразь, – сказал Горюнов, – паскуда, писатель хренов. Правы Вы были, господин президент, – обратился ко мне Горюнов, – когда говорили, что он такая же падаль, как и все в этой стране.

– Неужели я именно так выразился? – испуганно спросил я, а президент в этот момент усмехнулся.

– Именно так и изволили выразиться, господин президент, – ответил Горюнов. – Вчера, когда мы с Вами водку в бане пили.

– Мы с тобой, маршал, водку разве вчера в бане пили? – спросил я.

– А то когда же, – весело ответил Горюнов.

– Я требую освободить меня от этого унижения, – закричал президент. – Даже если меня в чём-то обвиняют, это не значит, что меня можно подвергать таким пыткам.

– Да кто тебя пытает, голуба моя, – весело сказал Горюнов. – Пытать мы тебя завтра ночью начнём.

– Сразу после бани? – спросил я.

– Точно, господин президент, – ответил Горюнов и его глаза налились кровью. – Водки нажрусь с Вами и в пыточную. Он у меня, Павел Антонович, всё скажет.

– А что он скажет-то? – спросил я.

– А всё, – ответил Горюнов. – Всё, что знает, то и скажет.

– А что, он много знает? – спросил я.

– Вот мы и узнаем, – ответил маршал авиации.

– Боюсь, маршал, что много информации мы от него не получим, – сказал я. – Слушай, Горюнов, а что ещё я говорил вчера?

– В бане-то? – уточнил маршал.

– В бане, – ответил я.

– До того, как водку пили, или после? – уточнял Горюнов.

– И так, и так, – сказал я.

– Пока, значит, господин президент, Вы трезвыми были, то сказали, что ненавидите эту страну даже больше, чем его, – Горюнов кивнул в сторону президента в образе меня.

– А когда выпили, то стали клясться в любви к Англии, – сказал Горюнов. – Вы всё пытались дозвониться до их первого министра.

– И как? – спросил я.

– Что, как? – переспросил Горюнов.

– Дозвонился? – спросил я. – До первого министра Англии я дозвонился?

– Часам к пяти утра, когда уже окончательно ничего не смыслили в жизни, Вы, господин президент, дозвонились до него, – сказал Горюнов. – Плакали, просили убежища политического и гражданства.

– И что? Получил убежище и гражданство? – спросил я.

– А вот этого я не знаю, господин президент, – ответил Горюнов. – Это Вам надо у первого министра Англии поинтересоваться. Но одно могу сказать точно, что в конце Вашей с ним беседы, Вы на чём свет стоит ругали его.

– Ругал первого министра Англии? – спросил я.

– Отборным матом, господин президент, – сказал Горюнов. – Наверное, он всё же Вам отказал.

– Увидите его, – сказал я Горюнову, показывая на президента.

Глава тридцать третья

Президента увели. Интересно, а что с ним будет дальше? Честно говоря, мне даже это более интересно, чем судьба Сергея Павловича и его семьи. Может быть, плюнуть на всё и пойти посмотреть на то, как бы поступили со мной? Что я в самом деле так беспокоюсь за своих соседей? Рано или поздно, они и так всё поймут. Ну не сейчас, ну пусть через миллион лет. Но ведь поймут! Так и сделаю. Поживу-ка я не только ради других, но и ради себя. Надо вот только предупредить Волшебника, что встреча отменяется.

Я позвонил Волшебнику и объяснил ему, в чём дело. Волшебник мне сказал, что одно другому не мешает и я могу запросто удовлетворять своё любопытство и при этом Сергей Павлович со своей семьёй пусть едет на Южный курорт. Волшебник объяснил мне, как это сделать.

Через час, в облике президента, я сидел в квартире Сергея Павловича.

– Сергей Павлович, – говорил я, – надо ехать. Писатель прав. Чтобы Вам спасти свою семью, Вы обязаны, как самый обычный человек, взять обычный билет в обычный поезд и поехать отдыхать на Южный курорт.

– Вы хоть понимаете, господин президент, что значит для меня, для человека достигшего таких высот, быть самым обычным человеком? – спрашивал Сергей Павлович.

– Ну каких таких высот Вы достигли, Сергей Павлович? – спрашивал я. – О чём Вы говорите? Жена Вам изменяет, дети Ваши Вас ненавидят, сын Ваш собирался Вас отравить. И отравил бы, если бы не Ваш сосед. Кстати, Ваша жена недавно подхватила венерическое заболевание, будьте осторожней.

– Откуда Вы всё знаете, господин президент? – воскликнул Сергей Павлович.

– Об этом уже в газетах пишут, – сказал я, достал из портфеля пачку газет и швырнул их на стол перед Сергеем Павловичем.

Сергей Павлович стал просматривать газеты. Первые страницы газет сообщали: «Сын Стрешнева пытался отравить свою семью», «Жена Стрешнева спала с министром тяжелой металлургии и заразилась сифилисом», «Дети Стрешнева – не его дети» и так далее и тому подобное.

– Господи, как стыдно! Как стыдно и страшно! Вы себе не представляете! – тяжело вздыхая, прошептал Сергей Павлович. – Это какой-то сон. Какой-то кошмарный сон.

– А это и есть сон, Сергей Павлович, – сказал я.

– Как это сон? – удивился Сергей Павлович.

– Вот так, – ответил я, – самый обыкновенный сон. Правда, немножко кошмарный.

– Немножко? – переспросил Сергей Павлович.

– Вы правы, Сергей Павлович, сон действительно кошмарный. Без всякого немножко, – сказал я. – Но так было надо, чтобы спасти Вас. Через час Вы проснётесь и поймёте, что ничего страшного пока не произошло. Но! Всё это только пока, Сергей Павлович. Если не предпримете мер, то всё случится именно так, как Вы видели во сне и как о том сообщают вот эти газеты.

– А Вы, господин президент, какую роль играете во всей этой глупости? – спросил Сергей Павлович.

– Я – не президент, Сергей Павлович, я – автор снов, – ответил я. – Но я работаю и с президентом, и не только с ним. Президенту я сейчас сочиняю совсем другой сон. Если Вас это успокоит, то ему снится сейчас ещё больший кошмар, чем Вам.

– Что может быть кошмарней, чем то, что Вас хочет отравить собственный сын, который даже Вам и не сын, а следствие измены Вашей жены, которая к тому же больна сифилисом? Кстати! Почему вдруг сифилисом? – спросил Сергей Павлович.

– Сифилис – это первое, что пришло в голову, Сергей Павлович, – ответил я.

– Всё равно, мне кажется, что кошмарнее моего сна уже придумать нельзя, – сказал Сергей Павлович.

– Может, Сергей Павлович, – сказал я. – Может быть и кошмарней. Желаете взглянуть на сон президента? Могу устроить. Час времени у нас ещё есть.

– Я с удовольствием, – ответил Сергей Павлович. – Теперь, когда я знаю, что всё это только сон, почему бы и не развлечься? Но… Сифилис!? У моей жены!? От любовника? От министра тяжелой металлургии!? Как вообще такое могло прийти Вам в голову?

– Могло. Могло, Сергей Павлович. Могло и не такое. Я специалист по кошмарным снам. И предупреждаю, Сергей Павлович, что у Вас остался только час сна, – сказал я, – проснётесь без предупреждения.

– Я согласен, – ответил Сергей Павлович.

– И вот ещё что, Сергей Павлович, – сказал я, – прошу Вас ко всему относиться спокойно. Напоминаю, что всё это Вам только снится. Вы меня понимаете?

– Я Вас понимаю, писатель, – ответил Сергей Павлович, – я постараюсь сохранять спокойствие.

Глава тридцать четвёртая

– Уже уходите? – поинтересовалась Ольга Николаевна.

– Да, Ольга Николаевна, – ответил я, – нам с Сергеем Павловичем ещё много чего успеть сделать надо, – и подумав, я добавил, – а у нас времени не так-то много. Всего один час.

– Послушай, Оля, – обратился Сергей Павлович к жене, – скажи честно, почему ты стала проституткой?

Ольга Николаевна испуганно посмотрела на мужа.

– Я тебя не понимаю, Сергей, – ответила Ольга Николаевна, – ты думаешь, легко быть известной актрисой? Ты думаешь, что главные роли в популярных кинофильмах, в спектаклях, какие ставятся на столичных сценах, они даются просто так? Претенденток много, Серёжа. Не я одна мечтаю о славе всемирной. Да, ты прав, мне приходилось иногда торговать и своим телом, но… А зачем оно ещё нужно это самое красивое тело, если его не продавать? Красивая женщина вынуждена продавать свою красоту.

– Смотря кому продавать, – тихо прошептал Сергей Павлович.

Здесь я решил заступиться за Ольгу Николаевну.

– Сергей Павлович, – сказал я, – здесь ты не прав. Какая разница, кому? Ольга Николаевна права. Права в том, что люди падки на красоту и не видят иного способа овладеть ею, как только предложив ту или иную цену. А уже красивая женщина выбирает того, кто предложит больше. И это необязательно могут быть деньги. И роли тоже. И красота, и молодость. Ведь Вы, Сергей Павлович, уже далеко не молоды. Вам за сорок. И главную роль Вы не можете предложить своей жене. Вот и приходится ей отдаваться тому, кто это может. Влиятельных чиновников у нас в стране много и у всех жены красивые и все хотят главную роль в кино играть.

– Оля, тебе надо сходить к врачу, – сказал Сергей Павлович.

– Я знаю, – тихо ответила Ольга Павловна.

– Если бы всё это не было сном, Оля, я, наверное, повесился бы, – сказал Сергей Павлович.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Ольга Николаевна. – Я тебя не понимаю.

– Не понимаешь? – воскликнул Сергей Павлович. – Ты не понимаешь, что если всё, происходящее с нами, не есть сон, что всё это – и наша жизнь, и твоё распутство, и наши дети – дегенераты, и моя психически ненормальная работа, и страна, в которой мы живём и которой правит, – Сергей Павлович строго посмотрел на меня, – вот этот дебил, – не сон, то жить просто невыносимо? Ты этого не понимаешь? Ты не понимаешь, что если это правда, что если всё, что с нами происходит, – правда, то жизнь просто теряет смысл?

– Ты предлагаешь воспринимать всё происходящее как сон? – спросила Ольга Николаевна. – Но я не могу, Сергей. Да и, честно говоря, не хочу. В этом году я снялась в двенадцати фильмах и в каждом сыграла главную роль. Сейчас я снимаюсь в сериале и тоже играю там главную роль. Я не хочу воспринимать всё это как сон. Если это всё – сон, то тогда я не хочу жить. Выходит, что я зря отдавалась всем этим жирным и мерзким гадам? Нет, Сергей, только не это. Моё поведение ещё хоть как-то можно оправдать, если всё это – не сон, а на самом деле. Как мне ещё доказать, что я самая талантливая актриса.

– Но как ты не понимаешь, что таких, как ты, талантливых, тысячи на одно место, – сказал Сергей Павлович. – Что взяли тебя не по этой причине, а потому что ты согласилась за роли ложиться в постель. И почему ты не использовала презервативы? Ведь ты рисковала не только своим здоровьем, но и моим.

– Извини, – сказала Ольга Николаевна, – так получилось. Впервые я занималась сексом без презерватива, и на тебе, заразилась сифилисом. А главное, ничего не получила взамен. Мне должны были дать роль в новом кинофильме, а режиссёр, с которым договорились об этом, скончался.

– Мне очень жаль тебя, Оля, – сказал Сергей Павлович и первым вышел из квартиры.

– Не обижайтесь на него, Ольга Николаевна, – сказал я.

– Странный он сегодня какой-то, – сказала Ольга Николаевна. – Случилось что?

– Не обращайте внимания, – сказал я. – Так. Пустое всё. Мелкие неприятности.

– Вы сегодня придёте ко мне в гримёрную после спектакля? – спросила Ольга Николаевна.

– Боюсь, что сегодня не получится, – сказал я.

– Боишься заразиться? – сердито спросила Ольга Николаевна. – Ты такой же, как все.

Более продолжать этот больной разговор даже я не мог и быстрым шагом вышел из квартиры.

Глава тридцать пятая

Через десять минут мы с Сергеем Павловичем подъезжали к зданию городской тюрьмы.

– Значит, Олег Михайлович, Вы теперь выглядите как наш президент, а Павел Антонович арестован и содержится в камере в Вашем обличье? – спросил Сергей Павлович.

Мы вышли из машины Сергея Павловича.

– Меня принимают за главу государства, Сергей Павлович, – ответил я. – Но не забывайте, что всё это не более чем дурной сон. И то, что Антон Павлович страдает вместо меня, – тоже дурной сон.

Мы зашли в здание тюрьмы. Вскоре мы были в камере, где содержался президент. Увидев, что со мной Сергей Павлович, президент обрадовался.

– Сергей Павлович, как я рад Вас видеть, – закричал президент. – К сожалению, не могу пожать Вашу руку, потому как прикован наручниками к батарее.

– Здравствуйте, господин президент, – сказал Сергей Павлович.

– Вы знаете, кто я? – воскликнул Павел Антонович. – Как это здорово! Я уже отчаялся было… Но теперь… Когда Вы знаете, я уверен, что всё можно исправить. Ведь так?

– Боюсь, Павел Антонович, я вряд ли смогу Вам хоть чем-то помочь, – сказал Сергей Павлович. – Согласитесь, Павел Антонович, Ваше положение более чем безнадежно. Для всех Вы – он, – кивнул в мою сторону Сергей Павлович. – Завтра будет суд и Вас приговорят к двадцати пяти годам тюрьмы.

– Меня здесь пытают, – сказал Павел Антонович.

– Это не Вас пытают, – сказал Сергей Павлович. – Пытают вот его, – он кивнул на меня, – Вы только страдаете.

– Я страдаю, – тихо произнес президент.

– Да. Вот так будет правильно, – сказал Сергей Павлович, – Вы всего-навсего страдаете.

– Не могли бы Вы избавить меня от этих страданий, Сергей Павлович? – спросил Павел Антонович.

– Но как? – воскликнул Сергей Павлович. – Как, по-Вашему, я могу Вас избавить от страданий?

– Вы могли бы страдать вместо меня, Сергей Павлович, – ответил президент.

– Вот ещё. С какой стати мне страдать за Вас? – сказал Сергей Павлович.

– А Вы, писатель? – обратился президент ко мне. – Вас совесть разве не мучает?

– Мучает? – спросил я. – Совесть? За то, что Вы страдаете вместо меня? Нет, господин президент, не мучает.

– Почему? – спросил Павел Антонович.

– Потому что всё это – сон, господин президент, – сказал я. – Всё это – сказка. И об этом можно только мечтать или видеть во сне.

– Но ведь в Вашем сне страдают люди, – сказал президент. – Меня пытают, мне больно. Почему бы Вам не проснуться, как можно быстрее, чтобы избавить меня от мучений?

– Я бы с удовольствием, Павел Антонович, проснулся, но всё дело в том, что это не мой сон, а Ваш. Сплю не я, а Вы, Павел Антонович. И просыпаться следует Вам, а не мне. Так что, Павел Антонович, свой кошмар Вы можете прекратить сами, в любой момент. Но я бы на Вашем месте не торопился. Ольга Николаевна Стрешнева говорит, что всё происходящее её устраивает.

– Ольга Николаевна не страдает за других, поэтому её всё устраивает, – сказал Павел Антонович. – Я тоже не хочу страдать за других. Избавьте меня от страданий за других, я тоже буду счастлив, как Ольга Николаевна.

– Ну хорошо, – сказал я, – допустим, я избавлю тебя от страданий за других людей, что тогда ты станешь делать?

– Я буду страдать за себя, – сказал президент. – Пусть каждый страдает только за себя. Разве это невозможно? Разве не в этом высшая справедливость, чтобы каждый страдал только за себя?

– Вы полагаете, господин президент, что так будет справедливо? – спросил я.

– Конечно! – воскликнул Павел Антонович. – Так будет справедливо. Ну скажите хоть Вы ему, Сергей Павлович, что так будет справедливо.

– Господин президент, я вообще не могу всё происходящее воспринимать серьёзно, поэтому Вы лучше меня вообще ни о чём не спрашивайте. Мне безразлично, кто будет прикован наручниками к батарее, Вы или он. Иначе как сон, кошмарный сон, сон больной, я всё происходящее не воспринимаю.

– Ладно, – сказал я, – Вы меня убедили, господин президент. Пусть каждый страдает сам за себя.

После этих слов к президенту вернулась его внешность, а мне вернулась моя.

– Это всё, что я могу для Вас сделать, – сказал я. – Вы снова стали президентом, Павел Антонович, а ко мне вернулся мой облик. Прощайте, Павел Антонович, мы с Сергеем Павловичем уходим.

– Стойте! – закричал президент. – Я приказываю вам стоять. Теперь, когда вместе с моим обликом ко мне вернулись все мои возможности, мои полномочия, я требую, чтобы меня отстегнули от батареи. Я требую, чтобы с меня сняли наручники.

– Об этом, господин президент, Вам надо просить не нас, а начальника тюрьмы, – сказал я.– Ни я, ни тем более Сергей Павлович, не вправе снимать с Вас наручники и отстегивать от батареи. В отличии от Вас, господин президент, у нас таких полномочий нет. Обратитесь к начальнику тюрьмы, Павел Антонович.

– Позовите начальника тюрьмы, – приказал Павел Антонович.

Пришел начальник тюрьмы.

– В чём дело? – спросил начальник тюрьмы, оглядывая камеру.

– Господин начальник, Вы знаете, кто я? – спросил Павел Антонович.

– Разумеется, Павел Антонович, конечно я Вас знаю, – ответил начальник тюрьмы. – Вы – наш президент.

– В таком случае, почему я до сих пор прикован к батарее? Почему на моих руках наручники? – спросил Павел Антонович.

– Затрудняюсь ответить, господин президент. Ума не приложу, как такое вышло, – ответил начальник тюрьмы. – Может быть… Вы мне объясните, как такое могло случиться. По-моему, так это просто кошмарный сон.

– Да-да, господин начальник тюрьмы, – сказал Павел Антонович, – это именно кошмарный сон. Я сейчас Вам всё объясню.

– Сделайте милость, – попросил начальник тюрьмы.

– Но рассказ мой будет длинным, – сказал Павел Антонович.

– Ничего-ничего, – ответил начальник тюрьмы, – я никуда не спешу. С удовольствием Вас выслушаю.

Павел Антонович подробно рассказал начальнику тюрьмы всё, что знал по этому загадочному делу. Рассказал до того момента, как мы с Павлом Антоновичем снова поменялись телами. Начальник некоторое время молчал, переваривая только что услышанное.

– Знаете что, господин президент, – сказал начальник тюрьмы, подумав, – я Вам верю.

– Как это замечательно, – воскликнул Павел Антонович, – я признаюсь Вам, господин начальник тюрьмы, что я очень боялся того, что Вы мне не поверите.

– Боялись? – спросил начальник тюрьмы. – Отчего же?

– От того, что всё случившееся больше походит на сон, – сказал Павел Антонович.

– Так это и есть сон!!! – в один голос сказали мы все вместе.

– Ну какой же Вы дурак, Павел Антонович, – сказал Сергей Павлович. – Ну честное слово, второго такого во всём государстве не сыщешь. Ну всем же уже понятно, что такое может случиться только во сне. И всё, что Вам надо сделать, Павел Антонович, для того чтобы прекратить этот кошмар, – так это всего-навсего проснуться. Таким образом Вы спасёте всех нас.

– Дело в том, Павел Антонович, что сон этот – он… Как бы это лучше выразиться? Он коллективный, – сказал я. – В этом сне принимают участие огромное число людей.

– Вся страна, господин президент, участвует в этом сне, – сказал Сергей Павлович. – Но мы все уже не хотим спать, а вот Вы и несколько других участников сна ну никак не желают просыпаться.

– Ваш сон, господин президент, слишком затянулся, – сказал начальник тюрьмы. – Конечно, господин президент, моё положение в этом сне не самое плохое. Как-никак, а начальник тюрьмы. Но… Устал, господин президент, устал от всего этого. Давайте просыпаться.

– Хорошо, – сказал Павел Антонович. – Я согласен проснуться. Но что я должен для этого сделать? Как мне проснуться?

Все посмотрели на меня.

– А что вы на меня смотрите, господа? – спросил я. – Если бы он хотел проснуться, то давно бы уже проснулся. Пойдёмте, Сергей Павлович. Здесь нам больше делать нечего. Скорее всего, Павел Антонович, в глубине души, больше хочет спать и видеть сны, чем проснуться. Ну и пусть спит.

Я и Сергей Павлович вышли из камеры. Выходя, я слышал, как президент пытался убедить начальника тюрьмы в том, что всё это – абсурд и нелепица. А начальник тюрьмы полностью с Павлом Антоновичем соглашался и отвечал тому, что ничего поделать не может, потому как всё происходящее выше его понимания.

Мы вышли на улицу.

– У нас есть ещё минут десять, Сергей Павлович, до Вашего пробуждения, – сказал я.

– Олег Михайлович, почему они такие идиоты? – спросил Сергей Павлович.

– Они идиоты, Сергей Павлович, – ответил я, – потому что у них больная фантазия. Реальность не даёт им возможности реализовать её, поэтому они научились желать это во сне.

– Через месяц выборы нового президента, Олег Михайлович, – сказал Сергей Павлович.

– Всё это во сне, дорогой мой Сергей Павлович, – ответил я. – В реальности ничего этого нет. Нет выборов, нет президентов.

– И начальника тюрьмы нет? – спросил Сергей Павлович.

– Конечно, – ответил я. – Если нет президента, то откуда взяться начальнику тюрьмы? Нет Ольги Николаевны, которая заразилась сифилисом, отдаваясь министру тяжелой металлургии, преисполненная надеждой получить главную роль в фильме о падшей женщине у друга министра, режиссёра этого фильма. Нет детей, мечтающих о том, чтобы их родители умерли. Просыпайтесь, дорогой мой Сергей Павлович, и Вы всё сами увидите.

Глава тридцать шестая

Начальник тюрьмы освободил Павла Антоновича от батареи и снял с него наручники. Они сидели на нарах и молчали. В камеру вошёл охранник.

– Господин начальник тюрьмы, какие будут приказания? – спросил охранник.

– Ничего не надо, – ответил начальник тюрьмы, – спасибо, мы с Павлом Антоновичем просто посидим здесь и всё. Нам ничего не нужно.

Охранник ушёл, тихо прикрыв за собой дверь.

– А у Вас здесь хорошо, – сказал Павел Антонович, оглядывая камеру.

– Правда? – обрадовался начальник тюрьмы. – Вам нравится?

– Очень мило, – ответил Павел Антонович.

– Спасибо, господин президент, – начальник тюрьмы совсем расчувствовался и даже пустил слезу. – А то вот так стараешься, стараешься, а никто не замечает. Обидно.

– Нет, в самом деле, очень мило, – похвалил Павел Антонович. – Очень. Нары, зеленый цвет стен, чёрные решётки на окнах и лампа, – на лампе Павел Антонович сделал особое ударение.

– А что лампа? – насторожился начальник тюрьмы.

– Лампа, висящая высоко под потолком, освещающая камеру ярким белым светом, с легким гудением, – задумчиво произнёс президент, – это очень действует на нервы.

– Моя жена придумала, – гордо ответил начальник тюрьмы. – Умница. Она как-то раз была здесь на экскурсии и ей показалось, что в камерах слишком тихо. Гудение лампы, по её мнению, разрушительно влияет на нервную систему заключенных.

– Она права, – тихо сказал Павел Антонович. – Я на себе это испытал. Гудение лампы очень раздражает.

Разговор начальника тюрьмы с президентом страны вёлся тихо и неторопливо.

– Что Вы обо всём этом думаете? – спросил Павел Антонович.

– Вы о том, что Вам надо проснуться, чтобы закончить весь этот кошмар? – спросил начальник тюрьмы.

– Мне очень не хочется просыпаться, – сказал президент, не обращая внимания на вопрос начальника тюрьмы. – Я всё понимаю, всё осознаю, но просыпаться не хочу. Мне нравится быть президентом, понимаете?

– Как не понять, господин президент, – ответил начальник тюрьмы и тяжело вздохнул. – Мне тоже нравится и я тоже не хочу просыпаться. И жена моя не хочет просыпаться. Она у меня работает психологом, практикующим психологом. Зарабатывает огромные деньги, проводя с клиентами психоанализ. Они платят ей пятьсот долларов в час за индивидуальное посещение.

– Дорого, – сказал Павел Антонович.

– Коллективная терапия обходится людям дешевле, – сказал начальник тюрьмы. – Всего триста долларов.

– Это по-божески, – вскользь заметил президент.

– Да и это дорого, господин президент, разве же я не понимаю, – сказал начальник тюрьмы. – Поэтому мы и не хотим просыпаться. В реальной жизни всего этого нет.

– Нет, – согласился президент.

– Я люблю свою работу, Павел Антонович. Я люблю содержать людей в неволе и наблюдать при этом за ними.

– А я люблю власть, – задумчиво, с некоторой грустью в голосе, сказал Павел Антонович. – Господи, если бы Вы только знали, как я люблю власть. Наверное, никто так не любит власть, как люблю её я. Вы верите мне, господин начальник тюрьмы?

– Я верю Вам, господин президент, – ответил начальник тюрьмы.

Они обнялись и заплакали.

В камеру вошел охранник.

– Может, покушать принести? – спросил охранник.

– Откушать не желаете, господин президент? – спросил начальник тюрьмы.

– Какие вы все здесь милые, добрые люди, – сказал Павел Антонович. – Откушать? Нет, спасибо, я не голоден.

– Ступай, голубчик, – сказал начальник тюрьмы охраннику. – Мы когда проголодаемся, позовём тебя. Ступай. Павел Антонович заметил тебя и ты ему понравился. Ступай.

Охранник хотел уже было выйти, но Павел Антонович остановил его.

– Послушай, любезный, – окликнул Павел Антонович охранника, – а тебе твоя работа нравится? Ты бы не хотел проснуться?

– Очень нравится, господин президент, – отвечал охранник, – и просыпаться я ни в коем случае не хочу. Здесь только я и чувствую себя человеком, через то, что могу издеваться над заключенными.

– Ступай, ступай с богом, – сказал начальник тюрьмы охраннику. – Видите, господин президент, и простым людям тоже нравится их работа и они не хотят просыпаться. И я уверен, что спроси многих и они ответят то же самое, что им всё нравится, их всё устраивает и они не хотят просыпаться.

– А кого, кого мы можем спросить? – поинтересовался Павел Антонович.

– Кого угодно, – ответил начальник тюрьмы. – Военных, например, или священников.

– Да-да, ты прав, – воскликнул Павел Антонович. – Более всего довольны священники. На днях ко мне наведалась делегация от высшего духовенства страны. Жаловались на Олега Михайловича. Он им тоже спать не даёт.

– Садист, – сказал начальник тюрьмы. – Пытать людей сном! Не давать им спать! Мешать людям спать! Да это самое страшное, что может быть. Даже я позволяю себе не каждый день пытать людей тем, что не даю им спать.

Глава тридцать седьмая

Сергей Павлович проснулся. Было около девяти часов утра. На синем небе ярко светило солнце.

– Обожаю восход, – воскликнул Сергей Павлович, вскочил с кровати и помчался на кухню.

Ольга Николаевна в это время на кухне готовила завтрак.

– Доброе утро, любимый, – сказала Ольга Николаевна. – Как у тебя настроение? Хорошее? Предлагаю пойти сегодня пораньше гулять. В выходной день лучше всего пораньше уйти из дома. Можно взять с собой Сашу и Машу. Мне вчера звонили из театра и сказали, что отпуск мой утверждён и с понедельника мы можем уже путешествовать.

– Я тебя обожаю, – сказал Сергей Павлович, целуя жену и садясь за стол.

В это время на кухню прибежали дети.

– Доброе утро, папа, доброе утро, мама, – в один голос кричали Саша и Маша, усаживаясь за стол.

– Теперь пусть каждый расскажет, что кому снилось, – предложила Ольга Николаевна, когда все сидели за столом и завтракали.

– Мне приснился страшный сон, – сказал Сергей Павлович. – Мне приснилось, что я – спятивший с ума консультант президента, что я консультирую президента по финансовым вопросам; что живём мы в каком-то чудовищном доме, где очень много этажей и дом этот специально построен для лучших людей страны. Мне приснилось, что мы и есть лучшие люди страны, а над нами живёт писатель, чья квартира способна трансформироваться в зависимости от того, кто в неё заходит. А ещё в этом доме для лучших людей страны есть и море, и озеро, и Южный курорт, и даже сосновый бор.

– Это что, – воскликнула Ольга Николаевна, – вот мне приснилось, так приснилось.

– Что? Что тебе приснилось, мама? – в один голос закричали дети.

– Мне приснилось… – Ольга Николаевна задумалась. – В общем так, дети, вы уже взрослые и поймёте мой сон правильно. Мне приснилось, что я не обычная актриса в нашем театре, а известная столичная актриса. И что я снимаюсь в кино, у самых известных режиссёров. Во всех фильмах, где я снимаюсь, я исполняю главные роли. И в театре у меня главные роли. И всё это я получила благодаря тому, что я очень красивая и позволяла всем, кто мне был полезен, пользоваться своей красотой. Во сне я изменяла мужу и даже заболела сифилисом. И всё, что я имею, чего я добиваюсь, всё это благодаря только моей очень красивой внешности.

– А мне приснилось, что я хотел вас отравить, – сказал Саша. – Что я очень боялся потерять в наследстве и подсыпал яд в суп, который сам сварил.

– А мне приснилось, что ты, мама, отказалась от своего первого ребёнка, – сказала Маша. – И всё это ради того, чтобы выйти замуж за папу. И на всё это тебя уговорили твои родители – наши бабушка и дедушка. А ещё мне приснилось, что Саша – это не твой сын, папа, что мама тебе изменила с кем-то, не помню с кем, и от него родила Сашу. И я даже уговаривала вас, дорогие мои родители, Сашу лишить наследства.