Текст книги "Вниз по матушке по Харони"

История похода Олега в Царьград

– Вот как сейчас помню, – говорил Аглай Трофимыч, – Олег тогда еще немного варягствовал, то есть пограбливал понемногу, но меру знал. Потому как с тех пор как хазар порубил вконец, в окрестностях Киева, Новгорода, Среднего Новгорода, Твери, сел Завшивьево, Кудрявцево, Неурожайка тож, вблизи грабить стало некого. Вот он и почесал с ло́дьями и корветом «Вещий Олег», сработанным для этой цели, на Царьград, где, по слухам, золотишка было немерено по казнам, жилым домам, сберегательным банкам. А купола царьградских храмов и вовсе одним золотом были покрыты. Так что такой город грех не грабить. И вот мы шли цугом по реке Днепр. Лодей было несчитано, а мой «Олег» в арьергарде шел. Защищал последние лодьи от всяких незарегистрированных грабителей. Но оружия огненного боя на нем не было. Потому как оно тогда еще не было изобретено, а греческий огонь был только на греческих кораблях. Потому и назывался греческим. А не вятичским, кривичским, варяжским или там угро-финским. И из защиты был только вечный двигатель да корабельный нос, в железа обутый-одетый. И этим носом под управлением вечного двигателя лодьи Олеговы от врагов оберегал. То есть топил всех к чертовой матери.

И вот вышли мы к Черному морю. А там всякие греческие курорты – Херсонес, Севастополь, Одессополь, Николаевнес… и прочие мелкие – Ялтенес, Алуштинес и Феодосия… полис. Ну, в них мы несколько подзадержались…

И Аглай Трофимыч мыслью закучерявился, а взглядом вдаль устремился.

– Что замолчал, мил человек Аглай Трофимыч, – через некоторое время поинтересовался Калика Переплывный. – Подзабыл, что ль?

– Да нет, – вернулся в этот мир Аглай Трофимыч, – такое не забудешь. В курортах тех дамы-с отдыхали. Вот мы со всей Олеговой дружиной с них курортный сбор брали… – И опять вдаль взгляд устремил.

– Деньги, что ль? – уточнил Калика Переплывный.

– Да как вы можете?! – оскорбился Аглай Трофимыч. – Дружинники с женщин денег не берут. – И опять надолго замолчал.

Калика Переплывный его не торопил. Негоже человека из нирваны воспоминаний вытаскивать. Пусть попереживает, потому как кроме воспоминаний по части женского пола у Аглая Трофимыча в силу возрастного ценза ничего и не осталось. Аглай Трофимыч оглядел все вокруг пустым взглядом – и даже ни на секунду не остановил его на Марусенькиных белых ногах. Он был там, на курортах Черного моря, среди курортных дам и девиц. Ох-хо-хо, как молоды мы были, как искренне любили… Куда-куда вы удалились, весны моей златые дни… А потом Аглай Трофимыч собрался с собой и спросил:

– На чем мы остановились?

– На курортном сборе, – подсказал Калика Переплывный.

– Ага, так вот… Не все дружинники вернулись на свои лодьи в связи с сердечными делами по отношению к дамам на курортах Черного моря. Онеметчились в греки напрочь…

И опять замолчал. То ли сожалел, что сам не остался там в какой-нибудь Феодосии, не пустил корни и не наплодил маленьких Цыперовичей. Или Цыперовичитиди – на греческий манер. То ли просто снова и снова переживал подробности курортных сборов.

– Ну, а потом поплыли к Царьграду, – окончательно вернулся в сегодня шкипер, – а там ворота на замке. Стучали-стучали, а греки ворота ни в какую открывать не хотят. Мол, все наши дома, мол, как без предупреждения, мол, у нас не убрано и прочее ля-ля. Короче говоря, ворота не открывают. А при закрытых воротах как прикажете грабить? А?..

– Никак, – согласился Калика Переплывный.

– То-то и оно. Вот мы, значит, к ихним воротам щит Олегов и прибили. Мол, «Здесь был Олег». И поплыли обратно.

На сем Аглай Трофимыч свой рассказ закончил и опять глазом запечалился.

И опять поисковики соли земли Русской движутся по волнам Харони вдаль на восток. Потому что вот уже много веков как Русь из Европы превратилась в Евразию, и вся эта самая Евразия теперь земля нашенская. За исключением Казахстана, Узбекистана, Киргизстана, Таджикистана, Туркменистана, прочей Средней, Южной, Юго-Восточной и прочих Азий, типа Китайстана и Японостана. А еще дальше, там, на совсем востоке тоже когда-то была земля нашенская, в смысле «Юнона и Авось». Увы мне. Сердце мое пожилое кровью обливается.

А пока оно обливается, жизнь на корвете течет своим ходом. Аглай Трофимыч вдаль смотрит в размышлении, что день грядущий нам готовит. Калика Переплывный золотым пердонцем сам с собой в орла и решку играет. Сидоров Козел старшепомощничает и в таком качестве командует сам собой.

Нупидор, поглядывая на Марусеньку, тихо мечтает о счастье возможном.

А потом Аглай Трофимыч приказом по команде назначил Марусеньку Женщиной на корабле. А Калика Переплывный, человек престарелый, опытом умудренный, стал почетным генералиссимусом. Почему, спросите вы меня, генералиссимусом? А я вам отвечу: уж больно слово красивое.

И только Клоп никакого назначения не получил. Потому что на данный момент не заслужил. Ну, он и не претендовал. Но обиду, наверное, затаил. Я бы на его месте за такой игнор а-ля дискриминация по биологическому принципу обязательно затаил.

И вот тут у Сидорова Козла зародилась идея, что было бы неплохо случай возведения всех во все отметить как положено. И это был тот случай, когда только что приобретенный на всякий случай липовый лосьон будет как раз к случаю. И никто не кинул в него камень, никто не сказал – да ты что, мол, обалдел насчет липового лосьона, – словечка не вымолвил, рожу не скривил, не занудил: да как это можно! Уж на что Аглай Трофимыч человек чуждых кровей, а и тот молча кивнул. А чего не кивнуть, ежели на борту никаких других напитков, кроме липового лосьона, способствующих исполнению штатного судового расписания, не было. К тому же, как я уже говорил, в определенных авторитетных кругах этот напиток числился в деликатесах. Не таких, конечно, как тройной одеколон, но тоже… Четверка по пятибалльной системе… И не говорите мне о водке, коньяке и «Агдаме». Они хороши, когда они есть. А когда их нет, так об чем и разговор. Так что Марусенька раскинула скатерть, поставила на нее флаконы с липовым лосьоном и метнула добытые на золотой пердонец молоко, сметану, творог. Потому что, как я выше говорил, после шести видов долмы – диета. И как-то всем сразу стало хорошо и дружески жить, потому что молочная диета сплачивает людей, включая Аглая Трофимыча и Клопа. Ну, и липовый лосьон в деле сплачивания народов тоже человек не последний.

И вот они отъели и отпили и прилегли на палубе отдохнуть по линии сиесты. И даже подремать. А чего? Несет их Харонь по своим водам, а вечный двигатель от течения отключился и отдыхает. Потому что вечный двигатель тоже человек, и ему тоже сиеста требуется. И всем хорошо и покойно…

Но вдруг по носу раздается гудок, который самым наглым образом вырывает наших плывунов из сиесты. Они, значит, поднимаются с палубы, вытирают вытекшую из уголков рта слюну и смотрят, кто это с носу им гудит, лыжню требует. А там – судно с бабой на носу. Наглой такой, вызывающей бабой! Особенно грудь наглая! И экипаж корвета стал раздумывать, кто это ихнюю сиесту прервал, кто это так нагло гудит, кто это грудастой бабой цивилизованный мир будоражит, сиесту прерывает на корню и в смущение вводит? А?! Я вас спрашиваю. Вот все это и транслировал на переднее судно Аглай Трофимыч по своему шкиперскому долгу. И уже готовился отдать приказ вечному двигателю и своим железным носом звездануть бабу промежду наглых грудей. Но Калика Переплывный прислонил ладонь к глазам козырьком (прообраз подзорной трубы) и остановил Аглая Трофимыча:

– Охолонь, мил человек Аглай Трофимыч, это, кажись, Садко, богатый гость… Его это корабль. Второй такой бабы ни у кого на кораблях нет. Уж на что Стенька Разин охальник, но и он себе такого срама не позволял. А Садко, как со дна моря-окияна вернулся, мозгом повернулся. И весь свой корабль в женских тонах уделал.

Ну, Аглай Трофимыч и охолонул – и даже позволил обабленному кораблю к корвету присобачиться. Чтобы узнать, что почем и по какому случаю гудеж и прочая суматоха на всю спокойную реку Харонь. И садковский корабль присовокупился к корвету. Живая дева с симбиозом ног с рыбьим хвостом перекинула с одного судна на другой трап, и на корвет сошел сам Садко – богатый гость. Сам из себя обыкновенный такой старикашка из бывших, одетый просто, но не без претензий. В парчовую ферязь, плисовые шаровары, красные сапоги от Армани и сиреневую кепку-восьмиклинку на небольшой аккуратной голове. Он сошел на корвет с раскинутыми объятьями всему экипажу «Вещего Олега», в которые и заключил поочередно всех, включая Нупидора. Смотрите, мол, какой я толерантный. А Марусеньку – «ах какую лапочку» – заключил весьма подробно, отчего та обмякла телом и прикрыла свои очи. К чему Нупидор отнесся без приязни. Совершенно необоснованно, потому что Марусенька – девица свободная, никем не ангажированная и имеет полное право обмякать, когда и от кого захочет. Тем не менее хлопнула Садко по рукам. Богатый-то он богатый, но – однако… Последним Садко – богатый гость объял Калику Переплывного, с которым имел старинную дружбу еще со стародавних времен. Когда они были молодыми и чушь прекрасную несли, когда фонтаны били голубые и розы красные цвели. И вот, когда обнимальный обряд был завершен, Аглай Трофимыч пригласил дорогого гостя к столу откушать и отпить чего Бог послал. Ну, вы знаете, я вам уже говорил, что особо Бог не расщедрился. Молочный продукт да липовый лосьон сельца Кудыкино. И как вежливый человек Аглай Трофимыч извинился за скудость Божьего послания. Но на то Садко и богатый гость, чтобы решить корешам своим ненаглядным, в особливости старинному другу своему Калике Переплывному, а также лапочке красной девице, другой пищей-едой потрафить.

– Сарынь на кичку! – кликнул он позаимствованным у Стеньки Разина кличем на свой корабль.

– Есть сарынь на кичку! – ответствовала девица с рыбьим хвостом. – Девки, сарынь на кичку! – крикнула она в глубь садковского корабля.

И в ответ из глуби садковского корабля вышли такие же девицы, неся разного сорта мясную и фруктово-овощную снедь. А рыбной составляющей не было, потому как после гостевания у морского царя Садко – богатый гость рыбной пищи не держал: все-таки родственная его морскому соратнику душа. Это все равно что родственников своего школьного друга есть. Не верильно как-то. Ну, и зелена вина тоже приволокли. А липовый лосьон на будущее приберегли. Мало ли что приспичит. Бессонница там, либо вегетососудистая дистония. Девицы расставили все это на палубе «Вещего Олега» и вильнули попками. Ах, эти попки! Так и просятся, чтобы по ним похлопать. Так все обитатели корвета и поступили: подошли сзади и похлопали. Ровно на цирковом батуте оказались. Только Марусенька не похлопала, потому что не мужчина, а лишь прошептала:

– Подумаешь, у меня попка ничуть не хуже.

– Это точно, красава, – шепотом согласился Нупидор и так похлопал Марусеньку по попке, что у нее дыхание перехватило и сердце сладко екнуло.

И вот на палубе корвета затеялся дружеский пир горой со свиданьицем, будем здоровы, чтоб мы всегда так жили, за реку Харонь, которая нас сроднила, за Отчизну, которая нас породила, и прочие лэхайм, бояре. То-то был весело, то-то хорошо. А когда тела сотрапезников едой и вином наполнились – души к интеллектуальному разговору устремились. А что, народ в палубном застолье собрался бывалый, разные виды видывал в жизни, разные жизни прожил, да и сейчас, дай нам всем Бог здоровья, жить продолжает. А то, что не виделись давно, так давно, что и не сосчитать, – так это же замечательный повод для задушевной беседы.

– Ну, мужики, господа хорошие, – зачал беседу Садко – богатый гость, – куда путь держите, по какой надобности по реке Харонь вниз плывете?

– Да вот, мил человек Садко, друг мой любезный, – ответствовал Калика Переплывный, – плывем поперек России-матушки в поисках соли земли Русской.

– Дело хорошее, – мудро кивнул Садко – богатый гость. – И что вы собираетесь с этой солью делать? В какое такое дело ее употребить? Какой из ея прок извлечь, какую-никакую выгоду заполучить?

И тут этим самым вопросом Садко – богатый гость поставил общество в тупик. Потому как никто этим вопросом себя не озабочивал. Все как-то так прониклись этой идеей Калики Переплывного, что об выгоде даже в голову не брали. И то правда. Вот я, к примеру, тоже иногда о счастье мечтаю, а в чем это самое счастье обретается, сам себе сказать не могу, и что мне в этом счастье никакой прагматики не подразумеваю… Как и у другого люда: вроде все есть, а счастья нет… Конечно, спроси у какого-нибудь человека на гребне: «Ты счастлив?» – «А как же!» – ответит тот и тут же призадумается. И тут же вылезает хреновина, а что он под этим «а как же» имеет в виду? И о каком таком счастье помышляет? Конкретно.

Так вот и наш корабельный люд ушел в раздумье, на кой ляд им сдалось знать, в чем соль земли Русской.

А Калика Переплывный бороду огладил и ответил после раздумья:

– Так, мил человек Садко – богатый гость, всему свое время. Вот когда познаем соль земли Русской, тогда и определим, как эту самую соль для пользы человечества местного приспособить. На века вечные, чтобы покой настал, чтобы каждый человечек тутошний себя человеком ощущал на земле своей, а не мыкался бесцельно. С мыслью, в чем это самое всё и как этому человечку тутошнему в этой земле проживать и гармонию для себя и остальных тутошних человечков организовать…

И замолчал, устремил взгляд вдоль реки Харонь. А Аглай Трофимыч и другие насельники корвета согласно кивнули, успокоенные размеренным голосом Калики Переплывного.

И после некоторого всеобщего молчания Аглай Трофимыч, как человек светский и приличный, вежливо поинтересовался, куда и откуда движется уважаемый Садко – богатый гость. Садко расположился на палубе поудобнее, высвистел со своего корабля девицу с музыкальным инструментом гусли ГОСТ 90-60-90 (это я об девице) и зачал повествование о том, как Садко – богатый гость за три моря ходил.

Как Садко – богатый гость за три моря ходил

 
Как во городе то было во Новогороде,
Собирался Садко – богатый гость
В земли дальние чужестранные
С дружественным визитом —
Типа людей посмотреть и себя показать.
Ну и товаром новгородским поторговать,
Чтобы злата-серебра пополучать,
А на него заморского товара понакупить,
Да во граде Новогороде им поторговать,
Да злата-серебра с того пополучать.
По старинному купецкому обычаю.
Плыли мы по рекам российским,
Плыли мы по рекам туркестанским,
Плыли мы по морям Каспийским…
 

– Стоп, – перебил его Аглай Трофимыч, – а каким таким макаром вы, уважаемый, из рек туркестанских попали в моря Каспийские?

Садко приоткрыл глаза, которые перед тем закрыл (я забыл об сем сказать), приостановил музыкальное сопровождение и кротко неубедительно ответил:

– Таким. – И дал отмашку девице с гуслями на продолжение аккомпанемента. Ну, та и продолжила, потому как приказ начальника – закон для подчиненного. Ну, и Садко – богатый гость продолжил:

 
И в тех морях Каспийских
Буря морская зачалась.
То царь морей Каспийских
Гневом гневался,
Злобой злобился,
Бурей буревался.
Одним словом, совсем охренел старый…
 

Тут Садко – богатый гость почему-то поник головой и замолчал.

– Ты что, красава? – поспрошал его Нупидор.

– Да, – поддержал его Сидоров Козел от руля.

– В чем проблема? – как светский человек добавил Аглай Трофимыч.

– Почто пауза? – включился Калика Переплывный.

Да и Марусенька взглядом своим волооким также потребовала продолжения банкета.

Тяжким вздохом вздохнул Садко – богатый гость и махнул рукой гуслярше. Ну, та и гуслянула. А Садко – богатый гость и продолжил:

 
И вот три дня волнуется-бушует океан,
Как хрен во в нем болтается корабль по волнам.
И жертвы человеческой требует
Владыка царь морской,
Чурка черная, чернейшая,
Нерусь нерусская окаянная…
 

И тут, значит, я собираю команду на палубе, мол, ребята, не выдайте, прошу, значит, добровольцев, к царю морскому, чурке черной, чернейшей, неруси нерусской окаянной в жертву, чтобы братьев своих спасти от неминучей гибели в морских пучинах Каспийских морей. – И опять замолчал, естественно, поникнув головой. А потом вздохнул и проникновенно обратился к застолью:

– Так вот, друзья мои, хотите верьте – хотите нет, ни одна сука не согласилась пойти в жертву. Мол, дома жена-дети ждут, их кормить-поить надобно, куда они без нас… Ну, и пришлось други мои, мне самому в жертву идти… И вот я собираю свой походный чемодан, беру кондомов дюжину и книгу «Мопассан». А потом встал ногами на бугшприт, сказал команде: «Не слуги, а задрыги вы…». Дальше забыл слова…

И опять Нупидор выручил:

– «…раздался пьяный крик, мелькнула жопа с яйцами, и океан затих…»

– Правильно, – одобрил Садко – богатый гость и мотнул головой в адрес гуслярши (если кто забыл – ГОСТ 90-60-90). Ну, та и гуслянула:

 
А на дне морском Каспийском
Чудные чудеса творятся…
Царь морской сидит на троне,
Пригорюнившись,
Слезу пускает горючую:
Мол, разврат развратный идет,
Мол, размноженье не идет,
Мол, морской жизни крандец идет.
И действительно, на щуку взгромоздясь,
Тарах-тах-тах ее карась.
А вот еще картиночка, достойная пера:
Малюточка сардиночка насилует кита.
А где-то недалече медузу рак дерет,
Садко в недоумении кондомы раздает…
 

И Садко пригорюнился. А потом плесканул себе и другому застолью зелена вина. Чтобы им горечь и беспредел морской сгладить. Чтобы все это охальничанье из его буйной головы выветрилось. А как выветрилось, он уже в прозе рассказал, что с ним произошло далее в морских глубинах, когда и как он со дна морского к себе на судно возвернулся.

– И Царь морской с горечью говорит, что вся эта хрень пришла из Атлантического океана, куда в свое время отправился на обучение большой морской жизни некий юный пескарь. В надежде стать премудрым. Но, видно, не тому он учился. И вместо философических наук типа Тейяр де Шардена и Отто Вайнингера приобрел лишь свободомыслие такое, что перещеголял даже местных либералов. Он долго сожительствовал с невесть как сохранившейся морской коровой, и от них пошло странное потомство: существо с выменем и плавниками. Хорошо, что в этом деле не участвовал Летающий Рыб. А то существо с выменем, плавниками и крыльями – это уж совсем селекционный перебор. И когда этот премудрый в кавычках пескарь с этим грузом знания вернулся на родину, то и началась эта вакханалия, замешенная на примитивной толерантности.

И Садко замолк, чтобы слушающие своим нутром почувствовали беспримерное окаянство атлантизма, пришедшее в наши мирные отеческие воды.

– И зря говорят, – проговорил он, – что на безрыбье и рак рыба. Какой может быть рак, если он дерет медузу, и какое от этого может быть потомство, подумать страшно. И Царь уже кромешно устал от такого либерализма в своих владениях и просит у меня совета, как тут быть. Чтобы морской люд размножался по-человечески, в смысле менее терпимо к этим актам межгендерных и межвидовых отношений. – И Садко опять примолк.

– Ну, и что дальше? – наперебой заспрашивали сотрапезники.

– А дальше, – отвечал Садко, – я раздал всем совокупляющимся кондомы, чтобы не допустить на свет морских монстров. Типа каращука или сардинский кит. А потом прочитал всем книгу «Мопассан», чтобы морские существа поискали бы себе свою рыбную половинку, как это издревле и велось на Руси, и произвели на свет потомство, годное к продолжению естественной рыбьей жизни. Ну и в смысле питания. Типа фосфор для мозга и поста православному человечеству. И в этих целях я и отобрал кондомы назад. Так что, если кому нужно, могу продать. Потому как кондомы «Дюрекс» – надежное средство контрацепции и почти неосязаемы в работе.

И Садко раскинул свой походный чемодан.

Все посмотрели на Марусеньку. Не могу сказать почему. После того берегового соблазна никто на Марусенькину честь не посягал. Дабы не было отравляющей товарищество ревности. А ежели и возникнет в ходе плавания по реке Харонь какая-нибудь внезапность, то будет баба – будет и кондом. Нормальная баба сама о своей безопасности беспокоиться должна.

Так что Садко не удалось впарить свой товар нашим путникам. А посему он возвернулся на свой корабль, чтобы плыть в сексуальную революцию дальше. К верховьям реки Харонь, в стольный град Москву. А то там без него, фраера, кондомов «Дюрекс» не хватает.

А наша компания продолжила свой путь по реке Харонь. Сидоров Козел стоял у руля и голосом управлял вечным двигателем. Будто тот сам не знает, куда плыть. А куда, собственно, и плыть, как не вниз по матушке Харони. На восход солнца. Мимо плыл разнообразный водный транспорт. Пароходного, парусного, дизельного свойства. Шкипер Аглай Трофимыч стоял себе на мостике и смотрел на окрестности, Калика Переплывный обратно загадывал на золотом пердонце «орел-решка». И, судя по нецензурным кряхтеньям, все время сам себе проигрывал. И уже задолжал себе с десяток шелобанов. Нупидор мыл посуду после гульбы с Садко. Клоп лежал в софе и в данное время в общении с Садко участия не принимал. Что ему до мезальянсов среди рыбного мира. Марусенька подставила солнечным лучикам свои белые ноги, смущая речной люд ихней немыслимой красотой.

И вот один такой встречный люд, идущий по правому берегу, в количестве 16 человек, остолбенел до невозможности, в связи с чем на реке произошла авария. А как это случилось и что случилось после этого, я вам сейчас и поведаю.

Эти 16 человек были привязаны к кораблю, который шел навстречу корвету «Вещий Олег» с востока на запад вверх по течению реки Харонь. Эти люди назывались бурлаками и являлись тягловой силой для судоходного судна «Думка». Которое перевозило из прикаменских лесов тополиный пух для набивки им подушек подушечной фабрики «Красная Подушка». И эти 16 бурлаков, ослепленные белизной белых Марусенькиных ног, остановились как вкопанные, и судно обратным течением понесло вниз и вкривь по реке Харонь, и канат, связывающий его с бурлаками, натянулся – и в него тут же и врезался корвет «Вещий Олег». Потому что его рулевой Сидоров Козел, козел эдакий, не справился с управлением. Заглядевшись на бурлаков. Будто бурлаки на Харони принципиально отличаются от бурлаков на Волге с картины художника Репина. От этого столкновения корвет резко стопорнулся, и весь наличествующий на нем персонал полетел к носу корвета. Канат спружинил, и корвет отлетел назад. И все попадали в мутные воды реки Харонь. Откуда их стали вылавливать бурлаки. Причем каждый из 16 бурлаков норовил выловить женщину. А именно – Марусеньку. Бурлаки на Харони всегда славились своим джентльменством. И остальные наши могли бы утопнуть, и путешествие могло бы закончиться на этом самом месте, и цель путешествия так и осталась бы недостигнутой. Могли, но не утопли. Потому что умели плавать. Все, кроме Клопа. Но его снесло вместе с софой (куда ж клопу без софы), и он тоже остался на плаву. И все возвернулись на борт корвета «Вещий Олег». Ну, и софу с Клопом тоже возвернули на борт. С «Думкой» тоже практически все обошлось. За исключением того, что из-за нарушения плавности хода тюки с тополиным пухом для подушечной фабрики смыло за борт. А тополиный пух – субстанция нежная, к мокрой воде не приспособленная, поэтому он весь размяк, отяжелел и пошел на дно реки Харонь. Составив компанию ржавойкровати с панцирным матрасом, эмалированному чайнику и рваной велосипедной камере. Так что судну «Думка» на фабрику «Красная Подушка» плыть вовсе и незачем. Потому как не с чем. И надо возвращаться в Прикаменск за новым грузом тополиного пуха. И поплыл по течению, погрузив на борт бурлаков. Предварительно бурлаки выловили софу с Клопом – извините, мы нечаянно. Калика Переплывный снабдил их липовым лосьоном и оставшимся от Садко зеленым вином и прочим провиантом, а Марусенька послала всем вместе воздушный поцелуй и крутанула белыми ногами 16 фуэте. По фуэте на бурлака. Бурлакии устроили ей скандеж, орали «бис» и «браво». А один бурлак в шляпе «стетсон» даже свистнул от восхищения.

И оба судна, взявшись за руки, поплыли общей компанией вниз по Харони к Прикаменску. Где «Думку» ждала новая порция тополиного пуха, а «Вещего Олега»… Когда приплывем, узнаем.

Плывут себе и плывут. Солнышко уже почти совсем схиляло за западную сторону горизонта, а на востоке засияли не слишком яркие огни Прикаменска.