Текст книги "Волшебный поезд. Сборник сказок для мудрых"

Сергей Павлович знаком подозвал официанта.

– «Свежие новости» и кофе, – попросил Сергей Павлович.

– Мне стакан лимонада, – попросила Ольга Николаевна.

– Вдвоём, – задумчиво произнёс я, – на Мёртвое море. Сказка. Но на вашем месте я бы сейчас отправился не на Мёртвое море.

– А куда? – в один голос спросили супруги.

– На Южный курорт, – сказал я.

– На Южный курорт? В такой час? – удивился Сергей Павлович.

– А Южный курорт – это какой этаж? – спросила Ольга Николаевна.

– Южный курорт – на пятьдесят втором этаже, – ответил лифтёр. – Но в виду ремонта пляжа, Южный курорт сейчас закрыт.

– Вот видите, Олег Михайлович, Южный курорт закрыт, – сказал Сергей Павлович, – мы едем на Мёртвое море.

– Вы меня не поняли, друзья, – сказал я. – Я вам предлагал не экскурсию на пятьдесят второй этаж. Я хотел, чтобы вы всей семьей отправились на настоящий Южный курорт. Я уверен, что для спасения вашей семьи, это сейчас просто необходимо.

– На Южный курорт? – спросил Сергей Павлович. – Но сейчас никто не ездит на Южный курорт. Это слишком дёшево.

– Почему Южный курорт, Олег Михайлович? – воскликнула Ольга Николаевна. – Сергей прав, там скучно. А по Мёртвому морю, я слышала, пустили белый пароход. Это так необычно. Мёртвое море и вдруг! такое!

– Мёртвое море – белый пароход, – промурлыкал я негромко, на мотив известной песенки. – Недавно я разговаривал с вашей дочерью, Машей, так, кажется, зовут вашу дочь?

Официант принёс кофе, газету и лимонад.

Глава двадцать пятая

В отличие от своего брата, своего отца и матери, Мария пришла ко мне по-человечески. Она пришла днём и её визит имел конкретную цель. Другими словами, она знала, зачем пришла.

– Вам кого? – спросил я, открыв дверь своей квартиры и увидев Машу.

– Я пришла Вас шантажировать, – с ходу ответил ребёнок. – Разрешите войти? Или предпочитаете разговаривать на лестничной клетке?

– Я посмотрел влево, посмотрел вправо, посмотрел за спину девочки и, убедившись, что никого нет, отошёл в сторону, давая девочке войти в свою квартиру.

– О, да у Вас тут целый зоопарк! – радостно воскликнул ребёнок, войдя в квартиру. – Любите животных?

– Животных? – переспросил я, закрывая дверь и глядя на то, во что превратилась моя квартира. – Действительно, зоопарк, – спокойно произнёс я, оглядываясь вокруг.

– А слоны у Вас есть? – восторженно спрашивала Маша, бегая взад и вперёд вдоль клеток с разными животными.

– Наверное, есть, – отвечал я, – во всяком случае жирафов я вижу точно.

– Жирафы! – завизжала Маша. – Обожаю жирафов. Где они?

– Там, – показал я рукой, – по коридору прямо. Сразу за верблюдами.

Галопом счастливый ребёнок умчался смотреть своих жирафов.

– Однако, – задумчиво произнёс я. – Весёлая семейка.

Я пошёл за Машей. Нашёл я её у клетки со львами. Как заворожённая, широко раскрыв глаза, стояла Маша у клетки с грозными хищниками.

– Ну? Что? Так и будем стоять? – спросил я.

– Если бы Вы знали, с каким удовольствием, я бы выпустила их на волю, – сказала Маша.

– Я знаю, – ответил я. – Но лучше этого не делать.

– Почему? – искренно поинтересовался ребёнок.

– Вы пришли меня шантажировать, сударыня? – сказал я. – Я к Вашим услугам.

– Шантажировать? – переспросила Маша. – Ах, да… Шантажировать. Но я не знала, что у Вас здесь так мило. Теперь я понимаю свою мать и прощаю Вас.

– Значит, шантажировать меня Вы не станете? – поинтересовался я на всякий случай.

– Человека, у кого в квартире находится целый зоопарк? – воскликнула Маша. – Шантажировать? Я, что, похожа на сумасшедшую?

– В таком случае, сударыня, не смею Вас больше задерживать, – галантно произнёс я.

– Скажите, а у Вас с моей мамой серьёзно? – спросила Маша. – Ну в том, что она влюблена в Вас, я не сомневаюсь. В Вас нельзя не влюбиться. Такой зверинец! Кто угодно голову потеряет. Тем более такая женщина, как моя мать. А Вы к ней серьёзно относитесь? Или так…

– Как так? – спросил я.

– Да так, – ответила Маша. – Когда я вырасту, я тоже заведу роман со стариком. Вам сколько лет?

– Сто пятьдесят лет, – ответил я. – Вы, сударыня, простите меня за дикцию, но свою вставную челюсть я оставил на полке, когда пошёл открывать Вам дверь.

– Дикция – ерунда, – ответила Маша. – Мне двенадцать лет и в меня влюблены пятеро мальчишек. Они вообще говорить толком не могут. Однако… Мне нравится то, что они в меня влюблены. Обо мне ходят разные слухи… Ну Вы понимаете.

– Слухи? – переспросил я.

– Это не дом, а… настоящая деревня, – сказала Маша. – Сплетни разлетаются вмиг. А ведь я даже ещё ни с кем и никогда не целовалась. Вы мне верите?

– Я Вам верю, Маша, – ответил я. – Но скажите и Вы мне, Вы сильно ненавидите свою мать?

– Порой очень сильно я её ненавижу, – ответила Маша. – Но откуда Вам это известно? Это она Вам сказала? Порой мне просто хочется её убить. Но я боюсь этих своих желаний. Тогда мне становится её жаль. А она правда самая красивая женщина во всей Вселенной?

– Она… – попытался было ответить я.

– Не отвечайте! – закричала Маша. – Боюсь, что своим ответом Вы разобьёте моё сердце. Я пойду. Было очень приятно с Вами познакомиться.

Глава двадцать шестая

Лифт поднялся на самый верхний этаж.

– Мне выходить, – сказал я. – Вам же я советую сейчас отправляться домой и собираться в дорогу. Вы правы, Ольга Николаевна, Южный курорт – это скучно. Но в любом случае, не позднее завтрашнего дня Вам следует встретиться с Волшебником. Только он может Вас спасти. Я давно наблюдаю за Вашим семейством, Сергей Павлович, и с уверенностью могу Вам сказать, что Вам уже никто и ничто не поможет. Разве что Волшебник…

– Олег Михайлович, что Вы такое говорите! – воскликнул Сергей Павлович. – Какие Волшебники? Никаких Волшебников не существует. И с чего Вы взяли, что… что нас, нашу семью надо спасать?

– Волшебники сегодня большая редкость, но встретить их можно, – ответил я. – Что касается Вас, Сергей Павлович, то Вы, как глава семьи, очень тяжело больны. Поражён Ваш мозг. Ещё немного и ситуацию будет невозможно спасти. Вы, Ольга Николаевна, больны ещё в большей степени, чем Ваш муж. У меня даже есть подозрение, что Вам не поможет даже Волшебник.

– У меня тоже болен мозг? – спросила Ольга Николаевна.

– Вы уже перешагнули через допустимую грань, Ольга Николаевна, – сказал я, – когда отказались от своей дочери и вышли замуж за Сергея Павловича.

– И значит я скоро умру? – спросила Ольга Николаевна.

– Нет, Вы не умрёте, Ольга Николаевна, – сказал я. – Просто Вы сошли с ума и теперь Вы существуете, как умалишённая. Проще говоря, Вы – овощ.

– Овощ? – спросила Ольга Николаевна. – Это как морковка?

– Нет, – ответил я. – Не как морковка. Хуже, чем морковка. Та хоть полезна бывает. От Вас же, Ольга Николаевна, пользы никакой. Лечит ли Волшебник умалишенных? Не знаю. Не уверен. Но не попробовать – глупо. Согласны? Впрочем, можете не отвечать. Ведь Вы – овощ.

– А наши дети? – спросил Сергей Павлович.

– Вот! – воскликнул я. – Дети! Хорошо, что Вы о них вспомнили. Положение более чем серьёзное, Сергей Павлович. Что касается Маши, то здесь ещё есть время. А вот Саша – мрак полный.

– Всё это вздор, – сказал Сергей Павлович. – Оля, не слушай его. Это он сошёл с ума. Это его мозг повредился и теперь он способен только на то, чтобы рассказывать жуткие сказки выдающимся людям страны.

– Когда придёте домой, не ешьте суп, ни в коем случае, – сказал я, не обращая ни малейшего внимания на слова Сергея Павловича.

– Почему? – спросила Ольга Николаевна.

– Саша отравил суп, – ответил я. – Он очень волнуется за своё финансовое будущее. Таким образом он хочет уже сейчас стать полновластным хозяином всех ваших богатств.

– Отравил суп? – спросил Сергей Павлович. – Этого не может быть?

– Я же говорил, что Саша – это мрак полный, – сказал я. – Вы знаете, что вчера он сел за руль Вашей машины и сбил на улице восемь человек? Он бросил машину, он бросил покалеченных им людей умирать и скрылся.

– Я знаю, Саша мне рассказал, но… Мальчик всего-навсего испугался, – стал оправдываться Сергей Павлович. – И я уже навёл справки, среди пострадавших нет ни одного богатого человека, или известного, или находящегося у власти. Это были обычные люди, каких миллиарды ползают по планете.

– Действительно, Олег Михайлович, их так много и они всё время лезут под колёса, – добавила в защиту сына Ольга Николаевна.

– Кстати, я сразу же обо всём честно доложил президенту, – сказал Сергей Павлович.

– С президентом нашим у меня будет отдельный разговор, – сказал я. – Вы же завтра должны быть в поезде №484. По моим сведениям, Волшебник будет в этом поезде. Где? Не знаю. Я даже не знаю, как он сейчас выглядит. Но знаю точно, что в поезд он войдёт. Правда, ненадолго. Встретиться с Волшебником можно только, если идти путём обычного человека. Вы должны вести себя в поезде, как самые обычные пассажиры. Никто не должен заподозрить в вас тех, кем вы являетесь в действительности. Отправление в восемь утра. Счастливого вам пути.

Я вышел из лифта, оставив супругов Стрешневых думать над моим предложением.

– Куда едем? – спросил лифтёр.

– Домой, – мрачно ответил Сергей Павлович.

Глава двадцать седьмая

Сергей Павлович и Ольга Николаевна, в более чем мрачном настроении вернулись домой. Навстречу им вышла Маша.

– В нашем доме творится что-то странное, – сказала Маша. – Саша отпустил всю прислугу и сам приготовил ужин.

Сергей Павлович и Ольга Николаевна испуганно посмотрели друг на друга.

– Приготовил ужин? – тихо спросил Сергей Павлович.

– Да. Он сварил суп, – ответила Маша.

– Суп? – тихо спросила Ольга Николаевна.

– Грибной суп, – ответила Маша. – Пахнет вкусно. Идёмте скорее на кухню.

– Да-да, доченька, конечно, – сказала мама. – Ты иди, а мы с папой чуть позже.

– Никаких позже, – сурово сказал Саша, выходя из кухни. – Суп стынет. Сейчас же идите есть. Я что, зря старался?

Семья прошла в обеденный зал. Саша сам разлил суп по тарелкам.

– Приятного аппетита, – сказал Саша, взял хлеб и стал намазывать его маслом, изредка кидая косые взгляды на маму, папу и сестру.

– Те, в свою очередь, не спешили есть суп, а тоже стали намазывать хлеб маслом, поглядывая друг на друга. Саша усмехнулся, взял ложку и стал размешивать ею суп в тарелке. Его примеру последовали и все остальные.

– Горячо, – сказал Саша. – Люблю, когда суп не такой горячий.

– Лучше чувствуется вкус, – сказал Сергей Павлович, размешивая свой суп.

– Грибной суп можно и холодным есть, – сказала Маша, откусывая хлеб.

Первой не выдержала Ольга Николаевна. В гневе бросила ложку на стол и сурово посмотрела на сына.

– Саша, это правда? – спросила Ольга Николаевна.

– Что, мамочка? – спросил одиннадцатилетний ребёнок.

– Суп отравлен? – спросила мама.

Саша скорчил недовольную физиономию. Всё шло не так, как он задумал. По его плану все уже должны были быть мертвы. Он бы вызвал полицию и во всём бы обвинил поваров. Вряд ли полиция заподозрила бы в преступлении ребёнка. Поварам бы дали большие сроки, а Саша стал бы полновластным хозяином и квартиры, и дачи, и машины.

– Вы уже старые, – сказал Саша. – Зачем Вам ещё жить? Вы и так уже всего добились и всем в жизни насладились. Лучшее для вас было бы умереть сейчас и заново родиться с тем, чтобы всё забыть и снова начать играть.

– Допустим, сынок, мы с мамой старые, – сказал Сергей Павлович. – Но Маша? Ей ведь всего двенадцать лет. Она ведь ещё ничего в жизни не видела, не испытала. Почему ты хотел убить и её?

– А зачем вы рожали нас двоих? – спросил Саша. – Вы не могли не знать, что рано или поздно, мы с Машей начнём делить ваше наследство и грызть друг другу за него глотки. Только не говори, папа, что ты этого не предвидел. Ты достаточно умный человек и умеешь заглядывать в будущее. Вы не оставили нам с Машей иного выхода. Либо она – меня, либо я – её. Здесь, как говорится, кто первый успеет убить другого, тот и выиграл.

– Ты прав сынок, – ответил Сергей Павлович. – Но я ведь как рассуждал, когда женился на твоей и Машиной маме. Я думал только о том, как заполучить в своё распоряжение это красивое тело. А когда её тело поступило в моё распоряжение, я вовсе не думал, что следствием всего этого станете вы. Когда же родилась Маша я уже не любил вашу маму и изменял ей с другими женщинами. Что касается тебя, Саша, то я вообще сомневаюсь, что ты – мой ребенок. Думаю, что скорее всего твоя мама изменила мне.

– Но ты мог провести генетическую экспертизу, папа, – сказала Маша.

– Я думал об этом, доченька, – сказал Сергей Павлович, – но не хотел большого скандала. И ты прав, сынок. Я знал, что рано или поздно, вы начнёте с Машей резню за наследство. Но я был уверен, что к тому времени я разведусь с твоей матерью и у меня будет уже другая семья. Другая жена и другие дети.

– Мама, скажи правду, Саша чей сын? – спросила Маша.

– Какая разница, доченька, – ответила Ольга Николаевна. – Главное, что он твой брат.

– Только наполовину, – сказала Маша.

– Даже если наполовину, – сказала Ольга Николаевна, – разве это что-то меняет?

– А нельзя ли его под этим соусом наследства лишить? – задумчиво произнесла Маша.

– Под каким таким соусом? – спросил Сергей Павлович.

– Он ведь не твой ребёнок, папа, – ответила Маша. – Нельзя ли использовать это как предлог с тем, чтобы лишить его наследства?

– Вы так говорите, как будто меня уже нет, – возмутился Саша. – Как будто я уже умер.

Все с интересом посмотрели на Сашу. Они действительно были как будто удивлены тем, что видят его здесь.

– Между прочим, Саша, – сказала Маша, – ты только что хотел нас убить.

– Ну и что, – ответил Саша. – Такова жизнь. Чем большего хочешь достигнуть, тем больше придётся убить. Ведь так, папа? Ты сам меня этому учил.

– Я не думал, что ты захочешь убить меня, сынок, – сказал Сергей Павлович.

– Я тебе не сынок, как выяснилось, – сказал Саша. – А даже если бы я был и твоим сыном, это ничего не меняет. Так устроен мир. Слабые погибают.

– Во-первых, Саша, ещё ничего неизвестно, – сказал Сергей Павлович. – Мама ещё не сказала своего слова на этот счёт. Оля, – обратился Сергей Павлович к супруге, – скажи честно, чей Саша сын?

– Твой, Серёжа, – ответила Ольга Николаевна и заплакала.

– Чёрт, – в сердцах произнёс Саша.

– Ты огорчён, сынок? – спросил Сергей Павлович.

– Был бы ты мне чужой, мне было бы проще тебя убить, папа, – ответил Саша.

Глава двадцать восьмая

Оставим на некоторое время семью Стрешневых. Сейчас более интересные события происходят в доме Павла Антоновича Смешина, нашего всеми уважаемого президента страны.

Павел Антонович учил сына уму-разуму:

– Пойми, сынок, – говорил Павел Антонович, – я не вечен.

– И что с того, папа, – мрачно отвечал Антон Павлович.

– А то с того, сынок, – поучал отец сына, – что тебе надо многому научиться у меня.

– Чему? – воскликнул Антон Павлович. – Ты такой смешной, папа, иногда.

– Я тебя не понимаю, сын, – Павел Антонович стал вдруг серьёзным.

– Не понимает он, – усмехнулся Антон Павлович. – Не вечен он, видите ли. Если честно, отец, то вот я гляжу на тебя, и думается мне, что ты ещё внуков своих переживёшь. Это во-первых. А во-вторых, папа, чему ты можешь меня научить?

– Как чему, сынок? – воскликнул Павел Антонович. – Ведь я, как-никак, но альфа-самец страны нашей. Я – президент. Неужели ты думаешь, что человеку, который достиг таких высот, нечему научить своего сына?

– Дурак ты, папа, – сказал Антон Павлович. – Тебе только кажется, что ты умный, а на самом деле, ты очень большой дурак. И ничему ты не можешь меня научить по той причине, что сам ничего не знаешь и не умеешь. Разве что… людей убивать.

– А хоть и людей убивать, сынок, – ответил Павел Антонович. – Или ты думаешь, что людей убивать так просто? Так вот, замечу тебе, сынок, что ой как не просто людишек-то убивать, ой как не просто.

– Тоже мне, убийца нашёлся, – усмехнулся Антон Павлович. – Много ли ты убил, что так говоришь?

– Ты не прав сейчас, сынок, ой как не прав, – Павел Антонович горячился. – Я, чтобы взойти на престол, должен был как минимум восемьсот тысяч человек убить и пять миллионов покалечить. А ты… Сказать такое… Отцу…

Павел Антонович не выдержал и заплакал.

– Я не помешал, – сказал я, открывая дверь и просовывая свою голову в комнату, где разговаривали отец с сыном.

– Вы кто? Что Вам нужно? – испуганно спросил Павел Антонович.

– Я – сосед Сергей Павловича, – ответил я, входя в комнату. – Мне поговорить с Вами надо.

– Какой сосед? – испуганно спросил Павел Антонович. – Как Вы вообще сюда попали? Кто Вас пустил?

– Это Олег Михайлович, папа, – сказал Антон Павлович. – Сосед Сергея Стрешнева, твоего консультанта по экономике. Я тебе говорил, помнишь? Он ещё ночью бегал к нему за советом.

Я достал из кармана пистолет и выстрелил ребёнку в голову.

Павел Антонович, как заворожённый, смотрел на своего сына.

– Папа, – жалобно воскликнул Антон Павлович и упал со стула, на котором сидел, под стол, за которым сидел и за которым велась беседа.

Я сел на освободившееся место.

– Вы его убили? – шёпотом спросил Павел Антонович.

Я посмотрел на валяющегося на полу Антона Павловича.

– Убил? – переспросил, но не ответил я.

– Зачем Вы это сделали? – тихо спросил Павел Антонович. – Ведь он ещё совсем ребёнок. Мог бы жить, да жить.

– Мразь он, а не ребёнок, – сказал я.

– Но это мой сын, – воскликнул Павел Антонович. – Вы не смеете так про него говорить. Проявите хотя бы сочувствие к моему горю. Господи, что я матери-то его скажу?

– Почему Вы вообще должны ей что-то говорить? – спросил я. – Вы, Павел Антонович, наверное, забыли, что являетесь президентом, и не обязаны кому-то и что-то там объяснять. Это вот пускай они Вам объясняют.

Павел Антонович растерялся. Мысли его путались. Он никак не мог прийти в себя и сосредоточиться.

– В общем-то, Вы конечно правы, – сказал Павел Антонович, – я действительно не обязан никому и ничем, но… Согласитесь, что ситуация более чем идиотская.

– Ситуация – дрянь, – сказал я. – Вы правы и я с Вами в этом полностью согласен.

– Ну вот видите? – Павел Антонович почувствовал некоторое облегчение от того, что я с ним согласился. – Конечно, я никому и ничего не скажу. Во всяком случае до тех пор, пока меня об этом не спросят.

– А кто Вас спросит-то, Павел Антонович? – спросил я.

В это время у Павла Антоновича зазвонил телефон.

– Вы позволите? – спросил Павел Андреевич.

– Только, ради бога, не говорите ничего лишнего, – посоветовал я.

– Да-да, конечно, – пообещал Павел Антонович.

– И будьте с ними построже, – посоветовал я, – не давайте им садиться себе на шею. А если это насчёт Антона Павловича, то скажите, что его сбила машина.

Пока я давал президенту свои дурацкие советы, Павел Антонович испуганно смотрел на меня и тупо кивал своей несчастной головой, соглашаясь таким образом со всей той ерундой, что творилась сейчас в его жизни.

– Алло, – сказал Павел Антонович в трубку. – А, это ты, дорогая, – Павел Антонович прикрыл ладонью трубку, чтобы его не слышали на том конце. – Жена, – тихо сказал мне Павел Антонович. – Что делаю? Работаю. Где Антон?

Павел Антонович печально посмотрел на убитого.

– Что мне ей сказать? – шёпотом спросил у меня Павел Антонович.

– Дайте мне трубку, Павел Антонович, – решительно потребовал я. – Теперь с Вашей женой буду разговаривать я.

Павел Антонович покорно передал мне свой телефон.

– Как всё это… глупо, – говорил я, беря телефон. – Всё это сейчас более чем не кстати. Алло! – громко сказал я. – Это кто? А. Здравствуйте. Ваш сын убит. Как убит? Очень просто. Гораздо проще, чем это может показаться. Убит кем? Мною. Причём, заметьте, уважаемая, не знаю Вашего имени-отчества… Как? Как Вы говорите? Нет, оно у Вас слишком длинное. Я всё равно не запомню. Предлагаю обойтись без Вашего имени и отчества. Я только хотел Вам заметить, дорогая, что убил я его на глазах Вашего мужа. Что он? Ничего. А ему-то что, ведь это не его сын. Мне ли не знать. Это сын министра культуры. Вы изменили Павлу Антоновичу с ним. Разве забыли? Ах, помните! Ну и прекрасно. Поэтому Павлу Антоновичу и нет никакого резона волноваться. Да-да, Вы конечно правы, до этого мгновения он об этом ничего не знал. Но теперь-то знает. Как что? Думаю, что Вам сюда больше незачем звонить. Труп? Чей труп? Ах да… Труп.

Я посмотрел на убитого.

– Вам так хочется на него посмотреть? – спросил я. – Ну приходите на него посмотреть… скажем… – я задумался. Я ведь не знал, сколько времени ещё проведу в обществе ненавистных мне людей. – Ночью. Часа в три. Я понимаю, что Вам это не очень удобно. Что? Ах Вам совсем это неудобно? Вот как? И что Вы предлагаете? Хотите забрать его прямо сейчас? Вы действительно этого хотите? – теперь я закрыл трубку рукой. – По-моему, – сказал я Павлу Антоновичу, – с ней случилась истерика. Голубушка, – закричал я в трубку. – Но стоит ли так волноваться? Сейчас, так сейчас. Как скажете. Только, бога ради, прекратите орать, а то я вынужден буду убить и Вас.

Я щелкнул пальцами. Раздался гром и супруга президента с телефоном в руках, оказалась в домашнем кабинете своего мужа.

– Вот Ваш сын, – кивнул я на тело, валяющееся у её ног, – любуйтесь.

– Так быстро? – прошептала супруга президента.

– Но Вы же сами сказали, что хотите на него посмотреть прямо сейчас, – сказал я. – Ваше желание исполнилось. Любуйтесь.

Она посмотрела на тело.

– Кто это? – спросила она.

– Как кто? – удивился Павел Антонович. – Это же сын наш, Антошенька.

– Впервые вижу этого человека, – сказала она и вышла, громко хлопнув дверью.

Глава двадцать девятая

– У-у, – сказал я, глядя на часы, – засиделся я тут у Вас. Пора мне, господин президент.

Президент испуганно смотрел на труп, что валялся на полу.

– Послушайте, – сказал Павел Антонович, – а ведь это и в самом деле не… мой сын. Это кто?

– Это? – я посмотрел на труп. – Это один из тех восьми несчастных…

– Каких несчастных, – спросил Павел Антонович.

– Которых сбил машиной насмерть сын Вашего советника, – ответил я.

– Сашенька? – спросил Павел Антонович.

– Сашенька, – ответил я.

– Милый ребёнок. Я в курсе. Его отец мне честно во всём признался, – сказал Павел Антонович. – Ну что Вы хотите, писатель, он же ещё ребёнок. А те погибшие – это пустые люди. Я узнавал. Пустые, никому неинтересные. Их у нас много в государстве. Вы знаете, недавно я вышел с инициативой выплачивать за каждого рождённого в стране по миллиону рублей.

– Я знаю, – сказал я.

– Тогда Вы должны быть в курсе, что рождаемость выросла очень сильно, – сказал Павел Антонович. – Ну в самом деле, не убивать же нам за это ребёнка?

Я молчал. Молчал и Павел Антонович. Пауза затянулась.

– А как это у Вас здорово вышло с моим сыном, – воскликнул Павел Антонович с тем, чтобы хоть как-то продолжить разговор. – Я ведь действительно поверил, что он убит. Здорово.

Я молчал и только пристально смотрел на нашего президента.

– Кстати, Олег Михайлович, а где сейчас мой сын? – спросил президент.

– Собирайтесь, Павел Антонович, – сказал я решительным голосом. – Завтра, утренним поездом №484, Вы уезжаете со своим сыном.

– Куда? – испуганно спросил Антон Павлович.

– На Южный курорт, куда же ещё, – ответил я. – Вести Вы должны себя как самые обычные люди. Никто, слышите, никто не должен узнать в Вас президента.

– Но зачем? – воскликнул Павел Антонович. – Зачем мне ехать на Южный курорт, тем более с сыном?

– Затем, что вы уже превратились в чудовищ, господин президент, – ответил я. – И Вы и Ваш сын перестали походить на людей. Надо спасать вас. Сделать это может только Волшебник.

– Волшебник? – испуганно спросил Павел Антонович. – А неужели они уже появились? Я слышал, мне мои советники по науке говорили, что первые появятся не раньше восьмого тысячелетия.

– Волшебники уже есть, – ответил я. – Волшебников, правда, не так много, но… они уже есть.

– Слушайте! – воскликнул Павел Антонович. – Так ведь это… Здорово! Я ведь почему в дрянь-то превратился?

– Почему? – спросил я.

– Да потому что до последнего был уверен, что никаких Волшебников не существует и помочь мне некому, – ответил Павел Антонович. – Женился на проститутке, ребёнка чужого воспитываю. Мне ведь, Вы же знаете, Олег Михайлович, страной ну никак нельзя руководить. Я ведь сумасшедший.

– Я знаю, – ответил я, – поэтому и занимаюсь Вами, что мне небезразлична судьба мира. Не сегодня – завтра Вы окончательно спятите и объявите войну Соединенным Штатам.

– Войну? – удивился Павел Антонович. – Соединенным Штатам? Боже упаси. Да и с какой стати?

– Вам повод нужен? – спросил я.

– Скорее, причина, – ответил Павел Антонович.

– Вот цены на нефть и газ упадут до нуля, – отвечал я, – вот когда жрать в стране будет нечего, вот тогда ты и поймешь, скотина, что причину иную искать не надо.

Глава тридцатая

Всё! Времени больше нет. По-хорошему, видимо, они не понимают. Придётся по-плохому. Хотя… Меня учили, что насилием ничего не добьёшься. Только хуже сделаешь. Как же быть? Что делать в случае, когда люди не понимают человеческого к себе обращения. Ведь уже с каждым поговорил: и со Стрешневыми, и с президентом. Ну, кажется, всё им объяснил и обязаны они были понять, что в том состоянии, до какого они сами себя довели, они не имеют права находиться среди людей.

Я сидел в кабинете президента, смотрел на этого… урода и понимал, что сами они ничего делать не станут. Дебилы.

– Вы о чём задумались, писатель? – ласково спросил меня Павел Антонович.

– Я вот думаю, Павел Антонович, а зачем Вам столько Ваших портретов в кабинете? – спросил я.

Павел Антонович с любовью оглядел стены своего кабинета, которые сверху до низу сплошь были увешаны его изображениями.

– Я, Олег Михайлович, придерживаюсь той теории, что каждый человек должен быть сам для себя своим богом, – ответил Павел Антонович.

– Вот как? – многозначительно произнес я. – Богом? А это, стало быть, иконы на стенах Ваших?

– Иконы, – с гордостью ответил Павел Антонович, встал и сделал движение, как будто на лыжах стоит и палками отталкивается.

– Что с Вами? – испуганно прошептал я.

– Это я остулился, – ответил Павел Антонович.

– Простите… Вы что сделали? – спросил я.

– Остулился, – серьёзно ответил Павел Антонович. – Дело в том, что я умру, на стуле сидя. И стул это… как символ моей смерти. Понимаете? Остуливаясь, я таким образом как бы причащаюсь к себе самому.

– В смысле… К себе, как к богу? – спросил я.

– Мне больше нравится говорить о себе не как о боге, а как о высшей правде, – уточнил Павел Антонович. – Понятие бога с годами слишком износилось, пообтёрлось. Утрачен истинный смысл слова, – в этот момент у президента было лицо идиота. – Вы понимаете?

– И как часто Вы, Павел Антонович, остуливаетесь? – спросил я.

– Как часто остуливаюсь? – переспросил Павел Антонович.

– Да.

– Ну, как часто… – задумчиво произнёс Павел Антонович. – Когда – часто, когда – редко. Когда сплю, например, так вообще не остуливаюсь. Обычно я остуливаюсь, когда чего-нибудь боюсь.

– Помогает? – спросил я.

– Да, – уверенно ответил Павел Антонович. – Остулишься и вроде как легче станет.

Молча мы смотрели друг на друга минуты три.

– Что-нибудь ещё, дорогой писатель? – спросил Павел Антонович.

– Завтра в поезде №484 будете? – спросил я.

– Вряд ли, – ответил Павел Антонович, – времени совсем нет. Столько дел, ничего не успеваю. Какой уж там… поезд, Олег Михайлович. Знали бы Вы, что в стране творится. Так что… Не до поезда мне сейчас.

– Так может, хотя бы Ваш сынок? – спросил я.

– Сынок? – переспросил Павел Антонович.

– Пусть прокатится паренёк, – сказал я, – развеется.

– Ну если только… развеется, – задумчиво сказал Павел Антонович. – Спросите у него сами.

– Он ещё несовершеннолетний, – сказал я, – нужно Ваше разрешение, Павел Антонович.

– Вы уверены, что моему сыну так уж необходимо развеяться?

– Очень много мусора в голове, Павел Антонович, – сказал я. – Надо, надо Вашему ребёнку голову-то проветрить. После сами благодарить будете.

– После – это когда? – спросил Павел Антонович.

– Когда вся дурь из его башки выветрится, – ответил я.

– Что из башки дурь выветрится – не сомневаюсь, – сказал Павел Антонович. – А вот что касается моей благодарности Вам за это… Сомневаюсь я в том, что благодарить Вас буду. Ну да ладно, бог с Вами, берите сына и езжайте с ним, куда хотите.

Глава тридцать первая

Времени нет! Поезд через час отходит, а никого из больных в поезде нет. Надо срочно что-то предпринять… Но что? Кажется я кое-что придумал. Я сделаю так, что и президенту, и Стрешневым сообщат о том, что их хотят арестовать. Авантюра? Может быть. Но попробовать стоит.

Во-первых, я позвоню министру внутренних дел и голосом президента прикажу ему арестовать Сергея Павловича Стрешнева и всю его семью. Потом я позвоню президенту и… Нет. Не так. К президенту я явлюсь в образе его советника по философии и скажу, что на него подготовлен заговор и ему следует срочно бежать из страны. Да. Именно так я и поступлю.

Я набрал номер министра внутренних дел и голосом президента приказал ему арестовать Стрешневых. Министр внутренних дел послал меня по телефону «куда подальше» и добавил, что такие распоряжения отдаются только в письменном виде.

– Откуда мне знать, – говорил министр внутренних дел мне по телефону, что Вы – тот, за кого себя выдаёте? А? Может, Вы – враг государства и всеми силами желаете дестабилизировать ситуацию в стране?

– Разве ты не узнаешь мой голос? – спросил я.

– У меня абсолютно отсутствует способность различать голоса по телефону. Вот если бы Вы сами ко мне зашли, тогда – другое дело, – сказал министр внутренних дел и повесил трубку.

Ну что ж. Ничего страшного. Мы просто чуть-чуть подредактируем наш план. Вначале я схожу к президенту, а уж после мы займёмся министром внутренних дел.

Глава тридцать вторая

– А, это опять Вы, – сказал президент, когда я вошёл без стука в его кабинет. – Вас так и не научили стучаться в двери, прежде чем войти.

Я вышел из кабинета президента, плотно прикрыл за собой дверь и посмотрел на генерала-полковника, что стоял при входе справа. После этого я посмотрел на генерала-лейтенанта, что стоял слева от дверей.

– Я же предупреждал, что президент тебя не любит, – ехидно сказал генерал-полковник. – А ты не верил.

– Стучаться надо, – посоветовал генерал-лейтенант. – Все стучатся и ты стучись.

– Думаю, что сейчас он меня полюбит, – сказал я, делая три шага назад, для небольшого разбега.

– Нет, писатель, никогда наш президент тебя не полюбит, – сказал генерал-полковник, – и поэтому будешь ты стучаться к нему всю жизнь.

– Ну, не полюбит, так не полюбит, – сказал я. – Будем стучаться. Мы – не гордые. А Вы пока поспите.

– Что? – в один голос спросили генералы.

– Всем спать! – приказал я.