Текст книги "Древняя российская история"

В то же время Ломоносов никогда не стремился вполне изгнать из русского языка все иностранное; он не колебался употреблять иностранные слова, если не было соответствующих славянских слов, и оставлял чужестранные выражения, к которым все успели уже привыкнуть. Это относится особенно к русскому научному языку, начало которому, как мы видели, положено им же.

Необходимо также отметить, что Ломоносов отличал различные наречия в русском языке и называл их областными, например холмогорское и т. п.; из всех провинциальных разноречий он отдал предпочтение говору московскому и положил его в основание литературного языка: «московское наречие, – говорит он, – не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается». Сам Ломоносов сообщил данные о своей реформе литературного языка и дал те принципы, на которых она основана, в статье «О пользе книг церковных в Российском языке» (напечатана в 1757 году). В языке церковно-славянском он видит как бы основание для языка русского – как в смысле источника для пополнения его новыми словами, так и в качестве основы грамматических правил; по его мнению, только тот может правильно писать по-русски, кто тщательно изучил церковно-славянские книги. Все слова русского языка Ломоносов распределяет на три группы: к первой принадлежат слова, употребительные и в русском и в церковно-славянском языках, например, Бог, слава, рука; ко второй – слова исключительно церковно-славянские, малоупотребительные, но понятные всем грамотным людям, например, отверзаю, насажденный; к третьей – слова чисто русские, не имеющиеся в церковно-славянских книгах, например, говорю, ручей, который. Из второй группы Ломоносов считает нужным исключить слова устарелые, а из третьей – слова подлые, т. е. простонародные. Эти слова обусловливают далее деление слога на три стиля: высокий, составляемый из слов первой и второй групп; средний – заключающий главным образом русские речения, к которым можно прибавлять и славянские, по соображению с предметом речи, но так, чтобы слог не казался надутым; наконец, низкий стиль – из слов третьей группы, т. е. чисто русских. Таким путем «отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чуждых языков, и Российской язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится, коль долго церковь Российская славословением Божиим на славенском языке украшаться будет». Подобные рассуждения, скорее теоретического характера, может быть, и не обратили бы на себя должного внимания, если бы сам Ломоносов в течение всей своей жизни не показывал, как применять их на деле. В его произведениях можно найти образцы всех стилей: в речах похвальных мы видим стиль высокий; средним стилем написаны многие речи и статьи научного характера; наконец, низкий стиль виден прекрасно в его письмах, особенно к И. И. Шувалову, и других писаниях обыденного характера. В настоящее время его высокий стиль, отчасти и средний, кажутся напыщенными и неестественными, а, наоборот, отличается силою и выразительностью именно низкий стиль. Язык Ломоносова был, как мы видим, в некоторых отношениях искусственный, так как сложился не сам собою, а с помощью внешней образовательной силы, но в то же время чистый русский язык, потому что сложился из его собственных материалов. Нельзя не заметить, что Ломоносов несколько преувеличивал значение церковно-славянского языка для русского; глубокое понимание русской речи удержало его самого от злоупотреблений им, но некоторые из его последователей и приверженцев исказили реформу Ломоносова, сверх всякой меры переполняя свой слог славянскими выражениями. Это, понятно, нисколько не уменьшает значения Ломоносовской реформы языка: она определила пути развития русской речи, и дальнейшие преобразователи ее, как Карамзин, шли по указанному Ломоносовым пути. Ломоносов также дал столь необходимые для всякого письменного языка правила русского правописания и грамматики в своей «Российской грамматике», являющейся результатом долголетнего труда, законченной в 1755 году и вышедшей в свет с посвящением великому князю Павлу Петровичу в 1757 году. Эта первая русская грамматика имеет огромное значение уже потому, что в ней мы находим впервые собранные из народного говора подробности, касающиеся правил речи, которые объединены в стройную систему с необыкновенною проницательностью; Ломоносов удержался от теоретических ошибок своего времени и ограничился скромною задачей – точно и метко объяснять для употребления свою родную речь. Грамматика Ломоносова, как первая, долгое время служила образцом для всех последующих, была издана при жизни и после кончины Ломоносова 11 раз и переведена на немецкий, французский и новогреческий языки. Академик Я. К. Грот заканчивает обзор ее словами: «Русские вправе гордиться появлением у себя, в средине XVIII столетия, такой грамматики, которая не только выдерживает сравнение с однородными трудами за то же время у других народов, давно опередивших Россию на поприще науки, но и обнаруживает в авторе удивительное понимание начал языковедения». Таким образом, мы можем с полным правом сказать, что Ломоносов дал русскому языку самобытное место, доставил ему права гражданства в ряду других письменных языков. Эта заслуга Ломоносова перед всем русским народом является неоценимой, и мы все и теперь продолжаем пользоваться плодами его трудов.

На работах Ломоносова по теории прозы и поэзии можно подробно не останавливаться: его «Риторика» – первая на русском языке – не вполне самостоятельное сочинение и имела главным образом значение по многочисленным примерам, на которых учащиеся могли видеть красоту и мощь русского языка. Что же касается до теории поэзии, то Ломоносов написал очень немного, и собственно мы имеем лишь правила версификации в его письме «О правилах Российского стихотворства», написанном в Марбурге еще в 1739 году: здесь он высказывается за введение в русских стихах вместо чуждого строю и духу русского языка силлабического стихосложения – стихосложения тонического. Это последнее было предложено впервые В. Тредьяковским в «Способе сложения российских стихов», появившемся в 1735 году и заключавшем теорию нового стиха. Однако предложение Тредьяковского не нашло себе подражателей, может быть вследствие отсутствия у автора его таланта, может быть и потому, что и после 1735 года Тредьяковский не оставил силлабического стихосложения.

Ломоносов в своем письме предлагает многочисленные поправки к «Способу» Тредьяковского; вся литературная реформа Ломоносова проникнута национальными началами и верна историческим преданиям русского народа, так как тонический размер издавна господствовал в русских народных песнях. Все ломоносовские замечания были введены в русскую литературу, конечно, не вследствие названного письма, впервые появившегося в печати лишь в 1778 году, но на основании тех многочисленных стихотворных примеров, которые он дал в своих произведениях. Именно в этом и заключается огромная заслуга Ломоносова: он на деле показал, насколько новая стихотворная форма отличается от прежней и насколько тонические стихи лучше силлабических. В поэтических творениях Ломоносова язык гораздо свободнее, изящнее, совершеннее, чем в похвальных словах и рассуждениях на научные темы, и в стихах его уже ясно обнаруживается музыкальная сторона русского языка, столь ярко проявившаяся в поэтических произведениях позднейшего времени; нечего и говорить, что до него музыкального русского стиха не существовало. Многие из его поэтических произведений, особенно оды, в настоящее время представляются напыщенными и написанными без поэтического вдохновения; но нельзя забывать, что в половине XVIII века, по сравнению с тяжелыми стихами таких поэтов, как Тредьяковский, они современникам, конечно, казались превосходными. Ломоносов, несомненно, был в душе поэтом, как это видно по многочисленным, истинно поэтическим местам его стихотворений и по таким произведениям, как утреннее и вечернее размышления о Божием величестве, и если его похвальные оды кажутся нередко лишенными поэтических достоинств, то необходимо принять во внимание те искусственные условия, которым они должны были удовлетворять, и те отношения, которые в то время существовали между поэтами и их покровителями. Мы знаем, что в число обязанностей академиков входило и сочинение приличных торжественным случаям од, наряду с надписями к фейерверкам и иллюминациям, и вполне понятно, что эта обязанность всего чаще падала на Ломоносова, как на общепризнанного поэта. В своих одах он нередко отступает от тех требований, которым должны удовлетворять такого рода произведения, и проводит всюду, где возможно, одну основную мысль, а именно – стремление к благу, к счастью русского народа. Поэтому наряду с обычными похвалами монархам, которые являются, конечно, литературным приемом, вытекающим из отношений тогдашних писателей к власти, мы находим у Ломоносова указания на недостатки, вредные для народа действия, даже критическое отношение к действиям царствующих особ. По условиям времени он, понятно, не мог прямо высказывать все мысли свои и взгляды, и мы зачастую находим их в одах, где он мог определенно выставлять свои заветные мечты, мог указывать правителям (заранее признавая их обладающими теми качествами, которые он хотел в них видеть) идеалы, к которым они должны были стремиться, чтобы осчастливить свой народ. Эти идеалы Ломоносова, как-то: милостивое правосудие для всех, отмена смертной казни, широкое распространение просвещения и т. д. – высказываются им по мере того, как упрочивалось его положение, все яснее и бесстрашнее, так что оды иногда служат ему орудием для публицистической и общественной деятельности. Ломоносов, как мы могли видеть, был, прежде всего, ученый, любивший и изучавший природу, с большею охотою занимавшийся естественными, чем словесными, науками: это обстоятельство также наложило отпечаток на многие его произведения, в которых при всяком удобном случае он указывает на пользу наук, на необходимость самого широкого просвещения обществу, считавшему научные занятия пустым времяпрепровождением. Всем известно, конечно, прекрасное место оды на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны (1747), посвященное надежде Отечества – юношеству: «О вы, которых ожидает Отечество от недр своих…» Можно было бы указать немало отрывков разных од и других произведений, подтверждающих это, и нет сомнения, что высказанные здесь мысли, при широком распространении творений Ломоносова, принесли немалую пользу в деле просвещения русских людей XVIII века, как принадлежащих к обществу, так и той народной массе вообще, которая обладала грамотностью. Ученые заслуги Ломоносова, как я уже отметил, были по большей части недоступны современникам, но они чувствовали всю силу его ума, понимали вполне все, сделанное им для русского языка и родного слова, и поэтому в общественном мнении с течением времени великий русский натуралист XVIII века отходит на задний план, остается только создатель литературного русского языка и писатель.

Несомненно, прав был К. Аксаков, когда в своем большом труде «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» сказал: «Его исполинский образ возвышается перед нами во всем своем вечном величии, во всем могуществе и силе гения, во всей славе своего подвига, и бесконечно будет он возвышаться, как бесконечно его великое дело».

Приведем список главнейших дошедших до нас трудов М. В. Ломоносова в области естественно-исторических наук.

1739. Dissertatio physica de corporum mixtorum differentia quae in cohaesione corpusculorum consistit.

1741. Commentatio do instrumento caustico catoptrico-dioptrico.

1741. Elementa Chymiae Mathematicae.

1742? De particulis physicis insensibilibus, corpora naturalia constituentibus, in quibus qualitatum particularium ratio sufficiens continetur.

1744–1747. Meditationes de caloris et frigoris causa.

1745. De tincturis metallorum.

1745. Dissertatio de motu aeris in fodinis observato.

1745–1747. Dissertatio de actione menstruorum chymicorum in genere.

1746. Вольфианская Експериментальная Физика, с немецкого подлинника на латинском языке сокращенная, с которого на российский язык перевел Михайла Ломоносов.

1748. Anemometrum summam celeritatеm cujusvis venti et simul variationes directionum illius indicans.

1748–1749. Tentamen theoriae de vi aeris elastica.

1749–1750. Supplementum ad meditaliones de vi aeris elastica.

1749. Dissertatio de Generatione et Natura Nitri, concinnata pro obtinendo praemio, quod Illustris Scientiarum Academia Regia liberalitate Berolini florens proposuit ad 1-mum Aprilis, anni 1749.

1749. Consilium de construendo Barometro universali.

1751. Слово о пользе химии.

1752. Tentamen Chymiae Physicae in usum studiosae juventutis adornatum. Dromus ad veram Chymiam Physicam.

1753. Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих.

1754. Dissertation sur les devoirs des journalistes dans l’expose qu’ils donnent des Ouvrages, destines a maintenir la liberte de philosopher.

1756. Theoria Electricitatis, methodo mathematico concinnata.

1756. Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее.

1757. Слово о рождении металлов от трясения земли.

1758. Problema physicum de tubo nyctoptico.

1758. De ratione quantitatis materiae et ponderis.

1759. Рассуждение о большей точности морского пути.

1760. Рассуждение о твердости и жидкости тел.

1761. Явление Венеры на солнце, наблюденное в Санкт-Петербургской Академии наук мая 26 дня 1761 года.

1762. Слово об усовершенствовании зрительных труб.

1762. О морозе, случившемся после теплой погоды в апреле месяце сего 1762 года.

1763. Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного прохода Сибирским океаном в Восточную Индию.

1763. Первые основания Металлургии или Рудных Дел, с двумя прибавлениями.

1763–1764? Испытание причины северного сияния и других подобных явлений.

1763. Мысли о происхождении ледяных гор в северных морях.

1764. Примерная инструкция морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию на восток Северным Сибирским океаном.

1764. Conspectus potiorum theorematum, quibus scientiam naturalem locuplectare allaboravit Dn. Michael Lomonosow.

Русский биографический словарь